Текст книги "Знание-сила, 2001 № 02"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Волна выступлений среди мобилизованных по оргнабору особенно сильно прокатилась в мае 1955 года. Дважды вспыхивали бесчинства мобилизованных в Московской области и одно в Экибастузе. В Климовске местные хулиганы затеяли пьяную драку с рабочими-азербайджанцами. Милиция пыталась защитить строительных рабочих и разогнать толпу. Однако, подогретые националистическими выкриками «бей чучмеков», к толпе хулиганов начали присоединяться городские обыватели. В течение нескольких часов охваченная манией убийства толпа неоднократно врывалась в общежитие строителей, разыскивала не успевших укрыться, избивала лопатами, молотками, табуретками, камнями. Шесть рабочих были выброшены на улицу со второго этажа и там забиты до смерти. Лишь к ночи дополнительные воинские наряды справились с толпой…

Все эти массовые бесчинства и беспорядки, как видим, основанные на «новостроечном синдроме», происходили по одному хулиганскому стереотипу поведения людей, ставших оголтелой и неуправляемой толпой.

Только один конфликт – Кемеровская стачка, представлял собой социально осмысленный протест против несправедливого решения власти. Решение это заключалось в том. что Совет Министров СССР принял секретное постановление о продлении на полгода срока работы строителям, демобилизованным в свое время из строительных батальонов и переданных на строительство двух заводов и Новокемеровского химического комбината. Это постановление противоречило обещаниям правительства, и в течение двух дней, с 10 по 12 сентября 1955 года, рабочие вели переговоры с управляющим трестом Степаненко и другими представителями администрации о сроках своей демобилизации. На третий день толпы рабочих, получив от начальника Сибстроя, разъяснение, что срок им продлен на полгода, силой принудили Степаненко написать приказ об их демобилизации.

Участники событий в Кемерово твердо знали, чего они хотят, и упорно добивались своего. И добились. В результате своей борьбы они получили приказ о демобилизации, соответствующий ранней договоренности.

К началу шестидесятых годов о подобных конфликтах в документах уже не прочтешь. Но это не означает, что «целинно-новостроечный синдром» изжил себя. На наш взгляд, он просто трансформировался, принял другие формы. Следует помнить, что подавляющее число призывников – военных строителей, мобилизованных рабочих и рабочих по оргнабору – составляла молодежь, не говоря уже о комсомольцах– целинниках. Большая часть этой молодежи росла в годы сталинского террора, воспитывалась в детдомах и ФЗУ, некоторые успели побывать в лагерях и колониях. Именно свой полукриминальный жизненный опыт они и привнесли в жизнь и быт новостроечных городков и поселков в Казахстане, Сибири и на Дальнем Востоке, а через строительные батальоны – и в Советскую армию. Кстати, может быть, именно этот факт молодежной биографии стал одной из причин возникновения и разрастания «дедовщины».

Другим отголоском этого «новостроечного синдрома» является воспринятая правительством Брежнева идея мобилизовать и использовать в интересах очередного «проекта века» значительные массы молодежи, привлекая их то романтикой, то заработками, то социальными благами в новых городах. А сталкивалась эта – уже другая молодежь все с теми же проблемами, в основе которых лежала непродуманная и бездарная экономическая политика советского государства.

И стоят сегодня, разрушаясь, комсомольские города, откуда давно ушли бывшие комсомольцы и их дети, оставив за ненадобностью все, что строили.

Думаю, материалы книги, кроме новых фактов и анализа их социальных корней, позволяют увидеть причины многих сегодняшних проблем, стоящих перед постсоветским государством. И может быть, избежать их?

ЖИЗНЬ ВЕЧНЫХ ИСТИН

Эдуард Бормашенко

Время истины и неистины

На пороге нового столетия европейская цивилизация более всего гордится терпимостью и широтой взглядов, которые обрела очень дорогой ценой.

Но вспомните: времена упадка культур всегда сопровождались ростом терпимости и параличом воли.

Воля всегда у того, кто отстаивает истину, а не у того, кто всех примиряет. Автор статьи считает, что за нынешнее пренебрежение истиной тоже придется платить, и цена может оказаться непомерной.

В книге Владимира Бибихина «Мир» я наткнулся на очаровательную историю. Автор рассказал о нетривиальной неудаче, постигшей его в весьма заурядном предприятии – обучении школьницы таблице умножения. Девочка вовсе не была дремучей тупицей, такая себе средней сообразительности девчушка. У нее просто не было ни малейшей уверенности в истинности знаменитой таблицы. Учитель в недоумении спрашивал: ты что, в самом деле, не убеждена, что дважды два четыре? Да нет, не убеждена. Разумеется, В. Бибихин, тонкий философ, не удержался от широких и проницательных обобщений, но мне хотелось бы нажать на другую педаль: весьма вероятно, что девочке было просто неинтересно, а сколько же, на самом деле, дважды два.

По гамбургскому счету и без него.

С подобным же феноменом я столкнулся и в своей педагогической практике. Рассказывая студентам классическую механику, я пытался их заинтриговать тем, что поистине мир устроен вовсе не так, как я толкую, и доступная нашему сегодняшнему пониманию физическая картина мира поувлекательнее самого навороченного детектива. В ответ глухое, ватное молчание, единственный искренний вопрос задал юноша, поинтересовавшийся, входят ли релятивистская и квантовая механики в экзаменационную программу, и удовлетворенно засопевший, услышав отрицательный ответ. Мир поистине просто никого в аудитории не интересовал.

Впрочем, картина мира по «гамбургскому счету» не так уж сильно интересует сегодня и тех, кто должен взыскать истины уж хотя бы в силу избранной профессии. Еше двадцать – тридцать лет назад ученые беспомощно разводили руками, глядя на пышное разрастание древа науки. Давно стало ясно, что даже супергению не охватить не только науки в целом, но даже и физики или биологии, взятых по отдельности– Однако поколение, вскормленное на пафосе «Девяти дней одного года», подобное положение вещей все же сильно беспокоило, и бескорыстный поиск истины по самому высокому счету был приоритетом номер один в ученом сообществе (можно припомнить и повесть «За миллиард лет до конца света» Стругацких, быть может, вернее всего передающую аромат времени). Сегодня не то.

Р. Магритт. «Знание». 1961 г.

Сместился всего лишь смысловой акцент в прутковском «никто не обнимет необъятного»: с огорченного на удовлетворенный. К тому, что по-настоящему крепкие задачи, касающиеся сердцевинных проблем устроения мира, непосильны, просто привыкли. А прикладные исследования, тоже дающие выход интеллектуальной энергии, кормят куда лучше фундаментальной науки. Стоит прибавить, что надвигающаяся экологическая катастрофа, справедливо или нет связываемая простым человеком с деятельностью яйцеголовых, сильно подорвала моральный авторитет науки как добытчицы истины. Юноше, жаждущему пиши своему духовному жару, дело спасения какого-нибудь вымирающего вида может показаться ближе и роднее унылого корпения в лаборатории.

Да что ученые? Религиозные авторитеты. тоже по долгу службы взыскующие истины, оказались неожиданно готовы к весьма сомнительным компромиссам. Выяснилось, что между наукой и религией теперь противоречия нет, и только уж самые отпетые мракобесы намекают на некие напряжения в зазоре между верой и научным разумом. Религиозная философия охотно обслуживает подобное умилительное примирение еще вчера заклятых врагов. Только самые честные ученые вроде страдальца Стивена Хокинга набираются окаянства выкрикнуть: «Бога нет!», и мне, не справляющемуся с конфликтом веры и научного познания, сдается, что честная декларация Хокинга милее Всевышнему, чем уютная болтовня примирителей науки и религии. Никого, впрочем, уж так сильно и не беспокоит, есть там Бог или нет.

Праздник всеобщего примирения

Симптоматично и наступление экуменистов всех мастей, примиряющих всех и вся, а на самом деле скользящих по поверхности мировых религий, ибо любая из них требует человека всего, без остатка. Интеллигент XXI века с легкостью соглашается с тем, что в христианстве» исламе и иудаизме «что-то есть», и с еще большей готовностью признает, что все мировые религии, в сущности, толкуют об одном и том же. Сегодня только самые твердолобые (иногда в силу ограниченности, а иногда и от честности) готовы подписаться под тем, что «в нашей стране давно уже никто не вери г сказкам о Боге». Напротив, настала эра Карла Юнга и Григория Померанца, охватывающих незатуманенным изначальными предпочтениями взором всю мозаику мировых религий (и не только монотеистических), мыслителей, которых не стоит убеждать в самоценности религиозного духовного усилия и «преодолевающих» в мистическом порыве ограниченность отдельных религиозных систем.

В самом деле, чтение трудов Карла Юнга убаюкивает и создает ощущение причастности к чему-то несомненно значительному, предполагающему высокий уровень интеллигентности читателя. Беда-то в том, что специфическое религиозное усилие при этом легком касании ключевых проблем бытия вовсе и не совершается. А почему оно не совершается, лучше всего объяснил Эрих Фромм, затронув самый нерв проблемы: «Для Юнга «бессознательное» и миф стали новыми источниками откровения, которые должны быть выше рационального мышления только потому, что их происхождение внерационально. Сила великих монотеистических религий Запада, как и великих религий Индии и Китая, состояла в сосредоточении внимания на истине и в утверждении, что эти религии и были истинной верой. Хотя эта убежденность часто служила причиной фанатичной нетерпимости по отношению к другим религиям, в то же время она внушала приверженцам и оппонентам одинаковое уважение к истине. Эклектически восхищаясь всякой религией. Юнг в своей теории отказался от поиска истины».

Мне знакома лишь еврейская ортодоксия; она требует от человека ежедневного и ежечасного духовного усилия, предполагающего, но вовсе не сводящегося к чтению умных книг. Моисеева Тора не есть лишь только свод знаний, но и образ жизни, и закон. Чтение же без разбору разномастных мистических книг вскармливает и холит душевную лень и пренебрежение к истине. Рост опухоли мистики «в широком смысле слова» – столь же характерный симптом духовного ожирения, «образованшины», сколь и неожиданный успех буддизма на Западе. От интеллектуалов Оксфорда до голливудских кинозвезд все разом ощутили величие и глубину буддизма. Думается, однако, что наиболее привлекает в буддизме своеобразное отношение к истине, известная терпимость: буддист может верить в одного бога или нескольких или вовсе быть атеистом. Логика буддизма не предполагает закона исключенного третьего: утверждение может быть или истинным, или неверным, но ни тем и другим одновременно. Я вовсе не специалист в проблемах буддизма, но мне ясно, что буддийское отношение к истине нельзя вырывать из общего контекста грандиозного духовного полотна Индии. Но его, это отношение, вполне можно использовать для легитимации собственной духовной нетребовательности и нежелания наращивать мускулы духа.

Наступление гуманитарного релятивизма всего заметнее в метаморфозах, претерпеваемых языками в современном мире. С одной стороны, на язык активно наступает сленг, с другой – обедняется фонетический и словарный запас языков. Процесс этот в современном иврите носит обвальный характер, множество звуков просто утеряно, иврит Танаха и Митины теснит нахальный и всепроникающий сленг. Мало кого интересует, как же говорить «правильно». Поначалу я полагал, что это проблемы возрожденного языка, но германисты и «англичане» жалуются на те же болезни. О современном состоянии русского языка и говорить не приходится.

Ясная истина и глубокое откровение

Оппозиция «истина – ложь» утратила свое значение не только в гуманитарном отсеке знания, но как бы получила благословение и ученых естественников. Порча проникла в святая святых – математику! Мало кто глубоко разобрался в содержании теоремы Геделя, но главный ее вывод немедленно захватил умы интеллектуалов (без разделения на «физиков» и «лириков»): оказывается, в любой непротиворечивой системе аксиом можно сконструировать утверждение, о котором нельзя сказать, истинно оно или ложно. Экая гниль завелась в датском королевстве точных наук! Пошатнулись основы, и эхо взрыва отдалось порой уж совсем неожиданным образом.

Вот Сергей Довлатов цитирует Нильса Бора: «Истины бывают ясные и глубокие. Ясной истине противостоит ложь. Глубокой истине противостоит другая истина, не менее глубокая». Изящный афоризм Бора многое проясняет, но сегодня создается впечатление, что ясная (в боровском смысле слова) мысль напрочь заглушена потоком «глубоких» откровений. Мистический дым густо стелется в дворницких и университетах. Однако никакое познание невозможно без некоторого минимума ясных истин, без них теряются критерии адекватности наших познавательных усилий миру «по истине».

Казалось бы, мистицизм органичен религиозным поиском, но христианство немыслимо без Аристотеля, а иудаизм – без Рамбама, для которых ясное мышление самоценно! Именно близость нацеленности Аристотеля и Рамбама на ясность позволяет говорить о нынешней западной цивилизации как иудео-христианской, ибо практически во всем остальном (я намеренно заостряю мысль) предпочтения иудаизма и христианства противоположны. Между тем отступление прозрачных истин в пользу глубоких носит тотальный характер, и на глазах пышно расцветающее дерево мистического знания заглушает все остальные (в том числе религиозные) духовные ростки. Я ничуть не ставлю под сомнение ценность мистического познания мира, более того – попытаюсь показать неизбежность мистического компонента в мышлении, ищущем истину, но нельзя при этом не видеть, что принижение ясных истин пестует интеллектуальную нетребовательность и взращивает в конечном счете духовную лень.

Все вышесказанное вовсе не означает, что я готов выписывать рецепты по накачиванию духовной мускулатуры. Более того, мне ясно, что уж очень многое в благополучии нынешней западной цивилизации покоится на вот этом полнейшем равнодушии к истине.

В тени вчерашнего дня

И не говорите мне, пожалуйста, о терпимости, для нее, кажется, отведены специальные дома.

М. Адданов

Диагноз «безразличие к истине» был поставлен эпохе, разумеется, не сегодня и не мной. Многие проницательные мыслители размышляли об этом феномене. Но, пожалуй, в наиболее явном виде болезнь была описана перед началом Второй мировой войны голландским культурологом и философом Йоханом Хейзингой. В полной поразительных предвидений книге «В тени завтрашнего дня» Хейзинга рассуждал в том числе и об извилистых путях, по которым иногда бредет человеческое познание. Рассуждая о XX веке, Хейзинга пишет: «Систематический философский и практический антиинтеллектуализм, какой мы сейчас наблюдаем, и в самом деле есть нечто новое в истории человеческой культуры. Спору нет, в истории человеческой мысли не раз бывали повороты, при которых взамен чересчур далеко зашедшего примата рационального постижения на первый план выдвигалась воля. Такой поворот имел место, например, когда к концу XIII века рядом с идеями Фомы Аквинского утвердились идеи Дунса Скотта. Но эти повороты совершались непременно в форме познания, как бы далеко на заднем плане ни оставался разум. Идеалом всегда оставалось постижение истины. Я не знаю ни одной культуры, которая отвергала бы познание в самом широком смысле или отрекалась от Истины».

Но вот, кажется, пророчества Хейзинги сбылись, и перед нами -культура, в самом широком смысле слова не интересующаяся истиной. Престиж науки упал донельзя. В научной периодике бросается в глаза обилие китайских, индийских, русских, арабских имен и фамилий. Нормальный ребенок из обеспеченной западной семьи ориентирован на профессии юриста, на худой конец – врача, сулящие гарантированные доходы. Потертые джинсы профессора физики или математики вовсе не видятся юноше, обдумываюшему житье, привлекательными.

Сама стабильность западного общества не в последнюю очередь обусловлена все тем же презрением к истине. Мераб Мамардашвили справедливо писал о том, что уж слишком часто в XX веке энергия видения истины надувала паруса насилия и запускала кровавые мясорубки. Галичевское «бойтесь единственно только того, кто скажет: я знаю, как надо», еше долго будет*отдаваться в интеллигентских ушах. Вот уж воистину «век двадцатый – век необычайный, чем он интересней для историка, тем для современника печальней». Да разве только лишь двадцатый славен эдаким хитрым сплетением горечи-притягательности? Воронель как-то обронил, что из всех войн только религиозные не были лишены смысла, ибо в них выяснялась истина.

Наверное, ничем современная нам западная цивилизация так не гордится, как высоким уровнем терпимости, достигнутой по отношению к иным мнениям, социальным слоям и группам, к нетривиальному поведению вообще. На самом же деле, цивилизация, мняшая себя христианской, исхитрилась-таки выработать полнейшее презрение к истине, принимаемое за толерантность. Или аборт – убийство или нет, или гомосексуализм – грех или некая вполне нормативная сексуальная ориентация, или Библия – святая книга или набор бабушкиных сказок. Примирение позиций здесь возможно только при полном пренебрежении истиной. То, что мнилось в течение последних двухсот лет социальным прогрессом, было на самом деле все большим расширением понятия нормы. И скорее всего, на первом этапе это смягчало нравы: например, общественно неопасных умалишенных перестали заковывать в цепи.

Но бесконечное расширение понятия нормы вконец обессмыслило его. Любые моральные суждения стали невозможны. В американской шутке «Труп – это человек альтернативной жизненной ориентации» больше правды, чем хотелось бы. Но на вот этом-то презрении к истине подвешено и благополучие закатывающейся Европы.

Варвары у порога

Беда же цивилизации, пренебрегшей истиной, всегда состоит в том, что она никогда не живет одна, а ее молодых и задорных соседей истина очень даже может интересовать. И не было б в гом же гипертрофировании мистического ничего дурного, кабы не паралич воли, неизбежно за этим следуюший.

Конец XIX, начало XX столетий стоят пристального вглядывания, уж очень многое проясняется при таком рассмотрении во времени сегодняшнем. И тогда, и сегодня в отвыкшей воевать западной цивилизации созревало ощущение вечности существующего порядка, и как-то не хотелось думать о том. что большинству человечества не сладко естся и не мягко спится. А чувство глубокого удовлетворения достижениями (реальными!) мешало видеть в горке подстрекателей, зрящих истину, будущих разрушителей такого славного мирового порядка. И ведь не отнять у времен упадка своеобразного очарования: предреволюционная Одесса, сытая, веселая и беспечная, в ней даже смена веры происходила под местным наркозом всеобщей беззаботности. Но молодые варвары-большевики всегда наготове, и сила их – не только в крепких зубах, но и в бесспорности видения истины.

А декадентская утрата воли к ясному знанию немедленно сопровождается нарастанием роли хэппенинга. Символизм и постмодерн, отказываясь от традиционного идеала познания, требующего жесткой дисциплины ума, взамен предлагают слияние культурного и интеллектуального акта с самой жизнью. Перенос центра тяжести на хэппенинг работает в том же направлении, сковывая волю и лишая возможности различать добро и зло. Если всякое переживание (лишь бы сильное!) ценно, если утрачены критерии добра вразумительные и прозрачные (ну, вроде десяти заповедей), то очень понятным становится упоение эстетикой кожанок, маузеров и тачанок. Не случайно левая интеллигенция всех мастей, обожающая хэппенинг, несет в себе зерно разрушения традиционных ценностей, еше вчера внятных и очевидных.

Неверно думать, что атрофия воли к истине немедленно сопровождается тотальным нарастанием невежества. Напротив, декадентские десятилетия, завершающие XIX и XX века, сопровождаются невиданной активностью в составлении и издании всех и всяческих энциклопедий и словарей. Брокгауз и Ефрон, Британика и Еврейская энциклопедия, любовно иллюстрированные и переплетенные, призваны символизировать торжество разума. Полезность составления справочников несомненна. Но механическое накопление знаний (всегда по привычке противопоставляемое невежеству) вовсе не свидетельствует о порыве к истине, напротив, под обложкой энциклопедии соединены суждения, заведомо противоречашие друг другу, – ничего, кроме легкого касания проблемы, знакомство со словарной заметкой дать не может. Чтение специального труда – утомительное дело, а человек декаданса, ох, как не любит утомляться, в деле же наведения интеллектуального лоска энциклопедия бесценна. Всякий же тупо копающий в одном направлении и взыскующий последней истины выглядит варваром.

Христианство первых веков было очевидным варварством в сравнении с греко-римской цивилизацией, это через полторы тысячи лет христианство создаст христианскую культуру. Но энергии видения истины первым христианам было не занимать, и дни Рима были сочтены. Сегодня самая молодая из мировых религий – ислам – наступает повсеместно, и мало кто берется отстаивать интересы всей обленившейся западной цивилизации перед исламским миром, в котором все еще за честь почитается положить жизнь за истинную веру.

Единственный путь к миру на Земле

Международная образовательная корпорация «EF Education» проводит под эгидой Совета Европы и Европейского союза Интернет– акцию среди студентов и школьников из тридцати пяти стран мира. В конкурсе «Spread the Word» («Поведай миру о себе») будут принимать участие школьники и студенты от 13 до 21 года. Конкурс проводится в рамках программ Совета Европы и Европейского союза, объявивших 2001 год годом иностранных языков. Общаясь через Интернет со своими сверстниками из других стран, участники конкурса должны будут создать web-страницу о том, как знание иностранных языков помогло им найти новых друзей, и обсудить с ними такие темы, как музыка, спорт, Интернет, глобализация, проблемы мира и многие другие.

Чтобы стать участником конкурса, нужно зарегистрироваться на сайте www.ef.com/spreadtheword

[Закрыть] с 1 по 28 февраля 2001 года. На этом же сайте можно будет найти более подробную информацию об условиях конкурса, который будет проходить с 1 марта по 15 апреля. Победители из России будут объявлены в первых числах мая 2001 года. В сентябре победители конкурса поедут в Англию для участия в Молодежном парламенте – 2001. Президент группы компаний «EF Language»» Хенрик Стан гель так определяет задачу проводимой акции: «Наша цель – познакомить студентов и школьников с их сверстниками из других стран, предоставить им возможность общаться, обмениваться мнениями друг с другом. Межкультурное общение и взаимопонимание – это единственный путь к миру на Земле».

РАЗМЫШЛЕНИЯ У КНИЖНОЙ ПОЛКИ

Сергей Смирнов