Текст книги "Энциклопедия купеческих родов. 1000 лет русского предпринимательства"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 40 страниц)

В 1740 году бароны Строгановы поделили между собою находившиеся до того в общей собственности владения в Москве и под Москвою, состоявшие из деревень и домов, а в 1749 году был произведен раздел также и пермских вотчин и соляных промыслов. С этой целью все их имущества были переписаны и разделены на три равные части, а затем брошен жребий. Каждому из братьев досталось по третьей части Новоусольских, Ленвенских, Зырянских и Чусовских соляных промыслов, кроме того, Александр Григорьевич получил б сел по Каме, 2 по Чусовой, 4 по Сылве и по 1 на Косве и Яйве; Николай Григорьевич – Орел-городок, село Косвинское, 3 села по Инве, 8 по Обве и еще 1000 душ крестьян; Сергей Григорьевич – села Романове и Булатово, село Слудское на Каме, 5 сел по Инве, 8 по Обве, в том числе Очерский острожек, и село Никольское на Яйве.

В заключение остается упомянуть о деятельности баронов Строгановых в качестве металлозаводчиков. Еще предкам их, а затем при Петре Великом в 1721 году и им самим было дано разрешение искать руду и, если окажется, разрабатывать ее. Занятые все время солеварением, они долгое время не обращали почти никакого внимания на новую отрасль промышленности. В 1723 году на их землях были построены четыре казенных мед-ноплавильных завода – Ягошихинский, Пыскорский, Висимский и Мотови-лихинский, – а вскоре и они сами построили небольшой медноплавильный завод для собственных нужд. После раздела 1749 года каждый из братьев уже более внимательно относится к выплавке металлов. Александр Григорьевич построил заводы Югокамский и Нытвинский с 2 доменными печами; его третья супруга – завод Хохловский; Николай Григорьевич – медноплавильные Томанский и Пожевский и железоплавильные при реке Кыпу; Сергей Григорьевич – медноплавильный Билимбеевский на реке Добрянке с 2 доменными печами и 2 молотами и железоплавильные Очерский и Саткисаткинский. Пока построенные казною заводы ею же и эксплуатировались, никаких недоразумений у Строгановых с администрацией заводов не возникало; но в 1757 году они были подарены графу Роману Илларионовичу Воронцову и графу Ивану Григорьевичу Чернышеву, которые, особенно последний, повели дело хищническим образом, расширяя свои владения за счет земель Строгановых. С ними, а также с графом Петром Шуваловым и Акинфием Демидовым у Строгановых в последние годы их жизни возникает ряд земельных недоразумений, часто переходящих в длительные и сложные судебные процессы и тяжбы.

Строганов Николай Григорьевич, второй сын именитого человека Григория Дмитриевича Строганова, родился 2 октября 1700 года в Воронеже, где в это время находились его родители, а также и Петр Великий, наблюдавший за постройкой флота. Восприемником мальчика был сам царь, который сделал новорожденному щедрый подарок в виде обширных земель по рекам Обве, Инве и Косве. В 1724 году вышел указ Петра I о том, чтобы помещики, в вотчинах которых находятся беглые крестьяне, поспешили возвратить их прежним владельцам, под угрозой платежа последним пожилых денег за все годы проживания у них чужих крепостных. Так как в вотчинах Николая Григорьевича и его братьев Александра и Сергея нашли приют себе немало беглых от других помещиков и новый указ грозил большими денежными потерями, то Строганов, по совету с братьями, решил поехать в пермские владения, чтобы самолично произвести ревизию в данном отношении. Туда он прибыл в 1725 году со свойственником Афанасием Извековым. По неопытности или другим причинам, но Строганов, после тщательной переписи крестьян, детального домашнего следствия, сличения устных показаний с документами, расспросов сведующих лиц и старожилов и пр., нашел беглых помещичьих людей всего несколько душ (вообще гораздо больше, но почти все они были признаны государственными крестьянами, за которых помещики ответственности не подвергались). Впоследствии оказалось, однако, что их на самом деле было значительно больше, но они или были утаены администрацией имений, или же сами скрывали имена своих прежних господ, 7 возвращаться к которым не имели никакой охоты, тем более что у Строгановых крестьянам в общем жилось довольно сносно. Как бы то ни было, Строгановым пришлось уплатить за них «немалые деньги». В 1726 году Николай Григорьевич женился на Прасковье Ивановне Бутурлиной. В следующем году вместе с супругой и тем же Извековым вновь ездил в пермские вотчины для установления денежных и хлебных оброков с крестьян, урегулирования промысловых работ и вопроса о расположении при селах владельческих пашни и сенных покосов; все это было им исполнено «точию со льготами» для крестьян. Елизавета Петровна пожаловала его сначала в «штатские», затем в тайные советники, а также орденами Александра Невского и святой Анны. Скончался Строганов в июне 1758 года, оставив трех сыновей: Григория, Александра и Сергея, и трех дочерей: Марию, вышедшую замуж за графа Мартына Карловича Скавронского и тем самым породнившую Строгановых с царствующим домом, Анну (родилась 2 июня 1734 года, умерла 1 марта 1813 года), замужем за князем Михаилом Ивановичем Долгоруковым, и Софию (родилась 29 сентября 1736 года, умерла 12 октября 1790 года), замужем за генерал-поручиком Степаном Матвеевичем Ржевским.

Строганов Александр Григорьевич, граф, генерал-адъютант, член Государственного совета, родился в 1795 году. Воспитание получил в корпусе инженеров путей сообщения, по окончании курса которого поступил в лейб-гвардии артиллерийскую бригаду. Находился в рядах войск, преследовавших отступавшего из России Наполеона, участвовал в сражениях под Дрезденом, Кульмом, Лейпцигом и был при занятии Парижа; в 1831 году участвовал в усмирении польского восстания. В 1834 году Строганов был назначен товарищем министра внутренних дел, каковым пробыл до 1836 года, когда получил пост генерал-губернатора черниговского, полтавского и харьковского, а с 1839 года по 1841 год управлял министерством внутренних дел. Членом Государственного совета состоял с 1849 года. Пробыв год (1854) военным губернатором Петербурга, он потом был около 9 лет новороссийским и бессарабским генерал-губернатором. В бытность в Одессе Строганов интересовался деятельностью тамошнего «Общества истории и древностей Российских», был его президентом и сделал много ценных пожертвований в его музей. В 1857 году он представил государю свой проект о преобразовании Ришельевского лицея в Новороссийский университет с двумя факультетами, юридическим и агрономическим, но по финансовым соображениям осуществление проекта было тогда отложено. После отставки от должности новороссийского генерал-губернатора Строганов был избран почетным гражданином Одессы, в которой на покое и провел последние годы жизни. Громадная его библиотека, согласно завещанию, досталась Томскому университету.

Строганов Александр Сергеевич президент Императорской академии художеств, директор Публичной библиотеки, первый граф в роде, один из наиболее выдающихся русских меценатов в широком и лучшем значении этого слова, единственный сын барона Сергея Григорьевича Строганова, родился 3 января 1733 года. Получив в доме отца под руководством лучших учительских сил блестящее по тому времени образование, для довершения его Строганов в 1752 году в сопровождении француза Антуана отправился за границу. Посетив Берлин, где он радушно был принят генералом, впоследствии фельдмаршалом Кейтом, раньше бывшим на русской службе, и где осмотрел картинные галереи, библиотеки и дворцы, Строганов через Ганновер, Ганау, Франкфурт-на-Майне и Страсбург в конце года достиг Женевы, осматривая по дороге все достопримечательности в области искусства, науки и промышленной техники. В Женеве он пробыл два года и это время посвятил преимущественно слушанию лекций тамошних выдающихся профессоров, особенно историка Вернета, с которым остался в дружественных отношениях на всю жизнь. Южный город с его разнообразной жизнью и разноплеменным населением настолько понравился Строганову, что он просил дозволения у отца остаться в нем и дольше, но получил отказ в этом и в сентябре 1754 года переехал в Италию, где в течение зимы этого и всего следующего года, облегчая себе путь рекомендательными письмами графа М. И. Воронцова к владетельным особам и академика Миллера к ученым лицам, осмотрел художественные сокровища Турина, Милана, Вероны, Болоньи, Венеции и Рима. Не оставив без внимания почти ни одного музея, сделав всюду ценные покупки, послужившие основанием собранных им впоследствии богатейших коллекций, и завязав знакомства с выдающимися учёными и особенно художниками, Строганов из Италии направился в Париж, в котором пробыл также два года, предаваясь светским удовольствиям и в то же время изучая физику, химию, металлургию и посещая фабрики и заводы. Особенно замечательно, что для него, располагавшего громадными денежными средствами и более чем прекрасными для блестящей карьеры связями, это изучение разных научных отраслей было не пустой фразой, не простой ширмой для прикрытия широкой светской жизни, а действительным трудом и даже любимым занятием; за время своего путешествия он вполне усвоил немецкий и итальянский языки, не говоря уже о французском, который был ему не менее, если не более родным, чем русский.

Кончина отца заставила Строганова вернуться в 1757 году в Петербург, где он, по желанию Елизаветы Петровны, вскоре женился на дочери графа М. И. Воронцова, Анне Михайловне. В день обручения, на котором присутствовала сама императрица, он был пожалован в камер-юнкеры, вместе с этим вступив в придворную службу. Желая выказать Строганову свое расположение, государыня в октябре 1760 года командировала его в Вену для принесения приветствий австрийскому двору по случаю бракосочетания эрцгерцога Иосифа; там он от вдовствовавшей императрицы Марии-Терезии получил 29 мая 1761 года взамен унаследованного баронского титула титул графа Римской империи, данный ему, как сказано в дипломе, «в ознаменование к нему истинного благоволения».

Последовавшие в скором времени политические события разрушили семейное счастье Строганова. Вместе с низвержением Петра III пал и граф Воронцов, который в качестве канцлера играл первую роль в государстве. Супруга Строганова вместе с отцом была безусловной сторонницей павшего императора, сам же Строганов находился в числе приверженцев воцарившейся Екатерины II. Этот разлад в политических воззрениях сказался и в семейных отношениях: между супругами возник раскол, завершившийся в 1764 году возвращением супруги Строганова в дом отца. Начатое вслед за этим дело о разводе тянулось вплоть до 1769 года, когда Анна Михайловна внезапно скончалась. Насколько известно, во всем этом деле Строганов вел себя в высшей степени корректно.

Елизавета Петровна относилась к Строганову, который был ее постоянным собеседником, чрезвычайно благосклонно. Не менее милостиво было отношение к нему и Екатерины II, в первый же год своего царствования пожаловавшей его в камергеры, в 1770 году чином тайного, а через 5 лет – действительного тайного советника и сенатором. И при этой императрице он был одним из ее постоянных собеседников и даже партнеров в модной тогда игре бостон, сопровождал ее в путешествиях по Финляндии, Белоруссии, в Ригу и Крым. Особенно ценила государыня Строганова за его остроумие, о котором свидетельствуют также многие его современники, и за то, что он в качестве человека совершенно независимого и равнодушного к служебной карьере держался непринужденно, свободно и без всякого подобострастия даже с наиболее могущественными царедворцами и почти никогда не вмешивался в политику и в придворные интриги. В 1767 году в его доме собирались депутаты, избранные в комиссию по составлению проекта нового уложения. Будучи сам членом комиссии, он особенно настаивал на устройстве школ для крестьян. Около этого же времени, когда была составлена особая комиссия из духовных лиц для приведения в известность всех незаписанных раскольников, Строганов всеми силами старался и в стараниях успел – избавить от возврата владельцам тех из них, которые работали как в его, так и в чужих промышленных заведениях.

В начале 1771 года Строганов женился во второй раз, на известной в свое время красавице, княжне Екатерине Петровне Трубецкой, и тотчас же после свадьбы уехал в Париж, где пробыл свыше семи лет и сделал ценные приобретения картин и разного рода редкостей. В Париже 7 июня 1772 года родился его единственный сын Павел Александрович. По возвращении в 1779 году в Петербург Строганов во второй раз пережил семейную драму: его вторая жена увлеклась бывшим фаворитом Екатерины П Корсаковым и вслед за ним уехала в Москву. К этому событию Строганов отнесся чисто по-рыцарски: он предоставил в распоряжение ушедшей супруги дом в Москве, ежегодную значительную сумму и, сверх того, одно из своих подмосковных имений, село Братцево; сам же, несколько оправившись от этого нежданного несчастья, отдался воспитанию сына, придворной жизни, покровительству талантам и дальнейшему собиранию произведений искусства. Сохранились также отрывочные сведения о том, что около этого же времени он принимал участие в масонских и мартинистских ложах и под влиянием соответственных учений усвоил отличительный для масонов нравственный кодекс, человеколюбивые правила которого сказывались особенно в отношении Строганова к своим крестьянам, которых у него в одних пермских владениях было свыше 18 000 человек: в письмах к главноуправляющему он неоднократно писал, что желает быть «больше их (крестьян) отцом, чем господином».

Красной нитью через всю жизнь Строганова проходит его страсть к собиранию выдающихся произведений и редкостей в области живописи, ваяния и отчасти литературы. Для этой цели он никогда не жалел ни средств, ни труда. Уже в 1793 году в его галерее находилось 87 картин наиболее знаменитых художников различных школ – флорентийской, римской, ломбардской, венецианской, испанской, голландской и др. Тогда же он лично составил и издал в небольшом количестве экземпляров описание своей коллекции.

Его же собрания эстампов, камней, медалей и особенно монет, которых у него бьшо свыше 60 000 экземпляров, не имели себе равных в России; лучшею из всех бывших тогда в России считалась и его библиотека, особенно богатая ценными рукописями. Владея такими сокровищами и в такое время, когда в России еще почти совершенно не было ни музеев, ни значительных общественных книгохранилищ, Строганов любезно предоставлял пользоваться всем им собранным всякому, серьезно интересовавшемуся той или другой областью искусства или литературы; его дом, по выражению историка Академии художеств П. Н. Петрова, «был в то время средоточием истинного вкуса» и посещался почти всеми видными художниками и писателями. В числе лиц, которые пользовались дружбой, а иногда и материальной поддержкой Строганова, были художники Варнек, Егоров, Иванов, Шебуев, Левицкий, Щукин, писатели Державин, посвятивший ему несколько посланий, перводчик «Илиады» Гнедич, Богданович, скульпторы Мартос, Гальберг, композитор Бортнянский, архитектор Воронихин, вышедший из его дворовых людей, и др. Ввиду исключительной страсти к произведениям искусства, тонкого понимания в его разнообразных областях и широкой популярности среди художников, Строганов в 1800 году был назначен президентом Академии художеств, почетным членом которой он состоял с самого момента ее основания. При его президентстве, в котором он оставался до самой смерти, академия достигла пышного расцвета, сделалась истинным рассадником искусства и дала ряд выдающихся талантов, для поддержки которых и для доставления им возможности продолжить свое образование за границей Строганов никогда не жалел и собственных средств.

Насколько Строганов был нейтрален в разного рода политических делах, особенно в конце своей жизни, и насколько эта нейтральность ценилась, видно хотя бы из того, что он, несмотря на свою долголетнюю дружбу с Екатериной II, при новом царствовании не только остался в числе приближенных лиц императора Павла I, но и получил новые милости: тотчас по восшествии на престол император произвел его в обер-камергеры и пожаловал орденом Иоанна Иерусалимского, 21 апреля 1798 года возвел его в звание графа Российской империи, назначил, как уже упомянуто, президентом Академии художеств и, кроме того, директором Публичной библиотеки, при которой Строганов позже организовал группу лиц, занявшихся проектом ее расширения, и общество для печатания книг и переводов; наконец, этим же императором Строганову была поручена постройка Казанского собора. Такою же благосклонностью пользовался он и при Александре I: он был назначен членом главного управления училищ, ему же поручалось управление Петербургским учебным округом, во время отсутствия попечителя. Состоя в течение 27 лет (с 1784 года) петербургским предводителем дворянства, Строганов в 1803 году участвовал в депутации к государю для объяснения сенатского дели о сроке службы дворян, в 1806 году был в числе депутатов, поднесших от имени Сената Александру I благодарственный адрес по случаю изданного 30 августа этого года Манифеста о предстоящей с Францией войны, на ведение которой им было пожертвовано 40 000 рублей; наконец, при учреждении Государственного совета – был назначен в числе первых его 27 членов.

Последние 10 лет своей жизни Строганов почти всецело посвятил постройке Казанского собора. Несмотря на старческий возраст, он не щадил ни сил, ни здоровья, вникал сам во все детали постройки, взбираясь на леса и лично делая разнообразные указания. К работам были привлечены Строгановым исключительно русские силы, во главе которых стал упомянутый выше архитектор Воронихин. 15 сентября 1811 года собор был освящен. В этот день вследствие дурной погоды Строганов жестоко простудился. Произнесенные им евангельские слова – «Ныне отпущаеши раба твоего, Владыко, с миром», с которыми он подошел под благословение к митрополиту во время освящения собора, оказались пророческими: 27 октября он скончался. К. П. Батюшков в письме к Гнедичу образно и довольно метко охарактеризовал Строганова: «Был русский вельможа, остряк, чудак, но все это было приправлено редкой вещью – добрым сердцем».

Постройка собора, роскошный образ жизни, широкое гостеприимство, устройство одной из лучших в России картинных галерей, собирание ценных редкостей, благотворительные дела, наконец, покровительство талантам и вообще роль мецената в хорошем смысле слова – все это значительно расстроило даже его громаднейшие богатства, состоявшие в землях, лесах, крепостных, соляных варницах, заводах и пр. Сыну Строганова, помимо имуществ, достался громадный долг, на сумму около 3 миллионов рублей, для погашения которого оказалось необходимым обратиться к правительственной ссуде.

Афанасий Никитин

Тверской купец Афанасий Никитич Никитин родился в первой половине XV века (точный год рождения неизвестен). В 1466 году, когда посол владетеля Шемахи, ширван-шаха Форус-Есара, именем Асан-бег, бывший у великого князя Иоанна III, собрался в обратный путь в Шемаху вслед за русским послом Василием Папиным, Никитин, проведавший о московском посольстве в Шемаху, решил вместе с ним отправиться туда для распространения русских товаров. Он с товарищами снарядил два судна, получил проезжую грамоту от тверского князя Михаила Борисовича и посадника Бориса Захарьича и с благословения владыки Геннадия, помолившись в соборе Спаса Золотоверхого, поплыл вниз по Волге. В Костроме Никитин получил от великого князя Александра Васильевича великокняжескую проезжую грамоту за границу и с нею поехал в Нижний Новгород, где думал сойтись с послом московским Папиным, но не успел его захватить. Дождавшись приезда шемахинского посла Асан-бега, он вместе с ним. поплыл Волгой далее, благополучно опустился к рукаву Волги – Бузану, но подле Астрахани был ограблен татарами, причем погибла вся рухлядь Никитина, в том числе и книги. Татары отпустили из устья Волги только два судна, но одно из них разбилось во время бури о берег, и бывшие на нем русские люди были захвачены в плен горцами – кайтанами. Никитину, однако, удалось добраться до Дербента, где он застал московского посла Василия Папина, которого стал просить позаботиться об освобождении захваченных кайтанами русских. Русские были освобождены и вместе с Никитиным представлены в Кайтуне ширван-шаху, который принял их очень ласково, но на просьбу помочь возвратиться на родину отвечал отказом, ссылаясь на то, что их слишком много. Пришлось русским людям расходиться в разные стороны, причем Никитин, по его собственным словам, «пошел к Дербенту, из Дербента к Баке, где горит огонь неугасимый, а потом за море». Свое путешествие Никитин впоследствии назвал «хожением за три моря» – Дербентское (Каспийское), Индейское и Черное. «Хожение» Никитина можно разделить на четыре части: 1) путешествие от Твери до южных берегов Каспийского моря; 2) первое путешествие по Персии; 3) путешествие по Индии и 4) обратное путешествие чрез Персию на Русь, Первое его путешествие через персидские земли, от южных берегов Каспийского моря (Чебукара) до берегов Персидского залива (Бендер-абаси и Ормуза), продолжалось более года, от зимы 1467 до весны 1469 года. Он проехал через «Чебокар, Сару, Амиль, Димовант, Рей, Кашан, Каин, Езд, Сырчан, Таром, Лар, Бендер, Гурмыз». В его заметках об этом путешествии имеется лишь указание пути посредством обозначения местностей и некоторых расстояний и упоминание о смутном состоянии, в котором тогда находилась Персия. Переправившись из Дагестана по Каспийскому морю в Мазандеран, Никитин полгода провел в Чапакуре, где, между прочим, праздновал и Пасху 1468 года, затем перешел в Сари, где оставался месяц; отсюда направился в Амоль, из которого поднялся в горы, и за Демавендом спустился к Тегерану, или, точнее, к Рею, ибо Тегеран был в то время незначительным городом в окрестностях Рея. Затем из Тарома Никитин повернул на запад к Лару, а из Лара опять на восток в Бендер-Абаси. Такой характер путешествия Никитина объясняется его торговыми интересами; он посещал все видные торговые места и даже по месяцу оставался в них. Из Персии Никитин отправился в Индию. Путешествие его по Индии продолжалось почти три года: от весны 1469 года до января или февраля 1472 года. Описание этого путешествия занимает большую часть дневника Никитина. Он отправился из Ормуза на Фоминой неделе 9-го или 10-го апреля 1469 года и в двадцатых числах апреля подошел к Индийскому берегу в Диу, затем имел остановку у Камбои по пути к Чювилю, куда прибыл через шесть недель. Здесь он был поражен видом «черных» обнаженных индийских туземцев и их «плохой едой». Продолжая свое путешествие через горы Гатские до Пали, Умри и далее к Чюнейру (Джюниру), Никитин не забывал своего торгового дела и, по-видимому, умел и на чужбине извлекать из него выгоду. Из Чюнейра, где он чуть не лишился свободы за отказ переменить веру, Никитин отправился через Кулонгер и Кельбург в Великий Бедер, где оставался несколько месяцев. В течение следующего затем года Никитин, по-видимому, продолжал путешествовать по Индии, что видно из подробных, изобличающих самовидца описаний городов Биджнагура и Рачюра. С наступлением 1471 года Никитин задумал вернуться на родину, что осуществить было нелегко вследствие происходивших в то время на Индостане войн. Боясь оставаться в Индии, чтобы не издержать всего своего достояния, Никитин вынужден был отказывать себе во многом: не пил ни вина, ни сыты и все же издерживал в день по два с половиною алтына. За месяц до байрама он вышел из Бедера и чрез Кельбург, Кулури, город, знаменитый драгоценными камнями, особенно сердоликом (в этом городе Никитин провел пять месяцев), Алянд, куда он прибыл, вероятно, во второй половине октября 1471 года, Ка-мендрию, Кынаряс, Сур в начале 1472 года добрался до Дабыля. Таким образом, во время своего путешествия по Индии Никитин объехал значительную часть западного полуострова, между реками Кистной и Годавери, т. е. области Аурунгабад, Бедер, Гейдерабад и Беджапур. Вместе с описаниями местностей, которые он посетил, он занес в свои записки и замечания о природе страны и ее произведениях, о народе, его нравах, верованиях и обычаях, о народном управлении, войске и т. п. Его заметки о народном управлении, несмотря на свою сбивчивость, любопытны тем, что их нет в рассказах других современников. Большой точностью отличается рассказ Никитина о поклонении индусов «Буте» в священном городе Парвате. Из животных он обратил внимание на слонов, буйволов, верблюдов, обезьян, живущих, по его словам, в горах, по скалам и по лесам и имеющих своего «князя обезьянского». Поразили Никитина также змеи «в две сажени длиной» на улицах Бедеря и птица «гукук», летающая ночью, предвещающая смерть и изрыгающая огонь на тех, кто намеревается ее убить. Из царства растительного Никитин обратил внимание исключительно на некоторые пальмы и «великие», по-видимому, кокосовые, орехи. Подробно описаны Никитиным в особых заметках пристани Индийского моря. Описание это особенно любопытно, так как дает довольно подробные сведения о торговле и мореплавании того времени. Никитин указывает, чем богата каждая пристань. В Дабыле Никитин окончательно распростился с Индией. Припоминая своей отъезд, он отметил, что Дабыль – город очень большой, что туда съезжается все поморье Индейское и Эфиопское. «И ту окаянный аз рабище Афанасие Бога вышняго, творца небу и земли, взмыслихся по вере, по христианской, и по крещении Христове и по говейных святых отец устроенных, и по заповедех апостольских, и устремихся умом пойти на Русь». Он сел в тову (судно), договорив для себя место за два золотых от Дабыля до Ормуза. Однако ветры занесли корабль в сторону и после месячного плавания он пристал к берегу в виду Эфиопских гор, где подвергся нападению туземцев. Через пять дней корабль продолжал плавание, а через двенадцать Никитин высадился в Мошкат. Здесь он отпраздновал шестую за время своего странствования Пасху и после девятидневного плавания прибыл в Ормуз, откуда по знакомым местам добрался до расположенного близ Тавриза стана знаменитого завоевателя Западной Азии – Асан-бега, где провел десять дней, чтобы разведать, каким путем можно пробраться на север. В сентябре 1472 года он через Арцингам направился в Трапе-зонт, куда прибыл ко дню Покрова. Здесь Никитин подвергся обыску, причем у него «все, что мелочь добренькая, они выграбили все». С большим трудом, вследствие частых бурь на Черном море, удалось Никитину добраться до Балаклавы, а оттуда к Кафе, где он облегченно воскликнул: «милостию Божиею преидох три моря». Неизвестно, какою дорогою воротился Никитин на Русь, но можно думать, что возвращался он через Крым и Литву. Умер Никитин, не доехав до Твери, – в Смоленске. Лучшая характеристика Афанасия Никитина и его дневника, внесенного в полном виде в «Софийский временник» под 1475 годом под заглавием «Написание Офонаса тверитина купца, что был в Индеи четыре года, а ходил, сказывают, с Васильем Папиным», – дана академиком И. И. Срезневским. «Как ни кратки записки, оставленные Никитиным, – говорит он, – все же и по ним можно судить о нем, как о замечательном русском человеке XV века. И в них он рисуется, как православный христианин, как патриот, как человек не только бывалый, но и начитанный, а вместе с тем и как любознательный наблюдатель, как путешественник писатель, по времени очень замечательный, не хуже своих собратьев иностранных торговцев XV века. По времени, когда писаны, его записки принадлежат к числу самых верных памятников своего рода: рассказы ди Конти и отчеты Васко да Гама одни могут быть поставлены вровень с «Хожением» Никитина. Как наблюдатель, Никитин должен быть поставлен не ниже, если не выше современников-иностранцев». Предприимчивый, совершивший, вероятно, не одно путешествие за пределы Руси, что видно из приведенного им сравнения изображения Будды со статуей Юстиниана, находившейся в Константинополе, и дружественных его отношений с иностранными купцами, Никитин, несмотря на неудачи, не падал духом и, увлеченный рассказами восточных купцов, «залгавших его псов-бесерменов» о находившихся в Индии товарах, полезных для его родины, смело пробирался вперед, в земли неведомые. Общительный, наблюдательный, быстро усваивавший языки, Никитин тщательно знакомился с предметами торговли каждого города, а попутно и с природой и жителями каждой страны. Человек верующий, после пропажи религиозных книг вынужденный соблюдать посты и праздники приблизительно, Никитин искренно скорбел об этом, жалуясь в «Хожении», что не знает, «когда пост, когда Рождество Христово, когда среда, когда пятница». Видя новые религии, Никитин невольно должен был задаваться вопросом, какая же вера правая, и приходил к замечательному для человека того времени заключению: «А правую веру Бог ведает, а правая вера – Бога единого знати и имя его призывати на всяком месте чисте чисто». Отмечая особенности и достоинства виденных им земель вполне беспристрастно, Никитин часто переносился мыслью на Русь. С особенною силою проснулись в нем воспоминания о родине в городе Дабыле. Даже после всего того, что он видел в разных странах, русская земля кажется ему всего прекраснее, и, вспоминая ее, Никитин восклицает: «А Русская земля – да сохранит ее Бог, Боже, сохрани ее! В этом мире нет такой прекрасной страны. Да устроится Русская земля!»