Текст книги "Энциклопедия купеческих родов. 1000 лет русского предпринимательства"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 40 страниц)

В 1681 году Строганову перешла вторая треть всех имуществ, бывшая во владении старшей линии рода (происходившей от Якова Аникиевича) и за прекращением мужского поколения находившаяся в последнее время в руках дочери Данилы Ивановича Строганова, Анны Даниловны, которая в этом году вышла замуж. Полученная Строгановым дарственная запись обязывала его кормить до кончины мать Анны Даниловны, ей самой выдать денежное приданое и уплатить некоторые долги ее отца, что им и было исполнено. Для официального утверждения перехода этих вотчин из рук в руки в 1682 году прибыл из Новгородского приказа подьячий Александр Феофанов, которым и была составлена подробная опись переходящих имуществ, датированная 30 ноября 1682 года. В том же году стольниками Овцыным и Поярковым произведена перепись сольвычегодских владений, на которые был наложен оброк в размере 241 рубля 51 копейки в год.

Таким образом, в 1681 году Григорий Дмитриевич владел уже двумя третями огромных родовых имуществ. Остальная треть находилась в это время в руках вдовы Федора Петровича Строганова, не оставившего мужского потомства, – Анны Никитичны. Но в 1688 году, по завещанию последней от 18 января 1686 года, он получил и эту долю с условием пожертвовать в Пыскорский монастырь 5 000 рублей и в девичьем Подгорском монастыре построить церковь, кельи и ограды. С этих пор Григорий Дмитриевич стал единоличным обладателем всех родовых вотчин и имуществ, которые со времени его предка Аники находились во владении то трех, то двух родовых линий. По подсчету Ф. А. Волегова, во всех трех объединенных долях состояло к этому моменту 9 519 760 десятин земли, 20 городков, свыше 200 деревень, около такого же числа починков, более 3 000 дворов и свыше 15 тысяч взрослых мужских душ, не считая туземных инородцев. Эти огромнейшие вотчины еще более были расширены путем присоединения к ним вновь пожалованных земель. Грамотой от 1685 года Строганов получил места по реке Веляной в Чердынском уезде с лесами и угодьями, площадью в 604 212 десятин, с платой 2 рублей в год оброка, а по грамоте от 29 сентября 1694 года ему были пожалованы земли по реке Лологе, в том же уезде, для «дровяной сечки» и для расчистки леса под пашни и покосы – площадью в 254 741 десятину и с уплатой оброка также в 2 рубля; наконец ему были переданы на особых условиях казенные Зырянские соляные промыслы и в 1700 году пожалованы еще некоторые земли. В общей сложности все это составило 10 382 347 десятин земли, на которой состояло, по ревизии Воронцова в 1715 году, дворов: 5 945 жилых и 5 324 пустых, мужских душ – 22 105 «на лицо» и 16 893 «в бегах и в мире скитающихся», а через 10 лет число мужских душ первой категории достигло 44 669, второй же – 33 235 в одних только великопермских владениях. Если же принять во внимание еще зауральские, сольвычегодские, устюжские, нижегородские и подмосковные имения Григория Дмитриевича, то его, без сомнения, должно назвать одним из богатейших людей своего времени.

Эти огромные средства давали Строганову возможность оказывать значительную помощь Петру Великому, особенно во время Северной войны. Еще 28 мая 1682 года Иоанн и Петр Алексеевичи писали ему, чтобы он дал князю Барятинскому на жалованье московским стрельцам денег с тем, что они будут ему возвращены, когда «царская казна будет в сборе». Такими временными ссудами он неоднократно выводил государственную казну из затруднительного положения. Но самая важная его заслуга в смысле оказания помощи государству состоит в поддержке молодого флота как денежными средствами, так и путем пожертвования судов. Когда Петр Великий в 1700 году деятельно работал в Воронеже над сооружением военных судов, столь нужных в предстоящей войне с Турцией, Григорий Дмитриевич, находясь также в Воронеже, при государе, на собственные средства построил здесь два фрегата, которые были принесены в дар Петру и последним приняты с великой благодарностью. Одновременно с этим Строганов построил еще два военных судна при Архангельском адмиралтействе, также пожертвованных флоту. Все главнейшие работы на этих постройках были исполнены специально для этой цели выписанными иностранными мастерами, а вооружение судов, особенно железные пушки, было исключительно заграничного производства.

Широкая помощь Строганова государству и казне не оставалась без ответа и со стороны государей. Сначала оба государя Иоанн и Петр Алексеевичи, а затем Петр I один, в свою очередь щедро осыпали его своими милостями. Выше уже указывалось на пожалованные ему в разных местах земли. В 1685 году, по челобитной Строганова, ведено все дела, касающиеся как его самого, так и его людей, ведать исключительно в Новгородском приказе, куда и передать их из других палат. Грамотой 1688 года, которой были вновь подтверждены права Строганова на прежние, а также в этом лишь году унаследованные земли, он был пожалован поместным и денежным окладами. «Для вечного мира, – говорится в грамоте, – который учинился у нас (государей) с королем польским, за многие прародителей его денежные пожертвования и за его службу… и для того, что Строгановы исстари знатные именитые люди и в Уложении об них именно сказано, – жалуется Григорий Дмитриевич поместным окладом в 1 000 четей и денежным в 150 рублей». Последняя сумма в 1698 году была увеличена даже до 170 рублей, «вдвое против лучшего московского гостя». Все земли, при прежних государях жалованные предкам Строгановых, отдавались им лишь во временное пользование на более или менее продолжительный срок, почему при восшествии на престол нового государя требовались каждый раз особые подтвердительные грамоты. Григорий Дмитриевич же, пользуясь особым расположением Петра Великого, первый исходатайствовал грамоты на вечное владение прежде пожалованными местами; важнейшей из них является грамота от 25 марта 1692 года, которой утверждены были права вечного владения Строгановых на столь обширные земельные пространства, что впоследствии само правительство нашло их чрезмерными и после ряда сложных судебных процессов кое-что вновь возвратило казне. Что Григорий Дмитриевич пользовался уважением при дворе и высокой степенью в «государственном чиносостоянии», видно, например, из того, что ему посылалось специальное извещение при каждом выдающемся придворном событии. Так, 25 сентября 1695 года цари Иоанн и Петр Алексеевичи извещали его о рождении царевны Прасковьи Иоанновны; такое же извещение было послано ему и 29 октября 1698 года по случаю рождения княжны Екатерины Иоанновны. Когда же во время пребывания Григория Дмитриевича вместе с супругою в Воронеже у него родился второй сын, Николай, восприемником новорожденного был не кто иной, как сам Петр I, который одарил своего крестника истинно по-царски: обширными землями по рекам Обве, Иньве и Косве и их притокам, «с погостами и волостьми, деревнями и починками, и в них со крестьяны» – всего 16 погостов, несколько сот мелких деревушек, а в них – 3 443 двора и 14 000 человек.

В конце XVII века у Строганова было тяжебное дело с Пыскорским монастырем и некоторыми лицами из-за соляных промыслов. Монастырь, некогда получивший от предков Григория Дмитриевича большие земельные угодья и соляные варницы, постепенно расширил свое солеварение, повысив ежегодное добывание соли до миллиона пудов. Сбывая этот продукт в «верховые города», куда продавалась и соль, добытая на варницах Строганова, монастырь тем самым составлял последнему чувствительную конкуренцию и причинял значительные убытки. Несмотря на это, против конкуренции самого монастыря Строганов ничего не имел и относился к ней терпимо. Но монастырь, вопреки заключенному в дарственных записях условию, лишающему его права полученные им в дар от Строгановых владения дарить, закладывать или продавать, некоторые свои земли стал сбывать частным лицам. Купцы Василий и Алексей Филатьевы и Василий Шустов. приобрели от него значительные угодья, увеличили их землями, захватным путем присвоенными из окраинных владений Строгановых, поставили варницы, начали добывать соль и ею снабжать те же рынки, куда до тех пор ставил ее лишь Строганов, чем наносили ему «помешательство и притеснение». По поводу неправильных действий монастыря и купцов Строганов обратился с жалобою в Москву. В сентябре 1696 года оттуда был прислан стольник князь Григорий Васильевич Тюфякин с поручением установить межевые границы. При восстановлении границ по писцовым книгам и почти совершенно исчезнувшим межевым знакам к владениям Строганова были отнесены, между прочим, кое-какие участки, в течение последних 50 лет находившиеся в пользовании крестьян. Считая эти участки по праву давности владения своею личною собственностью, крестьяне запротестовали; когда же протесты остались без внимания, они взбунтовались, пошли на воеводский дом, самого воеводу избили и ударили в набат. Уважен ли был их протест или против них были предприняты какие-либо крутые меры – остается неизвестным. Известно лишь, что по восстановленным Тюфякиным межам к Строганову перешли в полную собственность все основанные упомянутыми купцами предприятия – 44 варницы, 21 рассольная труба, 21 амбар и проч., на что Строганову была выдана правая грамота от 22 февраля 1697 года.

В 1679 году гостем Никитниковым были основаны Зырянские соляные промыслы, в царствование Алексея Михайловича перешедшие в казну. Ведение дела чиновными людьми было настолько небрежно, что оно давало казне один лишь убыток, между тем как промыслы сами по себе были достаточно богаты и при других условиях могли давать хороший доход. Строганов обратился в Москву с предложением передать ему эти промыслы на известных условиях. Вследствие их убыточности казна легко согласилась на это предложение. Весною 1697 года из Москвы был выслан стряпчий Кузьма Цезырев, которому было поручено Зырянские промыслы с варницами, циренами, принадлежащими к ним селами, деревнями, починками, крестьянами и бобылями, пашнями, сенокосами, лесами и прочими угодьями «переписать и с завару 7 205 (1697) года отказать за его, именитого человека Григория Дмитриевича, в вечное владение», при условии ежегодной бесплатной поставки 100 000 пудов соли в Москву и единовременного платежа пошлин за остальную соль; «ему же самому пошлины взыскивать с купцов», которым соль будет продана. По переписи оказалось, что к Строганову перешло 2 села, 1 сельцо, 16 деревень и 11 починков с тремя промыслами, состоявшими из 40 варниц; кроме того, за ним было приписано 333 двора и 1 116 душ мужского пола. Условие о единовременном платеже Строгановым соляных пошлин и о взыскании их после с покупающих соль купцов повело к ряду недоразумений, заключавшихся в том, что с купцов, уже однажды уплативших пошлины Строганову, несмотря на многократные приказы из Москвы, взыскивали их вторично на местах розничной продажи соли; понятно, что уплаты двойных денег отбивали всякую охоту у купцов брать продукт у Строганова, почему последний вскоре обратился в Москву с просьбой отменить возложенную на него обязанность быть посредником по уплате пошлин, на что и получил согласие. В 1700 году было отменено также и другое условие, поставленное при передаче промыслов – не наряжать и без отягощенных тяглами крестьян на новые работы; когда выяснилось, что пришедшие в ветхость варницы требуют капитального ремонта, Строганову было позволено для этой цели использовать приписанных к промыслам крестьян.

Первые годы Строганов жил преимущественно в Нижнем Новгороде, где им была заложена соборная церковь Пресвятой Богородицы, за которой сохранилось название «Строгановской» (окончена при жене его, в 1719 году); в 1703 году он переселился в Москву. Как из Новгорода, так и из Москвы он почти ежегодно ко времени отправления караванов с солью ездил в свои пермские владения, пользуясь этими побывками для надзора за ведением хозяйства. Последнее он не только привел в лучшее и более «прибыточное» состояние, чем оно было при его предках, но и значительно расширил главную и наиболее доходную часть его – солеварение, построив новые и исправив старые соляные варницы. От выварочной соли, которую Строганов продавал как на месте ее производства приезжим купцам, так и в Нижнем Новгороде, он получал громадные прибытки, пока продажа производилась совершенно свободно. Но в 1705 году была введена государственная монополия на соль, и по Высочайшему указу весь добытый продукт Строганов обязан был представлять в Нижний Новгород и продавать исключительно в казну. Согласно договору, заключенному между ним и думным дьяком Автамоном Ивановым, казна уплачивала по 5 копеек с пуда соли да по 4 копейки за провоз ее до Нижнего. Плата была достаточная, и хотя новый порядок значительно урезал прежние доходы Строганова, все же он с ним примирился. Случилось, однако, несколько раз, что подрядчики, развозившие соль уже из Нижнего вверх и вниз по Волге и ее притокам, в большинстве оказались неисправными, вследствие чего казна отказалась от их услуги и всю эту доставку предложила Строганову. Указные провозные цены за перевозку были настолько незначительны, что Строганову грозил несомненный убыток, и он это предвидел, но, ввиду отношений к нему государя, предложение принял. Расчеты его вполне оправдались – он нес значительные убытки, особенно когда «по некоторым наветам и другим обстоятельствам» из поставочной указной цены, и без того низкой, «учинена была убавка». По расчетам некоего безымянного историка рода Строгановых, Строганов получал меньшую попудную плату, чем в свою очередь платил мелким подрядчикам. Однако он «нанесенную ему обиду до будущего рассмотрения сносил терпеливо».

Характерно для своего времени отношение Строганова к своим крепостным – мягкое и внимательное. В предписании его от 12 июля 1706 года чусовским приказчикам говорится: «А всякие платежи с крестьян наших сбирать с великим рассмотрительством: на ком мочно все вдруг взять, и на тех всякие платежи имать что доведется, а кои скудные и заплатить вдруг нечем, и вам бы с них поборы имать в год и в два, а не вдруг, смотря по их исправе, чтоб крестьянам нашим от того тягости и разорения не было, понеже ныне стали великие государевы подати. Также смотреть накрепко, чтобы им ни от чего обид и тягости не было, и в обиду их и разорение никому не давать и во всем оберегать». В свою очередь, и он пользовался широкою популярностью среди населения Пермского края, даже у людей отпетых. Незначительное обстоятельство очень хорошо иллюстрирует эту популярность. Строганов имел обыкновение ежегодно весною посылать с людьми на Новоусольские промыслы значительные денежные суммы для расходов и расплаты с наемными рабочими. В 1712 году туда было послано 50 000 рублей, у Сольвычегодска к строгановским людям присоединился еще приказчик московского купца Евреинова с 10 тысячами рублей. Подымаясь на «стругах» по реке Келетме, посланные встретились со «славным вором» Коньковым, у которого была «воровская шайка» в 60 человек. Коньков после небольшой перестрелки, жертвою которой пало двое из строгановских людей, забрал остальных в плен и отнял все деньги. Узнавши, однако, что люди и деньги принадлежат Строганову, «славный вор» тотчас всех освободил, возвратил деньги, «весь шкарб до малейшей вещи» и заявил: «Нам ли батюшку нашего, Григория Дмитриевича, обидеть?» Деньги же Евреинова оставил у себя.

Умер Строганов 21 ноября 1715 года в Москве и погребен при церкви Николая Чудотворца, что в Котельниках. В молодости он женился на Вассе Ивановне Мещерской, а по её смерти сочетался вторым браком с Марьей Яковлевной Новосильцевой, бывшею позже первою статс-дамою при дворе; от нее он имел сыновей: Александра (родился в 1698 году в селе Городиевске около Нижнего), Николая (в 1700 году в Воронеже) и Сергея (в 1700 году в Москве); имел и других детей, но те умерли еще в детстве. Строганов славился своим гостеприимством и хлебосольством; дом его в Москве был широко открыт «не токмо друзьям его, но и всякого чина людям»; со всеми он был «добр и ласков, а бедным был старатель». Большой любитель церковного пения, в Нижнем Новгороде он завел прекрасный хор, слава о котором дошла до Москвы. В апреле 1689 года цари Иоанн и Петр и царевна Софья писали Строганову: «Как известно, у тебя есть киевского пения спеваки; то прислал бы из них в Москву двух лучших басистов и двух же самых лучших альтистов, и за сие ожидал бы царской милости»; а грамотой от 2 июня того же года цари дали знать Григорию Дмитриевичу, что присланные им «спеваки» приняты в Новгородский приказ, а за присылку они его «жалуют, милостиво похваляют». В Москве Строганов с успехом занимался собиранием рукописных сокровищ; из обращенной к нему просьбы святителя Димитрия, митрополита Ростовского, выслать ему книгу, «глаголемую Хронограф, или Летописец», видно, что Строганову принадлежал один из двух вообще существовавших в то время экземпляров этой рукописи. От Петра Великого он имел особую награду – портрет государя с короной, который всегда носил в петлице кафтана.

Строганов Александр Григорьевич, старший сын последнего в роде именитого человека Григория Дмитриевича, родился 2 ноября 1698 года в родовой вотчине Гордиевке, недалеко от Нижнего Новгорода. После смерти отца остался малолетним, почему имуществами некоторое время управляла его мать, Мария Яковлевна, урожденная Новосильцева. В 1720 году он ездил в пермские и сольвычегодские вотчины, где в продолжение полугода знакомился с состоянием хозяйства вообще и солеварения в частности; убедившись в убыточности сольвычегодских промыслов, он с согласия матери и младших братьев, Николая и Сергея, ликвидировал эти промыслы, остальные же значительно улучшил, построив новые и исправив обветшавшие варницы. В 1722 году Строганов и его братья, за заслуги предков, оказанные русскому государству, Петром Великим были возведены в баронское достоинство. В том же году, когда государь с армией отправился в персидский поход, Строганов сопровождал его от Москвы до Симбирска и в Нижнем Новгороде принимал его у себя в доме; здесь Петр отпраздновал день своего тезоименитства; эта оказанная Строганову честь свидетельствует о несомненном расположении к нему царя. Из Симбирска, несмотря на все просьбы Строганова дозволить ему идти дальше, он был «с честью» отправлен обратно в Москву. В 1723 году женился на дочери князя Василия Петровича Шереметева, Татьяне (у П. Долгорукова названа Доминикой) Васильевне, причем Петр Великий был посаженым отцом и «довольно на том браке изволил веселиться купно с государынею императрицею, их высочествами принцессами и прочими знатными особами, а особливо с его светлостью голштинским герцогом Фридериком». Татьяна Васильевна в браке прожила всего три года, в 1726 году скончавшись. Восемь лет спустя Строганов женился во второй раз, на дочери контр-адмирала Василия Дмитриевича Мамонова, Елене Васильевне; но и эта супруга прожила недолго; значительно позже Строганов вступил в третий брак, с Марией Артамоновной Загряжской (родилась 25 марта 1722 года, умерла 8 апреля 1788 года), Александр Григорьевич первым не только из братьев, но и вообще из рода Строгановых, был зачислен на службу. По просьбе его матери, императрица Екатерина Алексеевна пожаловала его в 1725 году действительным камергером, хотя звание это было только номинальным, так как он в придворных церемониях никакого участия не принимал и жалованья не брал; позже он был произведен в генерал-поручики и тайные советники. Умер 7 ноября 1754 года, 55 лет, наследников мужского пола не оставив. От второго брака имел дочь Анну (родилась 7 февраля 1739 года, умерла 22 апреля 1816 года), от третьего – Варвару (родилась 2 декабря 1748 года, умерла 29 октября 1823 года). Все имения его были унаследованы вдовою. Анна Александровна в 1757 году вышла замуж за князя Михаила Михайловича Голицына (сына генерал-адъютанта, также Михаила Михайловича) и получила половину состояния. Остальная же половина перешла к князю Борису Григорьевичу Шаховскому, за которым была замужем вторая дочь Строганова. По отзывам современников, Строганов был большим благотворителем, человеком добрым и для своего времени весьма образованным; знал несколько иностранных языков, много читал и перевел несколько книг, в том числе с французского «О истине благочестия христианского» Гуго Тропля и с английского «Потерянный рай» (в переводе назван «Погубленный рай») Мильтона.

Деятельность Александра Григорьевича как солепромышленника и собственника громадных родовых владений неотделимо связана с деятельностью его братьев, Николая и Сергея Григорьевичей. Братья всегда составляли как бы одно юридическое лицо и в своих требовавшихся обстоятельствами действиях выступали неизменно с общего согласия, почему их деятельность в этом отношении, во избежание излишних повторений, и излагается здесь вместе. С их именем связан прежде всего постепенный, но неуклонный упадок пермского солеварения, достигшего при их отце высокого расцвета и сделавшегося одною из самых значительных областей тогдашней русской промышленности. Менее всего виновны в этом сами Строгановы: причины, способствовавшие упадку, лежали вне сферы их влияния; это были – неблагоприятные правительственные мероприятия, экономические условия (на первом плане недостаток в рабочих руках) и, наконец, открытый источник более дешевой добычи соли – Эльтонское озеро. От отца Строгановы унаследовали несколько солеваренных промыслов, наиболее богатыми и доходными из которых были Новоусольские, Ленвенские и Зырянские. С каждой варницы, при 1 поваре, 1 подварке, 2 дрововозах, 1 мешкодержателе и 2 уминальщиках, они получали в сутки 100–120 пудов соли, что в общем составляло свыше 3 миллионов пудов ежегодной добычи. Вся вываренная соль, согласно условию, заключенному еще их отцом с правительством, ставилась за определенную плату в казну, причем Строгановы обязаны были доставлять ее в Нижний Новгород. Эта операция производилась на особых судах, «лодьях» и «межеумках» (по 100–120 тысяч пудов на каждом), которые вниз по Каме шли сплавом, а вверх по Волге до Нижнего бичевой. Нагрузка, сплав и транспортирование бичевой требовали, конечно, значительного рабочего состава, – на каждое судно от 160 до 250 человек, а на все (около 30) – от 5 до 7 тысяч человек (не говоря уже о варке соли, которая, впрочем, производилась обыкновенно своими крепостными). Найти такую массу людей при тогдашней слабой населенности пермских и соседних с ними земель было делом не легким. Тем не менее Строгановы, поставлявшие в казну сначала 2 миллиона, а с 1731 по 1742 годы даже 3 миллиона пудов соли ежегодно и бывшие не только самыми крупными, но почти единственными поставщиками этого продукта, – до 1742 года справлялись со своей задачей вполне удовлетворительно, вербуя контингент рабочих из бродяжнических, бесписьменных и т. п. элементов. Но в этом году вдруг вышел указ, запрещавший держать на работах людей даже с писаными паспортами и делавший исключение только для обладателей паспортов печатных, что по отношению к Пермской области было почти равносильно полному запрету вести какое-либо крупное предприятие. Строгановых же этот указ поставил в совершенно безвыходное положение, и с этих пор начинаются их, так сказать, промышленные мытарства и ряд столкновений с Сенатом. С последним, впрочем, и раньше, еще при Петре I, у Строгановых вышло одно столкновение. Около 1724 года кто-то донес Сенату, что поставка соли в казну дает братьям будто бы громадные барыши. Не входя в подробное рассмотрение вопроса и даже не допросив Строгановых, Сенат принял сообщаемые в доносе сведения на веру и намеревался в этом смысле и разрешить дело. Но им заинтересовался сам Петр, который, детально рассмотрев все его обстоятельства, вынес совершенно обратное убеждение и на представленной ему Сенатом ведомости по этому вопросу положил резолюцию: «К прежней провозной цене прибавить по 3 деньги за пуд».

Чтобы хоть отчасти выйти из затруднений, созданных указом 1742 года, Строгановы принуждены были теперь отнять хороших работников от варниц и поставить их к «лодьям», вследствие чего пришлось сократить добычу соли в летнее время. Этим, однако, положение улучшилось ненамного. Попытки, сделанные Строгановыми в 1742 году с целью склонить Сенат на разрешение иметь им людей хотя бы с писаными паспортами, успеха не имели, наоборот, вызвали резкую резолюцию Сената – «Баронов Строгановых к поставке соли до Нижнего принуждать неослабно, не приемля от них представлениев». В 1743 году затруднения братьев еще более обострились, притом по причине уже стихийного характера; в этом году Волга и Кама настолько обмелели, что сплавлявшиеся по ним суда с солью остановились. Народу грозил соляной голод. Строгановы послали в Сенат доношение, в котором просили правительство помочь им людьми из государственных крестьян приволжских и прикамских губерний, нужно же было ввиду необходимости часто стаскивать севшие на мель суда не менее 9 000 душ. После продолжительных переговоров и торгов Сенат согласился за счет Строгановых дать половину этого количества, а для найма «лодейных» людей командировал генерал-майора А. Юшкова и асессора соляной конторы Домашнева. Последние, однако, при всем старании могли найти всего лишь 10 человек с печатными паспортами. По-видимому, сплав в конце концов был по молчаливому соглашению произведен беспаспортными рабочими, но Строгановы в этом году потерпели, во всяком случае, свыше 60 тысяч рублей убытков. В начале 1744 года братья повторили свою просьбу о разрешении им иметь людей без печатных паспортов. Сенат отказал. На это Строгановы ответили в мае решительной челобитной, в которой, ссылаясь на понесенные в предыдущем году убытки, на полную невозможность находить удовлетворяющих требованиям указа рабочих и на отсутствие у них денег для завершения текущей соляной кампании, а тем более для приготовлений к завару следующего года, – просили Сенат принять их промыслы за соответственное вознаграждение в казну. Вопрос был сложный, и Сенат предпочел отмалчиваться. Только осенью Строгановым было заявлено, что просьба их не подлежит удовлетворению, они же в случае несвоевременной доставки соли будут штрафованы. Ничего не добившись от Сената, братья обратились с челобитной о снятии с них соляных заводов в казну к самой императрице Елизавете Петровне, до разрешения же дела обещали «сколько возможности есть, пополнение чинить».

В следующем 1745 году повторилась старая история, рельефно вскрывающая одну из главных бед России XVIII века – недостаток в рабочих руках. В январе Сенат донес государыне, что им определено выдать Строгановым заимообразно 30 тысяч рублей, но они, не желая входить в долги, денег не берут; в феврале Строгановы заявили Сенату, что соль готова, рабочих же для спуска ее по рекам найти не могут; предлагаемых денег не берут, так как не надеются их возвратить, притом эта сумма помочь им не может ввиду необходимости иметь не менее 200 тысяч рублей; не вознаградит их и сделанная Сенатом прибавка по 1 копейке провозной платы с пуда; самое же главное – подрядчики за ненахождением рабочих с печатными паспортами отказываются от всяких сделок, почему они, Строгановы, поставку соли ни за какое вознаграждение выполнить не в состоянии. Сенат вновь прибег к старому средству – командировал тех же Юшкова и Домашнева вербовать рабочих и дал губернаторам и воеводам северо-восточных губерний приказ под страхом ответственности высылать на работы (опять-таки за счет Строгановых) государственных крестьян. Помимо этого, командированным велено было Сенатом в течение года прожить на промыслах Строгановых и определить, во что обходится последним выварка и доставка соли (это поручение было вызвано новым доносом о больших прибылях, будто бы получаемых Строгановыми). Расследование обнаружило, что сама выварка дает прибыль, но от перевозки в Нижний получается громадный убыток, значительно превышающий выгоды от добычи соли. К 1 апреля, по донесению Строгановых, не было еще ни одного рабочего, позднее же кое-кто был найден, но и те, уже обзадаточенные Юшковым, большею частью не явились, или возвратили задаток, или же вместо себя прислали малолетних и увечных, о чем братья снова жаловались в Сенат. Последнему, по-видимому, наскучили постоянные жалобы Строгановых, почему он определил: впредь Строгановым о соляных делах представлять и решения требовать от соляной конторы, которая уже сама в нужных случаях будет обращаться в Сенат. Однако и для него вскоре стало ясным, что жалобы Строгановых не были пустыми; в непродолжительном времени таковые посыпались и от мелких пермских солепромышленников, из них некоторые, например, Григорий Демидов, совсем отказались варить соль, и от промышленников Астраханской губернии. Осенью 1745 года Строгановы опять доносили, что не в состоянии продолжать дела, указывая на этот раз, кроме обычных причин, еще и на недостаток в дровах, которых на выварку более чем 2 700 тысяч пудов (вместо требуемых 3 миллионов) не хватит. Сенат ответил: во что бы то ни стало выварить все 3 миллиона пудов, так как в противном случае, вследствие разорения мелких промышленников, грозит соляной голод. На это летом 1746 года последовало доношение Строгановых: Высочайшей резолюции на их просьбу еще не последовало, Сенат принуждает их дело продолжать, а они пришли в такую несостоятельность, что платить лодейным работникам «капиталу у себя не имеют», понадобится же не менее 100 тысяч рублей, о займе которых они и просят. Таких денег в распоряжении Сената не оказалось, и он ассигновал лишь 42 399 рублей, – все, что было в наличности в соляной конторе. В конце 1746 года Строгановы заявляли о недостатке в дровах, в мае следующего года снова жаловались на свое «изнеможение», указав еще на убытки, причиненные им пожаром в Твери, где у них сгорели дом и амбары с солью; в июне было констатировано, что они недоварили миллион пудов соли, на что Сенат ответил указом с «крепким подтверждением» недостаток пополнить во что бы то ни стало. Строгановы отказались. Сенат определил – выварить и поставить 3 миллиона пудов «без рассуждениев». В 1748 году Строгановы недоварили 2 миллиона пудов. Последовал указ Сената с «крайним подтверждением». В ответ на это братья просили сложить с них обязательство бесплатной поставки 100 тысяч пудов соли, взятое на себя еще отцом их за уступку ему бывших казенных Зырянских промыслов, с течением времени истощившихся. Сенат путем публикации попытался найти лиц, согласных взять на себя эти промыслы на тех же условиях. Отозвался лишь Пыскорский монастырь, но и тот поставил такие дополнительные условия, что Сенат предпочел отказаться от его услуг и о просьбе Строгановых доложил императрице, на что и последовало ее согласие. Наконец, в 1750 году Елизавета Петровна с целью положить конец всем неурядицам в соляном деле повелела провозную плату увеличить Строгановым на 3 копейки с пуда соли, доставленной в Нижний, перевозку же в верховые города, наиболее убыточную, производить за счет казны. Для последней и Сената все затруднения разрешились довольно неожиданно – увеличением эксплуатации Эльтонского озера, соль которого постепенно вытеснила добываемую в других местах. В 1752 году Строгановым разрешено было ставить только 2 миллиона пудов, а вскоре всего 1 миллион. Строгановым же соль Эльтонского озера причинила непоправимый вред, так как отняла всякую надежду на переход их промыслов в казну, ближайшим же следствием этого была необходимость сократить производство и закрыть многие варницы. Таким образом, цветущие и доходные когда-то промыслы постепенно потеряли свое былое значение, а вместе с этим пало и значение Строгановых как единственных почти солепромышленников в России.