Текст книги "Легенды о призраках (сборник)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Эллен Датлоу,Ник Маматас
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

– И что он делал?

– Да ничего он не делал. На диване валялся, в основном. – Пристально взглянув на Робби, Дункан добавил: – Говорил, что, если я буду себя плохо вести, меня заберет Чаки. Вот что они тогда детям говорили.

Разве Робби это говорили?

– Они сами не знали, что мелют, – проговорил Дункан. – Чаки действует совсем по-другому.

Он, конечно, имел в виду: действует в фильмах. Не мог же он говорить о чем-то другом.

– Увидимся в школе, – сказал Робби.

– Будешь выходить – прикрой дверь. А я еще раз посмотрю, как он врача электрошоком поджаривает.

Улица была пустой. Фонари пятнали тротуар светом, который растекался по крышам припаркованных автомобилей. Если бы Робби был девчонкой или персонажем фильма, его могли бы испугать темные провалы между машинами, куда свет не добирался и откуда мог выпрыгнуть маленький шустрый монстр. В действительности Чаки можно было обнаружить только в телевизоре, и Робби заглядывал в каждое мерцающее окно. Он как раз смотрел, не нападает ли кукла на молодую пару, укладывавшуюся спать на экране, когда его заметила старуха в кресле. Он отпрыгнул от окна и побежал домой. Она не преследовала его, но, может, она знала, где он живет? А если она расскажет его матери? Она не могла рассказать, что он искал Чаки; никто об этом не знал, даже Чаки. Чаки надежно спрятан у него в голове, и никто его не увидит.

Света в доме не было, и это значило, что мать увидит его только утром, когда всякое выражение вины – если оно там есть – уже исчезнет с его лица. В зеркале в ванной, пока на его губах вздувалась пена, а зубная щетка полировала улыбку, его лицо не выглядело таким уж виноватым. Он был в постели задолго до того, как его мать вернулась домой, но сон убегал от него. Если бы мать разрешила ему поставить компьютер в своей комнате, он бы поиграл в него, но, скорее всего, мать сочла бы все интересные игры слишком жестокими. Она не раз говорила, что даже настольные игры провоцируют агрессию. Когда ухмыляющаяся кукла наконец утихомирилась у него в голове, он уснул.

Утром у него тупо ныла голова, но он полагал, что ведет себя нормально за завтраком. И тут его мать спросила:

– Что случилось, Робби? Что у тебя с глазами?

– Да ничего.

– Ты что, плохо спишь? У тебя вид какой-то не такой.

– Это все из-за твоих рассказов про Чаки.

– Я больше не буду. Не волнуйся, мы от него избавимся, – сказала мать и для его дальнейшего успокоения добавила: – Сегодня моя очередь готовить обед.

То есть вечером собрания у них не будет. Наверное, поэтому перед занятиями Дункан не стал к нему подходить, а просто кивнул из другого угла классной комнаты. А поговорили они только на первой перемене, во дворе школы. К ним подбежали вчерашние девочки.

– Ну что, вы теперь довольны? – сказала одна.

Робби ухмыльнулся, хотя вопрос был неожиданным, даже бессмысленным.

– Чему мы должны быть довольны? – спросил Дункан.

– Ваш Чаки вернулся.

– А он что, уходил? – выпалил Робби, а Дункан сказал:

– В каком смысле вернулся?

– Он висит в витрине магазина на Стрэнде, и его всем видно.

– Они никого не уважают, – осуждающе проговорила ее подруга.

– Его не остановить. Он до всех доберется, – сказал Дункан и оскалился.

Он продолжал скалиться до тех пор, пока девочки не оставили их в покое. Если ему и трудно было вернуть нормальное выражение лица, то это выглядело скорее, как шутка. Он делал страшную рожу всем девочкам, мимо которых они проходили, и это было так заразительно, что Робби тоже стал скалиться. К углам его рта будто прикрепили стальные струны, и его губы устали задолго до того, как звонок загнал всех в класс.

Учительница спросила, какие истории о прошлом им рассказывали родители или бабушка с дедушкой. Один мальчик сказал, что правительство настолько сильно ненавидело Ливерпуль, что переместило все рабочие места на юг. Ему возразила девочка, заявив, что это профсоюзы не давали работать ее отцу и другим родителям.

– Это больше легенды, чем рассказы о прошлом, – сказала миссис Пиктон, и тут в игру вступил Робби.

– Есть еще Чаки, – выпалил он.

– Что ты…

– Это ведь история, которую рассказывают родители, верно? Как это все началось после того, как дети посмотрели этот фильм.

Миссис Пиктон не успела ответить – ее опередили одноклассники Робби. Кому-то приснилось – после того как он прочитал статью в газете, – что Чаки прячется под кроватью. Кто-то был знаком с девочкой, которая сжигала своих кукол из страха, что одна из них может оказаться Чаки. Кто-то слышал о мальчике, который напал на свою сестренку, потому что думал, что в нее вселился Чаки. Еще несколько детей подтвердили эти сообщения, но Дункан не сказал вообще ничего.

– Это всего лишь фильм, – сказала миссис Пиктон, и это прозвучало как-то знакомо. – Но это не значит, что вам, в вашем возрасте, можно такое смотреть.

– Но ведь эти мальчики убивали по-настоящему, ведь так? – не унимался Робби.

– Да, эти убийства действительно имели место. Но, Робби, пожалуйста, давай не будем в это углубляться.

Почему он вдруг почувствовал себя так, как будто сделал что-то дурное? До конца урока он не проронил ни слова. Училка бросала на него проницательные взгляды. Когда звонок поднял его на ноги, она наконец сказала:

– Робби, задержись, пожалуйста.

Он застыл у своей парты, словно кукла, а потом она отвела его к директору. Наверное, кто-то рассказал, что он ходил по школьному двору, изображая Чаки, но почему тогда Дункан не идет рядом с ним? Это он сейчас должен идти по коридору, словно убийца к месту казни, это на него должны глазеть и о нем испуганно перешептываться. Робби и его надзирательница почти подошли к кабинету миссис Тодд, когда он вдруг понял, что они не имеют права так поступать с ним – при разговоре непременно должна присутствовать его мать. Но она была в кабинете.

Она выглядела еще более расстроенной, чем две другие женщины, и он повернулся к миссис Пиктон:

– Вы сказали, это всего лишь фильм.

– Что ты смотрел? – спросила его мать.

– Я не смотрел их все. Дункан видел больше. И ничего нам от них не сделалось. Все как она говорит – это всего лишь легенды, байки. Это просто идиотские фильмы.

– И ты был так занят их просмотром, – сказала миссис Тодд, – что перестал делать домашнюю работу?

– Я все делал. Кто говорит, что я не делал?

– Твоя учительница нашла ее в Интернете, – грустно ответила мать Робби.

Робби почувствовал, что его череп трескается, будто пластиковый.

– Я только читал там, как в учебнике.

– Работа была переписана практически дословно, – сказала миссис Пиктон. – Как будто ты сам хотел, чтобы тебя уличили.

– И чем ты только забиваешь свою голову? – Это было скорее горестное восклицание, а не вопрос.

– Попробуй обратить свою умственную энергию на учебу. Именно в это русло ее следует направлять, – сказала миссис Тодд. – На первый раз мы ограничимся предупреждением; но любой следующий проступок приведет к гораздо более серьезным последствиям. Запомни это, пожалуйста, и постарайся больше не подводить ни себя, ни мать, ни школу.

– И делай домашнюю работу как следует, – добавила миссис Пиктон.

Когда они с матерью шли по двору, она самозабвенно играла в безмолвного тюремщика. Как только она скрылась за воротами, к нему подошел Дункан.

– Чего они от тебя хотели?

– Да это из-за домашних заданий.

– Фигово было?

Робби скопировал улыбку Дункана, поскольку не понял, о чем тот говорит – о домашней работе или о беседе в кабинете директора.

– Адски жестко.

Улыбка Дункана стала шире и снова отразилась на лице Робби. Они опять начали соревнование – у кого ухмылка шире. Проходившая мимо девочка бросила:

– И как вы думаете, на кого вы похожи?

– На Чаки, – хором сказали они и продолжили ухмыляться до тех пор, пока Робби не почувствовал, что его щеки трескаются, словно пластик.

Он не мог ходить так весь день, хотя губы у него чесались под взглядами учителей. Уроки казались нескончаемыми, но все равно в конце концов закончились. Куда ему идти, как не домой? Он не боялся матери – ведь Чаки же он не боялся, а она боялась. От ее ворчания у него еще больше разболится голова – и он подумал, что можно прогуляться, перед тем как пойти домой.

На металлических скамейках возле квартала магазинов по четверо сидели пенсионеры. Они настороженно взирали на школьников, дерущихся на автобусной остановке и швыряющихся друг в друга мусором. Заметив зловещее лицо в маленьком магазине через дорогу, Робби остро почувствовал, что они смотрят и на него. Он перебежал дорогу перед мордой автобуса, забитого детьми, и, воодушевленный лицом в витрине, продемонстрировал водителю лучшую из своих улыбок. Круглая резиновая маска была испещрена швами и шрамами, но Робби не был уверен в том, что они расположены так, как следует. Чем дольше он смотрел на нее, тем лукавее становилась ее ухмылка. Он подумал, что было бы здорово надеть ее, когда мать будет его отчитывать. Но она не позволит ее купить, как и не позволит купить даже одну петарду из того огромного множества, что были выставлены в нижней части витрины. А что, если она не узнает? Он станет носить ее, когда она будет уезжать к Мидж на свои собрания. Денег не хватало, но в его комнате у него была заначка, и поэтому он направился домой.

Не успел он закрыть за собой дверь, как мать вышла в коридор.

– И что ты делал на этот раз?

– Ничего. Шел домой.

– Я тебе больше не верю. Кто придумал сделать именно то, что я категорически запрещаю?

– Ну… Мы оба. – Робби бросил рюкзак на ступеньки и тут же понял, что он загораживает ему путь, как и мать и ее велосипед. – Не говори его маме, что я рассказал про него, ладно? Ты ведь можешь не говорить. Пожалуйста, не говори.

– А почему? Ты боишься, что он может что-нибудь выкинуть, после того как вы посмотрели эти фильмы?

– Нет, конечно. Это глупо. Зачем вы хотите запретить людям их смотреть? Они ведь даже не страшные, и только маленькие дети могут из-за них начать вести себя нехорошо.

– Я бы на твоем месте не улыбалась. Ты правда так думаешь? Тогда взгляни вот на это. – Она схватила свой рюкзак, вытащила оттуда мятые листы и сунула один из них ему. – Ну, что ты теперь скажешь?

Это была статья о девочке, которую замучили в Манчестере. Робби решил было, что должен сказать, кто были ее мучители – монстры или же просто типичные представители мужского пола; но тут он понял, что в прошлый раз ускользнуло от его внимания: подростки, слушавшиеся голоса Чаки, были на несколько лет старше него. Как жалко, что у него нет маски Чаки, чтобы спрятать под ней лицо. Все, что он смог промямлить, было:

– Среди них были и девочки.

– Это показывает, насколько ужасны эти фильмы. Поэтому их и следует запретить. Я теперь не могу оставлять тебя одного.

– Почему?

– Я уже почти жалею, что тут нет твоего отца. Неужели ты превращаешься в чудовище, с которым не будет никакого сладу? Неужели я больше никогда не смогу тобой гордиться?

Робби наклонился за рюкзаком, чтобы она не увидела его лица.

– Пойду делать домашнее задание, – пробормотал он.

И хотя он хотел возиться с уроками не больше обычного, переписывание эссе по истории ненадолго отвлекло его от его страхов: а вдруг учительница английского тоже обнаружит, что он скопировал работу с Интернета; а вдруг Дункан узнает, что он его сдал; а вдруг эти фильмы все же могут на них повлиять, потому что им, оказывается, не так уж много лет. Спицы нервов протыкали и протыкали вялый студень его мозга, и он обрадовался, когда мать позвала его обедать.

Наверное, она чувствовала себя виноватой, потому что приготовила бургеры с индейкой, его любимые. Они закончили обед и, ставя чатни в холодильник, его мать сказала:

– Ну вот, смотри, что из-за тебя получилось.

Она, словно курица, засунула голову в холодильник так, что ее шею можно было прищемить дверью.

– Что? – спросил Робби.

– Я забыла купить апельсинового сока на завтрак.

Ножки его стула в компании с линолеумом издали такой визг, какому позавидовала бы жертва самого жестокого маньяка, и Робби сказал:

– Я схожу.

– Но только быстро – одна нога здесь, другая там.

Он побежал наверх, скрипнул дверью ванной, а затем пробрался в свою комнату. Его шаги были легки, как падающий полиэтиленовый пакет. Деньги были в его комнате единственным секретом; не то чтобы их было много – меньше половины сдачи, которую он припрятал, когда в последний раз ходил в магазин. Он засунул руку в щель между шкафом и стеной, и под пальцами заскрипела пыль. Он спустил воду в туалете и сбежал вниз. Там его встретила мать.

– Только не вздумай болтаться где-нибудь, – сказала она.

Он бежал в магазин и чувствовал, как лицо меняет свою форму, чтобы маска оказалась ему впору. Что он сможет сделать с ее помощью? Он подумал о том, как будет здорово заглядывать в окна, смотреть на телевизоры, где может прятаться Чаки, и его улыбка стала шире. Однако она завяла, когда он добрался до улочки, ведущей к Стрэнду. Окна в магазине, где продавались маски, были темными.

Дверь не поддавалась. Робби долго и громко стучал, но никто не ответил.

– Чего ты улыбаешься? – спросил он, но маска его не слышала. Казалось, ей нравилось, что он попал в трудное положение, или, быть может, она усмехалась собственным тайным мыслям. А если он просто разобьет окно и освободит Чаки таким способом? Он огляделся в поисках чего-нибудь тяжелого и заодно удостоверился, что улица пуста. И в этот момент Робби понял, что именно он собирается сделать. Во рту у него пересохло, как будто он покурил травы.

Неужели маска вложила эту мысль ему в голову? Чем еще завладел Чаки? Робби вспомнил, как хотел надеть маску перед разговором с матерью, и тут же увидел ее шею в гильотине холодильника. Пустые глазницы маски засветились – они как будто ожили от этого воспоминания. Это над крышами домов вспыхнули и разлетелись фейерверки. Робби отпрянул от окна и побежал к продуктовому магазину за углом.

Похоже, фейерверки в небе были предзнаменованием. Они выстроились и под стеклянным прилавком. Робби показал на них пачкой сока:

– И одну такую.

Он решил было, что все, не продадут, но женщина за прилавком, должно быть, просто ждала от него слова «пожалуйста». Так и не дождавшись, она положила петарду перед ним. Робби сказал:

– И спичек.

Вторым шансом отказать ему она тоже не воспользовалась. Робби расплатился и вернулся на перекресток. Если на другой улице кто-нибудь есть, у него ничего не выйдет – но там не было даже машин. Он будто мимоходом подошел к магазину и поджег петарду.

Покрытая шрамами маска, казалось, искоса глядела на него, когда он просунул длинную картонную трубку в щель для писем и резко бросил ее вправо. Петарда упала в витрину. Через несколько мгновений из нее брызнули искры, занялись остальные фейерверки. В фильмах Чаки никогда не удавалось сжечь, но все равно – шанс уничтожить его лицо оставался. Когда взрывы фейерверков потрясли окно, маска начала корчиться от страха. Стекло выдержало, но маски скользнули вниз и упали прямо в огонь. Языки пламени вырвались из глаз Чаки. Глазницы маски увеличивались, чернели, пустели, затем беспомощное перевернутое лицо начало распадаться, как будто стали рваться скрепляющие его швы. Остатки маски принялись ворочаться и пузыриться, словно крупные личинки, попавшие на жаровню. Робби со всех ног побежал домой.

Он совершил вроде бы плохой, но одновременно очень хороший поступок. Его мать могла бы гордиться им, но разве можно было ей рассказать? Он непростительно долго вставлял ключ в замок, прикидывая в уме, заподозрит она что-нибудь или нет. Закрыв за собой дверь, он услышал каркающий голос.

Это была подружка Чаки. Робби не успел придумать, как на это следует реагировать, потому что в этот момент на него налетела мать – словно обезумевший от ярости маньяк.

– И куда ты пропал на этот раз?! Сколько надо времени, чтобы купить сока?

Он понял, что она смотрела телевизор – «Симпсонов».

– Там магазин горел, – сказал он.

– И что, надо было обязательно остановиться поглазеть?

С каменным лицом Робби прошел в кухню и с таким же лицом вернулся обратно в гостиную. Он сел смотреть мультфильм вместе с матерью, но, как ни старался, не мог понять, что там происходит. Он смеялся на тех местах, на которых смеялась его мать, то есть каждый раз, когда каркала Мардж Симпсон. Он пялился в экран, как будто там могли показать, что ему делать дальше, и тут пиликнул его мобильник. Когда он нажал на кнопку, мать наклонилась к нему, чтобы прочитать сообщение. «Чаки сжог магаз», – информировал его Дункан.

– Что это значит? – с подозрением спросила мать Робби.

Робби счел, что умнее всего будет просто пожать плечами. Она уже снова хихикала над репликами Мардж, когда зазвонил телефон.

– Это опять Дункан? – вскипела она и убрала звук телевизора. – Включи громкую связь.

Мардж в это время открывала рот на экране. Мать Робби как будто озвучивала ее. Ему стало слегка не по себе. Он нажал на кнопку громкой связи, голос Дункана оказался с ними в одной комнате.

– Тот магазин, о котором девчонки говорили… он горит! – кричал Дункан на фоне шума толпы. – Дуй быстрее сюда – посмотришь.

– Я видел.

– Ты видел Чаки? Его там теперь нет. Может, он сам его поджег и сбежал.

– Нет, это не он! – Удивленная тем пылом, с каким он отозвался, мать Робби нахмурилась, и он поспешно добавил: – Он только в фильмах бывает.

– До тех пор, пока его кто-нибудь не выпустит.

– Ну, пока. Мне надо идти, – сказал Робби и отключил Дункана.

Ему еще нужно было взглянуть матери в глаза.

– Он что, хотел сказать, что это он поджег магазин? – спросила она.

– Это не он.

– Откуда ты знаешь?

– Там висела маска Чаки. Он хотел ее купить. Теперь она сгорела.

Он выдержал еще несколько долгих секунд, и накал в ее зрачках ослаб.

– Пожалуйста, Робби, не смотри больше таких фильмов.

– Не буду.

– Даже близко к ним не подходи.

В это мгновение Робби сообразил, что еще можно сделать, и испугался, что она заставит его дать обещание. Но она взяла пульт от телевизора, и голос куклы опять стал слышен. Он – и еще голос Чаки – продолжал звучать у него в голове и после того, как мультфильм закончился, но теперь он знал, как их заткнуть. Его мать начала смотреть передачу о женских приютах. Робби пошел спать.

– Спокойной ночи. Выспись как следует, – сказала она. – Нас завтра ждут великие дела.

Она даже не представляла себе, какие великие дела его ждали. Он и сам этого до конца не представлял. Лежа в постели, он видел лицо Чаки. Оно чернело и пузырилось, пытаясь выползти из пламени. Из-за него он не мог как следует уснуть – все вскакивал, словно марионетка, которую кто-то все время дергает за ниточки. Он боялся, что за завтраком мать начнет его допрашивать, но она либо привыкла к красноте его глаз, либо была слишком погружена в свои мысли, чтобы ее заметить. Каждый раз, когда она глядела на него, он старался не улыбаться, и в конце концов ускользнул из ее поля зрения, перейдя в гостиную, чтобы делать домашнюю работу.

В работе по английскому Робби должен был написать о фильме. Было бы интересно написать что-нибудь о Чаки, но он не знал, что можно о нем сказать. Он написал о «Симпсонах», хотя ему трудно было удержаться от того, чтобы не упомянуть о голосе Мардж. Он все же не написал об этом ни слова и почувствовал себя так, будто у него на лице маска. Он пытался сосредоточиться на эссе, когда, словно сигнал тревоги, в холле зазвонил телефон.

А вдруг кто-нибудь видел, как он поджег магазин? Поверит ли ему полиция, если он расскажет, почему он должен был это сделать? Он услышал, как мать взяла трубку, но не мог различить ни слов, ни даже интонации. Он написал еще несколько слов, прислушиваясь к ее шагам в холле. Наконец она открыла дверь.

– Мидж хочет устроить сегодня пикет возле кинотеатра. Что мне с тобой-то делать?

Он придумывал ответ, а в это время его мобильник полз по столу. «Че седня делаеш», – хотел знать Дункан. Робби не мог ему сказать. Он ощущал собственный череп тонким, словно пластик. Они с матерью молчали до тех пор, пока не зазвонил телефон.

– Дай-ка и я послушаю, – сказала мать.

Робби включил громкую связь. Дункан сказал:

– Ты чего не отвечаешь, дрыхнешь, что ли?

– Нет. Уроки делаю.

– Ну-ну. Все равно умнее не станешь. – Робби не ответил, и тогда Дункан сказал: – Мамка меня сегодня на пикет с собой берет. Веселуха, наверно, будет. Не хочешь пойти?

Отрицательный жест матери Робби был таким же строгим, как и ее взгляд.

– Не могу, – сказал он.

– Почему? Что будешь делать?

– Уроки, – сказал Робби – единственный безопасный ответ, который он смог придумать. – Надо некоторые домашние задания заново сделать.

– Хорошо, – сказала мать, когда он закончил разговор. – Я поверю тебе. Тебе не обязательно идти со мной сегодня.

Она не хотела, чтобы он виделся с Дунканом. Робби как будто оказался в фильме, где все уже предопределено сюжетом. По сюжету несколько часов ничего не должно было произойти, и он сходил с матерью за покупками, а остальное время просидел в гостиной. Ему казалось, что за обедом он слишком часто улыбается. Затем она ушла, велев ему убрать со стола и вымыть посуду. Он подождал, пока она не отъехала подальше, а затем и сам вышел из дома.

Он мог бы взять ее велосипед, но она пристегнула его цепью к лестнице. Он направился к автобусной остановке. В воздухе висел смрад силосных зернохранилищ, он был похож на запах расплавленного пластика. Вверху возникали горящие птичьи лапы, они оставляли черные следы – то ли в небе, но ли на сетчатке его глаз. С грохотом опрокинулся камень на могиле Чаки, и кукла вылезла на свет божий – нет, это просто свалили у реки железный лом. Подъехал автобус и увез его в Ливерпуль, но он сошел, немного не доехав до многозального кинотеатра, расположенного в районе доков.

Возле него толпился народ – компании студентов, парочки людей постарше, одиночки с журналом «В поисках ужаса» в руках. На обложке журнала было лицо Чаки. Всех их встречали у входа женщины, размахивающие плакатами следующего содержания: ДЕТИ, А НЕ ЧАКИ; СТРАХ ВРЕДЕН ДЛЯ ПСИХИКИ, ДУМАЙТЕ О ДЕТЯХ, А НЕ О ФИЛЬМАХ; ОГРАДИТЕ НАШИХ ДЕТЕЙ ОТ САДИЗМА… Какой плакат держала его мать, Робби не увидел, так как быстро зашел за угол соседнего жилого здания.

Этот элитный дом был огорожен электрическим забором. Робби прошмыгнул мимо него вдоль реки. Он мог поручиться, что никто не видел, как он обогнул забор и подобрался к кинотеатру с тыла. А затем сюжет, который он разыгрывал, казалось, изменил ему. Все задние двери кинозалов были заперты, и боковые тоже. Ему не удалось проникнуть в здание и через ближайший к пикетам вход. Пикетчики принялись скандировать: «Чаки-Чаки – вон! Чаки-Чаки – вон!» – и колотить древками плакатов по бетону. Кто-то пытался их урезонить. Робби выглянул из-за угла и увидел, что это был менеджер. С ним было немало сотрудников кинотеатра. Пикетчики заорали еще громче. Где-то среди них были его мать и мать Дункана, но никто не видел, как он через ближайшую к углу переднюю дверь проскользнул в кинотеатр.

С пикетчиками воевал почти весь персонал, а девушки в кассе обращали внимание только на очередь покупающих билеты. Даже у входов в кинозалы никого не было. За стойкой с попкорном стояли продавцы, но они были заняты клиентами. Робби прошел мимо них – не слишком быстро и не слишком подозрительно – в коридор, где висели плакаты, указывающие, в каком зале какой фильм идет. Он не нашел нужный плакат, но зато услышал голос Чаки.

Он доносился из-за двери с табличкой «Только для персонала». Оглядевшись по сторонам, Робби убедился, что коридор пуст. Затем открыл дверь и вошел. Дверь закрылась за ним. Ему казалось, что он попал не просто в фильм, а в какой-то сон, который он недавно видел – или видит прямо сейчас. Он оказался там, где мечтал оказаться – в киноаппаратной.

Киномеханика в комнате не было. Шесть проекторов – по два на каждый зал – выстроились перед карликовыми оконцами у длинной дальней стены комнаты. Веселый насмешливый голос привел Робби ко второму аппарату слева. Через пустое оконце рядом с проектором он увидел лицо Чаки – огромное, нависающее над притихшей в темном зале публикой. Они смотрели документальное кино про то, как создавались фильмы с Чаки. Все пять его лент в плоских жестянках были сложены стопкой рядом с проектором.

Робби снял со стены оба огнетушителя и положил их рядом с проектором. На столе возле двери лежал какой-то киношный журнал, он разорвал его и набросал обрывки между огнетушителями. Подцепил крышку верхней жестянки с пленкой и вывалил ее на пол. Она кольцами обвила кучу бумаги. Он слышал отдаленное скандирование и слаженные удары палок о землю, и это заставило его поторопиться. К тому времени, как он опустошил все контейнеры с пленкой, его ногти саднили от открывания крышек, а руки болели от переворачивания тяжелых жестянок. Из-за лежащих огнетушителей бесконечные кольца целлулоидной пленки не до конца погребли под собой рваную бумагу. Наверное, Чаки сам хотел, чтобы его поймали – чтобы его остановили. Робби достал из кармана коробок и зажег спичку.

Бумага занялась сразу. Она ярко разгорелась под грудой пленки. Секунду спустя вспыхнул и целлулоид. Чаки еще что-то вещал в колеблющейся тьме – но скоро он замолчит. Робби хотелось посмотреть, как пламя доберется до пленки в проекторе, но огонь мог его отрезать от двери. Или его мог застукать киномеханик. Комната стала наполняться вонью горящего пластика. Выскользнув в коридор, он задержался возле туалетов – как будто дожидался кого-нибудь – и увидел, как в дальнем конце коридора появился мужчина и поспешил в киноаппаратную.

На мгновение Робби задумался, не предупредить ли его, но затем решил, что киномеханик наверняка смотрел все фильмы Чаки, когда проверял пленки. Киномеханик открыл дверь, воскликнул что-то нечленораздельное и рванулся в комнату. Дверь закрылась за ним, пыхнув густым клубом дыма. Все стихло, кроме криков пикетчиков. Робби находился уже у бокового выхода, когда в коридор выскочила фигура, покрытая пламенем и частично состоящая из него.

Наверное, это была кукла. С нее облетал горящий пластик. Или это были кусочки кинопленки? Она не кричала; из ее горла вместо крика вырывалось только хрипение и клокотание. Может быть, ее лицо уже расплавилось? Она металась по коридору и, удаляясь, становилась все больше похожей на марионетку – ее руки на ниточках то хватались за полыхающий череп, то поднимались вверх, то хлопали по пластиковому телу. Она почти исчезла в дальнем конце коридора, когда из кинозала вышла женщина с детьми. Вот они закричали – да как закричали! Робби пришлось прикрыть улыбку рукой – так ему понравилась их реакция. Закрыть лицо ладонью – это почти то же самое, что надеть маску. Не переставая кричать, они исчезли в кинозале, а марионетка упала ничком. Робби вышел из кинотеатра.

Пикетчики все выкрикивали свое «Чаки-Чаки – вон!» и стучали плакатами. Он мог бы сказать им, что ничего этого уже не нужно, что он уже все сделал, – но вдруг его неправильно поймут? Он скрылся за углом ближайшего здания. Разрывающиеся в небе фейерверки отмечали его триумф. С верхнего этажа автобуса он видел, как из всех выходов кинотеатра выбегали люди, как уменьшалось количество плакатов над толпой. Вот исчез последний плакат, и он почувствовал, что это случилось в его честь.

Робби посильнее захлопнул за собой входную дверь дома, отсекая запах расплавленного пластика. Он чувствовал себя опустошенным, но в хорошем смысле – как после отлично выполненной работы. Он дремал в постели, пока не услышал, что мать пришла домой, а затем уснул. Ему ничего не снилось, и он не проснулся, даже когда в церкви стали бить в колокола. Может, они звонят по Чаки. Еще, кажется, он слышал телефон. Когда Робби открыл глаза, мать стояла в дверях его комнаты.

– Неплохо ты поспал, – сказала она. – Моя няня говорила, что хорошо спят только те дети, которые хорошо себя ведут.

Мог ли он рассказать ей, насколько хорошо он себя вел? Он проверил, как функционируют губы, а она сказала:

– Ты все пропустил.

Он открыл было рот, но она продолжала:

– Да и хорошо, что тебя там не было.

– Почему?

– В кинотеатре случился пожар. Полиция считает, что это поджог. Они хотят с нами побеседовать.

Но они же не поймут! Она должна услышать это первой. Робби уже собрался открыть ей свою тайну, когда она сказала:

– Один из сотрудников кинотеатра обгорел при пожаре. Мидж только что звонила и сообщила, что он умер в больнице. Мы все собираемся у нее. Твой завтрак на столе.

То есть она не имела в виду, что полиция будет допрашивать его. Он должен был раньше понять, что мать не видит всего того, что творится вокруг. Ей было жаль киномеханика, и, возможно, он не заслуживал смерти. Но все же это было необходимо сделать. Она сказала:

– Я опять забыла купить сок.

– Я сам куплю.

– Ты хороший мальчик. Таким и оставайся, – проговорила она и ушла вниз.

Как только она вывела велосипед из дома, Робби встал и направился в ванную. Ему еще надо много всего сделать. Это была печальная обязанность – если стоит печалиться о людях, превратившихся в куклы. В зеркале его лицо не выглядело грустным. Оно вообще ничего не выражало – обычное лицо, единственная маска, которая ему нужна. Он внимательно смотрел на него, когда запел его телефон.

Мир и покой наступят еще не скоро, но они обязательно наступят.

– Надо было тебе пойти вчера, – сказал Дункан.

– А что такое?

– Наши мамки чуть не подрались с сотрудниками кинотеатра. И кто-то устроил пожар, и полкинотеатра сгорело. Там еще какой-то дядька обгорел. Расскажу тебе все подробно, когда увидимся. У меня есть такая дурь, что у тебя крышу снесет.

«Дункан стал таким, потому что слишком много смотрел фильмы про Чаки», – подумал Робби.

– Где? – спросил он.

– В парке. Я нашел место, где нас даже с собаками не отыщут. Ты идешь?

– Мне надо сначала сходить в магазин.

– Снова пай-мальчика перед мамкой изображаешь?

– Увидишь, какой я пай-мальчик. – Робби знал, что Дункан улыбается во весь рот. Они оба будут так скалиться, когда встретятся. Но его улыбка будет не такая, как у Дункана, – это будет маска, потому что он полная противоположность Чаки.

– Это не займет много времени, – сказал Робби. – Я скоро приду.

Послесловие

Чаки и фильмы с ним стали настоящей темной ливерпульской легендой. Газеты приписали убийство Джеймса Балджера, совершенное в Мерсисайде в 1991 году двумя десятилетними мальчиками, влиянию «Детской игры – 3», хотя ни тот ни другой этого фильма не видели и он не упоминался во время следствия и суда. (В действительности это убийство скорее вызывает ассоциации с фильмом «Один дома», в котором десятилетний Маколей Калкин развлекает зрителей, подвергая взломщиков мучениям, очень похожим на те, которые три года спустя испытал Джеймс Балджер.) Все последующие фильмы про Чаки были запрещены к показу в кинотеатрах Ливерпуля. Газетные статьи, упомянутые в моем рассказе, существуют на самом деле. Видео о похищении Джеймса Балджера можно увидеть на YouTube в сопровождении популярной песни.