Текст книги "Легенды о призраках (сборник)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Эллен Датлоу,Ник Маматас
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

– А что, если в следующий раз это на самом деле будет Дуган? – спросил Сиверсон.

– У меня дверь больше не закрывается, – сказал Лэнгли. – Ему не обязательно мимо нее проходить, чтобы добраться сюда, но это кратчайший путь. Кроме того, он не знает, в какой из кают остановилась Мосс. Даже если ему повезет и он угадает с первого раза, все равно вряд ли он пройдет мимо нас незамеченным. Но ты ведь немного выспалась, верно, Рэйчел? В таком случае нам все равно хорошо бы оставаться всем вместе, в одной каюте – и лучше в той, у которой дверь закрывается. И тогда мы с Сиверсоном смогли бы поспать по очереди.

Мосс немного подумала, затем кивнула.

– У меня другое предложение, – сказал Сиверсон. – Чем просто стучать, нам надо условиться о какой-нибудь последовательности, чтобы не вскакивать каждый раз, когда ветер хлопает незакрытым люком или дверью… Не SOS, но что-то похожее, какой-то определенный ритм.

– Пам-ба-ба-пам, тарам? – без особого энтузиазма предложила Мосс.

В конце концов условились на теме из «Звездных войн», и Лэнгли с Сиверсоном вышли. Но Лэнгли не пошел сразу к себе, а задержался возле каюты каскадера.

– Ты точно не слышал криков? Или голосов?

– Точно. Но стук был довольно громким, так что, может, он их заглушил. А что?

– Просто мне кажется, что я слышал не только ветер.

– Только не говори, что ты начал верить, будто на этой посудине живет призрак.

– Нет. Но я также не очень-то верю ей, особенно когда на кону миллион долларов. – Он зажал микрофон ладонью. Сиверсон понял намек и сделал то же самое. – Я думаю, что продюсеры очень хотят, чтобы мы поверили в привидение. Они могли приготовить нам сюрприз – звуковые эффекты и еще какие-нибудь трюки, – продолжил Лэнгли. – Ты работал в кино, на телевидении… что ты об этом думаешь?

– Это возможно, – признал Сиверсон. – В съемочной команде поговаривают, что у шоу плохие рейтинги… Не исключено, что продюсер мог попробовать что-то подобное. Не только нам с тобой приходится беспокоиться о конкурентах.

– Х-м-м. Ну, я не собираюсь стоять рядом и ничего не делать, если Дуган возьмется за Мосс, но в то же время я был бы не против, если бы она покинула шоу. Дуган-то будет держаться до самого конца – зацепится зубами и ногтями.

– Но ведь есть же что-нибудь, чего он боится, – сказал Сиверсон. – Опять сесть в тюрьму?

– Может быть, но это не так легко устроить. – Однако Лэнгли задумался. Бек устраивал участникам шоу не только опасные ситуации – некоторые задания были неопасны, но унизительны или омерзительны. Дуган спокойно справился с игрой в карты на раздевание, покупкой в секс-шопе извращенной порнографии, переодеванием в женскую одежду (с макияжем, укладкой волос и депиляцией), пением голышом в караоке. Он без труда поглощал еду, которую даже бывшему коммандо с трудом удавалось удерживать в желудке. Он производил впечатление упертого гомофоба и расиста, но Лэнгли подозревал, что за миллион долларов байкер готов был на какое-то время забыть об этих предрассудках – и возможно, даже с большей легкостью, чем сам Лэнгли. Бывший спецназовец не имел представления, что Бек еще для них придумает после того, как они уберутся с «Алкимоса»… Карцер? Пытку утоплением? Связывание в болезненных позах? И Лэнгли будет счастлив, если им не придется выдержать ничего более серьезного. – Но у меня есть предложение. Раз уж мы все равно будем следить за Дуганом, почему бы одному из нас не занять каюту рядом с его? Так будет легче за ним наблюдать. По крайней мере, до тех пор, пока Мосс нормально не выспится. А второй останется в твоей каюте; по моей ветер гуляет – дверь не закрывается.

Сиверсон секунду подумал:

– Хорошо. Бросим жребий?

– Есть монета?

– Нет.

– Ладно. У меня есть колода карт. Меньшая карта пойдет сторожить Дугана.

Над их головами прогремел гром, и Сиверсон подпрыгнул от неожиданности.

– Господи!

– Я пойду принесу карты, – сказал Лэнгли.

***

Съемочная группа оставалась на берегу до наступления темноты, затем все поехали в Янчеп ужинать – кроме звукооператора Келли, которая осталась дежурить. Она сидела в палатке и вполуха слушала трансляцию с «Алкимоса», прерываемую сильными атмосферными помехами. Время от времени в белый шум вклинивались обрывки членораздельной речи, например когда участники поднимались на палубу и устраивались в каютах, но в основном качество трансляции было просто ужасным, и Келли подумала, что вряд ли что-нибудь из этого вообще можно будет использовать. Микрофон Дугана был слышен хуже всего, – видимо, из-за того, что он побывал в воде, – не то чтобы он много разговаривал, но она иногда слышала его храп. Хорошо еще, что микрофоны сами записывают звук. Хотя вряд ли люди смотрят реалити-шоу ради диалогов. Она взяла термос, налила себе еще одну кружку кошмарного кофе и вернулась к чтению сомнительной книжки про «Алкимос», которую Бек забыл в палатке. Ее автор утверждал, что призраки на борту «Алкимоса» – это духи людей, умерших страшной или мучительной смертью. Они оказались в ловушке на разбитом судне и не помнят ничего, кроме последних моментов жизни, замкнутых в адское кольцо и воспроизводящихся без конца. В последней главе описывался спиритический сеанс, якобы проведенный группой студентов на берегу, невдалеке от «Алкимоса», то есть примерно на том месте, где находилась сейчас Келли. Какая-то сила начала передвигать по «говорящей доске» пластиковый стаканчик. Она предупредила студентов, что на корабль подниматься нельзя.

– Он проклят?

– ДА.

– Ты призрак?

– НЕТ.

– Что хочет призрак?

– ЧЬЕЙ-ТО СМЕРТИ.

– Почему?

– СЛЕДУЮЩИЙ, КТО УМРЕТ НА КОРАБЛЕ, СТАНЕТ НОВЫМ ПРИЗРАКОМ. СТАРЫЙ ПРИЗРАК ОСВОБОДИТСЯ. НОВЫЙ ПРИЗРАК БУДЕТ ОБИТАТЬ НА КОРАБЛЕ, ПОКА…

Келли подпрыгнула от испуга, услышав страшный грохот, эхо которого, казалось, носилось по берегу еще несколько минут. Она бросила книгу и выбежала из палатки. Вгляделась в темноту, но остов «Алкимоса» был всего лишь темным пятном на тускло-серой поверхности моря. Она подумала о том, чтобы взять рацию и спросить, все ли нормально на борту, но указания Бека на этот счет были ясными: инициировать переговоры по рации могли только сами участники. В этом случае считалось бы, что они не справились с заданием и потеряли шанс выиграть призовую сумму. Микрофоны передавали какой-то топот. Он был таким громким, что заглушал голоса участников – если они вообще говорили. Сквозь него пробился только один высокий звук, который, конечно, мог быть воем ветра, но больше походил на крик.

***

Мосс первая добежала до каюты Сиверсона. Что-то рухнуло, судя по звуку, именно в этой стороне, хотя после страшного грохота дрожал, казалось, весь корпус корабля.

– Энди?

Ответа не было – слышался только топот бегущих по коридорам Лэнгли и Дугана, – и она постучала в дверь фонарем в металлическом корпусе. Затем взялась за ручку, но ее оттолкнул подоспевший Дуган. Он толкнул дверь, она не поддалась, тогда попытался высадить ее плечом. Дверь распахнулась, и он шагнул вперед – в пустоту. Падая, он громко выругался и инстинктивно схватился свободной рукой за дверной порог. В другой руке у него был фонарь. Он выронил его и уцепился за палубу обеими руками, однако, как он ни старался перехватиться покрепче, они скользили по ржавому, шелушащемуся металлу.

– Черт! Помогите мне!

Лэнгли проследил взглядом за падающим фонарем. Вся каюта – и не только каюта, как он увидел, посветив вниз, но целая секция корабля – обрушилась в море. Внизу, метрах в четырех-пяти под ногами Дугана, из воды угрожающе торчали металлические обломки; падение вряд ли будет смертельным – только если он очень уж неудачно приземлится… Он посмотрел на руки Дугана – на его пальцах было вытатуировано «HARD» и «CORE», – затем на свои тяжелые армейские ботинки и подумал: а что бы байкер сделал на его месте?

– Если ты упадешь, – сказал он тихо, так что его едва было слышно в шуме ветра, – это будет означать, что ты не выполнил условий задания и не можешь рассчитывать на призовые деньги?

Дуган моргнул, затем посмотрел вниз.

– Да что вы за уроды такие! Дайте мне руку! – Он не видел их лиц – Лэнгли и Мосс были двумя черными силуэтами на фоне темного неба. Никто не спешил ему помогать. – Кто-нибудь из вас! Пожалуйста!

И как бы в ответ снизу донесся стон. Лэнгли мигнул, вглядываясь в металлическую груду над поверхностью моря.

– Энди?

– Пожалуйста! – повторил Дуган.

– Заткнись, – сказал Лэнгли, но пересилил себя и схватил Дугана за запястье. Только теперь он осознал, насколько сильно на самом деле ненавидит байкера; но он также понимал, что им придется вытаскивать Сиверсона и без помощи Дугана не обойтись. Висевший над провалом байкер изо всех вцепился ему в руку, и Лэнгли испугался, что это была уловка, что Дуган сейчас сбросит его вниз. Он уже хотел стряхнуть его – Мосс, несомненно, поддержала бы его версию случившегося, – но тут Дуган, кряхтя, подтянулся и навалился грудью на палубу. Мосс схватила его за другую руку, и они выволокли его обратно в коридор.

– Энди? – повторил Лэнгли, опять наклонившись над морем. Дуган теперь был позади него, но бывший коммандо понимал, что придется рискнуть. – Слышишь меня?

Снизу донеслись лихорадочные удары по металлу. Лэнгли поводил фонарем туда-сюда и заметил руку, высовывающуюся из-под металлического листа.

– Ты живой там?

Ответный возглас был тихим и неразборчивым.

– Лучше бы это был он, а не призрак, – сказала Мосс.

– Да уж, – сказал Лэнгли. – Дуган, сходи за рацией. Вызови помощь.

Байкер не шелохнулся.

– Сходи сам. Нам же было говорено: кто позовет на помощь – вылетит из игры.

– Ты, урод, это уже не игра!

– Я пойду, – сказала Мосс. – Потом собачиться будете, сейчас надо Сиверсона вытащить. У нас ведь есть альпинистское снаряжение?

– Да. И захвати мой рюкзак. Там есть сигнальная ракета. Это на тот случай, если рация не работает.

Дуган поднялся на ноги и посторонился, давая Мосс пройти.

– Я принесу веревки, – угрюмо сказал он. – Но выходить из игры я не собираюсь.

***

– «Худший кошмар», это Мосс. Слышите меня? Прием.

Никакого ответа. Лэнгли, сам не замечая этого, перестал дышать. От страха и беспокойства у него подгибались колени, он чувствовал, что его вот-вот вырвет. Если рация не работает, им придется выпустить сигнальную ракету, но если ее никто не увидит…

– Это «Алкимос». Вы нас…

Треск помех, едва слышный в шуме ветра, и затем:

– …плохая слышимость…

– Мэйдэй! SOS! Мы терпим бедствие! Нужна помощь! Слышите? НУЖНА ПОМОЩЬ!

– …что…

Лэнгли выхватил рацию у Мосс.

– ЭТО «АЛКИМОС». ЧАСТЬ КОРАБЛЯ ОБРУШИЛАСЬ В ВОДУ. СИВЕРСОН ОКАЗАЛСЯ ПОД ОБЛОМКАМИ. ОН ЕЩЕ ЖИВ, НО ЕМУ НУЖНА НЕМЕДЛЕННАЯ ПОМОЩЬ И ЭВАКУАЦИЯ. СЛЫШИТЕ МЕНЯ? ПРИЕМ.

– …звоню Беку…

– НАМ НУЖНА ЛЕБЕДКА И ВРАЧ. ЛЕБЕДКА И ВРАЧ. ПОНЯЛИ МЕНЯ?

– Лебедка и врач, – сказала Келли. – Поняла. Конец связи.

Лэнгли с облегчением вздохнул и отдал рацию Мосс.

– Что будем делать? – спросил Дуган. – Ждать?

– Умеете оказывать первую помощь? – спросила Мосс.

– Несколько лет назад проходил базовый курс, – сказал Лэнгли.

– Тоже базовый курс, но очень давно, – отозвался Дуган.

– У меня сертификат третьего уровня, и я работала медсестрой в больнице. – Мосс подняла с пола аптечку первой помощи, затем взялась за жумар на веревке. – Что надо сделать с этой штукой, чтобы спуститься вниз?

– Я боюсь, ты не справишься.

– Не попробуешь – не узнаешь.

Лэнгли кивнул.

– Ладно. Только тебе фонарик на лоб понадобится. Если у тебя нет, я тебе дам.

***

Почти полчаса спустя Лэнгли поднял ее обратно на палубу.

– К нам направляются катер и вертолет, – сказал он. – На борту ныряльщики и врачи. Он дотерпит?

– Ну, он не умрет от потери крови и не утонет, – сказала она. – Голова у него находится над поверхностью воды – не слишком высоко, но опасаться нечего. Он может двигать пальцами, но не чувствует ног… по крайней мере одна из которых сломана.

– Травма позвоночника?

– Похоже на то. Не исключено, что серьезная. Может на всю жизнь остаться парализованным.

Лэнгли покачал головой.

– Черт. Возможно, он предпочел бы умереть. Я бы точно предпочел.

– Так у него хотя бы есть выбор, – резко сказала Мосс. – Слушай, я пойду к себе и переоденусь, а то вся вымокла. А потом подыщу себе другую каюту – подальше отсюда. И тебе советую сделать то же самое. – Она показала на микрофон на шее Лэнгли и провела пальцем по горлу. Лэнгли посмотрел на нее исподлобья, кивнул. Он вернулся к себе в каюту, снял микрофон, затем встретился с остальными в коридоре между котельной шахтой и камбузом.

– Ну, ладно, – сказала Мосс. – Я не знаю, вышвырнут ли меня из шоу за то, что я воспользовалась рацией, или за то, что покинула корабль, чтобы помочь Энди, но, если они это сделают, я пойду прямиком к их конкурентам и попытаюсь продать им свою историю. Миллион за нее не заплатят, но что-нибудь я все равно заработаю. А если меня все же не вышвырнут… – Она набрала воздух в легкие. – Я предлагаю поделить деньги. Четверти миллиона мне вполне хватит.

– На четверых? – сказал Дуган.

– Думаю, Энди они будут нужны больше, чем нам.

– А ты не знаешь, для чего они мне, – мрачно сказал байкер. – Вот что. Меня устроит половина. Вторую половину миллиона можете поделить, как вам вздумается.

– А с чего ты решил…

– С того, что я готов идти до конца, – проворчал Дуган. – А вы двое готовы? Я вам еще одолжение делаю.

– Мечтать не вредно! – резко сказала Мосс. – Да, мне не терпится убраться с этой посудины, но я не собираюсь…

– Погоди секунду, – прервал ее Лэнгли. – Дуган, если ты так в себе уверен, как насчет того, чтобы трое из нас получили… – Он быстро посчитал в уме. – По двести тысяч. У меня в каюте есть колода карт. Самой большой карте достается остальное. Если вытянешь, получишь свои полмиллиона и еще пятьдесят тысяч. А если мы вытянем, отдадим половину Энди. Или его жене, если он умрет.

Дуган прикурил, подумал, затем покачал головой.

– Нет. Мне в жизни не слишком-то везло. Своей удаче я больше не доверяю.

– Господи, – сказала Мосс. – Я думала, у тебя хватит… – Она застыла. Лэнгли и Дуган обернулись. В коридоре, в том месте, где он с другим проходом образовывал т-образный перекресток, стоял человек, его лицо освещал фонарик на лбу Мосс. Он был одет в клетчатый купальный костюм, к правой голени был пристегнут нож в ножнах. Казалось, он смеялся. Дуган шагнул ему навстречу. Человек попятился и исчез, несмотря на то, что за его спиной была стена.

Несколько мгновений они стояли молча, затем Дуган засмеялся:

– О, мне так страшно! – сказал он с презрением. – Да к черту. Я получаю половину миллиона, а генерал может разделить остальное как ему нравится. Это мое последнее слово. – Он затянулся, затем добавил: – И я остаюсь до конца.

– Я капрал, – сказал Лэнгли. – Ты хочешь сказать, что позволяешь мне уйти из шоу?

– Я тебе одолжение делаю.

– Послушай, я в Афганистане всякого повидал. С чего ты решил, что я испугаюсь какого-то призрака? И кстати, ты думаешь, мы поверим, что ты отдашь причитающуюся нам сумму, после того как получишь деньги?

– А почему я должен верить тебе?

– Вообще-то это не я отсидел срок.

– Это за драку. И за наркотики. – Он со вкусом затянулся. – Вором я никогда не был.

Мосс посмотрела на Дугана, потом на Лэнгли и поняла, что ни тот ни другой не уступит. Брезгливо поморщившись, она ушла на корму дожидаться вертолета.

Три дня спустя, когда она спокойно сидела дома, а Сиверсон находился в больнице и его состояние оценивалось как стабильное, «Алкимос» накрыло еще одним штормом и остатки корпуса и палубы обрушились в море.

***

Бек прошел процедуру следствия с прямой спиной и высоко поднятой головой. Телеканал уволил его, поскольку «Худший кошмар» завершился раньше оговоренного в контракте срока, но руководство решило не подавать на него в суд, и после того, как коронер вынес свой вердикт по поводу смерти Лэнгли и Дугана, государственный прокурор объявил, что не намерен предъявлять кому бы то ни было обвинение в убийстве по неосторожности. Свидетели из съемочной группы подтвердили, что ни Лэнгли, ни Дуган не предпринимали попыток связаться с берегом – ни перед, ни во время шторма они не просили снять их с корабля.

Как сказал коронер, по-видимому, весь период времени с того момента, как Мосс покинула корабль, и до того мгновения, как на них неожиданно обвалился потолок, они сидели на камбузе, пили кофе и играли в карты. Среди обломков были найдены два ножа, но патологоанатом, производивший вскрытие, засвидетельствовал отсутствие на их телах ножевых ранений.

Согласно его показаниям, они оба, вероятнее всего, пережили разрушение корабля и оставались в сознании еще приблизительно в течение часа после катастрофы – и умерли один за другим в течение нескольких минут, а вполне возможно, и в одно и то же время.

Послесловие

Севший на мель «Алкимос» находился всего в паре часов ходьбы от дома моих родителей; его хорошо было видно с пляжа, располагающегося рядом с нашим домом. Несколько раз я специально ходил на него смотреть с ближайшей точки, но никогда не плавал к кораблю и не видел призраков.

Большая часть фактов, приведенных в этом рассказе, соответствует истине – хотя иногда, когда факты явно противоречат легенде, я придерживаюсь легенды. Отличаются друг от друга, например, свидетельства о том, где именно был найден череп Войгта – на самом корабле или рядом с ним. История, которую Лэнгли рассказывает другим участникам шоу, произошла в действительности – на одну пару, посетившую «Алкимос», обрушились подобные несчастья. И в 2007-м судно действительно развалилось во время шторма, над водой осталось только машинное отделение.

Однако сцена спиритического сеанса целиком выдумана мной – как и все персонажи и (к счастью) «Худший кошмар». В свое время в Австралии пытались запустить «Фактор страха», но этот проект забросили, сняв всего две серии. Не стану притворяться, что меня опечалил его неудачный старт. Некоторые вещи лучше не трогать. Пускай себе лежат.

Стивен Дедман – автор четырех романов: «Искусство вырезания стрел» («The Art of Arrow Cutting»), «Укус теней» («Shadows Bite»), «Тела иностранцев» («Foreign Bodies») и «Пригоршня данных» («A Fistful of Data»), и более ста двадцати рассказов, опубликованных в журналах и антологиях самой разной направленности.

Он работает преподавателем творческого письма в Университете Западной Австралии и является совладельцем книжного магазина Fantastic Planet в Перте.

Для дополнительной информации заходите на его интернет-сайт: www.stephendedman.com.

Лили Хоанг
Лисы

Теперь я понимаю, что вы думаете. Лисы обитают не только во Вьетнаме, но в том-то и суть. Поэтому эту историю и помнят. И еще вы должны учесть, что в тот день в деревеньке появилась не одна лиса. И не две. Нет, ее окружили целые сотни лис, и они ушли только после того, как сровняли ее с землей.

***

Эта история начинается так же, как и множество других – с прошлого. Было время, когда Вьетнам был очень спокойным местом. Это было давным-давно, задолго до коммунистов, задолго до рождения моих родителей. В том Вьетнаме люди жили сообща. По утрам, когда было еще прохладно, они работали в полях, а после обеда возвращались в свои дома отдыхать и учиться. Но в то время учеба была не такой, как сейчас. Люди ходили от дома к дому и искали, кто может их чему-нибудь научить – естественно, тому, что им было нужно. Если ты хотел научиться ткать, то шел в дом Ко Ту. Если хотел получить знания о звездах, то отправлялся в обсерваторию Чу Санга. Если хотел изучить человеческое тело, то шел к доктору Тием Пуонгу. Конечно, если ты не хотел ничему учиться, то тебя никто не заставлял. Ты мог просто отдыхать. Но большинству людей нравилось учиться. Это давало им возможность ощутить уважение к разным формам труда.

Затем, как и в большинстве подобных историй, кое-что произошло. В нашем случае этим «кое-чем» была болезнь. Болезнь пришла в деревню и убила почти всех ее жителей. Это был ужасный недуг, такой мерзкий, что обитатели деревни молили о смерти. И не страх медленной смерти заставлял людей желать смерти быстрой. Нет, просто заболевшие мучились от такой сильной боли и выглядели так отвратительно, что те, к кому еще хворь не привязалась, молились о том, чтобы их убили. Они молили о быстрой смерти. Они молили Бога, которого еще никогда не видели, забрать их.

А затем, с той же легкостью, с какой она пришла, болезнь покинула деревеньку. В живых осталось только семь человек, почти все не ели уже долгое время и тронулись умом. Они почти позабыли человеческий язык и думали только о смерти. И эти семь выживших, не в силах поверить в то, что болезнь отступила, искали способы убить друг друга. К счастью для них, колонисты пришли в деревню как раз вовремя и успели их спасти.

Дети до сих пор играют в «Лис». Я играла в эту игру, когда была маленькой. Мои родители играли, когда были детьми, и их родители тоже, и родители их родителей – все дальше и дальше в прошлое.

Эти колонисты были похожи на всех других колонистов. Их светлые волосы развевались на ветру, а золотые кресты ослепляли наших нецивилизованных выживших. Они говорили на языке, очень похожем на тот, которому местный лингвист Чу Хиен когда-то давно обучил жителей деревни. Они еще немного помнили тот язык и, как могли, объяснили колонистам, что деревню опустошила моровая язва и они – это все, кто остался. Они пытались рассказать, как жили до того, как на них напала болезнь, но колонисты не умели слушать ничего, кроме «Радуйся, Мария» и других своих молитв. Немного времени прошло, и эти семеро, пережившие самую страшную болезнь, какую только видела земля, были повешены.

***

Когда моя мать рассказывает эту историю, она говорит: «Лисы возвращаются на это место, словно воспоминания. Они суровы и безжалостны. Это железные звери».

А когда эту историю рассказывает отец, он говорит: «Лисы – воины. Они хладнокровны и очень хорошо умеют ждать».

***

Когда недуг поражает тебя, ты узнаешь об этом сразу же. Первые тридцать шесть часов ничего не происходит – это инкубационный период болезни, – но ты все равно знаешь. Тебя вдруг озаряет вспышка умственной ясности, понимания, кто ты есть на самом деле. Все проступки, которые ты допустил в своей жизни, выплывают из небытия и разворачиваются перед тобой, словно трехмерные фильмы, в которых ты одновременно актер и зритель. И тогда ты понимаешь, что за тобой идет смерть. И ты понимаешь, что она не будет легкой.

***

Ханх был хорошим мальчиком. Он был прилежным учеником, усердно работал, любил своих родителей и никогда не ленился. Если занятия в школе заканчивались пораньше, он бежал домой и готовил для родителей обед. А после того как все поели, он всегда вызывался вымыть посуду. Конечно, мать никогда не разрешала ему этого и мыла ее сама.

После обеда Ханх шел к себе в комнату и учил уроки до тех пор, пока глаза у него не вылезали из орбит. И даже после этого он занимался еще час-другой. Он не мог себе позволить терять время даром. Он был идеальным вьетнамским сыном.

***

Когда мой отец рассказывает эту историю, он говорит: «Болезнь наполнила этих женщин яростью столь сильной, что они смогли повлиять на закон перерождений и вернуться ради мести». Когда отец рассказывает эту историю, он говорит: «Женщины никогда не прощают поругания. Их ничем не задобришь». Невозможно подсчитать точно, говорит он мне, но эти женщины – эти лисы, – может статься, они опустошили огромное количество деревень. Непонятно, сколько именно – от деревень не оставалось ни камушка. Может, их были сотни, а то и тысячи. Одно можно сказать наверняка: лисы существуют, и они будут продолжать убивать.

А когда эту историю рассказывает мать, она говорит: «Это из-за жестокости колонистов женщины вернулись в облике лис». Она говорит: «Пока Вьетнам остается под пятой колонистов, лисы будут разрушать все, что они строят».

Мать совсем не интересуется политикой и не разбирается в ней, но когда она рассказывает эту историю, я с ней не спорю.

Когда историю рассказывает моя мать, она говорит: «Лисы нападают на поселения людей с тех пор, как во Вьетнам приплыли первые колонисты». Она говорит, что они очень методичны и идут от деревни к деревне, убивая людей и разрушая здания. Еще она говорит, что их становится больше и больше – потому что они собирают армию. Мать говорит: «Они не собираются отступать. Они никогда не остановятся».

***

За тридцать шесть долгих часов тебе придется заново пережить все самые болезненные эпизоды твоей жизни. В течение всего этого времени твоя память работает идеально – все цвета именно такие, как были в реальности, не забыт ни один волос, – и ты видишь себя оступающегося, ты видишь себя падающего, видишь себя страдающего, видишь себя, знающего все, что случится, и все, что уже случилось. Ты чувствуешь смятение и жалость к себе, и даже их одних хватает на то, чтобы начать умирать. Ты желаешь себе смерти, но она не придет так легко.

В этой игре семь девочек изображают из себя лис. Они окружают всех остальных. Затем, после подмигиваний, кивков и завываний, они выбирают новую лису. Они нападают на детей, хватают выбранную девочку и убивают остальных. Конечно, они не убивают нас на самом деле, но та, которую выбрали, становится нашей предводительницей на весь день. Каждая девочка хочет, чтобы именно ее выбрали лисы. Потому что это означает, что сами боги позволили ей жить.

В течение инкубационного периода болезнь заставляет тебя заново проживать свое прошлое. Ты идешь по своему прошлому, и если твое существующее в сегодняшнем дне тело, например, сталкивается со стеной, ты продолжаешь идти дальше, потому что в прошлом – то есть там, где ты в действительности сейчас находишься, – этой стены просто нет. Те, кому повезло, заходят в океан и тонут до того, как проснется настоящая боль. Но большинству не везет. Они отделываются синяками, сломанными конечностями и потерей частей тела.

***

Лиса – охотница. Она очень хитрая. А еще она красивая и изящная.

***

Один мужчина, проживая заново убийство своей жены, бросился с ножом на тридцать семь человек и убил почти половину из них. Его бы судили и повесили, если бы все не были убеждены, что это на самом деле милосердие – так быстро и легко лишить жизни этих людей.

***

Единственными выжившими были женщины – беременные женщины. Хотя они даже не понимали, что беременны. Болезнь сожрала некоторые важные участки их мозга. У одной женщины не было гиппокампа, у другой – всей лобной доли. Эти женщины были уже на девятом месяце и едва ходили, но не из-за тяжести живота или болей в спине, а потому, что из-за болезни их ноги так раздулись, что напоминали стебли капусты бок-чой. Недуг раскрасил их кожу фиолетовыми пятнами и прыщами, которые пухли и гноились от жары.

***

Это колонисты первыми поняли, что женщины на сносях. Колонисты были бесконечно мудры и тверды в своем понимании мира, и как только они поняли, что женщины беременны, то быстро пришли к выводу, что это недуг – то есть дьявол – заронил в них семя.

***

Но лиса может быть и чувственной. Она гибкая и ловкая, у нее гладкий, лоснящийся мех. У лисы человеческие глаза, заглянув в которые можно увидеть жалость, а порой и настоящую страсть.

***

Когда Ханх был маленьким, он, бывало, просил мать рассказать ему историю о привидениях – такую, после которой маленький мальчик вряд ли смог бы заснуть, – но мать никогда не рассказывала таких историй. Она говорила, что правда всегда страшнее вымысла, и еще она говорила, что прошлое этой деревни, той самой, где он прямо сейчас лежит в кровати, таково, что если даже самый храбрый мальчик узнает его, то он больше никогда не заснет.

Заинтригованный, Ханх просил рассказать тогда о прошлом деревни, но мать говорила: «Скоро, мой милый сыночек. Ты пока еще слишком мал, но скоро ты пойдешь в школу, и я не смогу уже защищать тебя, даже если бы захотела».

И это было правдой. Она не смогла его защитить.

Правила игры просты: семь самых заметных девочек – или самых богатых, или самых влиятельных – становятся лисами. Все остальные должны стать жителями деревни. Эти девочки, девочки-лисы, очень сильны, и они знают об этом. Они стоят выше, чем учителя или родители. Они стоят вровень с богами, и остальные дети оказывают им почести. Эта игра никогда не кончается. Девочки-лисы могут прийти в любое время. Они могут прийти, когда ты ешь и когда спишь. Они могут прийти, когда ты писаешь и когда учишь уроки. В любое время. И тебе нужно быть готовым к тому, что тебя заберут или убьют.

Когда эти девочки-лисы приходят, они танцуют. Их тела закутаны в прозрачные, сетчатые накидки. Когда они убивают тебя, небольшая часть тебя и в самом деле умирает, потому что ты надеялась, ты молилась, что на этот раз они наконец выберут тебя. Ты думаешь об этом, но ты уже мертва. Они убили тебя.

Болезнь начинается в мозгу. Если тебе повезет, болезнь выест нужные части мозга, и ты не будешь ничего чувствовать. Но большинству людей не везет.

Когда болезнь полностью развилась, она нападает на кожу. Вначале она проявляется как простая веснушка или бородавка, но через минуту-две это пятнышко начинает гореть. Это похоже на то, как если бы на кожу упала маленькая капля кислоты. Затем появляется еще одна крапинка, затем еще десять. Затем сотня – и ты с ног до головы покрыт заполненными кровью прыщами, и каждый из них горит жутким ледяным огнем. На этой стадии чувство жжения превращается в чувство холода, превращается в неописуемую боль. Но на этом болезнь не останавливается.

К счастью, это всего лишь игра, и ты можешь снова ожить. У тебя появляется чудесная, невероятная возможность. В следующий раз они могут выбрать тебя. В следующий раз ты можешь возродиться в облике девочки-лисы.

Болезнь сама регулирует количество этих прыщей, так, чтобы какой-то процент кожи оставался неповрежденным и она не слезала кусками. Ты чешешься как безумный, но это не помогает. Жжение и зуд идут вглубь, и ты чувствуешь их в мышцах – как будто тебя колют отравленной булавкой, – а потом и в костях. Вполне возможно, что в итоге ты ощутишь их и в сердце, и в мозгу, но, по понятным причинам, достоверные свидетельства, подтверждающие это, отсутствуют.

Когда боль достигает костей, костный мозг начинает пениться, кости размягчаются и ты не можешь ходить. Но лежать ты тоже не можешь. Боль становится такой сильной, что ее не в силах терпеть даже самые выносливые люди, но даже тогда болезнь не дает телу умереть. Люди корчатся и извиваются на земле, и, если смотреть внимательно, можно заметить слабую пульсацию внутри их истощенных тел – это дышат их кости.

***

Когда я была маленькой и плохо себя вела, родители говорили, что, если я не буду слушаться, придут лисы и съедят меня. Конечно, я ни минуты в этом не сомневалась и сразу переставала шалить. Родители никогда не уставали предупреждать меня о лисах. До сего дня они напоминают мне, что лисы всегда где-то рядом, что от них нельзя убежать, что им достаточно увидеть меня один раз, чтобы запомнить навсегда. Они говорили, что это из-за их чуткого носа, но в глубине души мы всегда знали, что дело тут в чем-то другом, гораздо более страшном.