Текст книги "Всемирная история в 6 томах. Том 1. Древний мир"
Автор книги: авторов Коллектив
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 77 страниц) [доступный отрывок для чтения: 28 страниц]
Одновременно с древнеегипетской формировалась другая великая ближневосточная цивилизация – в Междуречье Тигра и Евфрата. Месопотамская (т. е. шумеро-аккадско-вавилоно-ассирийская) религия, основы которой заложили шумеры, состоит из сложных напластований разных времен. Каждый народ приносил своих богов, которых в итоге оказалось не менее 3500: их по-разному называли, а их характер, деяния и отношения с людьми могли с веками пересматриваться.
В каждом городе Междуречья имелся свой главный бог-покровитель. Некоторые из них считались великими богами, управляющими миром в целом. Старейшими и самыми могущественными богами считались Ан (акк. Ану) – бог неба и Энлиль (акк. Эллилъ) – повелитель воздуха. Оба имели титул «царей богов и людей», но старший Ан пребывал в небесных высях и на деле управлял миром Энлиль. Ему поклонялись в религиозном центре Шумера – Ниппуре. Позднее на престол «царей богов» выдвигались боги-покровители столиц новых месопотамских держав: Мардук (бог Вавилона) и Агигиур – (покровитель Ассирии и ее столицы).
Бог океана и пресных вод Энки (акк. Эа), хранитель божественной мудрости и полезных житейских навыков, считался самым благожелательным к людям. Большим почитанием пользовались бог Солнца Ушу (акк. Шамаш) – хранитель справедливости, и бог Луны Нанна (акк. Син), бог писцового искусства и ученых знаний Набу, сын Мардука.
Воинственные ассирийские цари особенно почитали богов-воителей – бога грома и молний Адада и бога войны Нинурту. Бог Нергал и его супруга Эрешкигалъ правили загробным миром, и их боялись не только смертные, но и боги. Богиня Инанна (акк. Иштар) была богиней плодородия, любви, раздоров и разрушений – иными словами, ведала всем круговоротом жизни и смерти. Среди месопотамских богов выделялись две большие группы: небесные игиги, а также подземные и земные ануннаки. В Вавилоне семью великими игигами считались Ану, Энлиль, Эа, Син, Шамаш, Мардук и Иштар.
Великие месопотамские боги, в отличие от египетских, обычно имели человеческий облик. Правда, Энки изображали с рыбьим хвостом, а Нергала – с головой петуха. Отличить же богов можно было сразу по рогатой тиаре, а также наводящему страх сиянию, которое так и называлось – «ужас блесков». Однако имелось много фантастических чудищ, а также малых (добрых и злых) демонов, которые выглядели полулюдьми-полуживотными. Самое известное чудище Тиамат, олицетворение первобытного хаоса, дракон со львиной мордой и птичьими ногами. Особой популярностью пользовались ламассу – крылатые быки с человечьими головами. Изображения чудищ в Месопотамии обычно охраняли разные святыни, городские и дворцовые ворота.
Боги и люди. Создание людей месопотамцы, как и египтяне, представляли по-разному. Шумерские мифы рассказывали, что люди, подобно траве, вырастают из-под земли, или что бог мудрости Энки и богиня-мать Нинмах вылепили их из глины Абзу (подземного мирового океана). В вавилонском мифе говорилось, что их слепил Мардук из глины и крови побежденного им быка.
Сходились же мифы в одном: великие боги сотворили людей лишь затем, чтобы те кормили их жертвами и избавили от тяжких забот по добыванию еды. Главным источником могущества богов считалась их способность предопределять судьбу любого существа и любой вещи. Это делалось каждый год на собрании богов или отдельным божеством.
Месопотамцы не считали своих великих богов добрыми, скорее, напротив, грубыми, опасными и своевольными. Их нужно было почитать потому что они были могущественны и мстительны, чтобы получить их покровительство и избежать гнева. Соблюдение всех предписаний богов обещало житейские блага в награду, а их нарушение – неминуемую кару. Бытовали и другие взгляды: боги столь далеки и капризны, что почитать их бессмысленно. В известном вавилонском «Диалоге Раба-рассудка и Господина-желания» утверждается: с богами дело иметь нечего, все равно их «не приучишь ходить за тобой, как собаку» никакими жертвами и молитвами.
С великими богами, однако, простой человек сам не общался, для этого существовал посредник – его личный бог-покровитель, обычно младшее божество. Он помогал человеку и его семье, был той силой, которая стояла за всеми его успехами.
Связь человека с его личным богом была сложной: человек ощущал себя и его рабом, и сыном. Личным богам писали письма, как близким, участливым родственникам. Так, один вавилонянин, попавший в беду, обращается к нему с упреком: «Что же ты мною пренебрегаешь? Кто тебе даст подобного мне?». Личный бог нес за своего «подопечного» ответственность: когда один правитель разрушил соседний город, его жители заявили: «Пусть ляжет это преступление на шею его личного бога!». Именно своего личного бога месопотамцы и почитали прежде всего. С потерей личного бога человек становился беззащитным перед своеволием высших богов. В каждом доме в маленьком святилище стояла глиняная фигурка личного бога, которой хозяин приносил ежедневные жертвы.
У месопотамцев, в отличие от египтян, имелись также герои. Они были смертны, но обладали силой и способностями, далеко превосходящими возможности обычных людей. Благодаря героям, приближенным к богам, отчасти сокращалась дистанция между миром земным и сверхъестественным. Самым популярным из них был Гилъгамеги, легендарный царь города Урука, совершивший много величайших подвигов, но испытавший поражение в главном – попытке обрести бессмертие. Шумерские былины об этом герое впоследствии много раз переделывались и дополнялись.
Представления о загробном мире. Смерть месопотамцы представляли как крылатое чудовище Нам-тар («отрезающий судьбу»), и на загробный мир (шумер. Кур) смотрели мрачно. Для них он представал «домом, откуда вошедший никогда не выходит», миром мрака и пыли, а его обитатели были, «как птицы, одеты одеждою крыльев», и «пища их – прах, и еда – глина». Судьба всего живущего была записана на глиняных табличках у богов, и судьи подземного мира, аннунаки, выносят только смертные приговоры. В подземное царствие попадают все – цари, герои и простые люди, и судьба у всех одинаково безрадостна. Чуть лучше она у тех, кто оставил много детей, пал в бою и по кому был исполнен погребальный обряд и принесены жертвы, но и те удостаиваются лишь покоя и чистой питьевой воды. Представлений о загробном суде, определяющем посмертную участь человека в зависимости от его поступков, у месопотамцев не сложилось. В их понятие «греха» входило нарушение принятых правил (например, ложь, кража, пролитие крови, притеснение слабых), однако от них можно было «очиститься» с помощью ритуалов и заклинаний. Поскольку за пределами земной жизни надеяться было не на что, смерть месопотамцы считали великим бедствием, а земное благополучие ценили превыше всего. Об этом говорят и месопотамские пословицы: «Ничто не дорого, кроме сладостной жизни»; «с хорошим имуществом, сынок, ничего не сравнится»; «небо далеко, а земля драгоценна».
Мифология богов. Еще в шумерскую эпоху сложились основные мифы о главных богах, которые впоследствии перерабатывались. Миф об Инанне (Иштар) и ее любви к богу-пастуху Думузи (Таммузу) напоминает египетский миф об Осирисе. Согласно мифу, богиня любви Иштар правит на небесах, а ее сестра Эрешкигаль, мрачная богиня смерти – в подземном царстве мертвых. Желая избавить мир от смерти и воскресить мертвых, Иштар отправилась в подземное царство. Но Эрешкигаль в своих владениях оказалась сильнее и пленила сестру. Она готова отпустить ее, если та найдет себе замену. Выкупом за Иштар стал ее возлюбленный, юный пастух Таммуз, а за него, в свою очередь, готова стать выкупом его сестра. Ценой этой жертвы Иштар возвращается на небо, Таммуз же на полгода опускается в подземный мир, т. е. умирает, а на другие полгода, пока его подменяет сестра, возвращается в наш мир. Предание об умирающем и воскресающем боге объясняло круговорот жизни и смерти и смену времен года – весны, поры рождения, и осени, времени умирания растительности.
Миф о потопе повествует о том, как боги ради прихоти решили уничтожить всех людей, наслав на землю чудовищное наводнение – «великий потоп». Однако добрый бог Эа решил спасти хотя бы одного человека. Он избрал праведника Утнапиштима, открыл ему будущее, посоветовал построить ковчег и спасаться на нем. Шестидневное наводнение уничтожило всех людей, кроме Утнапиштима – «все человечество стало глиной». Утнапиштим причалил к высокой горе и потом дал начало новому человечеству. В конце концов добрый Эа даровал Утнапиштиму, одному-единственному среди всех людей мира, еще и бессмертие. В предании о потопе отразились воспоминания о реальном событии – о затопившем всю Нижнюю Месопотамию гигантском наводнении, случившемся, как полагают, около 2950 г. до н. э. Позднее этот месопотамский миф лег в основу библейского предания о Всемирном потопе и праведнике Ное, спасшемся от него.
Миф о Мардуке излагает представления месопотамцев о возникновении неба, земли и человека. Вначале владыками мира были чудовища, которых возглавляла Тиамат. Она возненавидела младших богов и решила уничтожить их. Боги, устрашившись, отказывались с ней биться, и лишь молодой Мардук согласился, поставив условие: все боги признают за ним верховную власть. В отчаянии боги соглашаются на это условие. Взойдя на боевую колесницу, Мардук вступил в бой с Тиамат и ее воинством. Заткнув пасть чудовищу, чтобы то не могло проглотить его, Мардук прострелил сердце Тиамат. Ее тело он разрубил на две части: из одной создал небо, а из другой землю. Затем из крови старшего демона-быка, подручного Тиамат, Мардук сотворил людей, чтобы облегчить бремя богов, избавив их от необходимости добывать жилье и пропитание собственным трудом. Отныне богам не надо трудиться – их прокормят жертвами люди. Мардук распределяет обязанности богов, часть которых теперь идет в помощники богу Ану на небе (игиги), другая оставалась внизу (ануннаки). Семерых игигов, включая самого себя, Мардук наделяет титулом «Великий» и создает из них постоянное собрание «богов судеб». В «Энума элиш», главной космогонической поэме Месопотамии, повествующей обо всем этом, два содержательных слоя: первый – это миф о победе богов над хаосом, восходящий к древнейшим временам, а второй – вавилонская редакция этого мифа, которая, в угодном вавилонянам духе, выдвигает на первое место среди этих богов Мардука – бога-покровителя Вавилона. В некоторых ассирийских вариантах Мардук, в свою очередь, заменен на Ашшура.
Храмы и ритуалы. В истории Месопотамии исключительную роль играли храмы. Издревле они служили не только местами поклонения богам, но и хранилищами самого ценного в общине – запасов зерна и других продуктов. Именно амбары-святилища и стали теми центрами, вокруг которых образовывались древнейшие шумерские города-государства. Они выступали также центрами учености и библиотеками, хранившими тысячи глиняных табличек, а также вели торговые и банковские операции. Как правило, их не трогали даже завоеватели.
Обычный месопотамский храм – зиккурат, сложенный уступами из необожженных кирпичей, первыми начали строить шумеры. Самый известный из них – Этеменанки («Дом основания неба и земли») в Вавилоне, или прославленная «Вавилонская башня». В храмах стояли статуи богов, которые в Месопотамии инкрустировали драгоценными камнями и металлами. Они сами по себе представляли огромную ценность. Как и египтяне, простой народ статуи богов видел редко, обычно когда те покидали стены своих жилищ во время храмовых праздников. Однако месопотамцы придумали дарить храмам свои собственные статуи: они ставились в храм и могли постоянно «молиться» богам.
В Месопотамии насчитывалось множество жрецов разных категорий. Главной ежедневной обязанностью их являлось «кормление» статуй богов. Жрецы также участвовали в сложных ритуалах и храмовых праздниках, занимались астрономией и астрологией, а также гаданиями по внутренностям животных, полету птиц, по облакам и др. В древнем мире об их учености ходила слава: впоследствии всех ученых, обладающих тайными знаниями, даже стали называть халдеями (по названию одного из нижнемесопотамских племен).
Дракон бога Мардука. Фрагмент декора ворот Иштар в Вавилоне. VI в. до н. э. Берлин, Государственный музей
Центральные культовые действия месопотамцев были связаны с празднованием Нового года, который приходился на день весеннего равноденствия. В этот день, считали они, начинался новый цикл жизни, а их великие боги определяют на год вперед судьбы всего живущего в стране. В вавилонское время перед статуей верховного бога Мардука жрецы зачитывали религиозные тексты, повествующие о сотворении мира. Праздник включал процессию выноса статуи бога, а также грандиозный пир для всего народа.
В Новый год, по представлениям месопотамцев, также должна была обновляться магическая сила царя и его связь с богами. Царь обязан был подтвердить свое право занимать царский трон. Для этого ему приходилось претерпеть различные испытания, которые ему устраивал бог, вплоть до пощечин и таскания за бороду. Обычно, на это время цари назначали себе «заместителей», которые и повергались унизительной процедуре. Известна история, когда такой «подменный царь», служивший царским садовником, так и остался на троне, потому что настоящий владыка умер.
В Вавилоне считалось, что празднование Нового года и обновление сил царя невозможно без волшебной статуи бога Мардука. Вавилоняне так верили в это, что когда персидский царь уничтожил статую Мардука, они навсегда перестали бунтовать против персов.
Эпос о Гильгамеше. Со времен Шумера месопотамцы задумывались о человеческой судьбе, о страданиях и смысле жизни человека, о справедливости богов; на эту тему создавались произведения особого жанра – так называемой «литературы мудрости». В месопотамских представлениях можно, в общем, выделить три-четыре традиционных выбора «смысла жизни», т. е. наилучшего для человека жизненного пути. Все они так или иначе представлены в крупнейшем эпическом произведении Месопотамии – литературном Эпосе о Гильгамеше (древний царь Урука), сложившемся на рубеже III–II тысячелетий до н. э. и популярном до конца месопотамской истории.
Сюжет «Эпоса» таков: сначала Гильгамеш угнетал свой народ и кичился своей силой, затем, найдя в лице богатыря Энкиду друга по себе и узнав настоящую дружбу, он раскаялся и пожелал сражаться во имя блага людей, убивая демонов и чудовищ. При этом он не считается с гневом великих богов и упрекает их в несправедливости и вероломстве. Увидав позднее смерть Энкиду, Гильгамеш впервые задумывается о собственной кончине и мечтает освободиться от смертного страха, добыв вечную жизнь – свойство богов, недоступное людям. После множества приключений Гильгамеш овладел было травой бессмертия, но ее похитила и съела змея. В печали Гильгамеш возвращается домой, и все, что ему остается – это зрелище стен родного города, возведенных по его приказу; им суждено еще много веков защищать жителей Урука.
Согласно одному из месопотамских воззрений, человеку следует сосредоточиться на своих отношениях с богами: упорное и непрерывное исполнение их предписаний должно обеспечить «богобоязненному» человеку (акк. палих-или) всевозможные житейские блага как награду со стороны богов (напомним, что этического пафоса в подобное отношение к богам не вкладывается: их надо слушаться не потому, что они добры или являются источником нравственности, а потому, что они могучи и суровы к непокорным). Эта концепция представлена во многих произведениях «литературы мудрости», но в Эпосе о Гильгамеше последовательно отводится: Гильгамеш периодически оказывается в конфликте с богами и демонами, не боится их гнева и в итоге остается победителем. Здесь же подробно описывается, как боги погубили человечество всемирным потопом просто каприза ради: «богов великих потоп устроить склонило их сердце». На вознаграждение богов невозможно полагаться, а их гневу можно с успехом противостоять. Иной (и, пожалуй, основной) выбор месопотамца – это собственно гедонистический выбор, в рамках которого смыслом всякого индивидуального существования является достижение обычных личных житейских радостей
В наиболее яркой форме идею гедонистического выбора Эпос о Гильгамеше вкладывает в уста доброй демоницы Сидури, дающей герою следующий совет: «Гильгамеш! Куда ты стремишься? Вечной жизни, что ищешь, не найдешь ты! Боги, когда создавали человека, смерть они определили человеку, вечную жизнь в своих руках удержали. Ты ж, Гильгамеш, насыщай желудок, днем и ночью да будешь ты весел; праздник справляй ежедневно; днем и ночью играй и пляши ты! Светлы да будут твои одежды, волосы чисты, водой омывайся, гляди, как дитя твою руку держит, своими объятьями радуй подругу – только в этом дело человека!» Этот монолог можно считать кульминацией «Эпоса», все содержание которого подтверждает правоту Сидури (Гильгамеш пытается добыть бессмертие, но в итоге оно ему не достается).
При этом из двух противоположных вариантов гедонистического идеала – грубо-эгоцентрического (погоня за чисто материальными благами, без соблюдения этических норм) и социально-этизированного (где важными радостями признаются любовь, дружба, честь, правота и заслуги перед окружающими, а этическим нормам отдается должное) «Эпос» делает решительный выбор в пользу второго, «товарищеского» гедонизма. Из тирана Гильгамеш преображается в героя, познав любовь и дружбу, а построенные им стены Урука появляются в финале «Эпоса» как главная награда и утешение в жизни Гильгамеша и вместе с тем как символ благого наследства, которое одни люди могут получать от других. Согласно «Эпосу», человеку не стоит чересчур бояться богов и склоняться перед их властью; лучший удел – беречь и охранять свою и чужую жизнь; единственное доступное человеку благо заключено в собственных радостях и добрых делах, совершенных им для других людей.
Вавилонские «теодицеи». С начала II тысячелетия до н. э. в Месопотамии распространяется концепция, согласно которой боги попечительны и справедливы по отношению к людям (хотя и не вполне всемогущи). Но в таком случае вставал вопрос теодицеи («богооправдания»): если боги и могущественны, и благи, то почему же в мире происходит столько несправедливости и зла, и праведники зачастую бедствуют, а злодеи преуспевают? Чем можно оправдать богов, коль скоро они допускают подобное? Этому вопросу посвящен ряд вавилонских текстов II тысячелетия до н. э., прежде всего поэмы «Владыку мудрости хочу восславить…» и «Мудрый муж, постой, я хочу сказать тебе…» («Вавилонская теодицея»). Их главные герои – праведники, соблюдавшие все божеские и человеческие законы, но тем не менее бедствующие и упрекающие поэтому богов в несправедливости и непредсказуемости.
Хотел бы я знать – что богу приятно?!
Что хорошо человеку – преступленье пред богом,
Что ему отвратно – для его бога хорошо!
Кто волю богов в небесах узнает?
Дающийся ему ответ таков: боги благи, а видимая несправедливость либо будет непременно устранена богами, когда у них до нее «дойдут руки», либо является на самом деле карой за то, что человек все же нарушил требования богов, сам не заметив этого, либо, наконец, объясняется важными причинами, которые и сам человек счел бы уважительными, если б их знал; но знают их только боги. Большой популярности такие ответы не приобрели, и с середины II тысячелетия до н. э. в Месопотамии вновь преобладают старые представления о богах, согласно которым особой справедливости от них и не ждут. Эта точка зрения отражена и в «Диалоге господина и раба» – вершинном произведении «литературы мудрости», очень распространенном и бережно переписываемом в конце II–I тысячелетии до н. э.
«Диалог господина и раба» представляет собой цепочку коротких диалогов Господина и его Раба, разбитых на несколько перекликающихся по содержанию пар наподобие такой: «– Учиню-ка я преступление! – Учини, господин мой, учини! Коль не учинишь ты злодейства, где возьмешь ты одежду, кто поможет тебе наполнить брюхо? – Нет, раб, не учиню я злодейства! – Не учиняй, господин мой, не учиняй! Кто учиняет злодейство, того убьют или сдерут с него живьем кожу, либо его ослепят, либо схватят и бросят в темницу… – Совершу-ка я благодеяние для своей страны! – Соверши, господин мой, соверши! Кто совершает благодеяние для своей страны, деянья того у Мардука в перстне. – Нет, раб, не совершу я благодеяния для своей страны! – Не совершай, господин мой, не совершай! Поднимись и пройди по древним развалинам, взгляни на черепа тех, кто жил раньше и позже – кто из них был злодей, кто благодетель?»
Шеду – крылатое божество. Дворец Саргона II в Дур-Шаррукине. VIII в. до н. э. Париж, Лувр
По тому же принципу перечисляются самые разные человеческие выборы, и получается, что есть одинаковые резоны совершить и не совершить любое действие, равно как и противоположное ему, боги непредсказуемы, а финал у всех жизненных путей одинаков и безнадежен – это смерть, стирающая человека и всякую память о нем, добрую или дурную. Заключительные строки гласят: «– Если так, в чем же тогда благо? – Шею мою и шею твою сломать бы, в реку бы тела зашвырнуть – вот что благо! Кто столь высок, чтоб достать до неба? Кто столь широк, чтоб объять всю землю? – Нет, раб, я тебя убью, отправлю первым! – А господин мой меня хоть на три дня переживет ли?»
До недавних пор этот финал трактовали как выражение крайнего пессимизма автора «Диалога»: коль скоро однозначно выигрышной жизненной стратегии нет, лучше не жить вовсе! Недавно, однако, выяснилось, что персонажи «Диалога» – не две личности (глупый господин и умудренный раб), а аллегории разных составляющих одной и той же человеческой души – Воли, Желающего Я (Господин) и Рассудка (Раб). «Диалог господина и раба» оказывается внутренним диалогом, и приоритет в нем по праву имеет действительный «господин» – «Я». Самоубийством готов покончить отнюдь не сам человек, а лишь его слуга-разум. Сам же человек – господин, «Желающее Я», этих самоубийственных призывов отнюдь не разделяет. Финал «Диалога» читается так: рассудок, доведенный до отчаяния неразрешимыми противоречиями жизни, советует покончить с собой, «Я» человека категорически не желает этого и уже готово уничтожить рассудок, чтобы тот не мешал ему своим отчаянием, но тут же выясняется, что без рассудка тоже не выживешь. Итак, «Диалог» говорит читателю попросту: «во многой мудрости впрямь много печали, головой весь мир не охватишь, но жить-то надо, а значит, надо жить с головой».
