Текст книги "По следам древних культур"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Большая часть статуй была найдена в натуральную величину, некоторые в меньшем масштабе, несколько статуй были в полтора-два раза больше человеческого роста. Статуи были раскрашены: лица в телесный цвет, одежда в разнообразные тона – белый, зеленый, розовый, голубой, красный, чёрный и т. д. Орнаменты одежд, видимо вышивки, даны многоцветной раскраской.

Выполнение статуй не в меньшей мере, чем живопись, свидетельствует о высоком мастерстве хорезмийских художников, о зрелости и самостоятельности хорезмийского искусства, хотя и связанного с гандхарской индо-буддийской художественной школой, но творчески преобразившего её влияние и подчинившего её своим художественным традициям.

Лица статуй переданы с исключительным реализмом, несомненно портретны и не уступают по тонкости исполнения лучшим образцам скульптуры любого другого центра позднеэллинистического искусства.

Большая часть найденных статуй была сосредоточена в так называемом «зале царей» – обширном зале в северо-восточной части дворца. По стенам его шло уступом широкое возвышение, разделенное поперечными стенками – решётками из фигурного кирпича – на отдельные ниши, в каждой из которых была расположена группа статуй. В двух из этих ниш сохранились первоначально, видимо, сидевшие на упомянутом возвышении огромные (примерно вдвое больше натурального размера) сидячие мужские статуи, вокруг которых группировалось по 3–5 стоящих мужских, женских и детских статуй. Стены позади сидящих статуй были украшены росписью упомянутыми выше белыми и красными лилиями на тёмносинем фоне, над розово-оранжевой монохромной панелью. Находка двух головных уборов позволила определить сюжет этих скульптурных групп: уборы оказались тождественными с индивидуальными коронами двух хорезмийских царей III века нашей эры, известными нам по изображениям на монетах. Особенно интересна тяжелая скульптурная корона в виде белого орла, известная нам по наиболее ранним монетам III века, чеканенным одним из первых освободившихся от кушанской зависимости хорезмийских царей, имя которого читается на монетах как Вазамар.

Изложенное не оставляет сомнения в том, что перед нами своеобразная портретная галерея династии хорезмийских царей, охватывающая правителей III века.

Сидящие огромные фигуры, видимо, изображали царей, а окружающие их – членов семей и, возможно, богов-покровителей, о чём свидетельствует находка в одной из ниш торса женщины с гранатовым яблоком в руке – характерный атрибут богини плодородия Анахиты.

Открытие «портретной галереи» царей убеждает нас в том, что дворец Топрак-Кала был дворцом не местных князей, а шахов всего Хорезма, а Топрак-Кала – их древней резиденцией до состоявшегося, по данным ал-Бируни, в 305 году нашей эры переноса резиденции в город Кят. Это объясняет и гигантские размеры дворца, не имеющего себе равных среди памятников античного Хорезма, и остававшийся до сих пор необъяснённым факт запустения дворца в IV веке нашей эры, в то время как город Топрак-Кала продолжал жить и в VI веке.

Античный Хорезм создал высокую и своеобразную художественную культуру. Монументальная архитектура, поражающая горделивой величественностью своих форм, великолепная пластика монументальных глиняных статуй, терракотовых статуэток и рельефов, тонкое искусство античных хорезмийских медальеров и, наконец, богатая гамма графических живописных образов росписей составляют в целом глубоко оригинальный и целостный комплекс, свидетельствующий о самостоятельности, силе и зрелости образного мышления и художественного мастерства создателей древнехорезмижжой цивилизации.

Арфистка и её спутницы приоткрывают нам дверь и в наиболее труднодоступный исследователю мир древнего искусства – в мир музыки. Мы знаем ту роль, которую в позднем средневековье и в новое время играла классическая хорезмийская музыкальная школа в истории музыкальной культуры народов Средней Азии. И изящный образ арфистки с «ассирийским» инструментом в руках – новое звено в прослеживаемой нами выше цепи связей древнехорезмийской цивилизации у её истоков с перед неазиатским миром и, вместе с тем, драгоценный памятник предистории высокой музыкальной культуры позднейшего, средневекового и современного Хорезма.

В стране укреплённых замков

Многочисленные памятники Хорезма, изученные нами во время многолетних раскопок, как в зеркале отразили историю далекого прошлого этой таинственной и почти забытой страны. Новые находки каждый раз дополняли отрывочные сведения древних историков, случайно дошедшие до нас и прежде так мало говорившие нам, а сейчас вдруг ставшие понятными и достоверными, когда перед нами оказались материальные доказательства.

Мы словно увидели и пору зарождения феодализма, и суровую борьбу народов Средней Азии за свою свободу и независимость, и жесточе набеги воинственных соседей, стремящихся овладеть богатой и цветущей страной.

«Так было до царя Африга, и был он один из этой династии. И заслужил он дурную славу, как заслужил ее у персов Ездеджерд (Ездегерд I, 399–420 годы).

И построил (Африг) свой замок внутри Ал-Фнра в 660 году после Александра (Македонского). И ведут летоисчисление or него (Африга) и потомков его. И был Ал-Фир крепостью близ города Хорезма с построенными из глины и сырцового кирпича тремя стенами, одна внутри другой, следуя друг за другом по высоте, и превосходил все их замок царей, так же как Гумдан в Иемене, когда был резиденцией Тоббов… И был Ал-Фир виден с расстояния десяти миль и более».

Так излагает ал-Бируни обстоятельства, сопровождавшие установление третьей по счету и последней домусульманской хорезмийской эры.

За этим сжатым текстом чувствуется дыхание больших общественных событий, сделавших принятие хорезмийцами новой эры отнюдь не случайным актом.

Установление новой династии, врезавшийся в народную память образ жестокого царя-деспота, создание им грандиозного укрепленного замка, стоявшего грозным символом власти афригидов вплоть до их падения, – все это нельзя не рассматривать, как звенья одной цепи.

На Хорезмийских монетах сохранился портрет Африга. Перед нами хищный профиль горбоносого человека с остроконечной жидкой бородой, с напряжённым взглядом крупных выпуклых глаз. Двойная линия бус охватывает его шею. Полусферическая тиара, покрытая чешуей бляшек и с назатыльником, украшенная полумесяцем на лбу, увенчивает голову даря. На реверсе – традиционный всадник с тамгой позади него, следы греческой надписи сверху и хорезмийская надпись под ногами коня, гласящая «царь Африг».

В окрестностях Шаббаза – городка, возникшего в позднем средневековье на месте дофеодальной столицы Хорезма, – до сих пор стоят развалины грандиозной позднеантичной крепости, известной в народе под названием Пиль-Кала. Этот замок относится к эпохе Африга и высится до наших дней как единственный памятник афригидской столицы, имя которой он носит до сих пор.

Время Африга – время большого исторического перелома. И сейчас, пожалуй, мы можем вскрыть сущность этого перелома, скрытую за скупыми словами ал-Бируни.

Начиная с IV века, мы действительно наблюдаем всё более и более быстрое развитие процессов, приведших к резкому изменению всего хозяйства, общественного устройства, быта и политической жизни Хорезма. И наиболее ярко это изменение отражено в возникновении совершенно нового типа поселений и жилищ, основной формой которого становится, р. полном соответствии с рассказом Бируни, замок.

На смену неукрепленных поселений III века, широко раскинутых под защитой могучих крепостей, воздвигнутых и содержащихся государством, приходит сильно укрепленная, лежащая изолированно среди орлей усадьба земледельца – миниатюрный замок. И над этими крестьянскими «замками» гордо возвышаются грозные укрепления замков аристократии. Античные крепости, замыкающие оазис, со стороны пустыни приходят в упадок.

Вот Тешик-Кала – одна из больших усадеб этой эпохи. Она рисует нам быт крупного представителя хорезмийской аристократии. Эффектная декорировка внешних стек массивными полуколоннами, соединёнными наверху перспективными арочками, богатая отделка внутренних помещений, в частности фризы из сырой глины, украшавшие верхнюю часть комнат жилой башни, – всё говорит о том, что перед нами жилище семьи представителей могущественных хорезмийских землевладельцев, дехкан. Наоборот, маленькие «замки» свидетельствуют о заурядном быте обычной крестьянской семьи. Но эта крестьянская семья имела свой «замок»: жилую башню с бойницами, мощные оборонительные стены, и планировка такого крестьянского «замка» в сущности ничем принципиально не отличалась, кроме размеров и богатства отделки, от аристократической усадьбы.

Перед нами, несомненно, ещё не крепостное крестьянство, а такой общественный слой земледельцев, которому аристократия не противостояла еще как класс-антагонист. Каждый владелец маленького замка – также своеобразный «дехкан», и не случайно в настоящее время это слово означает «крестьянин», в то время как раньше оно обозначало представителя аристократии, иногда было титулом царей.

Весь культурный ландшафт вокруг этих усадеб носит мрачный и суровый характер. Перед нами страна укреплённых замков, за глиняными стенами которых обитатели всегда готовы были отразить нападение неприятеля. Перед нами ландшафт, говорящий о бурной эпохе непрерывных войн, о людях, живших в постоянном страхе перед нападением врага, в неизменной готовности оборонять с оружием в руках свою жизнь и имущество.

Феодализм ещё не восторжествовал, но признаки его наступления чувствуются всюду. Грозные замки аристократии запирают головы ответвлёний крупных каналов, командуя над усадьбами крестьян. Самая укреплённость последних явно свидетельствует не только о постоянной угрозе внешнего нападения. Крестьянин вынужден отстаивать свою свободу от гораздо более серьезной угрозы со стороны хозяев больших замков, И действительно, как только на страницах источников появляются сведения о внутренней жизни Хорезма, мы попадаем в самую гущу жестокой и кровавой гражданской войны, завершаемой арабской интервенцией. Еще резче, чем в деревне, новые исторические условия проявляются в жизни города.

Города приходят в упадок. Топрак-Кала с запустевшим замком-дворцом доживает, самое большее, до VI века.

Ослабляются внешние торговые связи, Мы не найдем уже в афригидских памятниках богатого ассортимента средиземноморских сиро-египетских и северномерноморских стеклянных, настовых и каменных бус. Простые сердоликовые и халцедоновые шаровидные бусы импортируются из Ирана или изготовляются на месте.

Итог упадка городов к концу афригидского периода нашел яркое выражение в рассказах арабских писателей о завоевании Хорезма в начале VIII века.

По показанию ал-Табари, в Хорезме в 712 году было всего три города: столица Кят (Филь), Хазарасп и, видимо, Ургенч. Цифра эта вероятно преуменьшена, но в значительной мере она подтверждается и археологическими материалами. Место «тысячи» городов занимают десятки тысяч замков. Ещё в X веке, накануне окончательного крушения афрнгидов, на заре нового подъёма Хорезма, по словам ал-Макдиси, в окрестностях одного только города Маздахкана (ныне городище Гяуркала близ Ходжейли) было 12 тысяч замков.

Центр общественной жизни уходит из умирающего города в деревню. Но и в деревне мы наблюдаем признаки упадка производительных сил, выраженного прежде всего в сокращении ирригационной системы. Более чем наполовину выходит из эксплуатации восточное ответвление Гавхоре. Замирает жизнь на такырах Ангка-Кала, Кой-Крылган-Кала и Джанбас-Кала, расположенных на ответвлениях этого канала. Выбывает из эксплуатации северо-восточный отрезок Беркут-калинского канала, орошавший окрестности Кургашин-Кала.

Ещё более резким оказывается упадок ирригационной сети на левом берегу, где прекращает свое существование вся система грандиозного канала Чермен-Яб, на берегах которого к западу от Змухшира полностью отсутствуют памятники афригидской эпохи.

Мы не имеем сведений о политическом делении Хорезма в эту эпоху. Он, повидимому, составлял единое владение, занимая несколько особое место в общей политической картине.

Во власти Кутейбы

История образования огромной полуварварской Арабской империи неотделима от истории кризиса рабовладельческой системы в восточном Средиземноморье, в Византийской и Иранской империях, как история образования Эфталитского и Тюркского государств не может быть понята вне изучения кризиса рабовладельческого общества в Китае, среднеазиатских государствах и том же Иране.

В этот кризис оказались втянутыми и далекие племена и примитивные городские общины западной Аравии, остро затронутые губительными последствиями экономического упадка Византии, в частности упадка её восточной торговли, из которой торгово-ростовщическая и рабовладельческая знать арабских городских общин извлекала в прошлом немалые выгоды. Попытка со стороны этой знати переложить тяжесть кризиса на плебейские массы городов и бедуинские племена, быстро оказавшиеся в сетях ростовщической кабалы, вызвала острый взрыв социальной борьбы, завершившийся созданием сильного военно-рабовладельческого государства.

На протяжении 30-х годов VII века мекканско-мединская военно-разбойничья политическая община подчиняет себе всю Аравию и начинает набеги на территорию азиатских владений Византии и на Иран. Эти набеги закончились изгнанием византийских войск из Сирии и Палестины, а в 642 году генеральная битва при Нихавенде решила судьбу Сасанидской державы. Последний «шахиншах Ирана и не-Ирана» Ездегерд III повторил путь, который за тысячу лет до него проделал последний ахеменид Дарий III, спасаясь от Александра. Он во главе 1000 всадников и такого же количества дворцовой челяди, кондитеров, парикмахеров и т. п. бежал в Мерв. Однако правители города, как некогда восточные сатрапы ахеменидской Персии, оказались мало расположенными жертвовать собой для спасения владыки Ирана и его державы.

При известии о приближении арабов (651 год) они призвали на помощь старых врагов сасанидов, а покинутый всеми Ездегерд был вынужден скитаться в окрестностях города, где и погиб от руки случайного убийцы, польстившегося на пышные одежды последнего сасакидского царя.

В том же 661 году арабы впервые появились на границах Средней Азии – под стенами Мерва, Герата, Балха, ограничившись на первых порах лишь заключением договоров и наложением значительных контрибуций. Мерв и Балх становятся оперативными базами для дальнейших грабительских набегов в глубь Средней Азии.

^{Голова супруги царя Вазамара из портретной галереи династии хорезмийских царей (III век.). Дворец Топрак-Кала}

^{Белеули (общий вид портала)}

^{Внешний вид «Каптар-ханы» близ Наринджана (XII–XIII века)}

^{Пилоны ворот Кум-Баскан-Кала}

^{Крепость Ангка-Кала. Античная эпоха хорезмийской цивилизации (III век)}

^{Развалины крепости Кой-Крылган-Кала (IV–III века до нашей эры)}

^{Замок № 13, эпоха Афригидов}

^{Статуя жреца из замка Топрак-Кала, найденная в Топрак-Кала}

^{Древнейшая из известных нам хорезмийских монет}

Арабские источники говорят о двукратном «покорении» Хорезма арабскими полководцами Сальмой ибн-Зиядом и Умайей ибн-Абдаллахом. Однако практически здесь имели место лишь такие же грабительские набеги, как и в отношении городов Мавераннахра.

Лишь с начала VIII века с именем наместника Хорасана Кутейбы ибн-Муслима связано прочное завоевание внутренних среднеазиатских областей. Потеря независимости державы хорезмшахов, устоявшей на протяжении полных политическими бурями предшествовавших столетий, падает на 712 год. Обстоятельства завоевания Хорезма Кутейбой чрезвычайно существенны, – мы впервые узнаём здесь из непосредственного свидетельства письменных источников о тех событиях внутренней социально-политической истории Хорезма, на которые намекают нам археологические памятники.

Караваны идут в Кят

Исторические и археологические памятники Хорезма X века говорят о быстром экономическом подъеме страны, о росте городов и торговых связей, о создании могучего феодального государства.

Арабские источники ярко рисуют нам картину исключительной экономической активности Хорезма в X веке, причем ареной деятельности хорезмийских купцов, как и в древности, становятся, во-первых, степи нынешней Туркмении и Западного Казахстана и, во-вторых, Поволжье – Хазария и Булгария, а далее обширный славянский мир Восточной Европы.

Исгахри сообщает нам уже для начала X века: «Хорезм – город (мадина) плодородный, обильный пищей и фруктами, в нем нет только орехов; в нем производятся многие предметы из хлопка и шерсти, которые вывозятся в отдаленные места. Среди свойств его жителей – богатство и стремление проявить своё мужество. Они более всех жителей Хорасана рассеяны (по чужим местам) и более всех путешествуют; в Хорасане нет большого города, в котором не было бы большого числа жителей Хорезма… В стране их нет золота и серебряных рудников и никаких драгоценных камней; большая часть богатства их – от торговли с тюрками и разведения скота. К ним попадает большая часть рабов славян, хазар и соседних с ними, равно как и рабов тюркских, и большая часть мехов степных лисиц, соболей, бобров и других».

Анонимный персидский автор географического труда конца X века «Худуд ал-Алем» (границы мира) пишет: «Кят – главный город Хорезма, ворота в Туркестан гузский, складочное место товаров тюрков, Туркестана, Мавераннахра и области хазаров, место стечения купцов… Город имеет большое богатство. Оттуда вывозятся покрывала для подушек, стеганые одежды, бумажные материи, войлок, рухбин (род сыра)».

Особенно интересные сведения мы находим у ал-Макдиси. При описании предметов, вывозящихся в страны халифата из областей Хорасана, наиболее длинный список им даётся для Хорезма.

«Из Хорезма – соболя, серьге белки, горностаи, степные лисицы, куницы, лисицы, бобры, крашеные зайцы, козы, воск, стрелы, белая кора, тополя, колпаки, рыбий клей и рыбьи зубы, бобровая струя, амбра, кимухт (сорт кожи), мед, лесные орехи, соколы, мечи, кольчуги, береза, рабы из славян, бараны и коровы – всё это от булгар. И в нём производятся виноград, много изюма, печенье, кунжут, полосатые одежды, ковры, одеяла, прекрасная парча, покрывала „шульхам“, замки, цветные одежды, луки, которые могут натянуть только самые сильные люди, особый сыр, сыворотка, рыба. Суда там строятся и отделываются».

Этот список вдвойне интересен. Во-первых, он даёт нам значительное расширение ассортимента экспортируемых из Хорезма произведений хорезмийской ремесленной промышленности. По Истахри и Худуд ал-Алем, Хорезм рисуется страной преимущественно аграрно-скотоводческой и вместе с тем центром посреднической торговли между странами Востока, тюрками и Поволжьем, в частности крупнейшим рынком работорговли. В состав экспорта входят, наряду с северным сырьем и местной продукцией сельского хозяйства, произведения местной текстильной промышленности. У ал-Макдиси мы видим появление в составе экспорта предметов металлообрабатывающей промышленности, судостроительной промышленности.

С другой стороны, поражает обилие и многообразие предметов, ввозимых в конце X века «от булгар», т. е. из стран Восточной Европы, свидетельствующее о том, что и эта сторона экономической активности хорезмийцев развивается быстрыми темпами.

Рост роли торговли с Восточной Европой выдвигал на первое место в Хорезме город, сделавшийся естественным центром этой торговли, – Ургенч, крайний северо-западный форпост хорезмийской цивилизации, выдвинутый к началу разветвления путей, идущих через пустынный Устюрт на запад – к пристаням Мангышлака, на северо-запад – к нижней Эмбе и далее на Волгу и на юг, через Кара-Кумы, в Джурджан, и таким образом находящийся на кратчайшем пути из Ирака и Ирана в Восточную Европу.

«Это самый большой город в Хорезме после столицы: он – место торговли с гузами и оттуда отправляются караваны в Джурджан, к хазарам, в Хорасан», – пишет ал-Истахри.

Расцвет науки, расцвет страны

Накануне монгольского нашествия Хорезм посетил знаменитый арабский путешественник и географ Якут, автор многотомной географической энциклопедии, не знающей себе равной среди памятников средневековой географической литературы всего мира.

«Не думаю, – пишет Якут, – чтобы в мире были где-нибудь обширные земли шире хорезмийских и более заселенные, при том, что жители приурочены к трудной жизни и довольству немногим. Большинство селений Хорезма – города, имеющие рынки, жизненные припасы и лавки. Как редкость, бывают селения, в которых нет рынка. Все это при общей безопасности и полной безмятежности».

«Не думаю, – говорит он в другом месте, – чтобы в мире был город, подобный главному городу Хорезма по обилию богатства и величине столицы, большому количеству населения и близости к добру и исполнению религиозных предписаний и веры».

А свидетельство Якута, объехавшего значительную часть мусульманского мира, достаточно авторитетно.

Мы видели ирригационные сооружения эпохи великих хорезмийских шахов. Особенно ярко они могут быть прослежены в районе «земель древнего орошения» юго-западного Хорезма – в бассейне огромного мертвого канала Чермен-Яб. Этот канал, являющийся продолжением современного канала Газават, в раннем средневековье, в афригидское и мамунидское время, доходит только до города Замахшара (современное городище Змухшир).

В XII веке этот канал проводится далее в глубь пустыни на 70 километров, достигая развалин Шах-Сенем, вокруг которых раскинулась обширная сельскохозяйственная область с обильными памятниками того времени.

Интенсивно развивается жизнь на орошенных землях бассейна Гавхорэ. Окрестности развалин крепости Кават-Кала представляют собой великолепно сохранившийся памятник этой эпохи. Это целый мертвый оазис, эффектные руины целого «рустака», тянущегося от развалин Джильдык-Кала до Кават-Кала и далее к северу примерно на треть расстояния между Кават-Кала и Топрак-Кала.

Это тянущаяся на 15 километров вдоль сухого русла Гавхорэ полоса такыров шириной 2–3 километра, сплошь покрытая бесчисленными развалинами крепостей, замков и неукрепленных крестьянских усадеб, разбросанных среди прекрасно сохранившихся планировок средневековых полей, оконтуренных полосами каналов распределительной и оросительной сети.

На непосредственно примыкающей к Кават-Кала полосе площадью 8 квадратных километров нами зарегистрировано свыше 90 крестьянских усадеб. Если мы сравним по степени заселённости рустак крепости Кават-Кала с афригидским рустаком Беркут-Кала, где на площади 35 квадратных километров расположено около 100 усадеб, то мы убедимся в том, что густота населения возросла примерно в четыре раза.

Возвышение империи Хорезмшахов, намечающееся уже в XI веке, охватывающее XII век и достигшее наивысшего расцвета к началу XIII века, не похоже на историю образования предшествующих, а частью и последующих феодальных восточных империй.

Это не результат молниеносного движения полчищ конных варваров-кочевников, как арабский халифат, государства сельджукидов и караханидов. Это не результат военного переворота, переносящего центр ослабевшей империи в новое место, как было с государствами саманидов и газневидов.

Это итог длительного, медленного процесса «собирания земель» вокруг определенного центра экономического и политического тяготения. Расцвет Хорезма в начале XIII века стал возможен благодаря тысячелетней культуре народа, который с необычайным упорством отвоёвывал земли у пустыни, строил оросительные каналы, владел передовой для того времени строительной техникой, имел прекрасно обученное войско, защищавшее интересы своего государства.

Хорезм выступает перед нами в X–XII веках как естественный центр тяготения кочевых племен Средней Азии, как форпост переднеазиатской мусульманской цивилизации в гузской и кипчакской степи. Города Хорезма ведут широкие торговые операции со степью.

Хорезмийские купцы связаны с кочевниками тесными узами, обеспечивающими безопасность торговли. Арабский путешественник ибн-Фадлан пишет:

«И не может ни из мусульман приехать в их страну, пока не назначат ему из их среды друга, у которого он останавливается и привозят ему из страны ислама одежды, а для жены его покрывало, немного перца, проса, изюма и орехов. Таков же и тюркский обычай: если он выезжает в ал-Джурджанию (Ургенч) и спрашивает о своем госте, то останавливается у него, пока не уедет (обратно)».

Мангышлак и нижняя Сыр-Дарья, связанные тесными экономическими связями с Хорезмом, первыми входят и в сферу политической его гегемонии.

Однако этим дело не исчерпывается. Хорезм X–XII столетий выступает перед нами как важнейший центр экономических связей между странами халифата, с одной стороны, и обширными пространствами Восточной Европы и Западной Сибири – с другой.

Арабские авторы отмечают многочисленные хорезмийские колонии в городах Хорасана и на севере – в землях хазар и булгар.

Так, ал-Истахри говорил: «Они (хорезмийцы) более всех жителей Хорасана рассеяны по чужим местам и более всех путешествуют».

Характерно, что особое стремление хорезмийдев к дальним торговым экспедициям подчеркивается и более ранними источниками. В истории династии Тан мы читаем такую характеристику хорезмийцев эпохи арабского завоевания:

«Среди всех западных варваров это единственный народ, который запрягает быков в повозки; купцы ездят на них в отдаленные страны».

По данным иби-Фадлана, в X веке значительная колония хорезмийцев была в Булгаре, Почти целиком из хорезмийцев состояла в том же X веке большая мусульманская колония в Итиле – столице Хазарии.

Но Хорезм возвышается среди стран Востока не только как экономический и политический центр, где скрещиваются интересы многих цивилизованных народов. Он занимает также выдающееся место как центр науки и культуры стран древнего Востока.

Мы мало знаем о науке домусульманского, античного и афригидского Хорезма. Но внимательный анализ памятников материальной культуры позволяет утверждать, что уже тогда точные и естественные науки достигли в Хорезме высокого уровня развития: точные каноны архитектурных пропорций, тщательные строительные расчёты, грандиозные ирригационные сооружения, невозможные без скрупулёзной нивелировки местности, описанные Бируни Хорезмкйский календарь и детальная астрономическая терминология, богатство и разнообразие минеральных красок в росписях Топрак-Кала, великолепное античное стекло оттуда же – всё это было бы невозможно без развитая геометрии, тригонометрии, астрономии, топографии, химии, минералогии. Далекие путешествия хорезмийских купцов, о которых единогласно свидетельствуют арабы и китайцы, были бы невозможны без развития и накопления географических знаний.

И когда позднеафригидский Хорезм входит в систему арабского халифата, его учёные сразу занимают выдающееся, пожалуй, самое выдающееся место среди создателей так называемой «арабской науки» – арабской по языку, ставшему своеобразной восточной латынью, – а на деле созданной учёными Ирана, Закавказья, Малой Азии, Средней Азии, впоследствии Испании.

Уже к концу VIII – началу IX века относится жизнь и деятельность признанного основателя «арабской» математики и математической географии – хорезмнйца ибн-Муса ал-Хорезми. Его имя до сих пор живет в известном математическом термине «алгорифм» (общее решение любой математической задачи). От одного из слов заглавия математического трактата ал-Хорезмй «ал-Джабр» произошло название алгебры.

Ал-Хорезми – не только математик, но и астроном, географ и историк – занимает крупный пост при дворе аббасидского халифа ал-Мамуна. Общепризнано, что в его трудах осуществился тот синтез индийской алгебры и греческой геометрии, который лежит у истоков современной математической науки. Но было ли это только индивидуальным творчеством ал-Хорезми? История античной и афригидской культуры Хорезма, давшая такие убедительные доказательства в найденных нами памятниках культуры, позволяет утверждать, что ал-Хорезми силен не только своим личным математическим гением, но и тем, что он опирался на многовековую традицию хорезмийской математики, выросшей на почве практических потребностей ирригации, путешествий, строительств и торговли, С этой-то зрелой хорезмийской математической наукой познакомил ал-Хорезми полуварваров-арабов, а затем, в латинских переводах, и европейский учёный мир.

История хорезмийской науки достигает в творчестве ал-Бируни своего кульминационного пункта. В его лице выступает перед нами великий энциклопедист средневекового Востока, астроном, географ, минералог, этнограф, историк и поэт. Его перу принадлежит целый ряд капитальных трактатов по разным отраслям науки, и во всех он проявляет себя не только как выдающийся эрудит и первоклассный исследователь, но и как мыслитель, прокладывающий новые пути в науке. Признание им равноправия геоцентрической и гелиоцентрической картин мира является крупным шагом вперед по сравнению с доминировавшей среди «арабских» учёных концепцией Птоломея. Его историко-геологические теории по истории ландшафта Северноиндийской низменности и по истории изменений течения Аму-Дарьи далеко опережают взгляды тогдашней науки, приближаясь к современным научным концепциям. До нас дошел ранний труд Бируни – «Ал-Асар ал-Бакият» – трактат о летоисчислениях народов мира, свидетельствующий о необычайной широте эрудиции хорезмийского ученого и являющийся настоящим кладезем сведений по истории культуры, философии, астрономии, религии различных народов. Трактат по математической и описательной географии «Канон Масуда» и краткое руководство по определению местоположения местностей, содержащее, кроме геодезических, также и историко-географические сведения, ещеё ждут своего издателя. Недавно опубликован труд Бируни до минералогии. Замечательная «История Индии» Бируни, изданная Захау, свидетельствующая о глубоком знании автором языка и обычаев страны, богатейшей санскритской научной литературы, географии и истории Индии, является блестящим образцом историко-этнографической монографии, не имеющей себе равных в средневековой литературе. «История Хорезма» Бирунп до нас не дошла, она утрачена или ещё не разыскана, но, судя по отрывкам из неё у Бейхаки и историческим материалам в монографии самого Бируни о летоисчислениях, это был труд первостепенного значения.

Видимо, особая роль принадлежит Бируни, как и ал-Хорезми, в разработке географии и этнографии Восточной Европы, в деле ознакомления стран мусульманского Востока со славянами и другими восточноевропейскими народами. Есть все основания полагать, что именно благодаря Бируни арабам стали впервые известны варяги – норманны и народы «страны мрака» – население европейской и азиатской Арктики.