Текст книги "Русская жизнь. Первая мировая война (август 2007)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Павел Пряников
Закат Европы

Почему по итогам войны Петроград лишился звания столицы

Первая мировая выступила арбитром в двухвековом споре двух столиц России за единоначалие: Петроград проиграл Москве с легкостью и, похоже, навсегда.

I.

Перед началом Первой мировой войны Петербург позиционировался как Европа, а Москва – как просвещенная Азия. Казалось, ничто не могло поколебать устоявшийся за два века порядок: в первом городе был сосредоточен царский двор, а также концентрировалась высшая аристократия, во втором – буржуазия и рабочие, пресловутая «слобода». Образ европейского Петербурга дополняла тамошняя творческая интеллигенция, а азиатской Москвы – мещане с чаепитиями в двориках.

Известие о начале войны и там, и там жители встретили с патриотическим благодушием. Но мотивация прекрасного настроения у петербуржцев и москвичей была разная: первым войнушка казалась продолжением аристократических традиций и романтическим воплощением исторических легенд, вторые надеялись на ней нажиться.

При этом война радостными москвичами и петербуржцами в основном воспринималась на расстоянии – армия на 90% состояла из крестьян, а немногие столичные жители, попав на фронт, нередко тут же возвращались домой. Лидером по легальному дезертирству была Москва. Так, в начале 1915 года московская промышленная буржуазия пролоббировала решение царского правительства о предоставлении заводским рабочим отсрочки от призыва, а также возвращении из армии призванных квалифицированных рабочих. Летом того же года с фронтов были сняты около 15 тыс. москвичей. Правда, взамен промышленники потребовали от рабочих активистов недопущения стачек, и до конца 1916 года негласное соглашение «о взаимопомощи» свято выполнялось обеими сторонами. Для петербуржских рабочих такое послабление сделано не было. Более того, покупка липовой «брони» в Питере в то время обходилась в 200 рублей, а в Москве – только в 100.

На правах потенциальной столицы Москва сразу стала задавать и идеологический тон. С осени 1914-го по осень 1915 года по Москве прокатились несколько волн немецких погромов. Самый мощный из них произошел в мае 1915 года. В письме протоиерея Восторгова к Вырубовой в Царское Село от 29 мая 1915 года сообщалось: «Движение народа проглядели и не приняли мер, и оно теперь пойдет вширь и вглубь, и его пулями и нагайками одними не остановить. Толпа говорит, что если правительство нашим врагам покровительствует и порядка жизни не обеспечивает, то мы-де сами с кем нужно расправимся».

Расправлялся народ с немцами масштабно. По данным московского градоначальника Адрианова, в погромах участвовали более ста тысяч человек, а сочувствующие составили до 3/4 жителей Москвы. Что самое удивительное, к призывам «Бей немцев, грабь награбленное», а также к физическому воплощению этих идей присоединились не только рабочие, но и московская интеллигенция. Газеты устами образованного класса доносили до народа: «Немцы ведут образ жизни обособленный от остального населения и относятся к русским вообще пренебрежительно. А с началом войны их поведение вообще стало из ряда вон – каждый день немцы проявляют свою «культуру» в изощрении всевозможных зверств и истязаний, вряд ли известных даже зулусам или папуасам».

К концу 1915 года с немцами и их влиянием в Москве было покончено, и москвичи принялись за евреев. «Бей до смерти жидов, они нам жить не дают, это наши враги!» – первыми закричали рабочие завода «Каучук». Повод к призывам им дал некий инженер-еврей, лишивший нескольких рабочих премии за прогулы. Масло в огонь подливали и черносотенцы, имевшие наибольшую численность по России именно в Москве. Правда, до настоящих погромов, как было с немцами, не дошло (убили четверых, покалечили с десяток): из Петербурга был дан приказ стрелять в погромщиков.

Петербург тоже не миновали погромные настроения. Правда, тут обошлось практически без убийств и грабежей: в отличие от Москвы, в столице немцы образовывали высший управленческий слой, да и концентрироваться на данной мысли было слишком опасно, памятуя о национальности царской семьи. Не вышло и с еврейскими погромами: это в Москве гонимые принадлежали максимум к среднему слою населения, а в Петербурге составляли треть всей крупной буржуазии. Кроме того, петербургские евреи, в отличие от московских, быстро ассимилировались, крестились толпами и меняли имена и фамилии на славянские. К концу 1915 года в Питере проживали около 35 тыс. евреев. Активист Варшавский жаловался тогда: «Только 500 человек внесли ежегодный взнос от 3 до 25 рублей в кассу общины. Касса синагоги пустеет не потому, что далеко не бедные столичные евреи не в состоянии платить по 25 рублей в год, а из-за общего упадка интереса к синагогальным делам».

II.

Во время войны на Москву пролился золотой дождь. Городские промышленники смогли получить выгодные военные заказы. Наиболее высокие прибыли получали владельцы металлообрабатывающих предприятий. Так, завод братьев Бромлей в 1914 году получил 489 тыс. рублей прибыли, а по итогам 1916 года 200 тыс. рублей. На заводе Гужона в 1914 году чистая прибыль составила 1 399 тыс. рублей, а в 1916 году – 2 980 тыс. рублей. Огромные прибыли получил Коломенский завод: в 1914 году он выпустил заказов на 18 498 тыс. рублей, в 1915 году на 25 600 тыс. рублей, а в 1916-м – на 54 923 тыс. рублей. Финансовым рекордсменом стал завод «Богатырь», увеличивший прибыль с 1914-го по 1916 год в 6 раз – с 2 674 тыс. рублей до 15 178 тыс. рублей. В целом чистая прибыль московской промышленной буржуазии за 1915 год составила 2 млрд рублей, тогда как весь годовой бюджет Российской империи составлял 2,8 млрд рублей.

Еще больше обогатились московские банки. Только банкиры Рябушинские в 1915 году получили 400 млн рублей чистой прибыли (в 1914 году – 150 млн).

Но главное – московское общество потребления нисколько не осуждало гонку за прибылями, оправдывая ее традиционно присущим городу «купеческим духом». А вот в Питере даже робкие попытки наладить бизнес встречали отпор, в первую очередь интеллигенции и аристократии. Показателен пример сына Льва Николаевича Толстого, тоже Льва, надумавшего открыть в Петрограде ресторан «Очаг». Обозреватель журнала «Ресторанное дело» в 1915 году писал о своем визите в этот ресторан: «По дороге туда мы ломали голову над вопросом: каким образом столь именитое лицо, носитель всемирно известного имени, очутился в рядах представителей трактирного промысла. Мы ожидали встретить в устройстве и постановке дела что-нибудь особенное, идейное. Ну, на почве трезвости, что ли… И что же? – ничего подобного не оказалось. Ни малейшей «идеи», кроме разве обыкновенной коммерческой: создать торговое предприятие и иметь от него доход. Наша аристократия, конечно, туда ходить не будет, она же не может без надушенного платка у носа слышать слово «трактир», а представителей этого промысла презрительно именует «трактирщиками». Толстой-трактирщик, что может быть печальнее для этого именитого рода?»

III.

А простому народу в «потребительском» смысле в обоих городах жилось одинаково несладко. И если москвичи еще могли полузаконным способом экспроприировать что-то у немцев или евреев или перепродать, то питерцы сами чаще всего оказывались в роли экспроприируемых. После введения в 1914 году сухого закона уровень преступности практически по всей территории России поначалу сократился на 50%. Однако уже в 1915 году греки и персы наладили поставку в Россию опия, а союзники по Антанте – кокаина. В Москве наркомания вследствие домостроевских привычек почти не прижилась, а интеллигентный Питер, наоборот, ухватился за «виртуальную реальность». К концу 1915 года по улицам столицы стало страшно ходить вечерами, и Петроград прочно занял место лидера по уровню преступности в России на душу населения. Особую лепту внесли в криминальный мир города матросы. По донесениям полиции, в 1916 году на них приходилось до 40% всех преступлений. Генерал-губернатор Кронштадта Вирен писал в Главный морской штаб в сентябре 1916 года: «Крепость – форменный пороховой погреб. Мы судим матросов, уличенных в преступлениях, ссылаем, расстреливаем их, но это не достигает цели. Восемьдесят тысяч под суд не отдашь!»

Кроме того, питерцы начали массово травиться алкогольными суррогатами. «До сведения столичного врачебного инспектора дошло, что за последнее время в аптеках г. Петрограда появились подложные рецепты о требовании спирта за подписью д-ра Михайлова. Ввиду того, что в Петрограде находится много врачей с означенными фамилиями, врачебный инспектор предложил полиции отобрать у всех врачей, носящих фамилию Михайлов, их подписи… Провизор Липатов торговал отравой под видом водки. Окружной суд приговорил его к 6 годам каторги. От употребления его отравы умерли 14 человек. Вскрытие и химический анализ обнаружили отравление смесью из денатурата, керосина и эфирного масла. Смесь эта продавалась под названием «Рижский бальзам». По словам свидетелей, торговля этими «бальзамами» велась в аптеке “широко, как на ярмарке”», – писала в 1915 году газета «Земское дело».

Особенно тяжело питерцы переживали подкрадывавшийся к столице голод. В отличие от московских рабочих, которые постоянно, пользуясь зависимостью фронта от поставок оружия и боеприпасов с завода, добивались прибавки зарплаты, столичные чиновники сидели на твердом окладе. Как свидетельствовало городское попечительство о бедных, до войны чиновники получали от 50 до 150 рублей жалованья; к 1916 году оно вместе с прибавками военного времени возросло всего до 60-250 рублей. «Семья из четырех человек не может нормально существовать на такие средства!» – выносило вердикт общество. К 1916 году большая часть чиновничества или голодала, или хронически недоедала. В еще худшем положении оказались лица интеллигентных и свободных профессий – артисты, музыканты, писатели, репортеры. Сводки полиции отмечают сильное повышение преступности именно среди интеллигенции. «Сплошь да рядом попадаются они на кражах, подлогах, вымогательствах; в театрах среди наемных клакеров, в кофейнях среди темных личностей, на бегах среди «подсказчиков» и в других сферах криминальной среды. Массы женщин-интеллигенток предлагают свой труд в конторы, магазины, мастерские, но многие из них так и не находят заработка, а потому тоже принимаются за преступления», – свидетельствовало питерское попечительство о бедных.

IV.

Простые питерцы, в отличие от интеллигенции, находили утешение в других занятиях. С конца 1915 года среди населения начинает распространяться эсхатологическое видение происходящего в России. Например, рассказывали, что многим государственным деятелям явился во сне некий святой старец и объявил, что русские победят лишь тогда, когда вся страна будет поститься месяц, уничтожит масонские выдумки, в первую очередь Думу и Союз городов, и повесит всех атеистов. Иначе Антихрист (император Вильгельм) завладеет Россией и будет царствовать 33 года, после чего случится светопреставление. Особенно активно разносили эти слухи последователи Иоанна Кронштадтского. Полицейское управление Петрограда летом 1916 года доносило, что послушать старцев в потаенных местах собирались до 500-600 человек, такие «творческие встречи» происходили в городе через каждые день-два.

Пока питерцы ждали конца света, москвичи усиленно совершенствовали собственные тела. С началом войны первопрестольную охватил спортивный бум. Например, «Список кружков и клубов и организаций – членов Всероссийского футбольного союза», вышедший в 1915 году, сообщает, что в России на тот момент насчитывалось 155 футбольных клубов в 33 городах, в их рядах состояли более 8 тыс. футболистов. На одну только Москву приходилось около 4 тыс. футболистов и более 50 клубов. И это без учета так называемых диких команд, не входивших в футбольный союз и не плативших взносов. Фактически каждая фабрика или банк имели свою команду. Доходило до абсурда: футбольная команда появилась даже в духовной семинарии. Одно из самых ярких событий осени 1915 года для города – первый в истории проигрыш сборной Москвы сборной Петербурга 27 сентября со счетом 1:2. Журнал «К спорту!» писал тогда: «На две недели вся Москва погрузилась в траур».

Для спортивных развлечений в ход шли любые площадки. Например, с 1914-го по 1917 год Сандуновские бани оккупировали ватерполисты. Радости всей Москвы не было предела, когда команда Шуваловской школы в 1916 году обыграла московских англичан со счетом 5:4 (питерцам за время Первой мировой выиграть у москвичей так ни разу и не удалось). Московские купцы внезапно увлеклись скачками, а барышни – фигурным катанием. На первых страницах московских газет под шапками передовиц о неудачах наших войск на фронте публиковались обширные интервью с силачами и борцами – гламурными кумирами тех лет.

Москва, в отличие от Питера, в то время любила простой жанр. И если здешние мещане собирались за 3-5 копеек смотреть на площадях постановки кукольного театра на злободневные темы, то интеллигенция увлеклась аналогом современной «Смехопанорамы» – театрами миниатюр. Эмиль Кио в книге «Фокусы и фокусники» упоминал о том, что только в течение 1915 года в Москве появились 14 таких театров. Популярность их была такова, что спекулянты заламывали за трехрублевый билет тройную цену. Но публика не скупилась: Кио в книге хвастается, что в «Одеоне» – театре, где он выступал, – от одного сеанса в день перешли к двум, а потом и к трем. Хитом этого заведения была постановка «Вова приспособился» – ежедневно обновляемые миниатюры со сценками из повседневной жизни.

В Петрограде спекулянты тоже сбывали билеты на культурно-массовые мероприятия, самыми популярными из которых были лекции заезжих французов – Шарля Рише на тему «Храбрость», Жоржа Лакур-Гайе «Битва на Марне и на Изере» и графа Фредерика де Шевийи «Французский солдат». На французов толпами валили дворяне и чиновники (те самые, недоедавшие), а интеллигенция ломилась на выставки футуристического и беспредметного искусства «Трамвай Б» и «0,10».

Неудивительно, что обе революции запалили тоже в Петрограде. Причиной тому была не только большая концентрация большевиков в столице (1200 членов РСДРП против 500 московских). При первых настоящих трудностях «европейская цивилизация», построенная в отдельно взятом Петербурге, быстро начала сливаться с окружающей город Евразией, тогда как Москва всегда чувствовала себя в ней уютно и органично. 200-летний эксперимент к концу Первой мировой показал, что национальная элита все это время своими руками готовила собственную гибель. Внук Льва Толстого, парижский врач, лет тридцать назад заметил в своих записках: «Вся подготовительная работа для большевиков была сделана вековыми усилиями интеллигенции; потому-то, вероятно, Ленин и изображается в монументах в позе срывателя спелой груши: вытянутая кверху рука, слегка откинутый назад корпус и сладострастный оскал лица, ожидающего струю сладкого сока». Наибольшее количество сока досталось Ленину впоследствии, в Москве, но это уже совсем другая тема.

Дмитрий Галковский
Хичкок

Все сценарии 30-х годов писались в одной конторе

В 1934 году Альфред Хичкок снял один из самых известных своих фильмов «Человек, который слишком много знал». Надо сказать, что у нашего зрителя не совсем верное представление о творчестве английского мастера киноужасов. Мы судим о Хичкоке в основном по его поздним, голливудским картинам. Но имя и капитал он сделал раньше, в период имперской шпиономании 30-х-40-х годов. В его фильмах доблестные британские разведчики плечом к плечу с рядовыми сознательными гражданами денно и нощно боролись с мириадами иностранных шпионов, диверсантов, вредителей. В одном фильме враг специально гасит маяки, чтобы мирные пассажирские суда разбивались о скалы; в другом заливает керосин в огнетушители военных заводов; в третьем стреляет в руководителей партии (партий) и правительства из фотоаппарата со вспышкой; в четвертом взрывает бомбами, спрятанными в клетках с канарейками, детские автобусы; в пятом травит колодцы или минирует родное адмиралтейство. Не буду перечислять дальше – все это удивительно точно повторяет разоблачения на сталинских процессах. Чего стоят одни названия хичкоковских поделок: «Саботаж», «Диверсант», «Иностранный корреспондент». Правда, существовало и некоторое отличие UK от SU. В UK во время изготовления мобилизационных агиток «ни один кролик не пострадал», а в SU процесс шел по-взрослому. Выживали немногие. Кто выживал, становился инвалидом или сходил с ума. Хотя… Кажется, были исключения.

В фильме «Человек, которым слишком много знал», посвященном актуальной сейчас теме международного терроризма (злобные Враги принуждают добропорядочного англичанина совершить покушение на горячо любимого руководителя), есть кульминационная сцена штурма шпионского гнезда. Шпионы отстреливаются, полицейские спасают родину, жертвуя жизнями. Как ни парадоксально, в данном случае мы имеем дело не с болезненным воображением не совсем нормального человека, а с реалистической вставкой в шпионскую фэнтези. Подобный штурм имел место, только причина его была несколько иная. Уничтожались не иностранные диверсанты, а собственные, выкормленные и выпестованные родной тайной полицией.

В своем фильме Хичкок использовал известную «осаду на Сидней-стрит», произошедшую в Лондоне в начале 1911 года.

Одним из главных оперативных направлений шпионско-диверсионной работы Великобритании в России была Прибалтика. Верхний класс населения этого региона состоял из немцев, фанатично преданных русской монархии. Значительную часть прибалтийского дворянства составляли фамилии, поколениями специализирующиеся на военной и административной службе. Надо сказать, что столь же традиционно прибалтийские немцы не любили Германию. И крестьянство родной Эстляндии, Курляндии и Лифляндии. Крестьяне платили немцам той же монетой. Англичанам оставалось только поднести запал к пороховой бочке этносоциального конфликта. Наладив транспортировку оружия, Великобритании удалось во время русско-японской войны довести цветущий край до этнической катастрофы. Вырезаемое прибалтами немецкое население при помощи русской армии с огромным трудом подавило межэтнические столкновения. Однако прибалты не успокоились. Ведь их ненависть к немцам, а после 1905-1907 годов и к поддержавшим немцев русским, имела серьезные экономические причины. Далеко не случайно, что в 1917-1918 годах именно латыши стали костяком Красной Гвардии. Этот факт хорошо известен. Только историки русской революции считают, что латыши поддерживали большевиков с подачи немцев, забывая, что для этой нации само слово «немец» было ругательством.

После разгрома прибалтийского восстания множество его участников укрылись на территории Великобритании, а латышская социал-демократия с момента ее возникновения в 1904 году находилась под преобладающим влиянием ленинской фракции. Вот эти-то боевики, до поры до времени прикармливаемые лондонским правительством, и учинили бойню на Сидней-стрит. Никаких политических мотивов у них не было. Ведь большей частью это были лесные братья, грабившие и убивавшие мирное немецкое население. В сельской местности Англии особо развернуться им было негде, а вот в богатом Лондоне глаза у бандитов и погромщиков разгорелись. В декабре 1910 года английская полиция случайно наткнулась на группу латышей, пробивавших стену ювелирного магазина. Все бы ничего, но лондонские бобби нарвались не на заурядных воришек, а на хладнокровных садистов, лично расстрелявших, повесивших, изнасиловавших, закопавших в землю, изжаривших заживо десятки и сотни людей, в том числе женщин, детей, стариков. Латыши машинально, даже толком не сообразив, что делают, положили пятерых безоружных полицейских. Для Англии это был беспрецедентный случай, на ноги поднялась вся лондонская полиция. Одну часть банды вскоре арестовали, другая укрылась в здании на Сидней-стрит. Не понимая, с кем имеют дело, полицейские было сунулись в дом, латыши тут же убили сержанта, завязалась ожесточенная перестрелка. В городе началась паника, английские власти столкнулись с одной сотой, нет с одной тысячной проблемы, которую они старательно создавали для русского соседа. С огромным трудом, задействовав воинские части и артиллерию (!), англичанам удалось уничтожить очаг террористов. Ситуация была настолько серьезна, что операцией на месте командовал тогдашний министр внутренних дел Уинстон Черчилль.

Наивный читатель, наверное, решит, что это конец нашей печальной повести – английский суд вынес арестованным единственно возможный приговор, террористов казнили, и пожилой резонер Галковский подводит морализаторский итог, что-то вроде «за что боролись, на то и напоролись». А вот и нет. Наше повествование далеко не закончено. Более того, оно только начинается.

В обстановке невероятной шумихи вокруг процесса – «Повесить!», «Позор душегубам!», «Семьи полицейских лишились кормильцев!», «Смерть грабителям и убийцам!» – раздался Голос Правды: «Они БЕДНЫЕ. Их ДОВЕЛИ. Царские сатрапы их ПЫТАЛИ». И даже больше: «Они МИЛЫЕ».

Так стали говорить ВЛИЯТЕЛЬНЫЕ КРУГИ. Одним из застрельщиков кампании защиты явилась двоюродная сестра Черчилля Клер Шеридан. Начав с абстрактного сочувствия, она стала ходить на все заседания суда и в конце концов влюбилась в главного фигуранта процесса – латышского батрака Яна Петерса, убийцу полицейских в декабре 1910 года и родственника одного из террористов, уничтоженных на Сидней-стрит.

В результате подсудимых… отпустили на волю. НЕВИНОВНЫ. «За недоказанностью улик».

25-летняя Клер торжествовала и скакала вокруг раздосадованного кузена на одной ножке. Так, по крайней мере, подавалось дело для великосветской публики.

Ну а на самом деле… Кто такая Клер Шеридан? Можно долго рассказывать про художества милой Клер – скульптора, журналистки, путешественницы, авантюристки, но журнал не резиновый, поэтому скажу просто: это шпионка и блядь. Не нужно демонизировать работников невидимого фронта – и первое, и второе дело нехитрые. С Петерсом она работала вполне профессионально, но лишь разминала пальчики. Позднее английская скульпторша кого только не «лепила»: и Троцкого, и Ленина, и Муссолини, и французских генералов, и индейцев, и индийцев. Недавно Лондон рассекретил ряд документов, связанных с ее деятельностью, после чего англичане имели наглость заявить, что да, кузина Черчилля действительно работала на разведку. Но только на какую – на советскую! Чего уж тогда мелочиться. Объявили бы советской шпионкой, например, жену Черчилля. Как-никак ее наградили орденом Трудового Красного Знамени. И куда смотрел король – ведь подданным Его величества запрещено принимать иностранные награды. А может… жутко даже вымолвить. Чтобы заполнить страшную паузу, связанную с августейшей особой, позволю себе процитировать отрывки из мемуаров высокопоставленной кокотки.

«Я получила официальное приглашение вылепить бюст Льва Троцкого. Когда мы с ним познакомились и он стал позировать, нас сразу потянуло друг к другу. Троцкий, как я поняла, не церемонится с женщинами. Когда мы остались с ним наедине, он сразу же приступил к делу, то есть ко мне. У него были порывистые, но сильные объятия, нежности в них было мало… Он всегда хотел только своего и мало обращал внимания на желания женщины. Поцелуи его были страстными, но он ими не увлекался, главное для него было удовлетворить свою страсть… Встречались мы с ним и в его знаменитом бронепоезде, на котором он разъезжал по фронтам Гражданской войны, прозванном фабрикой смерти на колесах. Он был настолько порывист и быстр в движениях, желаниях, что я за ним не успевала – и в прямом, и в переносном смысле».

Или о Ленине (только что расставшемся с другой шпионкой – своей постоянной сожительницей англичанкой Стеффен, в замужестве – Арманд).

Мои попытки завязать разговор не встретили одобрения. Я попыталась эффектно показать ему свою фигуру, принимая изящные позы у станка, где я лепила бюст. Чтобы обратить на себя его внимание, спросила, какие новости из Англии. В ответ Ленин улыбнулся неопределенной улыбкой, ни злой, ни доброй, и молча протянул мне несколько номеров английской газеты «Дейли геральд»… И все же он немного оживился, когда посмотрел на свой скульптурный портрет. Счел нужным заговорить: «Как относится муж к вашей поездке (Ленин, видимо, знал о моих отношениях с Троцким) в Россию?…» – «Мой муж убит на войне», – ответила я. «На какой войне?» – «Во Франции»… Мы говорили с Лениным и об искусстве. Он сказал, что ничего в нем не смыслит, хотя порок буржуазного искусства, по его мнению, в том, что оно всегда приукрашено. Затем он взглянул на фотографию скульптуры моего сына «Головка Дика», и выражение нежности промелькнуло на его лице. Выражение лица его смягчилось и взгляд потеплел, и это дало мне возможность подумать, что у него есть ребенок от недавно скончавшейся его любимой женщины Инессы Арманд. Можно было на этом и закончить наш разговор, но я набралась духа и спросила: «Это тоже приукрашено?» Я пыталась предугадать его ответ, чтобы поспорить с ним, но он только покачал головой и по-доброму улыбнулся».

А вот о Святом Человеке.

«Мне никогда не доводилось лепить более прекрасную голову, чем голова Дзержинского… А руки его – это руки великого пианиста или гениального мыслителя. Во всяком случае, увидев его, я больше никогда не поверю ни одному слову из того, что у нас пишут о Дзержинском».

Что, дорогие читатели, отдохнули? Пойдем дальше.

Вернемся к Петерсу. О-о, наш батрак-террорист, подобно Шарикову, после процесса стал превращаться в высокоразвитую личность. Первым делом Клер свела его со своей подружкой Мейзи Фримен, молоденькой дочкой лондонского миллионера. Слово за слово, хи-хи, ха-ха, спроворили свадебку. Внезапно «батрак» проявил незаурядные познания в тонкостях банковского бизнеса, заговорил с окружающими на хорошем английском, стал членом местного истеблишмента (это если вы еще не поняли, о ЧЕМ речь).

И тут грянула в России Февральская революция. Короткий приказ из центра, и на британском корабле Ян Петерс, или, если угодно, «Ян» «Петерс», плывет в Мурманск. Жена с четырехлетней дочерью остаются в Лондоне. Петерс налаживает связь латышских стрелков с Лениным, а после Октября становится настоящим главой ЧК. Вот так. Январь 1917-го – мистер Петерс в халате сидит в кресле-качалке, попивает чаек, читает сводки с лондонской биржи. Декабрь 1917-го – мистер Петерс в кожанке с браунингом попивает чаек, готовит расстрельные списки российских буржуев. Сразу после учреждения ЧК Петерс становится заместителем ее председателя и главным казначеем, а в критический период лета 1918 года и официально возглавляет ЧК (об этом факте создатели мифа Дзержинского не любят упоминать). Все основные операции ЧК в начальный период функционирования проводит именно Петерс. На его счету:

1. Провокация т. н. левоэсеровского мятежа и установление однопартийной диктатуры большевиков.

2. Инсценировка покушения на жизнь Ленина и начало тотального террора.

3. Инсценировка «дела Локкарта» для маскировки проанглийского характера ленинского режима.

О последнем пункте стоит сказать особо. В условиях окончания Первой мировой войны англичанам было важно изобразить Ленина германской марионеткой, поэтому они арестовали советского посла в Лондоне Литвинова и обменяли на своего посла в РСФСР, как бы разорвав дипломатические отношения. На самом деле это был обмен шила на мыло, ведь коммунистический агитатор Литвинов и посол его величества Локкарт были приятелями и громко хохотали, празднуя отбытие последнего в фантастическую «РСФСР». В ресторане сидел «красный дипломат» Ротштейн, по совместительству работающий в Форин-офис, все ели пирожные и смеялись. Локкарт, впоследствии один из высших руководителей британской разведки, всегда тепло отзывался о профессиональных качествах Петерса и считал его своим учителем. Об этом он рассказывал некоему Киму Филби, своему протеже, который называл его дядей Бобом. Перед высылкой в Англию заговорщик Локкарт и его следователь Петерс попили чайку с тортиком. На дорожку. Петерс передал через Локкарта личное письмо в Лондон. Для жены.

Думаю, умному достаточно. «Люди делали одно общее и важное дело». Впоследствии Петерс занимал массу должностей, очень часто на критически важных участках (например, руководил обороной Петрограда в 1919 году). В период нэпа он возглавлял восточный отдел ГПУ, затем работал во внутренней партийной полиции (еще одна область, которой не любят заниматься историки). Последней должностью Петерса, кажется, была должность командира охраны Кремля.

По официальной версии, его арестовали в 1937-м и вскоре расстреляли. Вообще-то судьба для высшего советского чиновника стандартная. В 1937-1938 годах убрали всех, это верно, но только историки до сих пор рационального объяснения террору так и не дали. Так что убили Петерса, нет ли – большой вопрос. С одной стороны, почему бы нет: в 1937 году убрали всех латышей по спискам. Однако латыш Петерс не простой. Жалко его. Хичкок актеров своей труппы не убивал. Так что надо внимательно посмотреть. Приглядеться.

Во-первых, реабилитировали таинственного Петерса странно. Ну, взяли бы, чиркнули в 1956 году обычную бумажку: «Незаконно репрессирован, посмертно реабилитирован». Нет, вместо этого член высокопоставленной комиссии пришел в тюрьму к генералу Эйтингтону, арестованному по делу Берии. Эйтингтона арестованный в 1937 году Петерс обвинил в шпионаже в пользу Великобритании. Пришедшему следователю Эйтингтон заявил, что он не шпион Великобритании, и поэтому Петерс такого не мог сказать, следовательно, он невиновен. Что самое интересное, Берию убили как раз за шпионаж в пользу англичан. Все это весьма ПРАЗДНИЧНО.

В последнее время в печати появились ссылки на некие дневниковые записи Петерса, написанные им во время Гражданской войны на английском языке.

Первая жена и дочь Петерса приехали в СССР в 1928 году, после вторичного (и тоже опереточного) разрыва дипотношений. По их восстановлении дочь Петерса Мей стала работать в английском посольстве. Нина Берберова пишет, что ее осудили в конце 30-х. Это возможно. Но маловероятно, что посольство Великобритании оставило без внимания арест гражданки Соединенного Королевства, вдобавок своей сотрудницы. По другим сведениям, еще в августе 1941 года Мей работала в посольстве и при встрече с второй женой Петерса сказала, что располагает информацией о том, что «Яков Христофорович жив и продолжает работать». Берберова говорит, что отношения Петерса с первой женой и дочерью в СССР были очень натянутыми, они редко виделись. Но недавно опубликованы документы ФСБ, свидетельствующие о том, что вплоть до ареста Петерса дочь жила с отцом в одной квартире.