Текст книги "Сказки народов Сибири"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Ару-Мёндюр

Жил на Алтае храбрый богатырь Ару-Мёндюр. Сердце его страха не знало, тело его усталости не испытывало.

Полюбил богатырь красивую девушку Чечек.

– Давай жить в одном аиле, – сказал ей. – Давай разведём свой костёр…

Девушка ответила светлой улыбкой: согласна. Но что скажет отец? Отдаст ли он её в жены Ару-Мёндюру?

Поехал парень к отцу Чечек. Аракой старика угощает, хорошие речи заводит. Старик араку не пьёт, единственную дочь из своего аила отпускать не желает.

Но Ару-Мёндюр не уходит, согласия на свадьбу с Чечек добивается.

Три дня он в аиле сидел, старика уговаривал. На четвёртый день старик сказал:

– Ладно. Если привезёшь мне два клыка чудовища Кара-Кула, Чечек будет твоя. Мне надо подпереть теми клыками свой старый аил. Семьдесят богатырей к Чечек сватались – ни один моего желания не исполнил. Может, ты привезёшь клыки…

Богатырь Ару-Мёндюр слова «нет» не знал, цели своей всегда достигал.

– Хорошо! – сказал он. – Клыки привезу.

Надел стальной панцирь, взял боевой лук, сделанный из рогов горного козла туу-теке, наполнил берестяной колчан стрелами и поехал.

По широкой долине, над которой сорока не могла пролететь, богатырь промчался. Через высокий хребет, через который орёл не мог перелететь, он переехал. Деревья ему ветками махали, птицы весёлые песни пели: все успеха желали.

Белка бросила богатырю кедровую шишку.

– Пощёлкай, – сказала она. – Орехи прибавляют сил.

Медведь показал ему лучшую звериную тропу:

– Тут хорошо проедешь, Кара-Кулу сонного застанешь.

Всё дальше и дальше ехал богатырь, по сторонам зорко посматривал.

Вдруг остановился конь, чуть слышно прошептал:

– Вперёд смотри!

Глянул Ару-Мёндюр: впереди Кара-Кула спит. Голова у чудовища как большая сопка, туловище – всю долину заполнило, из кольца в кольцо свилось, ресницы – на таёжный лес походят.

Храпит Кара-Кула страшнее грома небесного, ужаснее каменного обвала. От его храпа земля вздрагивает, из берегов рек вода выплескивается. Конь богатырю шепнул:

– Стрела бессильна поразить чудовище. Бери камень, бей между глаз.

Спешился Ару-Мёндюр, от горного хребта отломил большую скалу и поднял над головой.

– Эй, эй! – громко крикнул.

Кара-Кула, просыпаясь, сладко зевнул.

Богатырь Ару-Мёндюр увидел: из одной челюсти чудовища торчат кости семидесяти богатырей, из другой челюсти – кости семидесяти богатырских коней.

– Кто осмелился разбудить меня? – проворчал Кара-Кула, один глаз приоткрыл.

Глаз у него огромный, на бездонное озеро похожий, чёрный, как дёготь.

– Эй, эй! – крикнул богатырь громче прежнего.

Кара-Кула открыл второй глаз.

Не успел он разглядеть противника – скала обрушилась и глубоко вонзилась в переносье.

У чудовища глаза лопнули, чёрными реками вытекли. Сердце на куски развалилось. Кара-Куле пришёл конец.

Богатырь выломил у него два клыка, навьючил на коня и поехал в свою родную долину.

Птицы над ним летели, весело посвистывая, звери следом шли – победителя славили. Трава ему под ноги стлалась, высокие деревья низко кланялись. Все радовались.

Старик, увидев победителя, замахал руками:

– Бери Чечек в жёны. Бери.

Ару-Мёндюр лиственничной коры надрал и сделал новый аил. Вместе с Чечек развели костёр. Много мяса нажарили, много араки приготовили. Всех соседей позвали. Первую чашку Чечек поставила на землю перед своим отцом.

Старик выпил араку и стал у зятя просить прощения за то, что посылал его на верную смерть.

Сказители ударили по струнам топшуров и запели победителю хвалебные песни. Богатырь Ару-Мёндюр сказал:

– Не я победил чудовище – победила смелость. А смелости меня научил народ.

Молодые парни игры затеяли. Взрослые мужчины состязались в меткости стрельбы из лука.

Женщины шесть лет свадебные песни пели. Девять лет продолжалось веселье.

Ару-Мёндюр и Чечек жили счастливо, детей своих воспитали смелыми и храбрыми, честными и трудолюбивыми.

Литературная обработка А. Коптелова.

Ячменное зерно

Хорошие дни не забываются, добрые дела – вечно в памяти. В давние времена порхала по нашим лесам весёлая синица, насвистывала свои песенки.

Однажды в зимнюю пору навалилась беда: из чёрной тучи хлынул дождь. И не утихал девять дней. А на десятый день за-пощёлкивал мороз, и вся земля покрылась толстой коркой льда. Животные копытами пробить его не могли, зубами не могли прогрызть. Ни одной травинки нельзя было достать. Весь скот погиб голодной смертью.

Люди позабыли вкус мяса. В котлах кипятили пустую воду. Старики умирали от голода. Крепкие молодцы обессилели. Девушки разучились улыбаться. Беда придавила всех, как тёмная ночь. Вместо песен – всюду глухие стоны. Даже птицы приумолкли. Только синица насвистывала свои простые песенки. А когда увидела умирающих людей – задумалась:

«Как им помочь? Как спасти народ от голодной смерти?»

Много раз ей случалось летать далеко в степь. Там она видела русских людей. Те люди жили в домах. Землю пахали, хлеб сеяли. Женщины пекли калачи в жарких печах. Перелётных синиц хлебными крошками подкармливали. Вкуснее тех крошек ничего на свете нет!

Синица всё припомнила и, бойко подпрыгнув на ветке, людям гор сказала:

– Я вам помогу.

Она взвилась в воздух и полетела в сторону степей.

Умирающие люди проводили её глазами и вздохнули:

– Разве такая маленькая птичка может спасти народ? Не под силу ей…

А всё-таки посматривали туда, куда она улетела, и ждали.

Солнце поднялось высоко, весеннее тепло растопило ледяную корку. Загремели ручьи, зазеленела молодая трава. Голодные люди, едва передвигаясь, выкапывали из земли и ели корни травы кандык. А сами всё посматривали вверх:

– Не видно синицы…

– Наверно, злой коршун настиг, острыми когтями разорвал, кривым клювом расклевал…

А бойкая синица всё летела и летела высоко над землёй. В степях шумел ковыль, берёзки начинали одеваться зеленью.

Русские мужики пахали землю. На межах – мешки с семенным зерном: пшеница, рожь, ячмень.

Синица покружилась над мешками, а взять зёрнышко без спроса не посмела. Ударилась она об землю и стала молодой девушкой. Щёки лесными пионами горят, глаза на чёрную смородину походят. Брови – словно крылья птицы в полёте.

Подошла девушка к пахарю, поклонилась в пояс и рассказала, что в горах голодают люди.

– Дай мне пшеницы, – попросила она.

– В горах лето короткое, пшеницу осенний мороз убьёт, – сказал пахарь. – Я дам тебе ячменного зерна.

Он насыпал ячменя в мешок и отдал девушке. А чтобы она не запоздала, подвёл ей заседланного коня.

Девушка поблагодарила пахаря и помчалась в горы. А там, за высокой синей скалой, её поджидал белый волк с хвостом в шестьдесят аршин. Пасть раскрыл, зубы навострил. Ноги у него напряжены, как тетива лука. Вот-вот на коня прыгнет, девушке перервёт горло. Она уронила мешок, и ячменное зерно рассыпалось по камням. Конь повернулся и быстрей стрелы полетел домой.

Девушка опять обернулась синицей, спрыгнула на землю и стала набивать клюв драгоценным зерном.

Белый волк бросился на неё, хотел смять, зубами разорвать, но бойкая птичка ускользнула от него. В зубах у волка осталось одно пёрышко.

Волк ударился о землю и стал зайсаном [13]13
  3айсан – родовой старшина, князёк.


[Закрыть]. Остатки рассыпанных ячменных зёрен собрал в приподнятую полу широкой шубы и стал горстями кидать в ненасытный рот.

Синица вернулась к нашим людям и отдала им ячменное зерно.

Снова обернувшись девушкой, она рассказала, как русские землю пашут, хлеб сеют, как в жарких печах пекут калачи.

В долине взрыхлили землю, посеяли зёрнышки. Осенью собрали урожай. Из ячменных зёрен женщины приготовили муку – талкан. Стали чай пить с талканом. Хорошо!

Про голод скоро все забыли. На лицах парней появились улыбки, девушки запели песни.

В ту осень в горах играли свадьбы. К девушке, которая принесла ячменное зерно, сватались многие женихи. Все нахваливали её. Ей надоело слушать льстивые слова, и она опять стала синицей.

Всю зиму по стойбищам летала и распевала свои простые песенки. Подлетит к юрте, сядет на ветку дерева и начнёт посвистывать. И всем казалось, что пташка рассказывает про русских. Как они в домах живут, какие вкусные калачи пекут…

И наши люди решили перекочевать поближе к русским. Там они научатся дома строить, для скота сено косить, из муки для себя хлеб стряпать.

Так и сделали.

Жизнь хорошая пошла!..

По народным мотивам написана А. Коптеловым.

Бурятские сказки

Курица и кошка

– Ты мне нравишься, курица, – сказала однажды кошка. – Ты серая и я серая, надо нам с тобой подружиться.

Курица ей не поверила и сказала:

– Я помню, как твоя мать в прошлом году украла моего цыплёнка. Разве можно на тебя надеяться? Ты знаешь, что я никогда никого не обижаю. А вы, кошки, известные задиры. Если можешь, то докажи свою преданность, кошка!

Кошка не нашла, что ответить, и сильно огорчилась.

Но через несколько дней кошка пришла охотиться за мышами на старое гумно, где стоял стог сена.

Здесь же была и курица.

Вдруг курица испуганно закудахтала и бросилась под стог.

«Что такое? – подумала кошка. – Наверно, ей надо помочь»…

Побежала кошка следом и увидела, что с неба на неё падает ястреб. С высоты он не заметил разницы, ведь кошка и курица были обе серые.

Кошка быстро повернулась на спину, вцепилась в ястреба своими острыми когтями. Тут ему и смерть пришла, злодею.

Тогда курица вышла из убежища и сказала:

– Теперь я тебе верю, кошка. Только настоящий товарищ может так поступить.

А кто-то всё ещё думает, что кошка и курица никогда не смогут подружиться!

Перевод А. Преловского.

Две мыши

Две мыши оказались запертыми в одной маленькой кладовке, где, кроме котла с молоком, ничего не было съестного. А им очень хотелось есть.

Думали они, думали, наконец придумали, как быть.

– Встань-ка ты к стенке котла, – сказала одна мышь другой. – Я встану тебе на плечи, дотянусь до края котла. Ты подержишь меня за хвост, пока я напьюсь. А потом я тебе помогу. Идёт?

– Идёт! – согласилась вторая мышь.

Так и сделали.

Долго пила первая мышь. Так долго, что второй показалось, будто хочет она всё как есть молоко выпить.

От жадности вторая мышь так разволновалась, что выпустила хвост своей подруги.

Первая мышь упала в молоко и утонула.

– Поделом тебе! – обрадовалась вторая мышь. – Не будешь моё молоко пить!

Но радовалась она зря и недолго. Как ни старалась, залезть на высокую стенку котла она так и не смогла.

Бегала она, бегала вокруг да около молока. Так и померла от голода глупая жадная мышь.

Перевод А. Преловского.

Ласточка и комар

Села ласточка отдохнуть на ветку. Видит, сидит недалеко какое-то чучело: ростом больше вороны, на шести высоких тонких ногах, крылья прозрачные, нос длинный, как вязальная спица. В те времена таким был комар.

Спрашивает он ласточку:

– Откуда летишь?

– Из южных стран, тороплюсь на север.

– Зачем ты каждый год кочуешь с юга на север?

– Прилетаю птенцов выводить: на юге сильная жара, не могу яички откладывать.

– Нет, я не такой дурак, мне и здесь хорошо! Не буду я тратить силы на глупые перелёты!

– А чем ты, комар, занят?

– Узнаю, чья кровь слаще…

– Узнал?

– Ничего на свете нет слаще человеческой крови! Переселюсь поближе к юртам.

– Ты, комар, однако, врёшь! Покажи-ка нос, я узнаю правду!

Комар вытянул свой длинный нос. Ласточка его откусила и улетела. От горя комар сжался, стал малюткой, от стыда спрятался в болотистые места, а ласточка поселилась возле человека.

Перевод Г. Кунгурова.

Снег и заяц

Снег говорит зайцу:

– Что-то у меня голова заболела.

– Наверное, ты таешь, оттого у тебя и голова заболела, – ответил заяц. Сел на пенёк и горько заплакал:

– Жалко, жалко мне тебя, снег. От лисицы, от волка, от охотника я в тебя зарывался, прятался. Как теперь жить буду? Любая ворона, любая сова меня увидит, заклюёт. Пойду я к хозяину леса, попрошу его, пусть он тебя, снег, сохранит для меня.

А солнце уже высоко ходит, жарко припекает, снег тает, ручьями бежит с гор.

Затосковал заяц, ещё громче заплакал. Услышал зайца хозяин леса. Просьбу его выслушал и сказал:

– С солнцем спорить не берусь, снег сохранить не могу. Шубу твою белую сменю на серенькую, будешь ты летом легко прятаться среди сухих листьев, кустарника и травы, никто тебя не заметит.

Обрадовался заяц.

С тех пор он всегда меняет зимнюю белую шубу на летнюю – серую.

Перевод А. Преловского.

Как перевелись в Сибири львы

В давние времена львы жили в Сибири. Были они косматые, обросшие длинной шерстью и не боялись морозов.

Однажды встретил лев волка.

– Куда бежишь как сумасшедший?

– От смерти спасаюсь! – вымолвил волк.

– Кто же тебя напугал?

– Громкочихающий. Он раз чихнул – убил моего брата, во второй – сестру, в третий раз – ногу мне перебил. Видишь, хромаю.

Лев зарычал – горы задрожали, небо заплакало.

– Где этот громкочихающий? Я его в куски разорву! Голову брошу за дальнюю гору, ноги – на все четыре стороны!

– Что ты! Он и тебя не пощадит, убегай!

Схватил лев волка за горло:

– Покажи мне громкочихающего, иначе задушу!

Пошли они. Встречают мальчика-пастушонка.

– Этот? – злобно спрашивает лев.

– Нет, этот ещё не дорос.

Пришли они в степь. Пасёт стадо дряхлый старик.

– Этот? – оскалил зубы лев.

– Нет, этот перерос.

Идут дальше. Навстречу им скачет на быстром коне охотник. Лев и спросить волка не успел – охотник вскинул ружьё и выстрелил. Загорелась на льве его длинная шерсть. Бросился он бежать, за ним – волк. Остановились в тёмном овраге. Волк его спрашивает:

– Сильно чихает?

– Замолчи! Видишь, теперь – я голый, только грива осталась да кисточка на кончике хвоста. Дрожь меня бьёт.

– Куда же нам бежать от громкочихающего?

– Беги в лес!

Волк скрылся в дальнем перелеске, а лев убежал в жаркую страну, в безлюдную пустыню.

Так и перевелись в Сибири львы.

Перевод Г. Кунгурова.

Хартагай

В самые древние времена охотник Хартагай увидел на поляне стаю диких кур. Недолго думая, Хартагай поставил петли и сети, и куры попались в них. Хартагай принёс их домой и посадил в сарай. Догадались куры, что Хартагай собирается приготовить из них обед, и взмолились:

– Добрый Хартагай, не убивай нас! За это мы обещаем тебе нести яйца. Ты всегда будешь сыт, богат и доволен нами.

Не стал Хартагай кур убивать.

Но однажды услыхал Хартагай, что куры сговариваются улететь, когда он снова уйдёт на охоту.

Хартагай взял нож и подрезал курам крылья, а пёрышки сложил в свою походную сумку. И ушёл в тайгу.

Загрустили куры. Машут подрезанными крыльями, а подняться в небо не могут. Тогда петух вспрыгнул на плетень и говорит:

– Не горюйте, куры, ещё не всё потеряно. Утром я попрошу у Хартагая наши крылья. Если он утром не отдаст – в полдень попрошу. В полдень не отдаст – вечером ещё раз попрошу. А если и вечером не отдаст – буду просить в полночь.

Петух задрал голову к небу и громко закукарекал. Но Хартагай его не услышал: он был далеко в тайге.

День, другой кукарекает петух, а Хартагай всё не возвращается. Наверно, с ним беда приключилась. То ли зверь напал, то ли ещё что. Так и не вернулся охотник.

А куры всё ещё надеются улететь домой, в родные дикие-предикие леса. Вот почему петух всё ещё кукарекает – зовёт Хартагая, просит у него свои крылья. Утром зовёт, днём, вечером и в полночь.

Перевод А. Преловского.

Конец Хартагай-хана и его сына Харжа-Мина

Было это в стародавние времена. Жил на свете батрак – сирота Уншэхэн, такой бедный, что и рассказать трудно, ничего-то у него не было: ни одежды, чтобы прикрыть голую спину, ни куска хлеба, чтобы положить в голодный рот. Только одно богатство имел Уншэхэн – работящие руки. Целый год он батрачил у жестокого богача Хартагай-хана, делал самую трудную работу, а когда попросил плату, хан вытолкал его из своей юрты.

– Иди, подыхай с голоду, – сказал жестокий хан.

Уншэхэн ушёл в степь, стал думать, как ему быть, стал горевать о своей несчастной судьбе. Думал, думал – и ничего не придумал. Встал и поплёлся к проклятому хану: доброго хозяина не найдёшь, а есть и жить надо.

Ещё год пробатрачил Уншэхэн у Хартагай-хана. Заплатил хан за весь год одну-единственную копейку. Повертел Уншэхэн монету в руках, усмехнулся: «То ли радоваться, что слишком много, то ли обижаться, что слишком мало… Что бы сделать с этаким богатством?» Пришёл он на берег Байкала, размахнулся, бросил копейку в морские волны и загадал:

– Если выплывет копейка из пучины – значит, будет мне счастье в жизни. Ну, а если потонет – и дальше мыкать горе…

Утонула копейка в волнах Байкала.

Нечего делать, пришёл Уншэхэн домой, лёг на старую коровью шкуру, которая служила ему постелью, и снова загоревал: «Лучше уж смерть, чем такая собачья жизнь». И решил умереть.

Долго лежал, дожидался смерти, но смерть не приходила. Вздохнул Уншэхэн, поднялся и зашагал, сгорбившись, к своему старому хозяину.

Минул год. Хан дал батраку две копейки. Уншэхэн пригорюнился и пошёл на берег Байкала, посидел на сыпучем песке, смахнул ладонью набежавшую слезу. Встал и бросил в морские волны обе копейки.

– Если быть мне счастливым, пусть выплывут мои копейки с морского дна…

Но и эти копейки утонули.

Батрак повесил голову: не видать ему светлых дней… Пришло, видно, время смерти…

Много дней лежал он в своей жалкой юрте. Исхудал – живот ввалился и прилип к позвоночнику, рёбра вот-вот прорвут кожу. А смерть не приходила. И решил он опять испытать судьбу.

Ещё год проработал у Хартагай-хана. Хозяин пожаловал за это три копейки. Батрак отнёс их на берег и бросил в Байкал.

– О, море, море, – сказал он. – Если не на что мне надеяться в жизни, пусть монеты потонут. А если суждено счастье, пусть выплывут.

Море не отвечало. Только волны с шумом накатывались на берег, дробясь о прибрежные скалы. Уншэхэн присел на камень, потом опустился на песок, горячий от ласкового солнышка, и задремал.

Открыл батрак глаза и обмер: седые волны перекатывались на Байкале, поднимаясь до могучих скал. А на пенистом гребне самой высокой волны сверкали в жемчужных брызгах три яркие большие звёзды. «Что за чудо?» – подумал Уншэхэн. Он присмотрелся и увидел, что это не звёзды сияют в морской пене, а его монеты горят, переливаются драгоценными камнями на гребне седой волны.

Не успел батрак опомниться от удивления, как Байкал забурлил, закипел до самого дна, к синему небу поднялся водяной столб, ударился о летучее облако и рассыпался мелкими брызгами. Из пены и брызг вышел хозяин Байкала, зашагал по притихшей воде.

– Ты, кажется, хороший человек, – заговорил хозяин Байкала. – Три года отдаёшь мне свои труды. Пожалуй, я возьму тебя в зятья. Дочка у меня на выданье…

И опять закипело море, заметались волны. Водяной вихрь подхватил Уншэхэна. От страха он закрыл глаза, а когда пришёл в себя, то оказался в прекрасном дворце, на мягкой постели, под шёлковым синим одеялом. Приподнявшись на локте, увидел дочь Байкала, свою наречённую красавицу жену. Она сидела у окна и шила золотой иголкой шубку из шкуры молодой серебристой нерпы.

Солнце сменялось ночной тьмой, дни сменялись ночами… По всей земле прокатился слух, что сирота-батрак нашёл себе красавицу жену. Услыхал об этом и Харжа-Мин, сын злобного Хартагай-хана.

Сказал Харжа-Мин, посмеиваясь:

– Посмотрю, что за диво. Если и впрямь хороша – отберу…

Харжа-Мин добрался до дворца хозяина Байкала, отворил тяжёлую дверь и замер на пороге, поражённый красотой молодой женщины. Он простоял день, простоял вечер, а когда пошёл домой, всю дорогу думал, как обмануть Уншэхэна и отобрать у него жену.

– Не могу без неё жить, – сказал он отцу. – Что хочешь делай, а чтобы она была моей.

– Что ты, сын… Уншэхэн подобру не отдаст. Я найду тебе другую, ещё краше.

– Не хочу другую! – закричал Харжа-Мин. – Подавайте мне жену Уншэхэна! Иначе повешусь, не жить мне без неё!

Он схватил верёвку и выбежал из юрты. Старый хан подоткнул полы своего халата и бросился догонять сына. Он настиг его уже на холме, недалеко от берёзы с сухими сучьями.

– Ладно, – проговорил хан испуганно, – я достану тебе эту красавицу. Брось верёвку, идём домой.

На следующий день хан приказал привести к себе Уншэхэна и сурово сказал ему:

– Ты, голодранец, незаконно завладел дочерью хозяина моря. Она предназначена в жёны моему Харжа-Мину… Я могу запороть тебя плетьми, могу посадить на кол, могу отрубить тебе голову. Но я добрый и милостивый. Так и быть, живи… И с красавицей поступлю по справедливости: она достанется в жёны тому из вас, кто окажется умнее и хитрее. Три дня ты будешь прятаться от моего сына, он станет тебя искать, потом он будет прятаться три дня, а ты будешь его искать. Кто выйдет победителем, тот и заберёт себе в жёны дочь хозяина Байкала. Понял? Иди. Да помалкивай, а то хуже будет.

Уншэхэн понурил голову и поплёлся домой. Плохое задумал хан. Отнимет любимую жену. Кому пожаловаться? Нет на свете человека сильнее Хартагай-хана. Его, говорят, даже шудхэры [14]14
  Шудхэр – чёрт.


[Закрыть]побаиваются, делают всё, что он скажет.

Уншэхэн всё рассказал своей жене.

– Отнимет, разобьёт наше счастье жестокий хан… Не сказать ли твоему отцу?

– Отец велел нам жить своим умом, – ответила жена. – Но ты не печалься. Не разлучить нас хану, только слушайся меня во всём.

Уншэхэн повеселел, глаза заблестели, он вздохнул полной грудью. Но скоро опять приуныл:

– Дорогая жена, но ты не знаешь, сколько злобы у хана. Законы его несправедливы и жестоки. Хан дружит с шудхэрами, со всякой поганью. Он не остановится перед чёрным делом…

Жена снова ободрила его:

– У нас тоже найдутся друзья! Успокойся.

Рано утром, когда только-только поднялось солнце – ясное, умытое прозрачной байкальской водой, жена батрака вышла на берег, протянула к Байкалу свои белые руки и запела песню. Она пела о любви, о молодости, о счастье. Она просила в песне, чтобы добрые обитатели родного моря научили её уму и дали ей силы для борьбы с ханом.

Потом она поклонилась высоким величавым скалам, и горное эхо повторило каждое слово её песни, трижды простонала в ущельях её мольба: «Добрые жители гор, помогите нам с Уншэхэном одолеть жестокого хана!»

Потом она повернулась лицом к густой дремучей тайге, и могучие кедры протянули ветви навстречу её песне…

Из седых пучин Байкала поднялся мудрый осётр, такой старый, что на спине у него выросли зелёные водоросли. Он приплыл к берегу, к молодой женщине. Белокрылая байкальская чайка опустилась на её плечо. Тонконогая кабарга прибежала с крутых каменистых скал; горный орёл спустился со снеговых вершин; золотая лиса и пугливый соболь пришли из глухой тайги.

Жена Уншэхэна рассказала им о своём горе, попросила:

– Научите меня, помогите мне…

Осётр дал ей волшебный морской цветок, чайка – перо из своего крыла, кабарга – солнечный камушек с высокой скалы, лисица и соболь сказали заповедное таёжное слово. Уншэхэн ещё спал, когда жена вернулась домой. Она разбудила его с радостью:

– Наши друзья научили меня, как провести хана!

Скоро пришёл Харжа-Мин. Оглядел комнату, перерыл и перетряс все вещи – не нашёл Уншэхэна. Вышел во двор, облазил все углы, снова вернулся в дом.

– От меня не скроешься! – кричал ханский сын и в бессильной ярости топал ногами. – Я тебя под землёй найду!

А Уншэхэн был здесь же, смотрел, слушал да про себя посмеивался. Жена превратила его в метлу, и он стоял в уголке у порога.

На второй день Харжа-Мин пришёл ещё раньше. Жена Уншэхэна увидела его в окно – идёт, шарит по двору глазами. Она быстренько превратила мужа в напёрсток и села пришивать к унтам новые подошвы.

Харжа-Мин искал, искал… Халат на нём стал мокрый от пота, глаза красные от злобы. Когда солнце скрылось за дальним хребтом, Харжа-Мин выругался и ушёл, хлопнув дверью.

На третий день Харжа-Мин снова всё в доме перевернул вверх дном. В колодец заглядывал, неподалёку речка текла – на дне искал. Нигде не нашёл. А Уншэхэн был здесь – жена превратила его в огниво и положила на полку с посудой.

Наступил вечер. Харжа-Мин скрипел зубами.

– Пусть твой голодранец завтра приходит искать меня, – сказал он жене Уншэхэна. – Ещё поглядим, кто победит, кому ты достанешься.

Харжа-Мин пришёл домой, схватился за голову, закричал:

– Не нашёл его, не сумел! Прячьте меня завтра получше, а то всё пропало! Удавлюсь!

Когда солнце совсем ушло за Байкал, отец Харжа-Мина, старый Хартагай-хан, добрался до вонючего болота, вскарабкался на кочку и завыл, застонал хриплым голосом.

Из болота вылезла толстая пучеглазая жаба, из тайги вышел ободранный, тощий волк, со скалы приползла ядовитая змея, откуда-то сверху спустилась зловещая птица ули. Хартагай-хан рассказал им о своей беде. Пучеглазая жаба дала ему ржавой болотной воды, зловещая птица ули – грязное перо из своего хвоста, змея – зелёной ядовитой слюны, волк сказал хану колдовское слово…

Хартагай-хан шёл домой, посмеивался: «Пусть теперь сунется Уншэхэн, попробует найти моего сына».

Харжа-Мин всё ещё плакал, рвал на себе волосы. Старый Хартагай-хан сказал ему:

– Не ори, дурная голова. Не отыщет тебя голодранец. У нас есть верные помощники. Тебе красавица достанется.

Настало утро нового дня. На заре, когда просыпается мир, запевают птицы и ласково шепчет ветерок, жена Уншэхэна вышла на берег Байкала, поднесла к губам чудесный морской цветок, провела по своим глазам пером байкальской белокрылой чайки, повернула на ладони солнечный камушек с высокой скалы, прошептала заповедное таёжное слово. Камушек засверкал, заблестел, как маленькое волшебное зеркальце. Она склонилась над ним и увидела юрту ненавистного Хартагай-хана, злобное лицо Харжа-Мина.

Всё рассказал и показал ей солнечный камушек.

Жена Уншэхэна вернулась домой и разбудила мужа.

– Иди к Хартагай-хану, – сказала она. – Во дворе на тебя кинется целая свора собак. Ты поймай за хвост и ударь о землю ту собаку, которая будет позади всех.

Уншэхэн так и сделал. Когда свора кинулась на него с лаем, он схватил за хвост собаку, находившуюся сзади всех. Только собрался ударить о землю – она закричала голосом Харжа-Мина:

– Ой, отпусти! Ой, убьёшь!

Уншэхэн отпустил и сказал со смехом:

– Завтра прячься получше. Найду – не помилую.

Уншэхэн пришёл во второй раз. Он не стал заходить в юрту, остановился у трёх молодых осин, которые росли рядом.

– Какие славные осины, – проговорил он вслух. – Отрежу веточку, посажу у своего дома.

Уншэхэн вытащил нож и отрезал…

– Ой, ой, ой! – закричала осина голосом Харжа-Мина. – Проклятый, ты отрезал мне палец!

В последний раз пришёл Уншэхэн к Хартагай-хану. Опять не зашёл в юрту, а отправился к ханскому табуну, заарканил чёрного жеребца, вскочил на него. До тех пор гнал по степи, пока жеребец не покрылся белой пеной, до тех пор хлестал, пока жеребец не взмолился человеческим голосом:

– Смилуйся, Уншэхэн, жестокий ты человек! Засёк чуть не до смерти. Ведь я же Харжа-Мин…

– Ха-ха-ха! – рассмеялся Уншэхэн. – А я и не знал, что на своём друге скачу!

Скоро все вокруг узнали о позоре ханского сына, он стал общим посмешищем. Хартагай-хан рассвирепел и решил отомстить Уншэхэну.

– Приведите ко мне этого голодранца! – приказал хан своим слугам.

Уншэхэна привели. Хартагай-хан взглянул на него своими дикими, налитыми кровью глазами и закричал:

– Убью! Моего сына осрамил… Если не выполнишь мою волю – отберу жену, а тебя посажу на кол. Слышишь?

– Слышу, – ответил Уншэхэн. – Какая будет ваша воля?

Хан стукнул кулаком по колену и прохрипел:

– Завтра же принеси мне что-нибудь достойное удивления, иначе прощайся с жизнью.

Встревоженный Уншэхэн пришёл домой, рассказал жене о новой затее хана.

– Успокойся, – сказала ему жена. – Всё будет хорошо. Когда пойдёшь к хану, на пороге найдёшь ворону с перебитым крылом. Её и отнеси.

Уншэхэн нашёл ворону, принёс к хану, положил перед ним на стол.

– Светлейший хан, ничего более достойного удивления я не нашёл…

Хартагай-хан даже подскочил на месте.

– Что? – закричал он. – Ты насмехаешься надо мной? Хотел удивить меня дохлятиной? Не потерплю! Эй, слуги, зовите сюда всех нойонов [15]15
  Нойон – начальник, чиновник.


[Закрыть]!

В ханскую юрту собрались самые важные нойоны. Они кланялись и в страхе повторяли:

– О, высокородный хан… Смиренно ждём ваших мудрых повелений.

Хартагай-хан ткнул пальцем в сторону Уншэхэна и проговорил, заикаясь от бешенства:

– Посадить негодяя на кол!

Потом показал на ворону:

– Утопить в реке!

Он передохнул и зловещим шёпотом закончил:

– А дочку хозяина Байкала привести моему сыну…

Сын хана захохотал, завизжал от радости:

– На кол его, на кол! А жену мне! Ай, какой справедливый хан-отец!

Нойоны и слуги бросились выполнять повеление хана. Только протянули руки к вороне, она подпрыгнула на столе, крикнула страшным голосом: «Каррр!» – и вдруг, вспыхнув жарким пламенем, кинулась на Хартагай-хана. Хан, его сын и все нойоны тут же превратились в пепел. Только батрак Уншэхэн остался живой и невредимый.

Все подданные Хартагай-хана собрались на место, где была сгоревшая ханская юрта, и три дня от радости танцевали и пели весёлые песни.

А Уншэхэн со своей красавицей женой потом много-много лет жили дружно и счастливо.

Перевод М. Степанова.