Текст книги "Сказки народов Сибири"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Семеро братьев

В незапамятные времена, когда людей на Алтае ещё не было, пришли сюда семеро братьев. Были они крепкие, как семь медноствольных лиственниц, сильные, как семь бурых медведей, дружные, как семь серых волков.

Коня на земле не нашлось, который мог бы поднять хоть одного из них. Кочевали братья пешие, опираясь на семь медных посохов, толщиной в обхват. Когда братья по земле идут, быстрокрылой птице их не догнать; если они по горам шагают, легконогой кабарге от них не убежать.

Косы шестерых старших братьев были сединой, как инеем, подёрнуты, коса младшего – черна, как крыло чёрного ворона.

Вот однажды, после удачной охоты, сидя у зимнего костра, братья призадумались:

– Мы, шестеро, состарились одинокими. Но седьмой ещё молод. Однако на семи горах, на берегах семи рек, в семи лесах – нигде человека не видно. Где найдём жену младшему брату?

Младший на небо посмотрел и молвил:

– Там, в стойбище Улькер-каана, живёт светлоликая Алтын-Солоны, стройная, как игла. С ней хотел бы я зажечь один костёр, поставить один аил.

Эти слова ещё не вспорхнули с губ, глаза, обращённые к созвездию Улькер, ещё не мигнули, а братья уже на ноги вскочили, дичь, добытую на охоте, в сумы положили, посохи свои медные подхватили и зашагали вверх по скалам и горам.

Вот поднялись на белую мраморную гору, на синюю гору взошли, на ледяную вершину чёрной горы вскарабкались.

Облака далеко внизу остались, звёзды ходят совсем близко, старые – в золотых доспехах, молодые – в доспехах из бронзы. Не спеша, степенно звёзды движутся, подолами своих шуб медные посохи братьев задевая.

– Однако, – сказал младший брат, – мне, человеку, родителей своих не ведающему, имён дедов-прадедов не знающему, разве отдаст Улькер-каан свою дочь Алтын-Солоны?

– Да, – отозвался старший, – мы родом-племенем не можем похвалиться, имён дедов-прадедов назвать не сумеем. Ни в песнях, ни в сказках памяти по себе они не оставили. Но зато мы сами прямые и крепкие, как лиственницы, сильные, как медведи, дружные, как серые волки.

И, стукнув посохами, братья шагнули с вершины горы на дно неба.

Почуяв людей, захрапели небесные кони, привязанные к золотой коновязи у входа в золотой шатёр Улькер-каана.

Услыхав братьев, свирепые псы, прикованные золотыми цепями к серебряным колодам, сели от страха на свои хвосты и заскулили тонкими голосами, как слепые щенята.

Братья прислонили к семи граням золотой коновязи семь медных посохов, сдёрнули шапки и вошли в золотой шатёр.

Гостей в шатре – не сосчитать. Со всех семи небес, со всей земли собрались сюда на великий пир боги, чудища и герои.

Братья низко-вежливо пирующим поклонились.

Семиголовый Дьелбеген-людоед, увидав семерых братьев, семью глотками захохотал:

– А-а-а, ха-ха! А-а-а… Хорошее угощенье ко мне само, на своих ногах пришло! Ха-ха-ха-ха!

Кобон-Очун, силач, ездящий на сине-сером коне, увидав семерых братьев, железной трубки изо рта не вынул, только сильней запыхтел, на братьев сквозь дым посмотрел, на их поклон не ответил.

Сын небесного царя Тенери-каана, Темир-Мизе, богатырь, ездящий на сером, как железо, коне, даже не обернулся. Кисточка на его лисьей шапке не шелохнулась, коса, перекинутая через левое ухо, не качнулась.

Сам хан Улькер-каан восседал на золотом троне с тремя ступеньками. Глаза его – спокойные озёра, нос – ровная гора; усы закинуты за плечи, борода до колен.

Низко-низко братья ему поклонились.

Улькер-каан правую бровь поднял, левый глаз прищурил:

– Вы, семеро, безлошадные, вы, семеро, бездомные! Мой шатёр земным духом не поганьте, овчинными тулупами моих гостей не смешите!

Семь дней, семь ночей стояли братья, дары свои предлагая.

Улькер-каан не хотел их слов слушать, на подарки не смотрел.

– Земные жители, обратно на землю идите!

Но братья стоят, прямые и крепкие, как лиственницы, сильные, как бурые медведи, дружные, как серые волки:

– Работу осилим, какую пожелаете, службу сослужим, какую прикажете. Даров наших не отвергайте, просьбу нашу выслушайте: мы сватать пришли дочь вашу Алтын-Солоны.

Улькер-каан в ответ усмехнулся:

– Костёр, из двух смолистых ветвей сложенный, будет жарко гореть, детям двух небесных ханов хорошо будет в одном шатре жить. Молодой Темир-Мизе-богатырь и юная Алтын-Солоны друг для друга созданы, друг другу отцами их обещаны.

Сунули братья шапки под мышки, ещё ниже поклонились:

– Скажете полдневное высокое солнце достать – достанем, повелите десятидневную луну к порогу прикатить – прикатим.

– Ну, ладно, – вздохнул Улькер-каан, – одолейте чёрного марала, у которого на рогах семьдесят отростков. Своими рогами этот марал звёзды с неба снимает, себе под ноги швыряет и топчет передними копытами. Живёт тот марал у берега семи морей, у подножья семидесяти гор с семьюдесятью отрогами. Кто маральи рога принесёт и поставит их перед моим шатром, вместо коновязи, кто из шкуры марала аркыт-мешок для кислого молока сошьёт, тот получит Алтын-Солоны.

Семиголовый Дьелбеген-людоед прежде всех с белой кошмы поднялся. Он выбежал на зелёный луг, поймал своего синего быка, ухватился за кривые рога и вскочил на широкое седло, чеканенное серебром и бронзой. Яростно крича, свирепо свистя, быка кулаками подбадривая, быстрей волшебной Каан-Кередэ-птицы мчался Дьелбеген-людоед к берегу семи морей, к подножью семидесяти гор с семьюдесятью отрогами.

Сын небесного царя Темир-Мизе-богатырь, размахивая восьмихвостной плетью, скакал быстрее ветра на сером, как железо, коне.

Кобон-Очун силач, сине-серого коня не щадя, летел, как стрела, пущенная с тугой тетивы.

Семь братьев, на семь медных посохов опираясь, позади всех пешком, не спеша идут. Семь пеших братьев за семь шагов семь верст позади себя оставляют. За семь дней семеро братьев на семь переходов обогнали Дьелбегена.

Людоед Дьелбеген от злости совсем коричневый стал:

– У-у-у! Этих братьев я догоню-у-у! Этих братьев я проглочу-у-у!

И вот братья уже слышат тяжёлый бег быка, уже видят впереди себя на дороге тень бычьих рогов.

Старший брат вытянул шею, заглотил горное озеро и выплюнул его на дорогу.

Но уже слышен топот серого, как железо, коня, уже видна на дороге тень восьмихвостой плети Темир-Мизе богатыря.

Второй брат протянул руку к горному кряжу, выдернул лесистую гору и выставил её на дорогу.

Но уже слышен звон сбруи сине-серого коня, видна на дороге тень железной трубки Кобон-Очуна силача.

Третий брат поднял тысячепудовый гранитный валун, сжал в кулаке и швырнул на дорогу острые осколки.

Семеро братьев первыми пришли к берегу семи морей, четвёртый брат взбежал на семьдесят гор с семьюдесятью отрогами.

Спасаясь от крика, каким четвёртый брат кричал, убегая от топота, каким четвёртый топал, чёрный марал выскочил на самый высокий утёс семидесятого отрога. Голова его – выше туч, рога за звёзды цепляются.

Пятый брат сквозь тучи, сквозь облака увидал зелёные рога с семьюдесятью отростками, снял с плеча железный лук. Он тетиву резко натянул, даже лопатки за спиной стукнулись, и от большого пальца правой руки дым пошёл. Быстрая стрела маралу сердце пронзила.

Много-долго не прошло, вернулись семеро братьев в стойбище Улькер-каана. Они поставили ветвистые маральи рога против серебряной двери золотого шатра, как две коновязи. Аркыт-мешок для кислого молока, сшитый из маральей шкуры, они положили к ногам хана. Плотной тучей расстелился аркыт, половину неба закрыв.

Улькер-каан, восседавший на золотом троне с тремя ступеньками, на подарки даже не взглянул, в лицо братьям он не смотрит. Один глаз к луне скосил, другой к солнцу:

– Сам я охоты вашей не видал, песни о подвигах ваших не слышал. Подождем остальных охотников.

Прежде всех уехавший семиголовый Дьелбеген-людоед вернулся через семь лет. Через десять лет спешился у шатра Темир-Мизе-богатырь. Вместе с ним прискакал Кобон-Очун-силач. Лица их были, как земля, чёрные, песок скрипел на зубах.

Улькер-каан вздохнул, голову опустил, глаза его туманом заволокло:

– Свою дочь, Алтын-Солоны, я отдам тому, кто самую красивую сказку споёт.

– Я, я спою-у-у! – заревел на семь голосов семиголовый Дьелбеген.

От его пения птицы слетели с насиженных гнёзд; звери, детёнышей своих покинув, ринулись в разные стороны, скот умчался с голубых небесных пастбищ.

– Однако, вы очень плохо поёте, – сказал Улькер-каан, – замолчите, пожалуйста. Белого скота нашего не гоните, жителей наших не пугайте, стойбище наше не разоряйте.

Дьелбеген от стыда синим стал, как его синий бык. Быстро вскочил в своё высокое седло и умчался.

Теперь запел свою сказку молодой Темир-Мизе-богатырь. Вместе с ним пел и Кобон-Очун силач.

От унылой этой песни, от тоскливых голосов птицы на лету, звери на ходу уснули.

– Ваша сказка совсем никудышная, – рассердился Улькер-каан, – сейчас же замолчите.

Кобон-Очун и Темир-Мизе друг на друга не смотрят, собираются, снаряжаются, по домам спешат.

Шестой брат взял в руки звучный топшур, пальцами тронул струны, грустную песню протяжно запел.

Пугливые птицы к стойбищу прилетели, слушают. Дикие звери прибежали, слушают. Деревья, хвоей не шелестя, слушают. На сухостое почки свежим соком налились, кожура треснула, молодые листья к певцу, как к солнцу, потянулись. Тёплый-тёплый дождь на стойбище пал, тёплый-тёплый ветер повеял, солнце выше поднялось, и семицветная радуга на плечи певца встала.

Слов нет – рассказать, до чего красивая была эта песня.

На далёкие созвездия смотрел Улькер-каан, эту сказку слушая, этой песне внимая.

Колени его ослабли, нижняя губа вытянулась, слёзы на бороду падают. Четыре дня слушал, головы к подушке не приклоняя:

– Нет, этих семерых братьев я не могу победить…

И тут, в одежде, сотканной из лунного света, вышла сама Алтын-Солоны. Седьмой брат на правое колено пал, за правую руку Алтын-Солоны взял:

– Мы двое один костёр на земле разожжём.

– Один шатёр поставим, – отозвалась Алтын-Солоны и вместе с братьями стойбище отца своего покинула.

Улькер-каан нижнюю губу до крови прикусил, ногой топнув, лодыжку свихнул.

Горькие слёзы Улькер-каана падают на землю густым дождём. Из глаз рвутся молнии, голос громом грохочет:

– Этих семерых братьев жестоко я покараю.

А братья в просторном аиле пируют, песни поют. Они справляют свадьбу младшего и Алтын-Солоны.

Вдруг с неба посыпался огненный град, упало жаркое звёздное пламя.

– Ой, братья мои, – вскричал младший, – на нас идёт небесное войско!

Старший брат поднял ледяную вершину горы Белухи, и братья укрылись за ледяной стеной.

Огненный град обрушился на ледник и стучал не переставая, белое звёздное пламя бушевало не умолкая, и бурные реки талой воды побежали со стен аила.

– Алтын-Солоны! – гремел Улькер-каан. – Сейчас же домой вернись!

– Отданная человеку, я с людьми не расстанусь, – ответила Алтын-Солоны.

Тут с неба звёзды, как мошкара, посыпались, земные угодья поджигая.

Братья сурово наверх посмотрели:

– Не даёте нам на земле жить? Хорошо! Мы пойдём к вам на небо.

Алтын-Солоны, светлая звёздочка, ни на шаг от своего мужа не отступила.

Поднялись на небо и встали развернутым строем Семеро братьев [2]2
  Семеро братьев – созвездие Большой Медведицы.


[Закрыть], и рядом с седьмым братом – верная Алтын-Солоны.

Открыто отнять дочь Улькер-каан не смеет, всё хочет он со своим воинством зайти с тыла. Но братья всегда настороже, всегда поворачиваются лицом к Улькеру [3]3
  Улькер – созвездие Плеяды.


[Закрыть].

Так вечными противниками стоят они на небе друг против друга.

Литературная обработка А. Гарф и П. Кучияка.

Три маралухи

Жил на Алтае старик Кудай-берген. Зубы у него пожелтели, кожа от старости высохла, бородёнка белая стала, как у белого козла. Но сам старик лёгкий, быстрый был. Он не видел скота, не пахал земли, а жил охотой. Не было у него ни коня, ни седла, всё его именье – тугой лук да три собаки.

Вот почуяли однажды собаки зверя, морды повернули, пошли по следу – трёх маралух подняли. Спасаясь от собак, маралухи частым лесом бежали, через ручьи перескакивали, сквозь кустарник продирались. Собаки ни на шаг не отстают, сам охотник Кудай-берген-старик без отдыха бежит.

Много месяцев длилась погоня.

Сколько раз хотел старик лук с плеча снять, стрелу спустить, да в частом лиственном лесу прицелиться на бегу несподручно.

А маралухи всё бегут и бегут, устали не зная, собаки гонят их день и ночь.

На седьмой месяц погони прибежали маралухи к краю земли, с края земли на край неба ступили и дальше по небу бегут. Собаки туда же, за собаками сам Кудай-берген вверх подался, на небо взбежал.

Много-долго не прошло, собаки догоняют, вот-вот догонят трёх маралух.

Кудай-старик лук с плеча снял:

– Теперь, – говорит, – в чистом небесном поле вас, маралухи, я не потеряю!

Прицелился, однако поспешил маленько, вот и промахнулся. Стрела, не задев маралух, чистая, белая, на запад полетела.

– Эх, стар, а тороплив, – рассердился на самого себя Кудай-берген.

В другой раз он усердно, не спеша целился, и вторая стрела всех трёх маралух насквозь проколола.

Но подраненные маралухи не оступились, не упали. Шага своего не сбавляя, всё так же дружно-ровно бегут!

– Земные ли вы звери, небесные ли, мне всё равно! – крикнул старик. – Если погнался, буду гнать вас, пока не настигну!

* * *

Летней ночью, на восточном краю неба, эта погоня хорошо видна: три маралухи, три собаки, две стрелы – одна белая, другая в крови, – красная, а позади старик охотник Кудай-берген.

Так и движутся они по небу, отдыха не зная, одним бессмертным, неразлучным созвездием Трёх маралух [4]4
  Три маралухи – созвездие Орион.


[Закрыть].

Литературная обработка А. Гарф и П. Кучияка.

Как богатырь Сартакпай шмеля победил

Весеннее солнце землю согрело, белым цветом черёмуха закипела. Выглянули из своих восковых аилов семеро братьев, семь мохнатых шмелей. Шестеро к черёмухе полетели, а седьмой – к золотым тюльпанам.

Вдруг чёрная тень легла на поляну. Это Дьелбеген-людоед с горы спустился верхом на синем быке.

– Братья, братья, я дрож-ж-ж-ж-ж-ж-жу… – заплакал шмель.

Но братья были далеко, а Дьелбеген подходил всё ближе, ближе. У него семь голов, четырнадцать глаз, куда от него скроешься?

– Жжу-жу… – метался шмель.

Кружился, кружился, да вдруг и переменил свою песенку:

– Жж-ж-ж-ж-ж-ж-жу, богатырю Дьелбегену я служж-ж-ж-жу!

– Ххх-х-х-ха-ха-ха! – расхохотался Дьелбеген. – Полети, мой слуга, узнай, кто на земле всех слаще. Я голоден, ужасно голоден!!!

Полетел шмель, укусил собаку, корову, медведя, лошадь, курицу, мышонка, оленя, девочку.

– Жж-ж-ж-жж! Девочка всех слаще-слаще-слащ-щ-щ-щ-ще!

– Милый шмель, не говори людоеду, он меня съест.

– Скажу, скаж-ж-ж-ж-ж-ж-жу, людоеду я служу, служ-ж-ж-жу!

– Замолчи, шмель, – просит отец, – мы коня тебе дадим.

– Нарядную шубу сошьём, – плачет мать.

– Соболью шапку подарим, – уговаривают шмеля бабушка с дедушкой.

А он всё не унимается:

– Девочка всех слаще-слаще-сла-щ-щ-щ-щ-щ-щ-ще!

Всё стойбище вышло шмелю на поклон:

– Не говори, шмель, про нашу девочку! Мы аил тебе высокий поставим, над твоим очагом котёл медный повесим, под ноги положим белую кошму.

– А не лучше ли будет, – сказал богатырь Сартакпай, – укоротить шмелю его длинный язык?

Поймал шмеля и выдернул язык.

Вот явился шмель к Дьелбегену. Тот как зарычит:

– Где пропадал? Кто всех слаще? Говори!!!

А шмель в ответ:

– М-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м…

Ничего другого он и по сей день сказать не может.

Литературная обработка А. Гарф и П. Кучияка.

Ак-Чечек – Белый Цветок

Там, где девять рек в один поток слились у подножья девяти гор, шумел могучими ветвями чёрный кедр. Под его шёлковой хвоёй, опершись на крепкий ствол, давным-давно стоял маленький шалаш.

В этом шалаше жил пожелтевший от старости, словно дымом окуренный, дед. И были у старика три внучки, одна другой краше.

Вот пошёл дед за дровами. Поднялся на лесистую гору, увидел лиственницу с чёрными ветвями.

– Это дерево на корню высохло. Один раз ударь – оно и упадёт.

Вытащил старик из-за пояса острый, как молодой месяц, топор, ударил лезвием по стволу, и вдруг, откуда ни возьмись, выскочил страшный зверь, да как вцепится зубами в руку!

– Ой, ой! – заплакал старик. – Отпусти, отпусти меня. Я тебе что хочешь дам.

– Ладно, – отвечает зверь человечьим голосом. – Отдай мне любимую внучку.

Пришёл старик домой и говорит старшей внучке:

– Не пойдёшь ли ты к этому зверю? Я слово дал.

Оглянулась девушка, увидела зверя.

– Лучше, – говорит, – в воду брошусь!

Старик спросил вторую.

– Лучше удавлюсь!

– А ты, Ак-Чечек, мой Белый Цветок, не согласишься ли?

Младшая внучка подняла голову. Её круглые глаза полны слёз:

– Что обещано, то должно быть исполнено. Чему быть, то и будет.

И повёл зверь девочку по долинам, по холмам, через реки, сквозь леса.

Пришли они на золотую поляну, где лиственницы всегда зеленеют, где светлый ключ без умолку стрекочет, где кукушка кукует весь год. На краю этой поляны, под боком у синей горы, увидела Ак-Чечек семь сопок, прозрачных, словно вечноголубой лёд.

Зверь подошёл к средней сопке, ударил лапой – распахнулась в ледяной сопке дверь, и открылся белый высокий дворец. Вошла Ак-Чечек. На столах – расписные чаши с едой. На стенах двухструнные топшуры и серебряные свирели-шооры. Они сами собой звенят, а невидимые певцы песни поют. На привет они не отвечают, на зов не откликаются.

Стала жить Ак-Чечек в сопке голубой, в белом, как лёд, дворце. Внутри нет никого, снаружи страшный зверь лежит, сторожит девочку день и ночь.

Когда Ак-Чечек в своём худом шалаше жила, она утреннюю зарю песней встречала, зарю вечернюю сказкой провожала. Не с кем ей было теперь посмеяться, слово молвить некому.

А старшие сёстры вышли замуж за метких охотников. Вот надумали они проведать маленькую Ак-Чечек.

– Если умерла она, мы о ней поплачем, песню споём, если жива – домой увезём.

Собираясь в дорогу, жирного мяса нажарили, в дорожные мешки-арчимаки сложили. Араки [5]5
  Арака – хмельной напиток, приготовленный из молока.


[Закрыть]наварили, в большие меха налили. Оседлали сытых иноходцев и отправились в путь.

Услыхал страшный зверь топот копыт, увидал двух сестёр на резвых конях. Ударил зверь лапой, и сверкающий ледяной дворец обернулся жалким шалашом. На голой земле – облезлые звериные шкуры, у костра – почерневшая деревянная чашка.

Вышла Ак-Чечек из шалаша, низко сестрам своим поклонилась.

– Милая ты наша Ак-Чечек, – заплакали сестры, – не нужно было тебе деда слушать. Садись на коня, взмахни плетью – и даже птица быстрокрылая тебя не догонит.

– Слова своего я не нарушу, – молвила Ак-Чечек.

– Ох, несчастливая ты родилась, Белый Цветок! – вздыхали сёстры. – Видно, гордость твоя заставит тебя умереть здесь, в этом грязном шалаше.

Так, причитая и горюя, съели сёстры привезённое мясо, выпили араку, крепко-крепко Ак-Чечек поцеловали, сели на коней и поскакали домой.

А страшный зверь ударил лапой – исчез шалаш, и на его месте стал дворец, краше прежнего.

И вот хан той земли задумал женить своего старшего сына. Всем людям велел он прийти на свадебный пир. Даже Ак-Чечек услыхала об этом празднике, даже Ак-Чечек позвали на этот великий той [6]6
  Той – праздник.


[Закрыть].

Заплакала она, в первый раз застонала:

– Ах, не петь мне теперь, не плясать больше на праздниках.

Страшный зверь подошёл к ней, человечьим голосом заговорил:

– Долго думал я, моя тихая Ак-Чечек, чем тебя одарить, как тебя наградить, – и положил к её ногам золотой ключ. – Открой большой сундук.

Золотым ключом Ак-Чечек отомкнула алмазный замок. Откинулась кованая крышка. Словно кедровые орехи, насыпаны в сундуке серебряные и золотые украшения. Опустила руки в сундук – будто в белой пене утонули руки в мягких одеждах.

Ак-Чечек долго одевалась, выбирая. Но и без выбора, если бы она оделась, всё равно прекраснее её нет никого на земле.

Переступила Ак-Чечек через порог – у порога бархатно-чёрный конь стоит. Жемчугом украшена узда, молочным блеском сияет серебряное седло, шёлковые и жемчужные кисти висят до земли.

В одежде белой, как раннее утро, Ак-Чечек быстро-быстро поскакала на чёрно-бархатном коне. Вот перевалила она через высокие горы, перешла бродом быстрые реки, и слышит Ак-Чечек позади себя топот копыт, и слышит – голос густой и низкий ласковую песнь поёт:

 
Если стременем воду черпну,
Глотнёшь ли?
Если на расстоянии дня пути ждать буду,
Придёшь ли?
 

Обернулась Ак-Чечек, увидала юношу. Он сидит верхом на жемчужно-белом иноходце, на нём шуба, крытая чёрным шёлком, на голове высокая соболья шапка. Лицо у него, как вечерняя луна, – круглое и розовое, чёрные брови его красоты такой, что и рассказать нельзя.

– Дьякши-ба? Как живёте? – поздоровался всадник.

– Дьякши, хорошо живу, – отвечает Ак-Чечек. – Слерде дьякши-ба? Как вы поживаете? – и сама слов своих не слышит.

Сердце будто иголкой прокололо, по коже мороз пробежал. Глаз поднять она не смеет, вниз посмотрела, увидела – ноги юноши вдеты в стремена, медные, большие. Будто опрокинутые чаши, глубоки эти стремена, будто два маленьких солнца, они сияют.

Ак-Чечек и всадник в одно время приехали на великий пир.

Женщины, не мигая, на юношу глядят, из тепши-таза мясо вынуть позабыли, чаши с аракой стынут в руках. Мужчины на Ак-Чечек не дыша смотрят, оборвались их песни, погасли их трубки.

И дед и обе сестры тоже были на этом пиру. Увидели они юношу и вздохнули:

– Если бы наша милая Ак-Чечек с нами жила, этот молодец был бы ей женихом, – сказала старшая сестра.

– Если бы Ак-Чечек на этот пир пришла, она и сама к зверю не воротилась бы, – ответила вторая.

Не узнали они свою Ак-Чечек в её светлой одежде. Сама Ак-Чечек подойти к ним не посмела.

Солнце прячется за гору. Ак-Чечек садится на бархатно-вороного коня. Повод к себе подтянула, тихонько оглянулась, на юношу посмотрела, опустила глаза и хлестнула коня.

Вот уже проехала Ак-Чечек половину пути и опять слышит топот копыт, и опять тот же голос, мягкий, густой, ту же песнь поёт:

 
Если стременем воду черпну,
Если в ладонях воды принесу,
Отопьёшь ли?
Если на расстоянии месяца пути умирать буду,
Вспомнишь ли?
 

– Хорошо ли время провели? – слышит Ак-Чечек.

Нежное лицо её стало белым, как сухое дерево. Слова вымолвить она не может, даже повод уронила. А юноша нагоняет её, вот-вот поравняется… Ак-Чечек своего коня поторопила, не оглянувшись ускакала.

У голубой сопки, у золотой двери она спешилась.

– Здравствуй! – говорит ей человечьим голосом страшный зверь. – Весело было тебе на пиру? Каких людей там повидала?

– Хорош ли был праздник, не знаю. Сколько там народу – не считала. У большого хана на великом пиру я только одного человека видела, только о нём думала. Он ездит на жемчужно-белом иноходце, носит шубу чёрного шёлка, соболья высокая шапка на голове у него.

Страшный зверь встряхнулся. Со звоном упала чёрная шкура. Тот, о ком Ак-Чечек весь день думала, перед ней стоит.

– Добрая моя Ак-Чечек – Белый Цветок! Это я семь лет страшным зверем был, это ты меня человеком сделала, своей верностью злые чары сняла, злое колдовство разрушила.

А топшуры и шооры звенели, гремели; певцы, невидимые, смеялись и плакали, слагая великую песнь. Наши кайчи-песенники её подхватили и нам с любовью принесли.

Литературная обработка А. Гарф и П. Кучияка.