Текст книги "Перо и маузер "

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

К Страдам со стороны Зосара движется цепь. Из лесу, от Лубан, идет вторая цепь белых. Первые уже достигли Страдов. На дворе стоит Волдис. Солдат размахнулся и ударил Волдиса в грудь прикладом. Волдис стоит. Еще удар прикладом – теперь по голове. Волдис упал. С ребенком на руках к нему подбежала Милда. Она что-то кричит, но мне не слышно слов. К хлеву бежит Янис Упит„ Его догоняют белые, но вскинутая винтовка опускается – Упит в солдатской форме. Лейтенант, стоявший в дверях дома, что-то крикнул, солдат замахнулся и ударил Яниса прикладом по затылку. Цепляясь руками за стенку хлева, Янис упал. Его принялись избивать ногами. Схватившись руками за голову, неподалеку стоит его сестра Луция и надрывно кричит. К ней подбежал солдат, схватил за косу и швырнул наземь. Потом подтащил ее к брату и бросил на него. Луция смолкла. К дому бегом приближалась вторая цепь. В ней – двадцать человек. Не задерживаясь на дворе, они сразу ворвались в дом. По-видимому, там завязалась схватка. Звенят выбитые стекла, слышна брань, рванула граната... Дверь распахнулась, и по лесенке сбежала Алма. Следом за ней – лейтенант. Он ухватил ее за косу и швырнул себе под ноги. На помощь офицеру бросились несколько человек. Было видно, как они связали Алме руки и ноги. В этот момент из дома выскочили остальные солдаты, волочившие что-то за собой. И тут же из окон дома повалили черные клубы дыма...

На минуту все стихло. Затем раздался громкий голос лейтенанта. На чистом латышском языке он приказал:

– В огонь ее!

Четверо солдат подхватили Алму и, высоко подняв, бросили в окно горящего дома.

Я схватился за голову и упал на колени.

– Алма!

Но она —видимо, ей удалось перерезать или пережечь веревку – снова появилась в дверях. Платье и волосы на ней горели. Пытаясь погасить огонь, она кричала:

– Убийцы! Думаете никто не узнает, как вы тут зверствуете! Весь мир будет знать об этом... Весь...

Договорить ей не удалось. Четверо солдат опять сгребли ее и, раскачав, бросили в огонь. Наверно, от порыва ветра высоко в небо взметнулся большой язык пламени и вместе с ним стоны и крики Алмы.

– Будьте прокляты вы и ваши...– донеслись до меня последние слова.

И вдруг снова тишина. Из окна вырывался черный столб дыма. Горел человек. Горела женщина-мать. Лесоруб Алма Вейсман, чьи руки были натружены и мозолисты.

За что? За что?

Ветер нес к лесу запах горелого мяса. Я почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица, и злоба обуяла меня. Я встал. Я стиснул в руках карабин и шагнул вперед.

– Смерть вам!

Но сделав шаг/ я остановился. Один против пятидесяти! Это самоубийство. Имею ли я право на него? Они застрелят меня, даже не подпустив близко к дому. Голова моя упала на грудь. И сам я опустился на землю. Против моей воли слезы застлали глаза, и сердце больно сжалось от горя. Я беззвучно рыдал... Но закаленная воля и сознание бойца взяли верх над чувствами, и я поднялся. Я – солдат революции. Я вскинул на плечо карабин, проверил гранаты и пустился в путь.

Надо мной зеленый шатер леса и лучи заходящего солнца.

Этот поход в тыл врага был шестнадцатым по счету. От остальных он отличался тем, что на сей раз нам предстояло пробыть на^ вражеской земле несколько месяцев. Ни винтовок, ни гранат брать с собой мы не могли, и единственным нашим оружием были спрятанные в карманах револьверы. Кроме того, идти предстояло не лесами и болотами, а торными дорогами, заходить в города. Надо было завести связи в штабах, так как нам было приказано освободить из Вадгривской крепости разведчика Лициса, поймать предавшего его провокатора Бранта, поставить на его место нового разведчика. Все это требовало времени и сил. Я не могу поручиться за точность даты – то ли это было 16-го, то ли 17 октября, помню лишь, что была суббота. Вижу как сейчас: рядом со мной ползет Зиедынь, впереди – Эйнис. Тогда они еще были живы. Эйниса ранили в Логовских болотах, и он скончался на хуторе Цел-мини, Зиедынь пал в бою у Пурвайне, но все это произошло позднее.

На этот раз мы двигались без помехи. Еще с вечера мы заметили, где противник расставил дозоры, и в одиннадцать ночи тронулись в путь. Черные тучи висели до самой земли. Бушевал осенний ветер, тяжелые, словно град, капли дождя громко хлюпались в реку Уравейку. Но для нас непогода была как раз кстати. Никем не замеченные, мы перешли вброд Уравейку и преспокойно двинулись дальше. В этом месте мы переходили линию фронта уже второй или третий раз. Преодолев проволочные заграждения, мы вскоре оказались на узкой тропинке, которая через рощи и луга вела в лесную деревеньку Нелюда.

Глухо шумел ольшаник, свистел ветер в голых осинах, вовсю поливал дождь – в общем, погодка как нельзя

лучше: ненастная осенняя ночь надежно прятала нас, заглушала наши торопливые шаги, давала передышку вечно натянутым, возбужденным нервам. Недарам мы, разведчики, говорим: «Хорошо, когда ночь и день позади и снова ночь».

По тропе навстречу нам шел неприятельский дозор. Шлепанье шагов, громкий шорох плащей и неосторожное обращение с электрическим фонариком заблаговременно предупредили нас. Мы отступили в сторону и, ничем не выдав себя, пропустили дозор мимо.

В окне одной из нелюдовских халуп трепетал огонек. Он послужил нам хорошим ориентиром, чтобы обойти деревню стороной...

Быть может, он был как раз в этом доме, возможно, ему удалось ненадолго оторваться от своих трудных служебных обязанностей и поразвлечься у зазнобы – в субботние вечера унтер-офицеры любят удрать с передовой и пошляться в тылу. А может, это сама смерть погнала его навстречу нам из деревни, но мы даже не успели отскочить с тропы, как он натолкнулся на нас. Несмотря на холод осенней ночи, он был в одном френче. И, возможно, из-за того, что он был без шинели, он так бесшумно и неожиданно возник перед нами из темноты. Он первый крикнул нам:

– Сержант охраны! Куда следуете?!

Я знал, что, заметь он у нас на плечах винтовки, он не стал бы нас задерживать. Но на этот раз винтовок при нас не было, и в этом была его погибель. Он наставил оружие на Эйниса, и мы сделали свое дело.

Сержанта мы оттащили в кусты.

Над полями по-прежнему мчались облака. Тихо подпевали на ветру составленные стожары. Мы продолжали свой путь.

Сколько угодно может злиться непогода – это ровно ничего не значит, потому что источник ощущения радости и покоя заложен внутри самого человека. Мы шли по старой, заросшей просеке. Со всех сторон нас обступал дремучий лес и непроглядная темень. Глухо шумели намокшие мелнупские сосны... Будто огромные птицы, расправляющие свои крылья, над нами протягивались черные еловые ветви. Дождь, точно ледяная крупа, больно хлестал нас по лицам. Одежда намокла, отяжелела, но у нас было на редкость радужное настроение. Первая часть задания была выполнена, мы благополучно перешли линию фронта, мы находились глубоко в тылу противника...

Если буря и дождь приходят к ночи, то наверняка к утру жди перемены погоды. Мы приближались к притоку Мелнупе, когда начало светать. В лесу было еще темно, а над макушками деревьев уже просвечивала заря. Вместе с ней на запад уносились серые осенние тучки. Дождь перестал. Занималось серое осеннее утро. От Мелнупе подымались клубы тумана. Это не входило в наши расчеты. Встреча с командиром партизан Куртом была назначена на противоположном берегу притока при его впадении в Мелнупе. Теперь, идя по этой стороне, мы не видели другого берега. После ночного ливня речушка вздулась, и не везде перейдешь ее вброд – извиваясь и бурля, она мчалась к Мелнупе. Глядя с беспокойством на клокочущую воду, мы двигались по берегу. Утро вступало в свои права, светлело небо, уползали в глубь леса черные силуэты елей. Казалось, что с приходом дня тяжелые клубы тумана снова ложатся на речные воды, и в то же время местами уже начал проглядывать противоположный берег...

Встретить Курта надо было во что бы то ни стало. Он должен был передать нам вражеское обмундирование и удостоверения. Эйнис первым ступил в воду.

Ледяная ванна – полбеды, если сразу обогреться у огня. Перейдя речку, шагов через двести мы встретили Курта. Вместе с Заляйсом и Миетынем он поджидал нас в прибрежном ольшанике. У них был топор, и они даже успели шалаш поставить и развели костер. Вокруг стеной стоял лес; до ближайшего жилья было пять верст, и в этих местах редко можно было повстречать человека. Мы быстро разделись и разулись... Усталость брала свое; просушив одежду, умывшись, мы растянулись на мягком мху, а Миетынь пошел поразведать окрестности и заодно поглядеть, куда сносит дым от костра.

Нас разбудил Курт. В лесу смеркалось. Мы проспали целый день, и весь вечер ушел на подгонку нашей новой формы, на то, чтобы условиться о местах дальнейших встреч, на ознакомление с удостоверениями и бумагами, заготовленными для нас Куртом. На ночь глядя идти дальше не было смысла, и мы решили заночевать здесь. Уже лежа, Курт нам еще долго рассказывал про свою нелегальную жизнь, которую он вел с пятого по семнадцатый год. Он наставлял нас, как надо себя вести и поступать в различных ситуациях. Его двенадцатилетняя подпольная деятельность была полна всевозможных приключений. Мы, безусловно, были сильны в лесу, но на открытом месте, в этих проклятых городах и селениях, нам просто не приходилось действовать. Мы ловили каждое слово Курта – ведь завтра предстоит идти и работать в новых для нас условиях! Его дельные советы дали нам много. Разговоры затянулись за полночь. Над лесом в глубине неба мерцали звезды. Тихо журчала речушка.

Из лесу мы вышли часов в семь. Осторожно лавируя среди грязных луж, чтобы не заляпать начищенные сапоги, мы шли к волостному правлению. Оно стоит верстах в двух-трех на пригорке в конце липовой аллеи.

Неподалеку от дороги крестьяне стлали лен. Они еще издали спешили приветствовать нас. Мы, как это здесь принято, небрежно вскинув два пальца к фуражке, отдали им честь. Только Зиедынь энергично помахал шляпой в ответ. На нем было штатское платье, он – депутат от социал-демократов.

– Господа, не дозволите ли спросить кой о чем?

Эйнис прищелкнул шпорами.

– В такую рань и уже в дороге... может, в нашей волости дела какие? Что на фронте слыхать хорошенького? Не ожидаете наступления большевиков?

– Да нет, ничего. Мы здесь мимоходом, – поспешил я заверить их. – У нас тут к волостному есть дело...

Эйнис не любил пускаться в разговоры; ему не пристало беседовать с первым встречным: у него знаки отличия старшего лейтенанта.

Старик отошел и еще раз почтительно приветствовал нас.

Волостной старшина встал при нашем появлении. Он был до того любезен и вежлив, что даже не спрашивал у нас документов, пока не подъехала упряжка, – мы потребовали ее, чтобы ехать в Амуриенскую волость, – и лишь на прощанье нехотя, словно исполняя докучливую обязанность, заглянул в наши бумаги. Они оказались в полном порядке. «Технический отдел» Курта в глуши Мелнуп-ского леса работал безукоризненно. Бумаги у нас были что надо...

Эйнис – старший лейтенант разведотдела штаба Кал-нынь, я – помощник, лейтенант Озолинь, а Зиедынь—социал-демократический депутат Вентынь, наш знакомый,

которого мы встретили по пути и теперь едем вместе. Все это подтверждалось удостоверениями, скрепленными печатями.

Дальнейшее зависело лишь от нашего поведения.

– Понимаете ли, я должен в книге отметить, кому нарядил подводу, – словно извиняясь за бестактность, пробормотал волостной старшина.

– А вы, господин, из тайной полиции будете? – отмечая в книге, поинтересовался он у Зиедыня.

– Нет-нет, что вы, – памятуя советы Курта, бойко, как по нотам, заговорил Зиедынь. – Я шпик охранки? Да бог с вами! Совсем наоборот: я социал-демократ Вентынь.

Старшина взял удостоверение Зиедыня. Один глаз он скосил на документ, а другим, с ухмылкой, вопрошающе посмотрел на нас. Дескать, за версту таких чую, меня не проведешь! Только что мне до того? Была бы бумажка.

Мы и глазом не моргнули, – нас это не касается... Старшина еще раз посмотрел, потом сердито размахнулся пером и вывел крупными буквами:

«3) социал-демократ Вентынь».

Когда мы усаживались на телегу, старшина, как бы извиняясь за свое любопытство, а может, уверовав в то, что Зиедынь действительно «социал-демократ Вентынь» и случайный попутчик «офицеров разведотдела», счел своим долгом похвастаться, что, мол, и в его волости есть три социал-демократа и что один из них на предвыборном собрании* выступал с речью, да только ребята... (Мы с Эйнисом толком не разобрали, что там произошло.) Но он, мол, как блюститель законности не допустил до худа.

Отъехав подальше, мы спросили Зиедыня, что «ребята» хотели учинить с тем агитатором...

Зиедынь недовольно отмахнулся от нас.

Амуриенский старшина тоже принял Зиедыня за тайного агента, был чрезвычайно предупредителен по отношению к нему и любезен, но когда Зиедынь предъявил свою депутатскую карточку социал-демократа Вентыня, то даже расстроился, однако потом повеселел. Он лукаво подмигнул Зиедыню, фамильярно похлопал его по плечу и воскликнул: «Молодец!»

Это не входило в наши планы. Если Курту, старому подпольщику мирного времени, документы социал-демократа для передвижения по территории противника казались наиболее подходящими, то мы, военные разведчики,

Считали их весьма сомнительными И даже непригодными. Быть может, Курт был прав, когда говорил, что кто-то похлопает Зиедыня по плечу, а в другой раз и трепку зададут, но он ручался за то, что нигде Зиедыня не продержат под арестом дольше двух дней. Зато, мол, у социал-демократов большие права, не меньшие, чем у царских шутов.

Так или иначе, но Зиедынь впредь не желал корчить из себя шута ни одного дня. По этому случаю мы незамедлительно и единодушно решили, что в дальнейшем Зиедынь будет именоваться тайным агентом главного полицейского управления Галдынем. Незаполненный бланк главного полицейского управления у нас имелся, и было вполне оправданно, что вместе с офицерами разведотдела разъезжает агент охранки, так как лейтенантам не к лицу во все совдть свой нос, а тайный агент пролезет куда угодно и разнюхает все, что надо...

Близился вечер. Громыхая и раскачиваясь, медленно катился наш рыдван по разбитому проселку. Кое-где, закончив последние работы в поле, спешили по домам крестьяне. Навстречу нам проехало конное подразделение. Придержав коней, кавалеристы отдали нам честь.

Потянуло вечерней свежестью. Я плотнее завернулся в свой дождевик. Все мысли были заняты завтрашним днем.

– Тут, господин офицер, кончается наша волость, – вдруг обратился ко мне возница, указывая на какой-то покосившийся столб у обочины. – Видите, вон уже хутор Озолини, это Видиенская волость. Мы не обязаны возить дальше своей волости, но Озолини тут близко, да вы ведь из разведштаба, может, господин родней приходится Озолиням?

– Да-да, родней, – выпалил я,

– Та-ак... Я-то сразу подумал, – оживился старикан, попыхивая трубкой, – сразу видать. Озолини далеко пошли. Сын ихний, как и вы, в офицерах, дочка нынешней весной замуж вышла. Говорят, важный чиновник женился на ней.

– Дочь замуж вышла?

Я успел взять себя в руки, однако сердце тоскливо сжалось. Эрна замужем!.. А я так спешил. Как я был счастлив и с каким трудом мне удалось скрыть свою радость еще там, в штабе, когда мне дали адрес Эрны Озолинь вместе с паролем, порекомендовав ее как надежного, нашего человека, смекалистую девушку! Эрна Озо-

129

Q Перо и маузер

линь! Та самая, с которой в 1916 году мы вместе работали в штабе инженера Медниса. И кто бы подумал, что Ьна, дочь крепкого хозяина, эта златокудрая «соотечественница», может оказаться в наших рядах! Еще вчера и позавчера, когда продирались сквозь Мелнупские леса, я не раз задумывался о ней. Какая она теперь, что скажет, узнает ли еще меня, как примет, как и в чем сможет помочь... Но, увы...

– Да-а, замужем старшая ихняЯ, Альма, – проговорил старик, словно почувствовав мое замешательство, – а которая помоложе – та у них с причудами...

Я поглядел на старика: чего он там мелет?

– Разве мало кавалеров ездит, парни что дубки – как на подбор, а она...

– А она?..

Я чуть не вскрикнул от радости. Я теперь вспомнил и удивился, как это мог забыть о том, что у Эрны есть сестра.

– А она не идет, отказывает всем подряд, говорит, молода еще, – охотно выкладывал старик.

– А она – чудная. – У меня сразу отлегло на душе, и я несколько раз повторил про себя: «А она – чудная...» Да-а, именно такой она и была: гордая, порой даже слишком упрямая, самолюбивая. Почти целое лето дразнила она меня. Подзадоривала, а сама кокетничала с долговязым техником. Хватил я от неё горечи тогда... Лишь к осени сменила она гнев на милость, перестала меня водить за нос, да и то на каких-нибудь две недели. Потом снова стала холодная и неприступная, как скала. Чуднйя...

– Эрнис, заснул, что ли? – окликнул меня Эйнис.

– Старые воспоминания! – голос мой, наверное, звенел от радости.

– Видать, господа – близкие друзья? – подтянув вожжи, любопытствовал наш возчик, пуская лошадь во весь опор по аллее Озолиней.

– Лейтенант Озолинь, старший лейтенант Калнынь, агент тайной полиции Галдынь, – подавая руку, представились мы Озолиню и его жене.

Он предложил нам сесть у стола в обширной гостиной.

– Чем могу служить, что вам угодно? – чинно подсаживаясь к нам, поинтересовался Озолинь.

– Что угодно?! – входя в роль тайного агента (хотя по уговору он должен был вступать в нее только на следующий день), переспросил и, не дожидаясь ответа, продолжал Зиедынь: – Нам угодно знать, где тут у вас явка красных и кто из вас – вы, ваша жена или ваша дочь заправляете этим делом...

Я взглянул на Озолиней. На их лицах отразилась нескрываемая тревога и беспокойство...

– Говорите, говорите, не стесняйтесь! Главное – чтобы вы признались, а там все пойдет как по-писаному, – добивал перепуганных хозяев Зиедынь.

Вдруг соседняя дверь распахнулась:

– Что тут за допрос?!

Я вскочил со стула.

В двери стояла Эрна. Почему она не узнает меня? Неужели я так изменился? Видимо, да. Зато она была все такой же, только стала более женственной, в ней появилась какая-то упругость и гибкость, которой я не замечал раньше. Весну и лето она работала вместе с отцом в поле. Это было сразу заметно: лицо и голые до локтя руки покрывал загар, движения были уверенными и энергичными.

– Допросом не обойдемся, если не признаетесь.– Тут пахнет обыском и арестом! – Все больше входя в роль, Зиедынь перенес огонь на Эрну.

Меня удивила невозмутимость ее взгляда, в котором сквозило только величайшее недоумение.

– У нас имеются неопровержимые доказательства. Один красный, который был у вас, вчера взят нами и во всем признался, – продолжал издеваться Зиедынь.

Скрытая, заметная, может быть, только зоркому глазу разведчиков тревога промелькнула в ее взоре, Она сделала еще один шаг вперед. Эйнис дотронулся до меня. Я понял. Меня тоже охватила жалость к ней. Однако это было необходимо. Нам нередко приходилось подвергать наших связных таким испытаниям – пусть закаляются на случай, если когда-нибудь действительно нагрянут сыщики. Пусть учатся находить нужные ответы, держаться так, чтобы не выдать себя. На сей раз было достаточно. Я подошел к Эрне и произнес пароль:

– Видали белую собаку, Курта?

Это было совсем уж неожиданно. Она покраснела, слегка пошатнулась, и я почувствовал, что в этот миг она узнала меня.

Схватив меня за руки, она, едва шевеля губами, ответила:

– Нет, барин сегодня болен.

Забыв об осторожности, остальные тут же сбросили с себя маски. Мать Эрны, ошалев от радости, твердила, точно опасалась, что ей не поверят:

– Нет, барин болен, барин болен...

Теперь уже я взял руки Эрны в свои: тонкие пальцы ее чуть-чуть дрожали. Забыв об Эйнисе, который довольным, но не без ехидства взглядом наблюдал за нами, забыв о Зиедыне, о стариках и о том, что я разведчик, я наклонился и поцеловал эти маленькие пальчики. Эрна зарделась еще ярче. Теперь я видел, что она меня узнала, быть может, вспомнила летний вечер (после того, как долговязый техник вызвал меня на дуэль), когда я впервые пришел к ней. Быть может, вспомнила дождливое осеннее утро, когда я возвращался на позиции, а она по своей гордости и упрямству даже не пришла попрощаться и втихомолку плакала у окна. Быть может...

Громко звякнули шпоры Эйниса и мои. Я чувствовал себя безмерно счастливым. Я был готов на любое безрассудство. Потом Эйнис, правда, говорил, что весь мой вид свидетельствовал об обратном – до того он был идиотским. Каналья Эйнис... Впрочем, мир праху его, он был настоящий разведчик...

Через час в Озолинях началось торжество. Чтобы не было кривотолков и все знали, что за гости приехали к Озолиням, Эрна мигом обежала и пригласила подруг, знакомых парней, кое-кого из соседей – отцов семейств. Озолинь выставил бочонок пива. Мать собрала на скорую руку угощение: сыр, масло, пироги. У деревенского человека так уж повелось – работать так работать, а подошло время – можно и закусить как следует и выпить. Вскоре разогретые пивом парочки принялись кружиться, запиликала скрипка, кто-то вовсю притопывал.

Эйнис, позвякивая шпорами, танцевал вполне галантно, как и приличествует старшему лейтенанту. По части разговоров я тоже был за него спокоен. Когда кто-нибудь становился слишком навязчив в расспросах, Эйнис умел мягко осадить собеседника и переменить тему...

Зиедынь по большей части сидел за столом. Теперь уже и я сам не мог сказать с уверенностью, кто он: разведчик Зиедынь или тайный полицейский агент Галдынь. За эти несколько часов он даже научился как-то отталкивающе кривить рот. Чувствовалось, что для затуманенных взоров местных папаш Зиедынь успел превратиться в сказочного богатыря Индулиса. Однако Зиедыню всего этого было еще недостаточно, он не унимался.

– В охранке я правая рука, – хвастал Зиедынь, похлопывая по плечу стариков. Впечатление он производил такое, будто и в самом деле хватил лишнего. Папаши, навалясь животами на стол и тыкаясь друг в друга бородами, перешептывались: «Этот далеко пойдет...»

Нам с Эрной удалось ^заметно улизнуть в боковую комнату. Она была весела и счастлива и тараторила без умолку – столько у нее накопилось всего, о стольком хотелось узнать. Уже разошлись последние гости, а мы все еще сидели вдвоем и ворковали. И не раз ее ласковые руки обвивались вокруг моей шеи...

Жизнь разведчиков полна риска, полна бурь и Превратностей, но зато разведчики знают, что такое жизнь, они умеют брать от нее сполна! Жизнь разведчиков – чудесная жизнь...

Наутро старик Озолинь самолично заложил пароконную бричку и повез нас на станцию Видиена. Он распустил слух о том, что дочь едет с господами офицерами навестить родственников в Вадгривской крепости. Впрочем, это соответствовало действительности. Эрна ехала вместе с нами к своему брату, но только не в гости, а для того, чтобы завербовать его к нам. Радость не покидала нас – все шло наилучшим образом.

В штабе нам сказали, что у Эрны брат лейтенант, но о том, что он служит в Вадгривской крепости, мы даже и не помышляли. Хоть он всего-навсего артиллерийский офицер, однако и это большой плюс в операции по освобождению Лициса. Мы не сомневались, что он послушается сестры, а может быть, из него удастся еще и резидента сделать?! Это было бы совсем здорово! Тогда осталось бы поймать Бранта, и, считай, дело сделано. Домой можно было бы возвращаться с песнями...

Заморосил мелкий дождик. Эрна захватила с собой плащ. Я помог ей накинуть его на плечи, и она благодарно погладила мою руку. Эйнис взглянул на нас с лукавой ухмылкой.

– Молодость, – вздохнул он, – что поделаешь!

А ему самому-то было всего двадцать два...

В поезде мы все трое уселись в одном купе. С точки зрения конспирации это было неправильно» но мы были боевыми разведчиками и любили чувствовать плечо друг друга, привыкли полагаться не столько на хитрость, сколько на свою силу и оружие...

Эрна вовсю кокетничала с нами, беззаботно и весело щебетала – в общем, со стороны к нашей компании было не придраться.

До города доехали благополучно. У нас было несколько адресов надежных товарищей, у кого можно было остановиться, но мы направились пшшо к сестре Эрны. Ничего, что муж Альмы чиновник. Правда, вечером мы очень скоро убедились в том, что нет смысла перетягцрать его на нашу сторону. Может, он и вполне порядочный человек, может, в душе, и за нас, но он явно был трус. Мне даже стало жалко Альму – как онг( могла выйти за такого тюфяка? О чем могли мы с ним говорить после того, как он заявил: «Не пойму: ну чего теперь-то народ из кожи лезет? Все мы дети одной нации; раньше нас угнетали и притесняли, мы все, как один, в девятьсот пятом требовали свободы и братства, я и сам, помню, шел с красным флагом, но теперь-то чего ради?..»

– Ну и идиот же он, – шепнул мне Эйнис.

Когда Альма с Адольфом, так звали ее мужа, ушли за съестными припасами, мы вчетвером на скорую руку обсу* дили положение и разработали план действий на дальнейшее. Во-первых, не говорить Альме и Адольфу ни слова, оставаться для них агентами разведотдела, как сказали спервоначала. Во-вторых, завтра же приступить к делу...

Пыхтя и отдуваясь, маленький пароходишко дотащился до Вадгривской крепости. Вместе с нами на берег сошло довольно много народа. Дома подходили к самой крепости. Тут были и лавки, и магазины, и разные мелкие предприятия. При старом режиме Зиедынь сидел в этой крепости, но ему удалось бежать. Здесь ему был знаком каждый уголок. Он-то и взялся за осуществление нашего плана, который был весьма прост: передать Лицису записку с указанием, где находятся тайные ходы, или хотя бы один из них, которым в 1916 году удрал из тюрьмы Зиедынь. Правда, за такой долгий срок подкоп мог обвалиться, его могли обнаружить и замуровать. Однако попытка не пытка. Все остальные варианты пришлось отбросить – силой Лициса не освободить, не выйти ему из крепости даже в том случае, если бы нам удалось переслать документы и одежду. Подземный ход вел к глубокому крепостному рву, наполненному водой, Лицису предстояло переплыть его.

Зиедынь с Эрной направились в крепость, последний раз сверкнули на солнце его золотые погоны. На сегодня Зиедынь и Эйнис обменялись одеждой. Мы с Эйнисом зашли в лавчонку, взяли фунт конфет и со скучающим видом подошли поближе к крепости. Осмотрели ров, полюбовались часовыми на крепостном валу, заметили, что во рву под водой просвечивает колючая проволока. Обстоятельство немаловажное, и о нем надо было предупредить Лициса, чтобы он не плыл в одежде.

Затем мы пошли к реке, присмотрели место, где можно причалить на лодке в ту ночь, когда приедем встретить Лициса. Мы обшаривали берег, не боясь навлечь на себя подозрения – как-никак агенты разведки и имеем право совать нос куда угодно.

Дело шло к полудню. Эрна и Зиедынь не появлялись. Мы опять пошли к крепости. Часовые на валу сменились. В крепости раздалось несколько выстрелов. Что там происходит, черт возьми? Почему наши не идут? Мы еще раз зашли в лавку и купили себе по коробке папирос. День клонился к вечеру. Последние лучи солнца скользнули по крепостному валу и погрузились в море. Тревога наша росла. Последний пароход отчаливал в восемь, а было уже семь часов. Что делать?.. Мы опять*пошли к валу, но тут, слава богу, показались наши. Идут, смеются, румяные, как жених с невестой. Прямо зло взяло! •

– Лициса не встретили, но каждый день его и остальных заключенных водят на работу мимо квартиры брата. Завтра мы опять пойдем...

– Тсс! – едва успел цыкнуть я на Эрну. Какой-то сомнительный субъект, явно прислушиваясь, прохаживался мимо нас.

Эйнис шагнул вперед. Если этот тип сыщик, то Эйнис мог бы с ним, как с «коллегой», перекинуться парой слов.

Эйнис придерживался той точки зрения, что не важно, сколько есть свидетелей, лучше всего, если их нет совсем, покойник не проговорится... Вечерняя улица была тиха и пустынна. Подозрительный прохожий еще раз оглянулся и юркнул в переулок.

– Завтра пойдем опять, – уже спокойнее продолжала Эрна, – только надо придумать, как незаметно передать Лицису записку. Брат поможет, брат молодец, только вот Зиедынь... – Эрна обернулась к нему, – такой бессовестный! Брат вышел на минутку, так тот сразу за отмычку и вытащил из письменного стола какие-то артиллерийские планы! Зачем так? Ведь брат и сам отдаст! Он готов работать с нами!

Захлебываясь, свистел пароходик. Мы прибавили шагу.

На другой день мы с Эйнисом остались дома. Для того чтобы передать Лицису записку, наша помощь не требовалась – Эрна и Зиедынь отлично справятся с этим вдвоем. А вот когда Лицис... Впрочем, это еще впереди...

Эрна взяла записку и долго не знала, как ее спрятать понадежнее. Короткая церемония прощания. Когда Эрна и Зиедынь уехали, на часах было шесть.

Если изо дня в день человеку приходится жить под гнетом тревоги, беспокойства, опасности, он в конце концов привыкает.

Каждую ночь мы ездили встречать Лициса и каждую ночь, прождав без толку до рассвета, тащились обратно. Каждый день Эрна ходила к брату, и каждый день Лицис передавал записки*. что нынешней ночью он совершит побег... Мы до того свыклись со всем этим, что когда нас однажды ночью задержал у реки охранник, то мы так накинулись и заорали на него, что он поспешно ретировался извиняясь за беспокойство.

Каждую ночь Лицис пускался в свой опасный путь, и каждую ночь что-нибудь с ним случалось. В первый раз он сунулся куда-то не туда и был рад, что живым вылез из подземелья. На следующую ночь не заснул часовой, и Лицис не мог прошмыгнуть мимо него. На третью – удалось юркнуть в нужную нору, но оказалось, что шагах в двадцати от отверстия ход обвалился. Лишь на шестой день он сообщил, что все подготовлено и сегодня ночью он пойдет.

Мы заняли свои места. Эйнис остался у лодки, я и Зиедынь притаились неподалеку от рва, точно напротив того места, где, насколько помнил Зиедынь, выход из подкопа.

Небо было пасмурным. Лениво плескалась черная вода, за нею, безмолвный и угрюмый, возвышался крепостной вал. Послышались и затихли глухие шаги часового. На башне пробило одиннадцать. В двенадцать смена караулов, Лицис должен был появиться в это время, В нетерпении мы подползли поближе к рву. Глаза сверлили густую темень ночи. Противоположный откос был едва виден, а разглядеть на нем человека и того труднее, – вот потому мы и прозевали Лициса, потому и всполошились, когда услыхали осторожные всплески воды.

Мы выхватили оружие. И опять только тихие всплески, словно кто-то боролся в воде... Зиедынь стащил с себя сапоги, шинель. Сомнений быть не могло – Лицис топил часового...

Зиедынь скользнул в воду. Я держал наготове электрический фонарь. На валу опять раздались шаги часового. На башне пробило двенадцать. Плеск прекратился.