Текст книги "Сталин. Большая книга о нем"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 58 страниц)

Самочинно взятые на себя Сталиным функции руководителя всех военных сил фронта получают подтверждение Москвы. Несмотря на всю неприязнь Троцкого к Сталину, телеграмма Реввоенсовета республики, носящая пометку, что она отправлена по согласию с Лениным (вероятнее – по настоянию Ленина), возлагает на Сталина: «Навести порядок, объединить отряды в регулярные части, установить правильное командование, изгнав всех неповинующихся».

Таким образом, полномочия, выданные Сталину для рабочих управителей, были подписаны и, насколько можно судить по тексту, формулированы мною. Дело шло о том, чтоб подчинить столицы центру, установить правильные взаимоотношения и подчинение армии и фронту. Основное направление работы Сталина в Царицыне имело прямо противоположный характер. О его резолюциях не принимать к сведению и пр. я не знал, так как сам он о них в центр не докладывал. Мое впечатление было таково, что Сталин недостаточно решительно борется с самоуправством и местничеством, партизанством и пр. местных людей. Я обвинял его в покровительстве неправильной политике Ворошилова и других. Но мне и в голову не приходило, что он является вдохновителем этой политики. Только позже из его собственных телеграмм и из признания Ворошилова и других это стало ясно.

Каждый военный округ возглавлялся Революционным Военным Советом из трех членов: двух представителей партии и правительства и одного военного специалиста при одновременном назначении значительного числа военных специалистов. Разумеется, приходилось действовать в значительной мере ощупью. Мы создали военную аттестационную комиссию, но и она, разумеется, не располагала необходимым материалом для оценки старых генералов и полковников с точки зрения их скверности к новому революционному режиму. Не забудем, что дело происходило весной 1918 года, т. е. через несколько месяцев после завоевания власти, когда административный аппарат строился в окружении величайшего хаоса, при помощи импровизации случайных связей, случайных рекомендаций. Никакого другого способа и быть не могло. Лишь постепенно совершалась проверка военных специалистов на деле и их отбор.

Среди офицеров было много таких, пожалуй большинство таких, которые сами не знали, как определить себя. Реакционеры бежали с самого начала, наиболее активные из них на периферию, строившую тогда белые фронты. Остальные колебались, выжидали, не решались бросить семью, не знали, что с ними будет, и таким образом оказались в числе военно-административного или командного аппарата Красной армии. Дальнейшее поведение многих из них определялось тем отношением, которое они к себе встретили. Умные, энергичные и тактичные комиссары, а такие были, конечно, в меньшинстве, завоевывали сразу офицеров, которые смотрели на них снизу вверх и удивлялись их решимости, смелости и политической определенности. Такие союзы командиров и комиссаров длились иногда долго и отличались большой прочностью. Там, где комиссар был невежественен и груб и третировал военного специалиста, пренебрежительно компрометируя его перед красноармейцами, о дружбе, конечно, не могло быть и речи, и колебавшийся офицер склонялся окончательно в сторону врагов нового режима. Атмосфера Царицына с ее административной анархией, партизанским духом, неуважением центра, отсутствием административного порядка и вызывающей грубостью по отношению к военным специалистам, разумеется, не способна была расположить этих последних к себе и сделать из них слуг нового режима. Было бы ошибкой думать, что Царицын обходился без военных специалистов. Каждому из импровизированных командиров нужен был офицер, который знал рутину военного дела. Но такого рода специалисты набирались из худшей части офицерства: из пропойц или людей, потерявших человеческое достоинство, безразличных, готовых ползать на задних лапах перед новым начальством, льстить ему, не перечить ему во всяком случае и т. д. Таких военных специалистов я нашел в Царицыне. В качестве начальника штаба я нашел покорного и тихого капитана царской армии, склонного к спиртным напиткам. Имя этого незначительного офицера нигде больше не упоминалось, и о судьбе его мне неизвестно. С глазу на глаз с этим начальником штаба командующий армией не раз вынужден бывал опускать глаза. Жизнь в штабе вовсе не была идиллической. Самородки: Ворошилов и Буденный – отстаивали каждый свои права.

Сталин несколько месяцев провел в Царицыне. Свою закулисную борьбу против меня, уже тогда составлявшую существеннейшую часть его деятельности, он сочетал с доморощенной оппозицией Ворошилова и его ближайших сподвижников. Сталин держал себя, однако, так, чтобы в любой момент можно было отскочить назад.

Ленин лучше меня знал Сталина и подозревал, очевидно, что упорство царицынцев объясняется закулисным режиссерством Сталина. Я решил в Царицыне навести порядок. После нового столкновения командования в Царицыне я настоял на отозвании Сталина. Сталин был отозван из Царицына во второй половине октября 1918 г. (30 октября появилось в «Правде» его сообщение о Южном фронте). Это было сделано через посредство Свердлова, который сам отправился за Сталиным в экстренном поезде. Ленин хотел свести конфликт к минимуму и был, конечно, прав. Поэтому Ленин написал письмо.

Письмо Ленина явно написано под влиянием настояний Сталина. Он искал примирения, дальнейшей военной работы, хотя бы ценою временной и неискренней капитуляции. Фронт привлекал его потому, что здесь он впервые столкнулся с наиболее законченным из всех аппаратов, именно с военным. В качестве члена Реввоенсовета при том же члена ЦК он, разумеется, в каждом Реввоенсовете, в каждой армии каждого фронта являлся первой фигурой. Если другие колебались, то он разрешал. Он мог приказывать. Приказание получало почти автоматическое выполнение, не так, как в комиссариате национальностей, где ему приходилось скрываться от оппонентов на кухне коменданта.

После отъезда всех участников царицынской армии я в особом приказе (5 ноября 1918 г.) воздал должное заслугам многих частей и их командиров, но в то же время отмечал, что в состав армии входят единицы, которые носят названия дивизий, не являясь таковыми по существу; что «политическая работа в частях пока еще почти не поставлена»; что «расходование боевых припасов происходит далеко не всегда с необходимой осмотрительностью»; что в некоторых случаях «командир, не желая выполнить оперативный приказ, передавал его на рассмотрение митинга». «Как граждане, – гласил приказ, – солдаты в свободные часы могут устраивать митинги по любым вопросам. Как солдаты (в строю и на фронте) они выполняют беспрекословно боевые приказы».

Именно в эти дни, отозванный из Царицына, с глубокой злобой и жаждой мести в душе, Сталин написал свою коротенькую статью, посвященную юбилею революции. Цель статьи была нанести удар престижу Троцкого, выдвинуть против него авторитет Центрального Комитета, возглавлявшегося Лениным. Эта юбилейная статья была продиктована затаенной злобой.

После посещения Южного фронта, в частности Царицына, я докладывал на VI съезде Советов 9 ноября 1918 года: «Не все советские работники поняли, что существует централизованное управление и все приказы, идущие сверху, должны быть незыблемы…; к тем советским работникам, которые еще всего этого не поняли, мы будем безжалостны; мы их отстраним, выбросим из наших рядов, подвергнем репрессиям» (1, 340). Это било по Сталину в неизмеримо большей степени, чем я мог думать тогда, направляя эти слова главным образом против Ворошилова. Сталин присутствовал на съезде и молчал. Он молчал на заседании Политбюро. Он не мог защищать открыто своих действий. Тем больше он накапливал злобы.

В то время как на Восточном фронте Красная армия успела уже одержать крупные победы, почти целиком очистив Волгу, на юге дела шли по-прежнему плохо, порядка не было, приказы не соблюдались. 5 октября из Козлова было объявлено приказом об объединении всех армий и групп Южного фронта под командованием Революционного Военного Совета Южного фронта в составе бывшего генерала Степина и трех большевиков: Шляпникова, Мехоношина и Лазимира. «Все приказы и распоряжения Совета подлежат безусловному и немедленному исполнению». Ослушникам приказ грозил строгими карами.

30 ноября 1918 г. Центральный Исполнительный Комитет, уже объявивший советскую республику военным лагерем, принял постановление о создании Совета Обороны в составе Ленина, Троцкого, Красина, комиссара путей сообщения, комиссара продовольствия и представителя Президиума ЦИК Сталина. Предложение было внесено мною по соглашению с Лениным и Свердловым. Ленин хотел дать Сталину известное удовлетворение за его удаление из царицынской армии. Я хотел предоставить Сталину возможность открыто формулировать свою критику и свои предложения, без подрыва порядка в военном ведомстве. Однако дело свелось больше к титулу, чем к работе.

Первое заседание Совета Обороны, намечавшее общие задачи, происходило 1 декабря. Из записей Ленина на заседании видно, что Сталин брал слово шесть раз, Красин – девять раз, Склянский – десять раз, Ленин – восемь раз. Каждому из ораторов давалось не больше двух минут.

Руководство работой Совета Обороны не только в больших вопросах, но и в деталях целиком сосредоточилось в руках Ленина. Сталину поручено было составить проект постановления о борьбе против областничества и о борьбе с волокитой. По-видимому, этот проект никогда не был составлен. Кроме того, в интересах ускорения работы решено было, что «постановления комиссий, назначаемых Советом Обороны, подписанные Лениным, Сталиным и представителем соответствующего ведомства, имеют силу постановлений Совета Обороны».

В первые месяцы 1919 г. Красные войска нанесли сокрушительный удар южной контрреволюции, состоявшей главным образом из донской казачьей армии под командованием генерала Краснова. Но за Красновым формировалась на Кубани и Северном Кавказе добровольческая армия Деникина. В середине мая наша наступавшая армия, в значительной мере выдохшаяся, столкнулась со свежими войсками Деникина и начала откатываться назад. Мы потеряли все, что завоевали, и, сверх того, всю недавно освобожденную Украину.

Контрреволюция превратилась на Дону, в Кубани, Тереке в серьезную силу. Генералы Корнилов, Алексеев, Деникин, Каледин, Краснов нашли себе поддержку в среде казачества, особенно, разумеется, в среде зажиточных кругов. Как раз накануне Восьмого съезда, заседавшего в Москве с 18 по 23 марта 1919 г., мы получили на Востоке со стороны белых крепкий удар под Уфой и продолжали отступать. Вопрос о съезде казался мне теперь совершенно малозначительным в сравнении с тем, что происходило на Востоке. Я предложил немедленно вернуть на фронт военных делегатов и решил сам, невзирая на съезд, немедленно отправиться на Восточный фронт, под Уфу.

Часть делегатов была недовольна: они на несколько дней приехали в столицу и не хотели покидать ее. Кто-то пустил слух, что я желаю избегнуть прений в военной политике. Эта мысль поразила меня. 16 марта 1919 г. я внес в ЦК предложение: отменить директиву об отъезде, немедленном возвращении военных делегатов, поручить Сокольникову официальную защиту военной политики, а сам немедленно уехал на Восток. Обсуждение военного вопроса на Восьмом съезде, несмотря на наличие довольно значительной оппозиции, не остановило меня: положение на фронте казалось мне гораздо более важным, чем избирательство на съезде, тем более что я не сомневался в победе той линии, которую считал единственно правильной. Центральный Комитет одобрил внесенные мною заранее тезисы и назначил официальным докладчиком Сокольникова.

От имени оппозиции доклад был представлен Смирновым, старым большевиком и бывшим артиллерийским офицером мировой войны. Смирнов был одним из вождей левых коммунистов, решительных противников Брест-Литовского мира, требовавших открытия против германской регулярной армии партизанской войны. На этой основе, несколько, правда, поостывшей, они продолжали оставаться и в 1919 г. Формирование централизованной и регулярной армии было невозможно без военных специалистов и без замены импровизации правильной системой руководства. Левые коммунисты успели значительно поостыть и пытались приспособить свои вчерашние взгляды к росту государственной машины и потребностям регулярной армии. Но они отступали шаг за шагом, нагоняя все, что можно, из старого багажа, и прикрывали свои по существу партизанские тенденции новыми формулами.

«Год тому назад, – докладывал на VIII съезде партии Сокольников, – в момент полного развала армии, когда никакой военной организации для защиты пролетарской революции не было, Советская власть прибегла к системе добровольческого формирования армии, и в свое время эта добровольческая армия сыграла свою роль. Теперь, оглядываясь на этот период, как на пройденную ступень, мы должны учесть положительные и отрицательные стороны. Положительная сторона его состояла в том, что в ней приняли участие лучшие элементы рабочего класса… Наряду с этими хорошими сторонами партизанского периода были и черные стороны, которые в конце концов перевесили то хорошее, что было в этом партизанском периоде. Лучшие элементы выбивались, умирали, попадали в плен, и таким образом создавался отбор худших элементов. К этим худшим элементам присоединились те, которые шли в добровольческую армию потому, что были выброшены на улицу в результате катастрофической ломки всего общественного уклада. Наконец, шли полугнилые остатки старой армии. Вот почему в партизанский период нашей военной организации развились силы, которые вынудили ликвидировать эту партизанщину. В конце концов, получилась система независимости маленьких отрядов, которые группировались вокруг отдельных предводителей. Эти отряды, в конце концов, ставили своей задачей не только борьбу и защиту советской власти против завоевания революции, но и бандитство, мародерство. Они превратились в партизанские отряды, которые были опорой авантюризма…»

«Нынешний период, – продолжал Сокольников, – стоит под знаком государственного строительства, которое ведет пролетариат… Чрезвычайно много горячих прений возникло вокруг вопроса о военных специалистах… Теперь этот вопрос в сущности разрешен теоретически и практически. Даже противники применения военных специалистов утверждают сами, что вопрос этот устарел. Там, где военные специалисты были привлечены, где была проведена реорганизация партизанской армии в армию регулярную, там была достигнута устойчивость фронта, там был достигнут военный успех. Наоборот, там, где военные специалисты не нашли себе применения… там пришли к полному разложению и исчезновению самих армий…»

«В вопросе о военных специалистах, – говорил Сокольников, – мы имеем не чисто военную проблему, а общую специальную проблему. Когда был поставлен вопрос о привлечении на фабрики инженеров, о привлечении бывших капиталистических организаторов, вы помните, как из рядов красных левых коммунистов была начата жесточайшая «сверхкоммунистическая» критика, которая утверждала, что возвращать инженеров на фабрики нельзя. И вот мы имели аналогию этой критики, перенесенной в область военного строительства. Нам говорят, возвращая в армию бывших офицеров, вы этим самым восстанавливаете бывшее офицерство и бывшую армию. Но эти товарищи забывают, что рядом с этими командирами стоит комиссар, представитель советской власти, что эти военные специалисты находятся в рядах армии, которая целиком поставлена на службу пролетарской революции… Та армия, которая имеет десятки тысяч старых специалистов, на практике показала, что она есть армия пролетарской революции».

Разногласия по военному вопросу к моменту съезда в значительной степени дали уже тот острый характер, какой имели в предыдущий период. Оппозиция уже не ставила вопросы так прямолинейно, как год тому назад, когда централизованная армия объявлялась характерной для империалистического государства и ей противопоставлялась система партизанских отрядов, когда отвергалось использование современных технических средств борьбы: аэропланов, танков и т. д.

Военная оппозиция состояла из двух групп: с одной стороны, в ней были представлены многочисленные подпольные работники, которых изрядно потрепали тюрьмы и ссылка и которые теперь не умели найти себе место в строительстве армии и государства. Они с большим недоброжелательством относились ко всякого рода выскочкам (а в них недостатка не было), занимавшим ответственные посты. С другой стороны, в оппозиции сильно были представлены передовые рабочие, боевые элементы со свежим запасом энергии, но взиравшие с политическим страхом на то, как вчерашние инженеры, офицеры, педагоги, профессора снова занимают командные позиции. В этой рабочей оппозиции отражалось в конечном счете недоверие к своим собственным силам и уверенность в том, что новый класс, ставший у власти, сможет подчинить себе широкие круги старой технической интеллигенции.

Чтобы определить роль Сталина, достаточно сказать, что гнездом в оппозиции был Царицын. На VIII съезде члены царицынской группы представляли ядро оппозиции, в том числе Ворошилов. В период, предшествовавший съезду, они находились в постоянной связи со Сталиным, который инструктировал их, по-видимому, сдерживая их непомерную прыть, но в то же время централизуя интригу против военного ведомства. Этим определялась его роль на VIII съезде, обсуждавшем военный вопрос, где произошел интересный эпизод с выбором президиума.

Петроградская делегация предложила президиум в составе: Ленина, Каменева, Зиновьева, Пятакова и трех других товарищей местного масштаба. Председательствовавший Ленин спросил: «Есть другие предложения?» Это означало, что вопрос согласован с председателем. Раздались голоса, предлагавшие в президиум Бухарина, Оборина, Рыкова, Стасову, Сокольникова, Муралова и Сталина. Первые четыре отказались. Сталин не отказался, Ленин предлагает, «не считаясь с дополнениями, поставить на голосование прежде всего прочитанный список. Голосуют. Большинство – за». «Предложено голосовать сначала, требуется ли дополнение вообще». Другими словами, становится предварительный вопрос по поводу Сталина и Муралова, голосовать ли вообще. «Голосуют. Дополнение отклоняется».

Этот небольшой эпизод очень характерен. Вопрос о составе президиума составлял до известной степени определение физиономии съезда, хотя бы в предварительном порядке. В порядке дня стоял острый военный вопрос. Для Ленина не было тайной, что Сталин за кулисами фактически возглавляет оппозицию по военному вопросу. Ленин сговорился с петроградской делегацией о составе президиума. Оппозиционные элементы выдвинули несколько дополнительных кандидатур, разные группы по разным соображениям; не только оппозиционные группы, ибо выдвинута была кандидатура и Сокольникова. Однако Бухарин, Стасова, Оборин, Рыков и Сокольников отказываются, признавая заключенное неофициальное соглашение о президиуме обязательным для себя. Сталин, не отказываясь, занимает явно оппозиционную позицию. Он как бы пытается проверить число своих сторонников в составе делегатов съезда. Со своей стороны Ленин пытается избегнуть голосования «за» или «против» Сталина. Он ставит через одного из делегатов предварительный вопрос, «нужны ли дополнительные члены президиума вообще», и достигает без труда отрицательного ответа на этот вопрос. Сталин терпит поражение, которому Ленин придает как можно менее личную и обидную форму.

По отношению к военной оппозиции Сталин держал себя совершенно так же, как по отношению оппозиции Зиновьева, Каменева в предоктябрьский период или по отношению к примиренцам в 12–13 году. Он не солидаризировался с ними, но он поддерживал их против Ленина и стремился найти в них опору.

Докладчик оппозиции Смирнов уже прямо возражал против утверждения Сокольникова, что «одни будто бы стоят за партизанскую армию, а другие за регулярную». По словам Смирнова, в вопросе о привлечении военных специалистов «никаких разногласий с господствующим течением в нашей военной политике у нас нет». Основной вопрос разногласий свелся к вопросу о необходимости расширения функций комиссаров и членов революционных военных советов в смысле большего их участия в управлении армией и решения оперативных вопросов и тем самым умаления руководящей роли командного состава. Создана была особая примирительная комиссия для выработки общих решений; в комиссию входили и Зиновьев и Сталин, но докладчиком комиссии выдвинут был Ярославский.

Решения съезда были приняты единогласно при одном воздержавшемся. Объясняется это тем, что оппозиция успела отказаться от своих наиболее принципиальных предрассудков. Бессильная противопоставить большинству партии свою линию, она вынуждена была присоединиться к общей резолюции. Тем не менее пережитки настроения соответствующего периода не были еще полностью ликвидированы в течение всего 1919 года, в особенности на юге, на Украине, на Кавказе и Закавказье, где победа над партизанскими настроениями далась нелегко.

Привлечение старых военных специалистов осталось в практических решениях съезда во всей силе. С другой стороны, подчеркнута была необходимость подготовки нового командного состава, который явился бы надежным рычагом советской системы.

Никто уже не решался принципиально отвергать основы военной политики. Оппозиция перешла к критике отдельных недочетов и преувеличений. Здесь, конечно, открывалось богатое поле для всякого рода печальных анекдотов. Полемизируя против одного из царицынских сторонников Сталина, я писал в январе 1919 г.:

«В одной из наших армий до недавнего времени считалось признаком высшей революционности довольно-таки мелкотравчатое и глуповатое глумление над «военспецами», т. е. над всяким, кто прошел военную школу. Но в частях этой самой армии почти не велось политической работы. К коммунистам-комиссарам, к этим политическим «специалистам», там относились не менее враждебно, чем к военным специалистам. Кто же сеял эту вражду? Худшая часть новых командиров. Военные полузнайки, полупартизаны, полупартийные люди, которые не хотели терпеть рядом с собой ни партийных работников, ни серьезных работников военного дела… Цепко держась за свои посты, они с ненавистью относятся к самому упоминанию о военной науке… Многие из них, запутавшись вконец, кончали прямым восстанием против советской власти».

Принципиальная оппозиция сдавала позиции, теряла сторонников, замирала, питалась мелочами, сплетнями, пересудами. Новые поражения придавали ей на время активности, но только для того, чтобы обнаружить ее несостоятельность: ничего своего она предложить не могла. В книжках и статьях все еще повторяют об изменах «генералов», назначенных Троцким. Эти обвинения звучат особенно несообразно, если вспомнить, что через двадцать лет после переворота Сталин обвинил в измене и истребил почти весь командный состав, им же самим назначенный. Остается еще добавить, что и Сокольников, официальный докладчик, и В. Смирнов, оппозиционный содокладчик, оба активные участники гражданской войны, пали впоследствии жертвами сталинской чистки и что в 1920 г. видный военный работник писал:

«Несмотря на все боли, крик и шум, поднятые по поводу нашей военной политики, по поводу привлечения военных специалистов в Красную армию и т. д., глава военного ведомства т. Троцкий остался прав. Он железной рукой провел намеченную военную политику, не боясь угроз… победы Красной армии на всех фронтах – лучшее доказательство правильности военной политики».

Во время съезда происходило особое военное совещание, протоколы которого велись, но не были опубликованы. Цель этого совещания состояла в том, чтобы дать возможность всем участникам, особенно недовольным представителям оппозиции, возможность высказаться с полной свободной откровенностью. Ленин на этом совещании произнес энергичную речь в защиту военной политики. Каково было мнение Сталина? Выступал ли он в защиту позиции Центрального Комитета? Трудно ответить на этот вопрос категорически. Что он действовал за кулисами съезда, натравливая оппозицию на военное ведомство, в этом нет никакого сомнения на основании тех обстоятельств и воспоминаний участников съезда. Яркой уликой является тот факт, что протоколы военного совещания VIII съезда не опубликованы до сих пор: потому ли, что Сталин вообще не выступал, или потому, что его тогдашнее выступление является слишком стеснительным для него сейчас. Официальные источники говорят, что Сталин поддерживал на 8-м съезде позицию Ленина в военном совещании. Почему, однако, не опубликованы протоколы теперь, когда необходимость сохранения военных тайн давно исчезла?

На украинской конференции Сталин формально защищал тезисы, выступая докладчиком от имени ЦК; в то же время через доверенных людей он немало поработал над тем, чтобы провалить тезисы. На VIII съезде партии это было труднее, так как вся работа протекала на глазах Ленина, других членов ЦК и ответственных военных работников. Но по существу Сталин и здесь играл совершенно ту же роль, что и на украинском съезде. Как член ЦК, он двусмысленно выступал в защиту официальной военной политики или отмалчивался; но через своих ближайших друзей – Ворошилова, Рухимовича – он вел на съезде подкоп не столько, правда, против военной политики, сколько против ее руководителя. С особенной грубостью он натравливал делегатов на Сокольникова, взявшего на себя защиту политики военного ведомства без оговорок.

О связях Сталина с военной оппозицией можно сделать то заключение, что все наличные документы, особенно телеграмма Подвойскому в конце августа и письмо Ленину от 3 октября, доказывают полностью, что Сталин по своей позиции в Центральном Комитете и в правительстве возглавлял оппозицию. Если я подозревал это раньше, то теперь я полностью убежден, что махинации Сталина с украинцами прямо связаны с движением военной оппозиции. Сталин, конечно, не пожал лавров в Царицыне, он пытался теперь взять реванш.

В момент наибольшего напряжения Красной армии на востоке Деникин, располагавший значительными техническими средствами, имевший хорошую конницу и пользовавшийся поддержкой богатого крестьянства на юго-востоке России, начиная с мая 1919 г., быстро продвигается вперед, спеша соединиться с Колчаком на Волге и взять Москву. Царицын на левом фланге Южного фронта был верным стыком для армии, сражавшейся против Колчака и Деникина. Когда Деникин захватил Севск и явно обозначилась опасность Туле и Москве, создан был Московский совет обороны и во главе его был поставлен тот самый Гусев, который считал, что удар на Кубань обеспечивает Москву. Это назначение имело слегка иронический характер.

Командование Южного фронта находилось последовательно в руках Сытина, Егорова, Шорина, Фрунзе. Сталин входил в состав Южного фронта дважды, в два разных периода. В состав Реввоенсовета входили последовательно: Сталин, Ворошилов (в качестве помощника командующего фронтом), Минин, Гусев, Лашевич, Сталин (вторично), Смилга. Ворошилов был назначен помощником комфронта, чтобы освободить от его командования 10-ю армию. Юго-западный фронт был образован в 1919 г. путем отделения от Южного фронта западной группы. Командовал фронтом Егоров. В состав Реввоенсовета фронта входили Раковский и Гусев.

Рассказы о роли Сталина, как защитника Петрограда, основаны, как это ни невероятно, на умышленном анахронизме. Юденич дважды в течение 1919 г. пытался взять бывшую столицу: в мае и в октябре. Первое нападение было основано на внезапности. 14 мая корпус генерала Родзянко прорвал фронт 7-й армии между Нарвой и Гдовом, занял Ямбург и Псков и начал быстро продвигаться к Петрограду, Гатчине, Луге. 7-я армия, защищавшая Петроград, была крайне ослаблена в пользу более актуальных фронтов: командующие армией, лучшие командиры, комиссары и целые части были переведены на юг. Временный командующий (начальник штаба) вошел в сношения с Юденичем и дал ему возможность завладеть рядом пунктов. Часть командиров 7-й армии, отправившейся на Петроград, организовала заговор в окружающих столицу гарнизонах: Кронштадте, Ораниенбауме, Красной Горке и Красном Селе. Заговорщики были тесно связаны с Юденичем и намеревались занять столицу одновременно с войсками его армии. Заговорщики надеялись на поддержку недовольных матросов и особенно на помощь военного флота. Но матросы двух дредноутов не поддержали восстания, а английский флот держался в стороне.

Несколько морских портов были покинуты слабыми гарнизонами в панике. Но во всяком случае явной и грубой натяжкой являлась попытка связать измены тех или иных полков, формировавшихся под наблюдением партийных организаций, с Костяевым. Способный генерал Костяев не внушал доверия и мне. Он производил впечатление чужого человека. Вацетис, однако, отстаивал его, и Костяев недурно дополнял вспыльчивого и капризного главного командующего. Заместить Костяева было нелегко. Никаких данных против него не было. «Взятый у швейцарцев документ» лишен был, видимо, какого бы то ни было значения, ибо он нигде больше не фигурировал. Что касается Надежного, то ему пришлось через четыре месяца командовать 7-й армией, которая отстояла Петроград. Вина Окулова была в том, что он стремился соблюдать уставы и приказы, не соглашаясь участвовать в интригах против центра. Особо настойчивый тон Сталина объясняется тем, что он чувствовал опору в Совете Восточного фронта, где были недовольны главкомом и переносили это недовольство на меня.

Из Москвы пришлось спешно укреплять 7-ю армию и восстанавливать положение. Зиновьев, руководивший партийной и советской работой в Петрограде, не был создан для таких положений и сам сознавал это. Для организации отпора Юденичу был послан Сталин. Он вполне успешно справился с задачей, которая требовала твердости, решительности и спокойствия. Это первое наступление было быстро и легко ликвидировано. Что касается заговора, то и это предприятие оказалось авантюрой. 12 июня 1919 г. только одна Красная Горка оказалась в руках заговорщиков. После обстрела Кронштадта Красная Горка была 16 июня занята отрядами красных моряков. И Сталин телеграфирует Ленину:

«Быстрое взятие Горки объясняется самым грубым вмешательством со стороны моей и вообще штатских в оперативные дела, доходившим до отмены приказов по морю и суше и навязывания своих собственных. Считаю своим долгом заявить, что я и впредь буду действовать таким образом, несмотря на все мое благоговение перед наукой. Сталин».