355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » авторов Коллектив » Сталин. Большая книга о нем » Текст книги (страница 38)
Сталин. Большая книга о нем
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 00:25

Текст книги "Сталин. Большая книга о нем"


Автор книги: авторов Коллектив



сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 58 страниц)

Никогда мне не могло прийти в голову, что из этой телеграфной переписки могла вырасти легенда о том, что лишь стойкость Смилги спасла двух лучших товарищей от продиктованного мною расстрела, «как это было с Пантелеевым». Пантелеев расстрелян был по суду, и суд назначен был мною не для Пантелеева, – я не знал его присутствия среди дезертиров, не знал его имени, – суд назначен был над дезертирами, захваченными на пароходе, причем суд расстрелял Пантелеева в числе других. Никаких других расстрелов комиссаров, которые происходили при моем хотя бы косвенном участии, насколько помню, не было. Такие расстрелы имели, однако, место в значительном числе случаев, когда в числе комиссаров оказывались бандиты, пьяницы, предатели и прочее.

Ни одного случая, когда бы возбуждено было каким либо авторитетным учреждением дело о незаконном расстреле без суда кого-либо из товарищей, я никогда не слышал, если не считать заявления Западного Областного Комитета партии по поводу того же дела Пантелеева.

Ввиду вышеизложенного прошу Центральный Комитет:

1) Заявить во всеобщее сведение о том, является ли политика военного ведомства моей личной политикой, политикой какой-либо группы или же политикой нашей партии в целом;

2) Установить перед лицом общественного мнения всей партии те основания, какие имел тов. Каменский для утверждения о расстреле лучших товарищей без суда;

3) Указать редакции центрального органа на полную недопустимость печатания статей, которые заключают в себе не критику общей политики ведомства или хотя бы партии, а прямые тягчайшие обвинения в действиях самого тягчайшего свойства (расстрел лучших товарищей без суда) без предварительного запроса в партийных учреждениях об основательности этих обвинений, ибо ясно, что если бы обвинения были сколько-нибудь основательны, то дело не могло бы ограничиться партийной полемикой, а должно было стать предметом судебно-партийного разбирательства.

Троцкий».

Автор статьи А. Каменский был сам по себе малозначительной фигурой. Непонятным казалось, как статья, заключавшая такое тяжкое и вместе с тем несообразное обвинение, могла появиться в центральном органе. Редактором был Бухарин, левый коммунист и постольку против привлечения в армию «генералов». Но он совершенно не был способен, особенно в тот период, на интригу. Разгадка заключалась в том, что автор статьи, т. е. тот, кто подписался под нею, А. Каменский, принадлежал к царицынской группе, входил в состав 10-й армии и находился в тот период под непосредственным влиянием Сталина. Можно не сомневаться, что именно Сталин обеспечил за кулисами напечатание статьи. Самая формулировка обвинения: расстрел «лучших» товарищей, притом «без суда», поражала своей чудовищностью и в то же время внутренней несообразностью. Но именно в этой грубой утрированности обвинения сказывается Сталин, организатор будущих московских процессов. ЦК урегулировал вопрос, Каменский и редакция получили, кажется, внушение. Сталин остался в стороне.

По моему требованию Центральный Комитет назначил комиссию из Крестинского, Серебрякова и Смилги (трех членов ЦК) для рассмотрения всего вопроса. Комиссия пришла, разумеется, к выводу, что Пантелеев был расстрелян по суду и не как коммунист, а как злостный дезертир:

«Копия

Секретно

Телеграмма

11/1–19 г. № 212 (Балашов)

Москва, Кремль. Предцик Свердлову.

Редакция газеты «Правда».

Редакция газеты «Известия ВЦИК».

По поводу расстрела комиссара Пантелеева.

На вопрос о том, где и при каких условиях был расстрелян комиссар 2-го Номерного Петроградского полка Пантелеев, – бывший командующий армией, ныне командующий фронтом тов. Славен сообщает:

«Вместе с командиром полка комиссар Пантелеев покинул позиции во главе значительной части своего полка и оказался затем на пароходе, захваченном дезертирами для самовольной отправки из-под Казани на Нижний. Расстрелян был не за то, что его полк покинул позиции, а за то, что он, вместе с полком, покинул позиции».

Документы по этому делу находятся у политкома 5 Михайлова. (Подпись) Славен.

Предреввоенсовета Троцкий».

Через 10 лет этот эпизод снова будет фигурировать в кампании Сталина против меня под тем же самым титулом: «расстрел лучших коммунистов без суда». Между тем Ленин ответил тогда на это запиской:

« Товарищи!

Зная строгий характер распоряжений тов. Троцкого, я настолько убежден, в абсолютной степени убежден, в правильности, целесообразности и необходимости для пользы дела даваемого тов. Троцким распоряжения, что поддерживаю это распоряжение всецело.

В. Ульянов (Ленин)».

Кто-то из реакционных писателей назвал этот документ lettre de cachet. В этом нет даже внешней меткости. Для применения репрессий мне не нужно было никаких дополнительных полномочий. Заявление Ленина не имело ни малейшего юридического значения. Это демонстративное выражение полного и безусловного доверия к мотивам моих действий предлагалось исключительно для партии и по существу было направлено против закулисной кампании Сталина. Прибавлю, что я ни разу не делал из этого документа никакого употребления.

В первый период, когда революция развертывалась от промышленных центров к периферии, создавались вооруженные отряды из рабочих, матросов, бывших солдат для установления советской власти на местах. Этим отрядам приходилось нередко вести малую войну. Пользуясь сочувствием масс, они легко выходили победителями. Отряды получали известный закал, руководители – авторитет. Правильной связи между отрядами не было. В случае нужды они вступали в соглашение. Их тактика имела характер партизанских налетов, и до известного времени этого было достаточно. Но низвергнутые классы начали, при помощи иностранных покровителей, строить свою армию, хорошо вооруженную, с большим обилием офицеров, и переходят от обороны к наступлению. Привыкшие к легким победам, партизанские отряды сразу обнаруживали свою несостоятельность: у них не было правильной разведки, ни связи друг с другом, ни способности к более сложному маневру. Так, в разных частях страны в разные сроки открывался кризис партизанства. Включить эти своенравные отряды в централизованную систему было нелепо. Они привыкли ни от кого не зависеть и никому не повиноваться. Военный стаж командиров был очень невысок. Они относились враждебно к старым офицерам, отчасти не доверяя им политически, отчасти прикрывая недоверием к офицерам недоверие к самим себе.

На 5-м съезде Советов в июле 1918 г. левые социалисты-революционеры заявляли, что нам нужны партизанские отряды, а не централизованная армия. «Это все равно, – возражал я им, – как если б нам сказали: "Не нужны железные дороги – будем пользоваться гужевым транспортом…"»

Наши фронты имели тенденцию сомкнуться в кольцо с окружностью свыше 8 тысяч километров. Противники сами выбирали направление, создавали базу на периферии, получали помощь из-за границы и наносили удары по направлению к центру. Преимущество нашего положения состояло в том, что мы занимали центральное положение и действовали из единого центра по радиусам или по так называемым внутренним операционным линиям. Наше центральное положение, расположение врагов по большому кругу, возможность для нас действовать по внутренним операционным линиям свели нашу стратегию к одной простой идее: именно к последовательной ликвидации фронтов в зависимости от их относительной важности. Если враги выбирали направление для удара, то мы могли выбирать направление для ответа. Мы имели возможность перебрасывать наши силы и массировать их в ударные кулаки на наиболее важном в каждый данный момент направлении. Однако реализовать это преимущество можно было только при условии полного централизма в управлении и командовании. Чтоб жертвовать временно одними участками, более отдаленными или менее важными, для спасения наиболее близкого и важного, нужно было иметь возможность приказывать, а не уговаривать. Все это слишком азбучно, чтоб останавливаться здесь на этом. Непонимание этого исходило из тех центробежных тенденций, которые неизбежно пробудила революция, из провинциализма необъятной страны, из примитивного духа независимости, который не успел еще подняться на более высокую ступень. Достаточно упомянуть, что в самый первый период в каждом уезде создавался свой Совет Народных Комиссаров со своим народным комиссаром по военным делам.

Успехи регулярного строительства заставляли эти разрозненные отряды перестраиваться в полки и дивизии, приспособляться к нормам и штатам. Но дух и приемы оставались нередко пережитками. Неуверенный в себе начальник дивизии был очень снисходителен к своим полковникам. Ворошилов в качестве командарма был очень снисходителен к начальникам своих дивизий. Но тем недоброжелательнее они относились к центру, который не удовлетворялся внешним превращением партизанских отрядов в полки и дивизии, а предъявляет более серьезные требования.

Из старого офицерства в состав Красной армии вошли, с одной стороны, передовые элементы, которые почувствовали смысл новой эпохи; они составляли, разумеется, маленькое меньшинство. Дальше шел широкий слой людей неподвижных и бездарных, которые вступили в армию только потому, что ничего другого делать не умели. Третью группу составляли активные контрреволюционеры, которые либо были застигнуты врасплох нашими мобилизациями, либо имели свои самостоятельные цели, выжидали благоприятного момента для измены. Большую роль в организации армии играли бывшие унтер-офицеры, которые вербовались путем особых мобилизаций. Из этой среды вышел ряд выдающихся военачальников, наиболее известным из них является бывший кавалерийский вахмистр Буденный. Однако и этот слой, пополнявшийся до революции главным образом сыновьями богатого крестьянства и городской мелкой буржуазии, выдвинул немало перебежчиков, игравших активную роль в контрреволюционных восстаниях и в Белой армии.

При каждом командире ставился комиссар, преимущественно из рабочих-большевиков, участников великой войны. Институт комиссаров мыслился как временное учреждение, до подготовки надежного командного корпуса. «Институт комиссаров, – говорил тогдашний глава военного ведомства, – это, так сказать, леса… Постепенно леса можно будет убирать». Тогда, во всяком случае, никто из нас не предвидел, что через 20 лет институт комиссаров снова будет восстановлен, но на этот раз с новыми, прямо противоположными целями. Комиссары революции были представителями победившего пролетариата при командирах, вышедших преимущественно из буржуазных классов; нынешние комиссары являются представителями бюрократической касты при офицерах, которые в значительной мере вышли из низов.

Переход от революционной борьбы против старого государства к созданию нового, от разрушения царской армии к строительству Красной сопровождался кризисом партии, вернее, рядом кризисов. Старые приемы, мысли и навыки на каждом шагу вступали в противоречие с новыми задачами. Необходимо было перевооружение партии. Так как армия является наиболее принудительной из всех организаций государства и так как в центре внимания в первые годы советского режима стояла военная оборона, то не мудрено, если все прения, конфликты и группировки внутри партии вращались вокруг вопросов строительства армии. Оппозиция возникла почти с момента первых наших попыток от разрозненных вооруженных отрядов перейти к централизованной армии. Разногласия проходили через всю партию, включая и ее Центральный Комитет. Большинство партии и Центрального Комитета в конце концов поддержало меня и военное руководство, так как в пользу тех методов, которые применялись в военном ведомстве, говорили все возрастающие успехи. Однако недостатка в нападках и колебаниях не было. В самый разгар гражданской войны члены партии пользовались полной свободой критики и оппозиции. Даже на фронте коммунисты на закрытых партийных собраниях подвергали нередко политику военного ведомства жестоким нападкам. Никому не могло прийти в голову подвергать критиков преследованиям. Кары на фронте применялись очень суровые, в том числе и к коммунистам, но это были кары за невыполнение военных обязанностей, за трусость, за дезертирство, небрежность.

Внутри Центрального Комитета оппозиция имела очень смягченный характер, так как я пользовался поддержкой Ленина. Надо вообще сказать, что когда мы с Лениным шли рука об руку, а таких случаев было большинство, остальные члены Центрального Комитета поддерживали нас неизменно и единогласно. Опыт Октябрьского восстания вошел в жизнь партии огромным уроком.

Нужно, однако, сказать, что поддержка Ленина была не безусловной; он тоже знал колебания, в некоторые моменты – очень острые. В отношении военных проблем Ленин не раз колебался, а в нескольких случаях крупно ошибался. Мое преимущество пред ним состояло в том, что я непрерывно разъезжал по фронтам, сталкивался с огромным количеством народа, начиная от местных крестьян, пленных, дезертиров и кончая высшими военными и партийными руководителями фронтов. Эта масса разнообразных впечатлений имела неоценимое значение. Ленин никогда не покидал центра, где все нити сосредоточивались в его руках. О военных вопросах, новых для нас всех, ему приходилось судить на основании сведений, шедших преимущественно из верхнего яруса партии. Ленин умел, как никто, понимать отдельные голоса, шедшие с низов. Но они доходили до него лишь в виде исключения.

У него были колебания по поводу привлечения военных специалистов. В августе 1918 г., когда я находился на фронте под Свияжском, Ленин запросил моего мнения насчет предложения, внесенного одним из видных членов партии, заменить всех офицеров генерального штаба коммунистами. Я ответил резко отрицательно, возражая по прямому проводу из Свияжска в Кремль:

«Копия

Телеграмма

Из Свияжска

23/8.1918 г. № 234

Москва. Председателю Совнаркома Ленину.

Предложение Егорова об объединении командования бесспорно и практически ставилось мною не раз. Затруднения в лице. Выдвигаемую Вами кандидатуру я сам называл не раз. Его кандидатура должна быть предварительно оправдана не поражениями и сдачей городов, а победами. Назначение, о котором вы говорите, сможет состояться только после первой победы, когда оно будет мотивировано.

Что касается Ларинского предложения о замене генштабов коммунистами, то оно, во-первых, противоречит первому, которое Вы выдвигаете, ибо Ваш кандидат не коммунист и подбирает вокруг себя не коммунистов, а людей с военным образованием и боевым опытом. Из них многие изменяют. Но и на железных дорогах при продвижении эшелонов наблюдается саботаж. Однако никто не предлагает инженеров-движенцев заменить коммунистами. Считаю Ларинское предложение в корне не состоятельным. Сейчас создаются условия, когда мы в офицерстве произведем суровый отбор: с одной стороны, концентрационные лагеря, а с другой стороны, борьба на Восточном фронте. Катастрофические мероприятия, вроде Ларинского, могут быть продиктованы паникой. Те же победы на фронте дадут возможность закрепить происшедший отбор и дадут нам кадры надежных генштабистов… Прошу прислать Ларина сюда на выручку. Резюмирую: первое: объединение командования необходимо, провести его можно будет после первой победы; второе: сжатие всей военной верхушки, удаление балласта необходимо – путем извлечения работоспособных и преданных нам генштабов, отнюдь не путем их замены партийными невеждами. Раскольников, образованный моряк и боевой революционер, считает даже в более скромной области морского ведомства абсолютно невозможной другую политику и требует присылки сюда образованных морских офицеров, хотя те хуже сухопутных и процент изменников среди них выше. Больше всего вопят против применения офицеров либо люди панически настроенные, либо стоящие далеко от всей работы военного механизма, либо такие партийные военные деятели, которые сами хуже всякого саботажника: не умеют ни за чем присмотреть, сатрапствуют, бездельничают, а когда проваливаются – взваливают вину на генштабов.

Троцкий».

Ленин не настаивал. Тем временем победы чередовались с поражениями. Победы укрепляли доверие к проводившейся мною военной политике; поражения, умножая неизбежно число измен, вызывали в партии новую волну критики и протестов. В марте 1919 г. на вечернем заседании Совета Народных Комиссаров в связи с сообщением о каком-то новом предательстве командиров Красной армии Ленин написал мне записочку: не прогнать ли нам всех спецов и не назначить ли главнокомандующим Лашевича (старого большевика)? Я понял, что противники политики военного ведомства, в частности Сталин, с особенной настойчивостью наседали на Ленина в предшествующие дни и вызвали в нем известные сомнения. Я заметил, что Ленин с большим интересом ожидает моего ответа, поглядывая искоса в мою сторону. На обороте того же вопроса я написал ответ: «детские игрушки» и вернул Ленину бумажку. Сердитые слова произвели, видимо, впечатление. Ленин ценил категорические формулы.

Новое сообщение о предательстве дало ему повод подвергнуть проверке свою собственную позицию и свои колебания. На другой день я, со справкой штаба в кармане, пошел к Ленину в его кремлевский кабинет и поставил ему вопрос: «Вы знаете, сколько у нас в армии царских офицеров?» «Нет, не знаю», – ответил он, заинтересованный. «Приблизительно?» «Не знаю». Он категорически отказывался угадывать. «Не менее 30 тысяч!» Цифра прямо-таки поразила его. «30 тысяч…» – повторял он. «Теперь подсчитайте, – наступал я, – какой среди них процент изменников и перебежчиков – совсем не такой уж большой. Тем временем армию мы построили из ничего, и эта армия растет и крепнет!» Именно эта беседа завоевала поддержку Ленина в военной политике окончательно.

Через несколько дней на митинге в Петрограде Ленин подвел итог собственных сомнений в вопросе о военной политике. «Как часто, – говорил он, – товарищи, принадлежащие к числу самых преданных и убежденных большевиков-коммунистов, возбуждали горячие протесты против того, что в строительстве Красной социалистической армии мы пользуемся старыми военными специалистами, царскими генералами и офицерами… Оказалось, что мы построили ее только так. И если мы подумаем над задачей, которая здесь выпала на нашу долю, то нетрудно понять, что так только и можно было построить. Это дело не только военное, эта задача стала перед нами во всех областях народной жизни и народного хозяйства».

Именно военный опыт и был впоследствии перенесен на все другие сферы государственной работы. «Когда мне недавно тов. Троцкий сообщил, – продолжал Ленин, – что у нас в военном ведомстве число офицеров составляет несколько десятков тысяч, тогда я получил конкретное представление, в чем заключается секрет использования нашего врага: как заставить строить коммунизм тех, кто является его противником, строить коммунизм из кирпичей, которые подобраны капиталистами против нас. Других кирпичей нам не дано!»

Мы были чужды педантизму и шаблонам, прибегали ко всяким комбинациям и экспериментам, ища успеха. В одной армии командует бывший унтер-офицер при начальнике штаба из бывших генералов. В другой армии командует бывший генерал при помощнике из партизан. Одной дивизией командует бывший солдат, а соседней – полковник генерального штаба. Этот «эклектизм» навязывался всем положением. Изрядный процент образованных офицеров имел, однако, в высшей степени благотворное влияние на общий уровень командования. Военные автодидакты учились на ходу.

В 1918 г. 76 % всего командного и административного аппарата Красной армии представляли бывшие офицеры царской армии и лишь 12,9 % состояли из молодых красных командиров, которые естественно занимали низшие должности. К концу гражданской войны командный состав состоял из нескольких источников: рабочие и крестьяне, выдвинувшиеся в процессе гражданской войны из рядовых бойцов, без всякого военного обучения, кроме непосредственного боевого опыта; бывшие солдаты и унтер-офицеры старой армии; молодые командиры из рабочих и крестьян, прошедшие краткосрочные советские военные школы; наконец, кадровые офицеры и офицеры военного времени царской армии. Основное военное звено – отделение – в подавляющем большинстве случаев имело совершенно случайных и неподготовленных командиров: чего нам не хватало, это корпуса унтер-офицеров, ибо унтер-офицеры царской армии, поскольку они включались в царскую армию, командовали не отделениями, а ротами, батальонами и полками. Лишенных военного образования командиров было к концу гражданской войны свыше 43 %, бывших унтер-офицеров – 13 %, командиров, прошедших советскую военную школу, – 10 %, офицеров царской армии – около 34 %.

Армия строилась под огнем. Приемы строительства, в которых господствовала импровизация, подвергались немедленному испытанию на деле. Армия росла численно чрезвычайно быстро. Объяснялось это, с одной стороны, чрезвычайной протяженностью фронтов, с другой стороны, рыхлостью военной организации. Недостаточная подготовка вызывала, естественно, чрезмерный расход человеческой силы. Быстрый и полухаотический рост армии вызывался тем, что для разрешения каждой новой боевой задачи приходилось строить из ничего новые полки и дивизии. Это было трехлетие непрерывных боев. Цепь малых войн свелась в одну большую гражданскую войну, в которой революция обеспечила свое существование. Армию строил рабочий, мобилизуя крестьянина, где нужно заставляя его, привлекая к делу бывшего офицера и ставя его под свой контроль.

Давно уже стало традицией изображать дело так, будто весной 1918 года Царицын представлял большую важность в военном отношении и Сталин был отправлен туда для спасения военного положения. Все это основано на недоразумении. Дело шло на самом деле о продовольствии; и военное ведомство в целом занималось в те дни вопросом продовольствия, пожалуй, больше, чем чисто военными делами. 28 мая на заседании Совета Народных Комиссаров Ленин обменивался с тогдашним руководителем продовольственного дела Цюрупой записками об исключительных методах по снабжению столиц и промышленных центров продовольствием. Ленин пишет к Цюрупе: «Сегодня же созвонитесь с Троцким, дабы завтра он все пустил в ход». Тут же Ленин сообщает о состоявшемся постановлении в том смысле, чтобы народный комиссар труда Шляпников выехал немедленно на Кубань для объединения продовольственной деятельности юга в интересах промышленных районов. Цюрупа пишет: «Сталин согласен ехать на Северный Кавказ. Посылайте его. Он знает местные условия. С ним и Шляпникову будет хорошо». Ленин отвечает: «Я согласен вполне. Проводите обоих сегодня». В ближайшие два дня состоялись специальные постановления о Сталине и Шляпникове. Сталин был направлен на Северный Кавказ и в Царицын «в качестве общего руководителя продовольственным делом на юге России». О военных задачах еще не было и речи.

Со Сталиным получилось то, что со многими другими советскими работниками и с целыми отрядами их. Многие рабочие отправлялись в разные губернии для мобилизации хлебных избытков. Но наталкивались на восстания белых и из продовольственных отрядов становились военными отрядами. Многие работники просвещения, земледелия и других ведомств попадали на окраинах в водоворот гражданской войны и меняли, так сказать, свою профессию.

Каменев, наряду с Зиновьевым, был одним из наименее воинственных членов ЦК. Однако и он посылался на фронты и играл в течение нескольких периодов видную роль. Подобно Сталину, Каменев был в апреле 1919 года послан на Украину для ускорения продвижения продовольственных грузов к Москве. Но Луганск оказался сдан, опасность грозила всему Донецкому бассейну, положение на только что отвоеванной Украине становилось все менее благоприятным. Совершенно так же, как Сталин в Царицыне, Каменев на Украине оказался втянут в военные операции. Ленин телеграфирует Каменеву: «Абсолютно необходимо, чтобы вы лично… не только проверили и ускорили, но и сами довели подкрепление к Луганску и вообще к Донбассу. Ибо иначе нет сомнения, что катастрофа будет огромная, едва ли поправимая: мы несомненно погибнем, если не отчистим полностью Донбасс в короткое время…» Это обычный стиль Ленина того времени. На основании таких цитат можно доказывать, что судьбу революции Ленин ставил в зависимость от военного руководства Каменева на Юге.

Читателю, не посвященному в действительный ход событий и не могущему ныне иметь доступ к архивам, трудно себе представить, до какой степени искажены пропорции событий. Весь мир знает ныне об эпопее защиты Царицына, о поездке Сталина на Пермский фронт или так называемой Профсоюзной дискуссии. Эти эпизоды кажутся сейчас вершинами исторической цепи событий. Эти мнимые вершины созданы искусственно. Из громадного архивного материала выделены определенные эпизоды и вокруг них поставлены грандиозные исторические декорации. Во всех новых изданиях к этим декорациям прибавляются новые преувеличения, источником которых являются только старые преувеличения. Ссылки на документы встретить почти нельзя. Заграничная печать, даже ученые-историки, относятся к этим повествованиям как к первоисточнику. В разных странах можно встретить специалистов-историков, которые знают третьестепенные детали, касающиеся Царицына или Профсоюзной дискуссии, но не имеют почти никакого понятия о событиях неизмеримо более важных и значительных. Фальсификация достигла здесь таких размеров, такой динамики, что она выработала свой собственный, почти непреодолимый автоматизм, похожий на автоматизм лавины. На самом деле нельзя не поразиться бедности тех документов и материалов, которые опубликованы в связи с работой Сталина на фронтах.

При тоталитарной концентрации всех средств устной и печатной пропаганды можно городу создать столь же фальшивую репутацию, как и человеку. В маневренной и глубоко подвижной войне разные пункты страны приобретают в разные моменты исключительное значение и затем теряют его. Защита Царицына никогда не могла иметь того значения, как борьба за Казань, откуда открывается путь на Тулу и Москву, или как борьба за Петроград, потеря которого была бы грозным ударом сама по себе и открывала бы путь с севера, путь на Москву. Сейчас много героических эпизодов гражданской войны забыто: забыты все, где не участвовал Сталин; зато имени Царицына придано мистическое значение.

«Царицын, – вполне справедливо пишет один из историков Красной армии, – явился зачатком военной академии, где создались кадры командиров для других многочисленных фронтов, ныне возглавляющие основные единицы армии».

«…На Царицынском фронте началась борьба между Сталиным и Троцким – не столько борьба двух больших честолюбий, сколько борьба двух человеческих слоев и двух линий в революции» (С. Дмитриевич, стр. 221).

Наиболее выдающиеся организаторы и полководцы вышли не из Царицына. Я уж не говорю о центральных фигурах, как Склянский, действительный Карно Красной армии, Фрунзе, выдающийся военачальник, поставленный впоследствии во главе Красной армии, Тухачевский, будущий реорганизатор армии, Егоров, будущий начальник Штаба, Якир, Уборевич, Корк, Дыбенко. Все они воспитались в других армиях или на других фронтах, крайне отрицательно относились к Царицыну и его невежественному самодовольству, требовательности. Само слово «царицынцы» имело в их устах уничтожительное значение.

Городским головой Царицына был некий большевик Минин, ставший впоследствии членом Революционного Военного Совета. Этот Минин написал в 1925 г. героическую драму: «Город в кольце». Так как Сталин в этой драме не получил надлежащего освещения, это послужило в дальнейшем опале Минина, который был в конце концов разоблачен как «враг народа».

В изданиях годов гражданской войны эпопея Царицына – одна из многих эпопей, которая совершенно не связывалась с именем Сталина. Его закулисная роль, очень краткая к тому же, была известна небольшому числу лиц и не давала решительно никакого повода для славословий. В юбилейной статье Орджоникидзе, посвященной 11-й армии, ни словом не упоминается Сталин. То же и в других статьях. Нужно было очень долго и настойчиво раскачивать качели истории, чтобы поднять Сталина на высоту героя царицынской эпопеи.

Продовольственные задачи оказались в сколько-нибудь широких масштабах неразрешимы из-за военного положения. «Связи с Югом, с его продовольственными грузами, прерваны – писал Сталин 4 августа, – а сам Царицынский район, связывающий центр с Северным Кавказом, оторван, в свою очередь, или почти оторван от Центра».

Причину крайнего ухудшения военной обстановки Сталин объяснял, с одной стороны, поворотом крепкого крестьянина, в Октябре боровшегося за советскую власть, – против советской власти (он ненавидит всей душой хлебную монополию, твердые цены, реквизиции, борьбу с мешочничеством); с другой стороны, – плохим состоянием наших войск. «В общем нужно сказать, – заканчивал он, – что до восстановления связи с Северным Кавказом рассчитывать (особенно) на Царицынский участок (в продовольственном отношении) не приходится».

4 августа Сталин пишет из Царицына Ленину, Троцкому, Цурюпе: «Положение на Юге не из легких. Военный Совет получил совершенно расстроенное наследство, расстроенное отчасти инертностью бывшего Военного Руководителя, отчасти заговором привлеченных Военруком лиц в разных отделах Военного Округа. Пришлось начинать все сызнова… Отменили старые, я бы сказал преступные, приказы, и только после этого повели наступление…»

Подобные сообщения получались тогда со всех концов страны, ибо хаос господствовал везде. Удивление вызывают лишь слова о «расстроенном наследстве». Военные округа были декретированы 8 апреля, едва успели приступить к работе, так что о «расстроенном наследстве» говорить было трудно.

8 апреля 1918 г. был издан декрет о создании волостных, уездных, губернских и окружных комиссариатов. В июле я докладывал 5-му съезду Советов, что многие низовые комиссариаты еще не созданы за отсутствием компетентных военных людей.

В качестве члена Революционного Военного Совета армии с особыми полномочиями от ЦК и Военного Совета Республики Сталин пользовался крайне широкими, практически неограниченными правами. Он мог производить на местах мобилизации, реквизировать имущество, милитаризировать заводы, подвергать аресту, предавать суду, назначать и смещать. Другие члены Совета армии – например, Ворошилов – были слишком малозначительны по сравнению с ним, чтобы стеснять его волю.

Грубость, нарушение приказов, вызывающие резолюции – все это был не просто взрыв темперамента, а обдуманный способ поднять свой авторитет. Военные, как и большинство комиссаров, не знали Сталина, а к приказам из центра уже научились относиться с большим вниманием. Цель Сталина состояла в том, чтоб показать, что он равен по рангу тем, кто подписывает приказы, исходящие из центра. Никакой другой цели его вызывающие действия иметь не могли: если б он хотел изменения неразумного приказа, достаточно было бы снестись по прямому проводу с Москвой. Сталин стремился поднять свой авторитет за счет авторитета центра.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю