Текст книги "Всемирная история: в 6 томах. Том 4: Мир в XVIII веке"
Автор книги: авторов Коллектив
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 80 страниц) [доступный отрывок для чтения: 29 страниц]
ПУТЕШЕСТВИЯ
К началу эпохи Просвещения на карты были нанесены общие очертания Америки и Африки. Однако освоение их внутренних пространств только начиналось. Европейцы еще почти не представляли себе Австралию, Океанию, а также загадочное «южное море». Естествоиспытатели из разных стран, любители приключений, офицеры, миссионеры и служащие торговых компаний отправлялись в далекие путешествия. Двигала ли ими жажда познания, острых ощущений или наживы, следовали ли они христианскому цивилизаторскому или служебному долгу, все они способствовали гигантскому обогащению географических представлений в XVIII в. Передовая научная мысль придавала очень большое значение географии, поскольку связывала общественное и государственное устройство с естественными условиями. Научные общества и академии стремились придать любым далеким экспедициям упорядоченный научный характер; в их состав включались астрономы, ботаники, рисовальщики.
Сведения о Южной Америке долгое время поступали в Европу почти исключительно через испанских и португальских католических миссионеров. Научное освоение континента началось около 1740-х годов. Так, французский исследователь Шарль Мари де Да Кондамин провел несколько лет в Перу с экспедицией Академии наук (1736–1743). В частности он совершил плавание по Амазонке, где изучал флору, фауну и туземное население бассейна реки. В это же время французские и английские путешественники (Пьер Франсуа Ксавье Шарлевуа, Джонатан Карвер, Артур Доббс и др.) обследовали Североамериканский континент.
С середины века и особенно после Семилетней войны европейцы начали освоение бассейнов африканских рек, постепенно углубляясь внутрь континента. В 1757 г. француз Мишель Адансон выпустил «Естественную историю Сенегала». В 1761 г. в районе реки Оранжевой голландская экспедиция Хендрика Хопа впервые увидела неизвестное «четвероногое в семнадцать футов высотой» – жирафа. После экспедиции 1777–1778 гг. Уильяма Паттерсона и Роберта Гордона появились описания готтентотов. В начале 1770-х годов шотландец Джеймс Брюс поднялся к истокам Голубого Нила. В самом конце столетия английские путешественники исследовали Нигер. В результате экспедиций Карла Линнея, Витуса Беринга, Степана Крашенинникова и других исследователей в кругозор европейской науки вошли земли Севера, Сибирь, Камчатка. В 1768–1771 и 1772–1775 гг. были совершены Первое и Второе кругосветные путешествия Джеймса Кука, обследовавшего Австралию и Тихий океан, доплывшего до южных полярных льдов и доказавшего, что на юге Земли нет обитаемого континента. Еще раньше, в 1766–1769 гг. вокруг света обошла экспедиция француза Луи Антуана де Бугенвиля, исследовавшего Новые Гебриды и открывшего ряд тихоокеанских островов (см. гл. «Океания»).
Увеличение числа экспедиций по освоению новых земель и новых путей объяснялось, разумеется, не только просветительским стремлением познать мир. Оно было связано и с колониальным соперничеством европейских держав. Присоединенные к метрополиям заокеанские территории служили источником богатства и являлись фактором престижа. Кроме того, они позволяли решать проблему перенаселения, например, в Великобритании, где в результате аграрного переворота бродяжничество превратилось в общественную проблему. К 1740 г. английские колонии в Северной Америке насчитывали около 1 млн выходцев из метрополии. На порядок ниже было в это время число выходцев из Франции в ее американских владениях: около 90 тыс. человек.
Постепенно, особенно для той же Британии, заморские территории все в большей степени становились рынком сбыта товаров. Не случайно именно эта страна, опережавшая другие в модернизации хозяйства, в XVIII в. окончательно победила и в борьбе за колонии. В результате закончившейся в 1763 г. Семилетней войны ей достались почти все французские владения в Индии и в Америке (Канада и Восточная Луизиана). Англия приобрела ряд важных островов Центральной Америки и Флориду. Образовалась огромная британская колониальная империя, доминирующая в морской торговле. Однако в результате колониальная политика держав, уступавших «владычице морей», только активизировалась. Количество далеких экспедиций после Семилетней войны заметно выросло.
Постоянный приток новой информации обогащал представления европейцев об индейцах Америки, аборигенах Океании, африканских племенах или народах Дальнего Востока и Крайнего Севера. Случалось, что путешественники учились говорить на языках местных племен, стремясь глубже понять их обычаи. Презрительное отношение к дикарям-туземцам, складывавшееся со времен Великих географических открытий, постепенно менялось. Оно вступало в противоречие с просветительской идеей равенства прав людей. Руссоистский идеал естественной жизни побуждал относиться с большим вниманием к нравам и обычаям народов, «близких к природе».
Для XVIII столетия были характерны не только заморские путешествия, нацеленные на открытия мира, но и повышенная мобильность внутри европейского пространства. Бедняки и бродяги снимались с мест в поисках работы и пропитания, инородцы и иноверцы – в поисках религиозной свободы, политические эмигранты – спасаясь от преследований… Более мобильными стали даже те, кто не покидал родных краев надолго: поездка на карнавал или ярмарку, участие в религиозном празднестве или в процессии паломников тоже являлись своеобразными путешествиями, и люди отваживались на них все легче и охотнее.
Население Европы на протяжении XVIII в. неуклонно росло и, несмотря на то что подавляющее большинство европейцев продолжали жить в деревне, быстро перераспределялось в пользу городов. Это происходило прежде всего за счет повышения мобильности, обусловленной экономическими, политическими и конфессиональными причинами. В Англии начавшийся промышленный переворот давал возможность терявшим почву под ногами вчерашним крестьянам искать новые занятия в городах. Аналогичные процессы намечались и в других странах Европы. Города, как магниты, притягивали к себе огромные массы людей, стремившихся заработать или сделать карьеру.
В Голландии к 1795 г. 65 % населения проживало в городах. В Пруссии горожане составляли примерно четверть населения. Быстро росли города-гиганты (подробнее гл. см. «Миры, утратившие равновесие: город и деревня»). Значительную часть населения городов составляли сезонные мигранты. В Париже существовали профессии, традиционно ассоциировавшиеся с приезжими из той или иной провинции: водоносами обычно работали овернцы, трубочистами и чистильщиками сапог – савояры, среди строительных рабочих преобладали уроженцы Лимузена. Тот, кто не мог прокормиться у себя дома, рассчитывал найти работу в огромном городе, а устроившись, помогал вновь прибывавшим землякам. Некоторые мигранты приезжали в Париж лишь на сезон, а потом возвращались домой, к семье. Однако немало встречалось и тех, кому возвращаться было не за чем и кто хотел навсегда остаться в городе.
Нередко мигранты уезжали так далеко от дома, что фактически меняли родину. Учителя, портные, строители, цирюльники, актеры ехали из Италии, германских земель, Франции в Польшу или Россию в поисках выгодного применения своих навыков. С 1760-х годов Екатерина II приглашала в Россию немцев, французов, швейцарцев для освоения земель и улучшения хозяйственной деятельности в Поволжье и других регионах. Внутреннюю «колонизацию» малозаселенных земель руками переселенцев практиковали и другие деятели эпохи «просвещенного абсолютизма» – Мария Терезия и Иосиф II в Банате, Галиции и Буковине, Пабло Олавиде от имени Карла III – в Сьерра-Морене.
На протяжении XVIII в. на континенте не уменьшилось число конфессиональных эмигрантов. Гугеноты перебирались из Франции в Голландию или Германию, евреи – из Польши в Голландию или Британию. В последнее десятилетие века Европу наводнили политические эмигранты из революционной Франции. Кто-то пускался в далекое плавание за океан. Многие делали это, стремясь избавиться от нищеты, спастись от религиозных преследований, надеясь на новую жизнь в колониях. Других вывозили туда насильственно – для освоения новых земель, для очистки городов Старого Света от бродяг и преступников.
В колониях действительно начиналась совершенно другая жизнь. Расставшись с прошлым и оказавшись в чужом пространстве, люди распоряжались собой по-новому. В 1776 г. европейские колонисты создали на Американском континенте свое государство. Опираясь на гигантские ресурсы Нового Света, американцы сумели использовать и достижения европейской культуры, как материальной, так и духовной, включая, прежде всего, Просвещение.
В XVIII в. резко увеличилось число путешествий в соседние страны. Этому способствовало развитие транспортной инфраструктуры в Западной Европе. Во второй половине века благодаря строительству шоссейных дорог значительно повысилась быстроходность сухопутного транспорта. Сеть удобных шоссе, на которых располагались станции почтово-пассажирских контор, расходилась во все стороны из Парижа, из Лондона и других городов. По ним двигались многоместные кареты (дилижансы), перевозившие небогатую публику. Знать передвигалась в частных каретах. Путешественники, отправлявшиеся в недалекие поездки, использовали двуколки. Военные предпочитали передвигаться верхом. Бедняки шагали пешком с котомками за плечами. Вдоль дорог возникали постоялые дворы, гостиницы, трактиры.
Здесь встречались путешественники из разных мест, принадлежавшие к разным социальным группам. Гостиницы становились территорией знакомств, общения, обмена информацией, познания нового. Это отразилось в романах XVIII в.: приключения героев нередко разворачивались на постоялых дворах.
Путешествие превращалось в необходимый элемент культуры. В общественном мнении оно составляло существенную часть жизненного опыта просвещенного человека. Особое место отводилось ему в воспитании молодежи: образовательное путешествие («Grand Tour») должно было способствовать расширению кругозора юноши, постижению мира на собственном опыте, избавлению от предрассудков. По родной стране путешествовали ради приобщения к народной жизни. Такое путешествие было призвано воспитывать патриота, будущего деятеля на благо общества. Посещение культурных центров Европы – Парижа, Рима, Лондона – считалось необходимым для приобщения к высотам духа. Желательным также признавалось путешествие в более или менее экзотические земли, ибо без этого невозможно постичь пути, по которым идет в своем развитии человечество, осознать ценность цивилизации.
Особая роль и популярность путешествий в XVIII в. не могли не отразиться на характере и содержании печатной продукции и на чтении. Во-первых, возникал спрос на информацию для отправлявшихся в дорогу: карты, планы, описания маршрутов, путеводители. Во-вторых, просветительская мысль способствовала повышению внимания публики к чтению о далеких землях и народах, кругосветных странствиях и далеких походах. Эта мода возникла в Англии, но быстро была подхвачена во Франции, откуда и распространилась по всей Европе.
Монтескье в трактате «О духе законов» связывал различные формы правления с географическими условиями, в которых развивались народы. Огромную важность новым сведениям об удаленных уголках земного шара придавал Дидро. К составлению статей для «Энциклопедии» он привлекал видных естествоиспытателей, таких как Бюффон и Ла Кондамин. Огромный успех получила «Философская и политическая история учреждений и торговли европейцев в обеих Индиях», написанная аббатом Рейналем при участии Дидро и некоторых других авторов и выдержавшая три издания с 1770 по 1781 г. Рассказывая о колонизации, «История обеих Индий» критиковала деспотизм, церковь, выступала против рабства.
Об экспедициях в дальние страны все больше писали не только в словарях и энциклопедиях, но даже и в газетах. В 1746 г. аббат А.Ф. Прево по заказу правительства начал выпускать многотомную «Всеобщую история путешествий». Первые тома писатель просто переводил с английского языка, но постепенно вырабатывал свой стиль повествования об обычаях и нравах Нового Света, севера Европы, Дальнего Востока, используя при этом отчеты о реальных экспедициях и другие источники. Тома этой серии издавались небольшим форматом и предназначались для широкой публики. Они становились своего рода справочным изданием, где систематизировались географические и исторические сведения о разных регионах.
Путешествие, ассоциировавшееся с открытием нового, с познанием истины, заняло особое место и в европейской беллетристике XVIII в. Литераторы отправляли своих героев в странствия, дабы те увидели несовершенство общественного устройства и прониклись новыми идеалами. Об этом повествовали «Персидские письма» Монтескье (1721), «Сентиментальное путешествие» Лоренса Стерна (1768). Вдохновившись реальной историей шотландского моряка Александра Селкирка, который более четырех лет провел на необитаемом острове, Даниэль Дефо написал знаменитый роман «Робинзон Крузо» (1719) – гимн человеку, побеждавшему обстоятельства и обретавшему себя. В «Путешествиях Гулливера» Джонатана Свифта (1726), в «Истории Тома Джонса, найденыша» Генри Филдинга (1749) и во многих других романах странствия героя становились метафорой его мужания, самоосуществления. Наконец, бывало, что роман, построенный как рассказ о путешествии героев (как «Жак-фаталист» Дидро), рассматривал философские вопросы о смысле жизни, свободе человека или предопределенности его судьбы.
ФИЛАНТРОПИЯ
Термин, в древнегреческом языке обозначавший «человеколюбие», появился в европейской литературе в эпоху позднего Средневековья, но утвердился и вошел в моду именно в XVIII столетии. В средневековом христианском мире благотворительность осуществлялась преимущественно церковью или под ее руководством. Помощь нищим, призрение сирот и калек воспринимались как религиозный долг, определяемый идеей евангельской любви к ближнему. Духовенство исполняло его от имени всего сообщества.
В XVI–XVII вв. постепенно возрастала роль государства в этой сфере. Рост населения, особенно в городах, повышение мобильности потребовали от властей новых усилий. Им приходилось больше думать об общественном благе. Выброшенные на обочину жизни маргиналы представляли огромную проблему, однако административное ее решение неизбежно обретало репрессивные формы. Главным благотворителем выступало ответственное за общественный порядок государство, ставившее перед собой задачу принудительного «перевоспитания» бродяг. Учреждая дома призрения, больницы и приюты, обеспечивавшие минимальные человеческие потребности, оно жестко принуждало маргиналов к повиновению и карало их самостоятельное поведение, представлявшее угрозу для «порядочных» подданных.
Государственная система призрения нищих и политика преследования за бродяжничество возникли в Англии в самом начале XVII в. Именно там вследствие аграрного переворота проблема раньше других стран приобрела особую остроту. Философы-просветители подчас резко критиковали английскую систему призрения как негуманную и неэффективную, однако аналогичное законодательство против нищих и бродяг развивалось и в других странах Европы. В Испании бродяг отлавливали, инвалидов и детей помещали в приюты, а здоровых забривали в солдаты. Во Франции в 1724 г. специальный королевский указ предписал изолировать нищих в больницах, причем на их содержание правительство выделило средства. Здорового человека, вторично пойманного за сбором милостыни, клеймили. В мае 1750 г. в Париже вспыхнул бунт, вызванный действиями властей: полиция, ловившая на улицах бродяг, воришек, безработных и проституток для отправки их в колонии, перестаралась, арестовав нескольких подростков из семей ремесленников и торговцев. В 1764–1767 гг. в стране возникла сеть домов заключения для бродяг. За один только 1773 г. были задержаны 72 тыс. человек, из которых 48 тыс. оказались в домах заключения.
Принудительное государственное регулирование передвижения и поведения людей, особенно тех, кто стоял на нижних ступеньках социальной лестницы, диктовалось реальными потребностями общества того времени. Однако оно отличалось жесткостью, неповоротливостью, злоупотреблениями и недостаточной эффективностью. По мере распространения просветительских идеалов, подобное понимание общественного блага выглядело все более архаичным и нетерпимым.
В XVIII в. происходило общее смягчение отношения к лицам, преступившим закон. Признание их достойными сочувствия, перевоспитания, помощи отражалось в просветительской художественной литературе. Все больше осознавалась необходимость проявления гуманности, недопустимость излишней жестокости наказания. Возникла идея ответственности общества за совершенные преступления (см. «Просвещение и власть»).
Примерно в середине века в публицистике оформился еще один сюжет общественной дискуссии: рабство и работорговля, которые невозможно было примирить с идеей равенства людей. Борьба против рабства началась в Англии и ее заокеанских колониях, где против него первыми выступили квакеры, требовавшие также судебной реформы и разработки справедливого закона о бедных. Их поддержали философы-просветители – Дидро, Рейналь, Джон Миллар. Вскоре после образования США рабство было отменено во многих северных штатах, однако в других оно сохранялось, будучи экономически выгодным. Активную борьбу против него вели многочисленные общества за освобождение рабов, действовавшие как в Америке, так и в Европе. В их деятельности участвовали будущие деятели Французской революции – Бриссо, Кондорсе, Лафайет, Мирабо. Английское и французское «Общества друзей чернокожих» заставили власти обратить внимание на эту проблему задолго до того, как рабство в колониях перестало существовать.
Итак, в эпоху Просвещения слово «филантропия» означало не столько помощь бедным, сколько заботу о человеке, стремление обеспечить его благо и даже счастье. Настоящий филантроп часто выступал противником церкви, разоблачал ее ханжество и корыстолюбие и, следовательно, не мог слепо доверять ее проповеди милосердия во имя любви к Богу. Не был он доволен и насильственной благотворительностью, осуществлявшейся государством. Поставив в центр теоретических построений не Бога, а человека, философ XVIII в. уповал на замену принуждения просвещением.
Рассчитывая усовершенствовать общество с помощью разума, просветители желали побороть и все человеческие несчастья – нищету, болезни, несправедливость. В связи с этим вставали две задачи, решение которых требовало серьезных усилий. Во-первых, следовало разработать научные методы борьбы с болезнями и бедностью. Академии объявляли конкурсы, врачи и педагоги принялись изучать предмет (см. подробнее гл. «Жизнь, опережающая смерть: население»). Во-вторых, необходимо было понять, на кого возложить ответственность за реализацию рекомендаций науки. Рядом с церковью и государством появился еще один благотворитель – общественные организации.
В Век Просвещения родилась и процветала частная светская благотворительность. В одном только Париже в 1780-е годы действовали Филантропический дом, Ассоциация судебной благотворительности, Филантропическое общество, Общество материнского милосердия. Принимать участие в деятельности подобных организаций становилось престижно, в них охотно входили представители элиты, аристократы, члены монарших фамилий. Светские филантропы занимались призрением сирот, организацией школ и больниц, раздачей милостыни. Нередко их члены заступались перед властями за обездоленных.
В 1774 г. немецкий педагог Иоганн Бернхард Базедов организовал в Дессау особый воспитательный институт – «Филантропинум», просуществовавший до 1793 г. Здесь применялась разработанная Базедовым педагогическая система, призванная воспитывать детей по «законам природы» (в духе Руссо) и внушать им любовь к ближнему. Дело Базедова продолжили Иоахим Генрих Кампе, Христиан Вольке, Христиан Готхильф Зальцман. Екатерина II, обдумывавшая реформу образования в России, также интересовалась идеями Базедова ив 1784 г. пригласила Вольке в Петербург.
Большое место занимала благотворительность в деятельности масонских лож, также вошедших в моду среди аристократии. «Дух сопричастности, сладость равенства, поддержки и взаимной помощи <…> формируют общими усилиями ту благотворительность, которая составляет основу и смысл масонства» – утверждалось в документах одной из лож. На поддержку неимущих «братьев», их вдов, других «достойных» бедняков и сирот масоны тратили немалые деньги.
Престиж светской филантропии в XVIII в. неуклонно рос, и потому возможности ее были достаточно велики. Однако на вопрос о том, кто должен в первую очередь искоренять общественное зло, Просвещение так и не дало ответа. Оно только поставило вопросы и наметило пути, по которым гораздо позднее предстояло двигаться создателям социального государства.