Текст книги "Бамбуковая колыбель"

Автор книги: Авраам Шварцбаум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Глава 4. Консервативный раввин из синагоги Бней Эмет, духовный наставник прогрессивной общины Ор Эмет

ПОЙМАВ ПО ТЕЛЕФОНУ секретаршу консервативного раввина, я договорился о встрече с ним в тот же день, в два часа пополудни. Мы отправились к нему сразу же после ланча.

Синагога Бней Эметразмещалась во внушительного вида каменном здании, стоявшем на углу обычной жилой улицы и окруженном поднимавшимися одна над другой зелеными лужайками и красивыми, аккуратно подстриженными деревьями.

Кабинет рабби, в отличие от кабинета его ортодоксального коллеги, представлял собой просторную, обитую дубовыми панелями комнату в учебном крыле синагоги. На стене, в аккуратных рамочках, висело множество дипломов и удостоверений.

Два самых эффектных из них свидетельствовали о том, что хозяин кабинета получил раввинское звание в Еврейской Теологической Семинарии, а докторскую степень по истории – в Колумбийском университете. Прочие дипломы констатировали его членство во всевозможных религиозных и филантропических обществах. Сам рабби, доктор Гирш, был высоким, почтенного вида человеком лет пятидесяти пяти.

Его лицо обрамляли элегантные седые бакенбарды и небольшая бородка. Мы уселись в удобные кресла, а Хсин-Мей вполне удовольствовалась лежавшим на полу толстым ковром.

Я еще раз произнес заранее заготовленную речь: рассказал о том, как нашел Хсин-Мей на вокзале, и сообщил, что мы хотим обратить ее в иудаизм. Рабби Гирш нисколько не замешкался с ответом.

«Просто поразительно! – сказал он с энтузиазмом. – Меня всегда очень интересовала китайская история. Вам известно, наверное, что в Кайфенге, в глубине континентального Китая, в свое время существовала довольно крепкая община китайских евреев? У меня была возможность увидеть созданный ими свиток Торы во время моего недавнего визита в Цинциннати.»

«Да, конечно, рабби, – сказал я. – Я читал об этом. Вся эта история очень интересна, но, к сожалению, сегодня от этой некогда процветавшей общины не осталось и следа. Может быть, от нашей дочери со временем произойдут новые поколения китайских евреев… но это, кстати, возвращает нас к вопросу о ее гиюре.»

«Ах да, гиюр…На мой взгляд, с ним не должно быть проблем. Я с удовольствием подготовлю все необходимые документы, удостоверяющие, что она еврейка.»

Барбара была ошеломлена.

«И для этого не потребуется даже погружение в микву?» —спросила она.

«Ну, если вы настаиваете, мы можем договориться, чтобы ее окунули в плавательный бассейн в Еврейском общинном центре…»

По выражению лица моей жены я понял, что она растеряна не меньше моего.

«И это будет считаться гиюром?»

«Есть несколько авторитетных высказываний, которые можно трактовать как разрешение использовать плавательный бассейн в качестве миквы, —доверительно сказал рабби.

– В общем, когда вы решите приступить к делу, созвонитесь, пожалуйста, с моей секретаршей. Она даст вам бланки, которые необходимо заполнить. Как только вы сообщите ей все эти данные, я сразу же подготовлю требуемые документы. Ну и конечно, вам придется заплатить небольшую сумму – административные расходы, вы понимаете!»

Это-то мы понимали.

«Насколько я понимаю, вы совсем недавно в нашем городе, – продолжал рабби, – и, скорее всего, еще не принадлежите ни к одной общине. Мы будем рады, если вы серьезно обдумаете возможность присоединиться к Бней Эмет. Могу вас заверить, что в общине, объединяемой нашей синагогой, состоит много таких же интеллигентных семей, как ваша, и вообще – мы самая большая еврейская община в городе. Моя секретарша, мисс Гольдберг, может дать вам всю необходимую справочную литературу.»

«Благодарю вас, рабби, – сказал я. – Если я правильно вас понял, вся процедура гиюразаключается в заполнении определенных документов?»

«Совершенно верно, – ответил он. – Как я уже сказал, вы должны будете сообщить нам некоторые данные, – в частности, ваши еврейские имена и имена ваших родителей, – но, в общем, все это совсем не сложно. А сейчас, извините, – через несколько минут у меня назначено еще одно свидание. Впрочем, я буду рад встретиться с вами в самое ближайшее время и несколько основательнее обсудить ваши впечатления о Китае и ваш взгляд на китайскую культуру. Всего хорошего – и добро пожаловать в нашу синагогу!»

Барбара взяла у секретарши набор брошюр, распространявшихся среди членов синагоги. На обратном пути мы заглянули в некоторые учебные классы и ознакомились с содержанием прикрепленных к стенам информационных бюллетеней.

ТОЛЬКО ПО ДОРОГЕ домой я дал волю обуревавшим меня чувствам:

«Если послушать рабби Гирша, то принять иудаизм так же просто, как войти в распахнутую дверь. В том, что он сказал, вообще много странного, но это, пожалуй, удивительнее всего. Его подход к вопросу о гиюрепоказался мне несерьезным, даже поверхностным! Знаешь, получить американское гражданство – и то, по-моему, сложнее. Я как раз на прошлой неделе звонил в Отдел иммиграции и натурализации – хотел узнать, что необходимо сделать для натурализации Хсин-Мей. Оказалось, что, прежде всего, нужно подождать три года. Затем необходимо будет представить подлинные документы, удостоверяющие наше собственное гражданство. Далее предстоят еще юридическая процедура и церемония присяги, которую антрополог назвал бы “инициацией”. У первобытных племен таким образом отмечали переход из одного статусного состояния в другое.»

Барбара не отзывалась и внимательно разглядывала пейзаж, проносившийся за окном, но я знал, что она настороженно слушает.

«Если верить этому рабби, – продолжал я, – то для гиюраничего такого не требуется. Если для того, чтобы сделать гиюр, достаточно всего лишь заполнить несколько бланков, то, может быть, нам вообще не стоит беспокоиться о том, что Хсин-Мей его не прошла.»

«Меня тоже многое удивило, – отозвалась, наконец, Барбара. – И еще эта история с миквой —мне почему-то не кажется, что плавательный бассейн – такая уж подходящая ей замена. В любом случае, я не хотела бы так уж сразу оста-

новиться на достигнутом. Ты всегда меня учил, что сначала нужно изучить все возможные решения, и лишь затем делать свой выбор.»

«Я и сейчас готов это повторить.»

«В таком случае, – сказала Барбара, – нам предстоит ознакомиться с еще одним решением.»

«Ты совершенно права, – согласился я. – Я сегодня же туда позвоню и выясню, сияет ли он еще!»

«Кто?»

«Ты разве забыла – “Свет Истины”!»

В ХОДЕ ТЕЛЕФОННОГО разговора рабби Клейн, духовный наставник прогрессивной общины Ор Эмет. показался мне очень сговорчивым.

«Разумеется, я буду очень рад обсудить вопрос о гиюревашей дочери, – сказал он немедленно. – К сожалению, в организационном плане мы находимся сейчас между двух стульев и, пока строится наше собственное здание, вынуждены делить помещение с общиной квакеров на Форест-авеню. Хотите встретиться там со мной – вы и ваша супруга – во вторник в три часа пополудни?»

Во время встречи рабби проявил неподдельный интерес к моему рассказу. Как только я закончил, он тотчас откликнулся:

«До сих пор в своей практике я сталкивался только с процедурой гиюрадля взрослых. История вашей дочери – это событие, которое всколыхнет всю общину. Если я не ошибаюсь, во время нашего телефонного разговора вы упомянули, что были у нас в Рош-а-Шана? В таком случае, вы уже имеете представление о нашем подходе к религии. Мы стремимся к тому, чтобы члены нашей общины были лично вовлечены в религиозную службу. Я попрошу вас подготовить к церемонии гиюранебольшую вступительную речь, желательно сопровождаемую слайдами, привезенными вами из Китая, и музыкальными заставками. Я охотно помогу вам подготовить это вступление, подберу подходящие еврейские источники. Заодно мы придумаем такое еврейское имя для вашей дочери, которое явилось бы синтезом ее китайской и еврейской сущностей.»

«Рабби Клейн, а как насчет погружения в микву?»

«Лично я никогда этого не требую, миссис Шварцбаум! Кроме того, доступ к микведля нас несколько затруднен, поскольку группа, которая контролирует этот ритуальный бассейн в нашем городе, допускает в него только определенных людей.»

«Что это за группа?» – спросил я.

«Ортодоксальная община.»

«Рабби, я хотела бы ясно понять, будет ли гиюр. проведенный по вашим правилам, признан всеми без исключения?»

Рабби Клейн слегка замешкался с ответом на вопрос Барбары:

«Ну, я должен признаться, что значительная часть еврейской общины, большой и очень неоднородной, скорее всего, не согласится признать наш гиюрзаконным, – произнес он деланно-небрежным тоном. – Такова реальность, с которой нам приходится сталкиваться. Но с другой стороны, подумайте, какая другая процедура гиюрадоставит вам столь глубокое личное переживание, какой другой подход столь ярко и многогранно подчеркнет значительность и содержательность нашего общего еврейского наследия?»

«Я не совсем понимаю, – отважился вступиться я, – в каком смысле слайды с видами Китая и музыкальные заставки помогут нам приобщиться к нашему еврейскому наследию?»

«Иудаизм, – напыщенно произнес рабби, – требует активного интеллектуального действия, а не механического, рефлекторного следования устарелым формам. Наш подход позволяет сочетать старое и новое, современный опыт и исторические воспоминания.»

Мы поблагодарили и откланялись. Выйдя из украшенной деревянными панелями церкви квакеров, мы неторопливо пошли к своей машине, наслаждаясь красками листопада и бодрящим осенним воздухом.

«Я боюсь даже спрашивать о твоем впечатлении», – сказала Барбара.

«Последний раз я участвовал в таком спектакле типа “Покажи-и-расскажи” еще когда учился в третьем классе, – сказал я. – Я тогда принес в класс птичье гнездо, которое нашел в лесу. Помню, учитель очень заинтересовался, но класс все это время отчаянно скучал. Увы, сегодня я уже не третьеклассник, да и Хсин-Мей – не птичье гнездо.»

Глава 5. Гиюр по Галахе

НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО, перед тем как отправиться в университет, мы с Барбарой по свежим следам подробно обсудили наши недавние впечатления.

«Ортодоксального раввина я до какой-то степени даже могу понять, – сказал я. – Он, по крайней мере, последователен. Имеются определенные условия, требования, если угодно – правила перехода в иудаизм, и пока эти правила не выполнены, человек не может считаться евреем.»

«Но одна проблема все же остается, – возразила Барбара. – Он не уточнил, что это за правила, и не разъяснил, как мы можем их выполнить. Продолжая твою мысль, можно констатировать, что у нас нет ни малейшего представления о том, какова плата за вход в этот “клуб”, и к чему мы, собственно, будем допущены, если ее уплатим.»

«Согласен. Невозможно стать ортодоксальным евреем, просто нажав некую кнопку, и, во всяком случае, даже напрягая воображение, я не могу представить себя завтра утром соблюдающим кашрут, равно как и прочие предписания, о которых он говорил. Что же до других раввинов, то я вообще не могу всерьез к ним относиться. Они мне кажутся такими поверхностными, такими интеллектуально пустыми, что я просто не вижу смысла совершать гиюрнашей Хсин-Мей в предлагаемой ими “неортодоксальной” форме. Это было бы только жестом, процедурой, лишенной серьезного содержания.»

«Что же нам в таком случае остается?»

«То же, что и раньше. Мы с тобой остаемся тем, чем были – двумя еврейскими родителями с нееврейской китайской дочерью на руках.»

«Ты прав, я тоже не вижу, что мы еще можем сделать при таких обстоятельствах, – согласилась Барбара. – Все это крайне огорчительно. Но все-таки, я кое-что поняла за эти последние недели.»

«Что именно?»

«Что я практически ничего не знаю об иудаизме. Мы с тобой суетимся, пытаясь сделать нашу дочь еврейкой, а, между тем, сами понятия не имеем, что это, в сущности, значит – быть евреем.»

НЕДЕЛИ СКЛАДЫВАЛИСЬ в месяцы, месяцы – в годы. Наш домашний распорядок определялся сменявшимися временами года, университетским календарем, каникулами и отпусками, а также поездками к родным.

Невзирая на занятость, мы выкраивали время для регулярного чтения самых различных книг на еврейские темы. Наше чтение не отличалось особой систематичностью, мы читали все, что попадалось под руку, – романы, исторические очерки, эссе, полемические статьи, социальные исследования, работы по теологии и философии. Не присоединяясь формально ни к одной общине, мы регулярно посещали интересовавшие нас мероприятия в Еврейском общинном центре и местных синагогах. Круг наших друзей и знакомых, состоявший из сотрудников университета и членов местной китайской общины, был открыт для китайских студентов, учившихся в соседних университетах и колледжах.

Время от времени случались забавные инциденты, которые напоминали нам о необычном религиозном статусе нашей Хсин-Мей.

Мы арендовали наш дом у супружеской четы, которая сравнительно недавно, но зато весьма основательно включилась в движение фундаменталистов-пятидесятников. Хозяйка, дочь священника епископальной церкви, и ее муж, преуспевающий бизнесмен, стали «истинно верующими» на евангелист-ский протестантский манер. Будучи неофитами, они уверовали весьма пылко, и решили, что их призвание – обращать всех «заблуждающихся» на открывшийся им «истинный путь».

Поскольку оформление договора об аренде и внесение залога в размере трехмесячной платы за квартиру были завершены еще до нашего возвращения с Тайваня, мы впервые встретились с нашими хозяевами только через несколько месяцев после приезда в город.

Узнав, что их жильцы – два еврея с еще не определившей свой религиозный статус китайской дочерью, наши хозяева решили, что им послано настоящее небесное знамение. Когда, к тому же, выяснилось, что наш дом посещает множество азиатских студентов, большинство которых – буддисты, они окончательно уверовали, что удостоились особой религиозной миссии.

С большим трудом, комбинируя вежливую холодность с полной незаинтересованностью, нам с Барбарой удалось в конце концов остудить их евангелистский пыл. И хотя вся эта история показалась нам, в общем, довольно забавной, она содержала и неприятный элемент. Она напомнила нам, что наша Хсин-Мей по-прежнему остается в ненормальном состоянии, а мы сами все еще не имеем достаточных знаний и опыта и зачастую не способны противопоставить что-либо существенное потоку религиозных доводов, обрушивающемуся на нас со всех сторон.

Я ОТНОШУСЬ к людям того сорта, которые позволяют событиям развиваться естественным образом. Однако мое профессиональное антропологическое и социо-политическое любопытство побуждало меня время от времени пускаться на поиски информации, касающейся проблемы гиюра.

В ходе таких поисков я разговорился однажды с руководителем городской Еврейской школы, которая осуществляла полноценную – занимавшую весь день – учебную программу для детей, начиная со старших групп детского сада и по восьмой класс включительно.

Чем больше мы с Барбарой занимались своим еврейским самообразованием, тем яснее нам становилось, что мы, по сути, чрезвычайно невежественны в том, что касается нашей собственной религии. Поэтому я решил, что будет неплохо, если Хсин-Мей получит хотя бы начальное еврейское образование.

Я объяснил директору школы нашу ситуацию и спросил, сможет ли Хсин-Мей поступить в его школу. Директор ответил, что в школу принимаются только еврейские дети. Я стал добиваться от него определения – что же такое, наконец, еврейский ребенок. Он объяснил мне, что еврей – это тот, кто признан евреем «согласно еврейскому религиозному закону, или Галахе.»

«Что это значит в отношении гиюра!» —спросил я и получил ответ, которого в глубине души и ожидал: гиюрдолжен удовлетворять всем ортодоксальным требованиям.

Эта история имела продолжение. На втором году нашего пребывания в городе мы попали в списки местной Еврейской Федерации и стали регулярно получать приглашения участвовать в ее кампаниях по сбору пожертвований.

Изучив брошюры, присылкой которых сопровождался каждый призыв жертвовать деньги, я заметил, что одним из получателей этих пожертвований является упомянутая выше Еврейская дневная школа. В примечаниях, напечатанных в соответствующей брошюре мелким шрифтом, сообщалось, что пожертвования покрывают более сорока процентов школьного бюджета, а остальные шестьдесят слагаются из платы за обучение и разных других составляющих. Я начал злорадно потирать руки: мне показалось, что я обнаружил трещину в ортодоксальной броне. В тот же день я позвонил в Федерацию и договорился о встрече с ее руководителем.

В ходе этой встречи я объяснил, что мы с женой – пока еще новички в общине, и, прежде чем перейти к истинной цели моего визита, упомянул о своем положении в университете и научных заслугах.

«Верно ли, что нынешняя кампания по сбору средств для ваших школ представляет собой мероприятие, охватывающее всю общину, в том числе и тех ее членов, которые не принадлежат ни к каким синагогам?» – спросил я, наконец.

Директор, лысоватый маленький человечек в больших очках, с готовностью согласился.

«Да, конечно! – воскликнул он. – В действительности, как вы наверняка заметили, лозунг нынешней кампании так и звучит: “Все мы – заодно!” Мы должны выступать единым фронтом не только с нашими братьями-евреями в Израиле, но также – насколько это возможно, – ив том, что касается удовлетворения потребностей местной еврейской общины.»

«Я рад это слышать, – сказал я. – Означает ли все это, что если я, лояльный член местной общины, нуждаюсь в той или иной помощи, а община имеет возможность мне помочь, то я могу рассчитывать на поддержку? Верно ли это?»

«Разумеется, – ответил он, внезапно насторожившись. Он был слегка озадачен направлением, которое неожиданно приняла наша беседа. – Но я уверен, что вы согласитесь со мной, если я скажу, что каждый отдельный член общины тоже должен нести свою долю ответственности. На этой идее – идее взаимной ответственности – построена вся наша кампания. Мы обращаемся к каждому с призывом внести столько, сколько он может, с тем, чтобы, в случае необходимости, он, как и все другие, мог обратиться к нам за помощью.»

«Как вы, в таком случае, расцените ситуацию, когда член общины, который внес свой взнос в общее дело, обращается за помощью в еврейское учреждение и получает категорический отказ?»

Директор весь подобрался:

«Я не совсем понимаю, к чему вы ведете. Объясните, пожалуйста, что именно вы имеете в виду.»

«Я имею в виду Еврейскую дневную школу. В вашей брошюре я прочитал, что она является одним из учреждений, поддерживаемых городской еврейской общиной, и часть денег, собранных в ходе ваших кампаний, идет на ее содержание. Точнее говоря, эти деньги составляют весьма существенную часть ее бюджета. Однако, когда я попытался записать свою дочь в эту школу, мне отказали.»

Директор был искренне удивлен:

«Как это – отказали?» – спросил он.

«Вернее сказать, обусловили ее прием тем, что она должна пройти гиюрсогласно определенным правилам, – кстати говоря, не одобряемым большинством раввинов нашей общины. В настоящее время она считается не отвечающей требованиям школы. Между тем, эта школа числится в списке общинных учреждений. Как это понимать?»

Он беспокойно заерзал в кресле и потер рукой лысину.

«Разрешите мне объяснить вам сложившуюся ситуацию.

Хотя отдельные организации и учреждения и связаны с городской общиной и участвуют в ежегодном сборе средств, они остаются, тем не менее, вполне независимыми и подчиняются своим собственным правилам и своему совету директоров. Каждое учреждение сохраняет весьма значительную автономию.

К примеру. Еврейская семейная служба, которая оказывает большую часть социальных услуг, необходимых нашей общине, имеет свои собственные правила и критерии вступления в нее.

Вдобавок, почти каждое учреждение связано с какими-то другими организациями или синагогами. Скажем, Еврейский общинный центр и Еврейская семейная служба входят в общегородской Объединенный фонд жертвователей и получают от него финансовую помощь. Поэтому они вынуждены следовать определенным установкам, предписанным этой организацией.»

«Каким именно?»

«Ну, скажем, Объединенный фонд установил правила, запрещающие какую-либо дискриминацию в том, что касается предоставления услуг, оказываемых входящими в него организациями.»

«Теперь я начинаю кое-что понимать, – перебил я его. – Не далее, как вчера я просматривал список членов Еврейского общинного центра и обнаружил, что почти половина из них – судя по фамилиям и адресам – вообще не являются евреями.»

«Вы правы. Но частично это объясняется тем, что членские взносы в Еврейском общинном центре ниже, чем, скажем, в христианской ИМКЕ.»

«Это приводит к парадоксальному выводу, – саркастически заметил я. – Одна организация принимает систему правил, которая поощряет вступление в нее неевреев, тогда как другая делает все, чтобы евреев в свои ряды не допускать. Во всяком случае, евреев, принадлежащих к некоторым категориям.»

«Я могу понять ваши чувства, – вздохнул директор, – но, как мне кажется, вы не вполне справедливы и объективны. Наша дневная школа, подобно другим, входящим в общинную систему организациям, связана со своим руководящим органом – в данном случае, с ортодоксальной синагогой, – и обязана следовать ее указаниям и критериям.»

Я почувствовал некоторую симпатию к этому маленькому, потрепанному судьбой человеку. Сетка морщин и складок, покрывавших его лоб и лицо, была, в сущности, паутиной боевых шрамов, полученных этим чиновником в ходе карьерных боев, в которых он давно уже перестал надеяться на успех. Теперь он видел свою единственную задачу в том, чтобы аккуратно придерживаться установленной линии и не отклоняться от нее вплоть до своего выхода на пенсию. Он наверняка уже забыл, когда в последний раз сражался за правое дело.

«Неужели я первый, кто поднимает этот вопрос о дневной школе?» – полюбопытствовал я, отбросив свой агрессивно-язвительный тон.

«Поверьте, его уже поднимали до вас, – ответил директор. – И некоторые люди даже отказывались из-за этого жертвовать на общинные нужды. Но сейчас извините меня, пожалуйста, – меня ждет еще одно свидание.»

Он поднялся и протянул мне руку на прощанье.

«Все-таки позвольте мне посоветовать вам быть поактивнее в рамках нашей Федерации. Это добровольческая организация, и если вы ею не вполне довольны, то единственный сколько-то эффективный способ добиться желаемых изменений – это совместно с другими разрабатывать и совершенствовать ее политику.»

КОГДА Я ТЕМ ЖЕ ВЕЧЕРОМ рассказал Барбаре об этом разговоре, она отрезала:

«Начнем с того, что я вообще не понимаю, зачем ты к нему отправился. Он в любом случае ничем не может нам помочь. Чего ты надеялся добиться?»

«Ты права. Я с самого утра задаю себе тот же вопрос. Наверно, мне просто хотелось получше разобраться в том, как устроена и функционирует эта система. Теперь мне еще более очевидно, что она имеет не столько религиозный, сколько политический и экономический характер, и к тому же весьма запутанный.»

«Знаешь, мне кажется, что ты просто сел на своего любимого конька, – поддела меня Барбара. – Ты стремишься все на свете свести к какой-нибудь политической или социальной проблеме, в основе которой, разумеется, лежит борьба за власть или за деньги. А я смотрю на Хсин-Мей, вспоминаю, как неожиданно она вошла в нашу жизнь, и все больше убеждаюсь, что на самом деле от нас вообще очень мало что в этом мире зависит.»

«Я не совсем понимаю, что ты хочешь сказать.»

«Хорошо, я попробую объяснить это иначе. За все это время – с того дня, как ты нашел Хсин-Мей, на протяжении всех месяцев, пока продолжались хлопоты с ее удочерением, американской визой и гиюром, и вплоть до сегодняшнего эпизода с руководителем Федерации – ты ни разу не упомянул одно весьма существенное, на мой взгляд – даже ключевое слово…»

«И что же это за слово?» – уже догадываясь, но все же не без любопытства спросил я.

«Б-г», – серьезно ответила она.