Текст книги "Когда время штормит (СИ)"
Автор книги: Августин Ангелов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
– Присоединяйтесь! – сказал банкир, едва увидев чету Марченко.
– С удовольствием! – улыбнулся промышленник, опускаясь на мягкий диванчик. А его жена пристроилась рядом с ним. Софья налила и им, выдав по пакетику кальмарных колец. А Вера во все глаза смотрела сквозь панорамное остекление на большой военный корабль, освещенный электричеством.
– У них советский флаг, – заметил Альтман, отхлебнув виски из пластикового стаканчика.
– И что же? – не понял Марченко, тоже попробовав алкоголь и закусив колечком из кальмара.
– Так, может, они советские, – предположил банкир, выпив еще.
– Ну, это вряд ли. Как же они сохранялись все эти годы по-вашему? И где? – спросил промышленник, тоже выпив.
– Не знаю. Но, какие-то эти морячки непонятные. Предчувствие у меня на их счет нехорошее, – сказал Альтман.
– А меня вот англичане больше всего беспокоят, которые на нас напали. Не понимаю даже, откуда они взялись? – проговорил Марченко, прикончив еще четверть пластикового стаканчика виски.
– Я насчет них не волнуюсь, потому что англичане такие же капиталисты, как мы, а вот если эсминец и вправду советский, то это очень для нас опасно. Ведь там классовые враги! – воскликнул Альтман, подставив Софье пустой стаканчик, чтобы налила ему еще.
Но, промышленник не согласился с ним, сказав:
– Нет, ерунда все это! Ну, какие враги, если они нам, наоборот, помогают. На выручку пришли, за что этим морячкам спасибо большое сказать нужно. Да и вообще, Советский Союз был высшей точкой развития русской цивилизации. Мощнейшая страна получилась у Сталина. А сейчас что? Откатываемся обратно к временам гражданской войны, или даже Первой мировой?
Банкир сказал:
– Ну, я так не считаю. Помню, как за колбасой в детстве стоял. Дефицит был тотальный. А сейчас, благодаря рыночной экономике, товаров завались.
Но, Марченко, выпив еще, гнул свое:
– Зато мы сейчас по многим пунктам от торговли зависим, а сами мало чего производим. А вот Советский Союз имел мощнейшую промышленность и даже собственное станкостроение. И вообще, страна тогда развивалась сама по себе, без всякой внешней зависимости. У нас свой собственный проект развития имелся и свой особенный образ будущего. Русская цивилизация при социализме стала уникальной, примером для всех народов мы были. Потому к нам тогда другие страны и тянулись, а враги нас боялись. Вот только сейчас, когда санкциями нас прижали, начинаем снова постепенно понимать, кто нам враги, а кто наши друзья, и что-то производить сами опять начинаем.
На что банкир, отхлебнув еще виски из стаканчика, возразил:
– Нет. Я так не считаю. Мы такие же, как все остальные народы. Ничуть не лучше. А все люди мечтают только о личном счастье и благополучии. А на других им наплевать. Так и с Советским Союзом случилось. Озвучивали руководители лозунги уравниловки, братства и народного счастья, а сами, пользуясь служебным положением, рассовывали народное добро в это время себе по карманам и своей родне отсыпали. Вот и получилось то, что имеем.
Но, Марченко, чей дед был сталинистом, причем, партийным функционером высокого ранга при Сталине, и здесь с банкиром не согласился:
– Весь этот развал начался уже после смерти Сталина, а он бы такое никогда не допустил.
Тут снизу послышались грубые мужские голоса, и по трапу застучали шаги, а через несколько секунд в салон-бар ворвался мичман Федор Яровой с двумя автоматчиками, потребовав:
– Предъявите документы, господа!
Глава 15
Услышав необычное имя, Френсис Дрейк пытался понять, к поданным какого же государства попал в плен. Имя Дмитрий, да и фамилия с характерным окончанием указывала на уроженца Восточной Европы. «Кто этот лекарь? Поляк? Литовец? Или румын? Вот только ни у одной из этих стран нет океанского флота», – терялся в догадках капитан «Золотой лани».
А то, что сам он находится в плену, Дрейк понял сразу, едва молодой человек представился военным врачом. Ведь военный врач должен находиться именно на боевом корабле, который, вероятно, взял «Золотую лань» на абордаж. Френсис силился вспомнить последние события, но не смог, потому что удар пули не только совершенно лишил его сил, но и отшиб ему еще и память о том, что произошло недавно. Последним он запомнил невероятно красивое разноцветное свечение между водой и небом, раскинувшееся, словно огромный цветной парус, трепещущий на ветру, на половину горизонта прямо по курсу его галеона.
Пулевое ранение, которое Дрейк получил, и о котором говорил лекарь, означало, что произошло сражение. Значит, его победил в бою и забрал в плен экипаж какого-то военного корабля. Но, какого? Испанцев или португальцев, лютых врагов англичан, ни женщина со светлыми волосами, которая подошла к нему первой, как только он очнулся, ни врач с бледной кожей не напоминали. Может, они голландцы или французы? Но, тогда откуда льется столь необычный яркий свет, которым освещено все вокруг? Френсис понимал, что ни свечи, ни масляные фонари, ни факелы никогда не дадут такого необыкновенного ровного светового оттенка.
Да и все вокруг Дрейку казалось необыкновенным. Повращав своим здоровым правым глазом, он обнаружил, что лежит на невероятно мягком ложе с поверхностью из бежевой кожи великолепной выделки, абсолютно ровной и гладкой, без единого шва. Такого материала он не встречал никогда раньше. Но, еще больше Френсиса поражала огромная стеклянная панель, которая располагалась прямо напротив над его ногами. И это стекло выглядело настолько великолепно обработанным, что обладало абсолютной прозрачностью, не давая ни единого искажения.
Такого большого стеклянного окна, лишенного всяких внутренних рамок, свойственных витражам, которые имелись в некоторых соборах родной Англии, он еще никогда и нигде в своей жизни не видел. И за этим великолепным стеклом угадывались необычные контуры мачт огромного корабля, освещенного невероятно яркими фонарями. Но, опять же, вовсе не такими, к которым привык Дрейк, а горящими ровным светом без всякого мерцания, подобно тому удивительному свечению, которое наполняло помещение, где он находился. И Френсис все еще не понимал, куда же именно попал. Лишь в том, что по-прежнему находится на воде, он не сомневался. Потому что на это указывало характерное покачивание.
* * *
Бывший снайпер спецназа Петр Ливанов вместе с Геннадием Давыдовым внимательно обследовал всю верхнюю палубу парусного корабля, пытаясь предугадать опасности, которые могут на нем таиться. То, что абордажная команда сдалась, а на мачтах и на открытой палубе галеона удалось перестрелять всех агрессивных англичан, еще не означало, что они совсем закончились. Ведь внизу, на батарейной палубе, в жилых помещениях команды и в трюмах, могли затаиться те из них, кто не принимали прямого участия в стычке, но и не желали пока сдаваться, чего-то выжидая. И их необходимо было обнаружить, чтобы обезвредить.
Когда они вдвоем с Давыдовым первыми поднялись на галеон, страхуя друг друга, некоторые раненые еще пытались оказывать сопротивление. Но, несколько точных выстрелов из винтовки успокоили их окончательно. И Геннадию даже не потребовалось применять свой ручной пулемет. Главный безопасник, конечно, покричал на английском языке вниз, в проем люка, чтобы все, кто там еще остался, выходили наверх с поднятыми руками, чтобы присоединиться к своим товарищам, которые уже сдались в плен. Вот только изнутри корабля на палубу поднялись всего лишь два десятка человек. И это явно не были все те, кто находился там во время боя. Артиллерийские расчеты старинных орудий галеона наверняка состояли не из одного человека. И кто-то еще должен был оставаться внутри, хотя матросы, которые вылезли наружу, утверждали, что никого внутри не осталось. Но, вполне возможно, они просто покрывали отказников.
Тех англичан, которые не желали вылезать, Давыдов предложил выкуривать дымовыми шашками. Но, за ними надо было возвращаться обратно на борт яхты. Когда санитары вместе с молодым доктором с эсминца прошлись по верхним палубам парусника, обнаружив и спустив на корму «Богини» еще нескольких раненых, а Давыдов ушел следом за ними, Ливанов остался в одиночестве. И он отчетливо понимал, что, в случае, если среди английских моряков, спрятавшихся внутри галеона, затесался хоть один самоубийца, последствия могут быть самыми тяжелыми. Ведь поджечь пороховой погреб, чтобы взорвать галеон, для такого отчаянного человека не составит никакого труда. Потому и возникала необходимость как можно быстрее нейтрализовать подобных «камикадзе», пока они не натворили глупостей. Если, конечно, самоубийцы где-то внутри все-таки находились, что, конечно, невозможно было предвидеть заранее.
Вот только лезть внутрь корабля самому через узкий люк по крутому деревянному трапу Ливанову совсем не хотелось. Там вполне могла поджидать какая-нибудь ловушка. Потому Петр просто захлопнул этот люк, взяв его на прицел, и оставив честь разбираться с проблемой матросам с эсминца. «А если кто-нибудь из англичан захочет выйти наружу, то постучит снизу и покричит. Тогда, может, и не убью», – решил снайпер, нервничая и ощущая себя на галеоне, как на пороховой бочке, чем он, в сущности, и являлся.
И потому Ливанов немного расслабился, когда на борт парусника поднялась досмотровая партия военных моряков. Усатый мичман попросил его сдать оружие и предъявить документы. На что Ливанов объяснил, что паспорт у него находится в каюте. Но, свою винтовку ему все-таки пришлось отдать на временное хранение вместе с ручным пулеметом, который ему оставил Давыдов. Правда, дорогую цейсовскую оптику Петру все-таки разрешили снять и унести с собой в каюту, куда мичман обещал обязательно наведаться, как только закончит осмотр парусника.
* * *
После того, как охранник с яхты, вооруженный автоматической снайперской винтовкой, сдал ее, а еще и ручной пулемет, мичман Федор Васильевич Яровой внимательно осмотрел оружие. Подобную винтовку он никогда не видел. На ней с правой стороны над магазином было выбито клеймо: «Heckler Koch», а с левой значилась какая-то аббревиатура: «PSG-1». Ручной пулемет тоже оказался интересным. Мичман и пулемета такого никогда не видал. Сделан он был явно на основе автомата конструкции Калашникова. Вот только имел удлиненный ствол с сошками на конце и оснащался вместительным барабанным магазином. Да и дата производства стояла непонятная: 1975.
Вообще, непонятного мичману во всем том, что он увидел вокруг себя, отчалив от борта эсминца, было очень много. Во-первых, тот разговор, который вел на катере особист с человеком в черном гидрокостюме, обрывки которого Федор Яровой слышал. Ведь из этого разговора следовали самые ужасные выводы: что время перемешалось, и что яхта с капиталистами прибыла из той реальности, где Советского Союза уже давно нет. Как такое возможно, Федор не мог понять. А тут еще Соловьев приказал осмотреть парусник, чтобы срочно арестовать всех, кто спрятался на нем.
Парусный корабль не выглядел большим. Всего в два раза длиннее, чем ширина транца кормы яхты, где он почему-то ошвартовался. Причем, использованы были не обычные швартовые концы, накинутые на кнехты, а самые настоящие абордажные крючья. А, учитывая трупы на палубах яхты и парусника, и наличие тех бородатых парней в старинной одежде, стоящих на яхтенной корме под конвоем, от которых воняло немытыми телами, как от животных, все это очень смахивало на нападение старинных пиратов. Вот только, откуда они? Федор не понимал.
Но, едва мичман поднялся на борт галеона, то сразу же почувствовал, что перед ним самый настоящий пиратский корабль, а не подделка. Такие запахи подделать было просто невозможно. Воняло прогнившей пенькой, плесенью, прелым деревом и мочой. К этим запахам добавлялся запах крови и того, что извергли наружу желудки умирающих перед смертью. Повсюду валялось старинное оружие. И досмотровой партии предстояло осмотреть на паруснике абсолютно все уголки. К тому же, особист приказал снять с мачт убитых, тела которых запутались при падении в такелаже, да так там и висели. Но, эту задачу мичман решил оставить на закуску.
Между тем, над океаном уже давно наступил поздний вечер. А темное небо, затянутое облачностью, не баловало пока ни луной, ни звездами. И, если на верхней палубе галеона света вполне хватало от прожекторов эсминца и яхты, то лезть внутрь парусника, в кромешную темноту, совсем не хотелось. Но, полезть пришлось. Как командир досмотровой группы, мичман хоть и опасался неожиданного удара клинком из темноты или пиратской пули, но все-таки спустился по скрипучему деревянному трапу первым, показывая пример своим матросам. В левой руке он держал электрический фонарик, а в правой сжимал пистолет «ТТ», который ему выдал оружейник на эсминце.
На батарейной палубе, где находились бронзовые пушки-кулеврины, калибром каждая, навскидку, дюймов пять, установленные на двухколесных деревянных лафетах, закрепленных к палубе канатами, никого не обнаружилось. Зато снизу, с жилой палубы для матросов, доносились голоса. Там шел спор между двумя англичанами.
– Знаешь, Джон, золота у нас в трюме столько набито, что если взять с собой все эти сокровища к дьяволу, то он точно не станет варить нас в своем дьявольском котле, а назначит главными бесами. Потому я и предлагаю взорвать корабль к чертям! – говорил кто-то. А другой возражал ему:
– Нет, Роберт, дьяволу золото не нужно. У него этих сокровищ и без того девать некуда. Зачем же ему еще? Не оценит он твой поступок, только еще больше казней назначит за лишний грех. Лучше вспомни Господа и помолись. Господь милосердный, быть может, сжалится и сделает так, чтобы простили нас эти люди с сияющего корабля.
И мичман, который немного знал английский язык, понял, что один хочет забрать с собой к дьяволу какое-то золото, а второй пытается его отговорить от этой затеи. Еще немного, и чокнутый моряк на самом деле взорвет галеон. Наплевав на собственную жизнь, которую мог в этот момент прервать выстрел любого из пиратов, Федор стремительно спустился вниз. На жилой палубе, лишенной иллюминаторов, при свете свечей сидели на рундуках матросы. Судя по жалкому виду и исхудалым лицам, они, скорее всего, были больны.
Их оказалось там пятеро. Но, разговаривали лишь двое. Остальные только слушали и молча отхлебывали что-то из кружек. А в воздухе стоял сладковатый запах рома. В этот момент мичман догадался, почему эти англичане остались, а не вышли со всеми наверх. Эти хитрецы, страдающие алкогольной зависимостью, похоже, воспользовавшись сумятицей, решили бесконтрольно полакомиться алкоголем из судовых запасов! И Федор Яровой пресек это дело. Направив свой пистолет на того, который собирался взорвать галеон, он крикнул им, чтобы сдавались.
Говорил по-английски мичман неважно. И матросы даже сперва не поняли, что он хочет от них, удивленно уставившись на свет электрического фонарика. Но, тут подоспели молодые вооруженные советские моряки с «Вызывающего». Они спустились следом за своим командиром и быстро повязали пьяниц, выведя всех наверх по одному. А мичман спустился еще ниже, в трюм галеона, обнаружив, что матросы не просто так говорили о сокровищах. Золотыми и серебряными слитками оказался набит весь трюм корабля. А уже потом, при осмотре капитанской каюты, расположенной под ютом, мичман обнаружил еще и сундуки, полные золотых монет и разных драгоценностей. О чем он немедленно доложил особисту, который приказал выставить на борту галеона усиленный караул и заняться проверкой документов у пассажиров и экипажа яхты.
С парусником ситуация прояснилась. Изъятые из капитанской каюты рукописные корабельные документы, которые перевел особист, прекрасно знающий английский, свидетельствовали, что это на самом деле тот самый знаменитый галеон, переименованный из «Пеликана» в «Золотую лань» и принадлежащий Френсису Дрейку, имеющему патент капера, позволяющий топить и захватывать иностранные корабли. Эту бумагу, вернее пергамент, тоже удалось найти. И там стояла подпись самой королевы Елизаветы. В судовом журнале значилось, что Дрейк вышел на «Пеликане» в качестве капитана и начальника экспедиции из Плимута в конце 1577-го года. И с тех пор этот корабль, переименованный по дороге, ни разу не возвращался в Англию, хотя, судя по датам в судовом журнале, с момента отправления прошло уже почти два года.
Но, если все это было именно так, как явствовало из документов, то тогда вся эта история с нападением галеона на яхту и абордажем делалась еще более запутанной. Ведь многим морякам, которые интересовались, конечно, историей морских походов и географических открытий, к которым относил себя и мичман Яровой, было хорошо известно, что на пути от берегов Америки через Тихий океан знаменитый Френсис Дрейк, первым из английских моряков совершивший кругосветное путешествие, ни в каких подобных авантюрах не участвовал. Он же к этому моменту награбил достаточно испанского золота и серебра. Теперь же получалось, что участвовал. «Путаница какая-то! Или же это не тот Дрейк, а другой, или же история прямо сейчас поменялась», – подумал мичман. Не находя разумного объяснения всему этому безобразию, сдав судовые документы «Золотой лани» особисту, Федор позвал с собой двух матросов с автоматами и двинулся проверять документы у пассажиров и команды «Богини».
* * *
Кормить на яхте после заварушки, похоже, перестали. Во всяком случае, время обеда давно прошло, а в каюту Лауре, несмотря на статус единственной певицы на корабле, так и не принесли ничего, сколько она ни жала кнопку вызова персонала. Телевизор тоже ничего не показывал, а интернет так и не появился. Совсем загрустив, но, по привычке прихорошившись, одевшись в короткое платье с блестками, надев лабутены на высоченных каблуках с красной подошвой, поправив прическу и макияж, молодая певица вышла из своей каюты и двинулась в сторону трапа, ведущего вниз.
Когда она спустилась, ее нежный носик сразу же уловил характерные запахи, свойственные, скорее, больнице, но никак не ресторану для вип-персон, расположенному на яхте премиум-класса. Весь воздух пропитался какими-то медицинскими препаратами, пахло мазями, медицинским спиртом, йодом и чем-то еще. И к этому примешивались запахи крови, мочи и даже кала. Повсюду на бежевых диванах лежали забинтованные люди, вокруг которых суетились врачи и медсестры в медицинских халатах, испачканных кровавыми пятнами. А мимо по коридору протискивались члены экипажа «Богини», вывозившие на каталках раненых в сторону носа яхты, где располагалась самая настоящая косметологическая клиника с кабинетами массажа и аппаратной косметологии, а также зал с тренажерами для занятий фитнесом, теперь переоборудованный в отделение хирургии.
Еще на подходе к сцене Ларисе Ивановой стало понятно, что вся музыкальная аппаратура разгромлена. Барабаны ударной установки, большой проекционный экран и колонки с динамиками зияли дырами от пуль. А разбитый дорогущий профессиональный японский синтезатор валялся на полу разломанным на куски. И сердце у певицы при виде всего этого погрома так сжалось, что ей захотелось спеть что-нибудь очень грустное. Вспомнив старую мелодию советских времен, которая, тем не менее, в последнее время вновь пользовалась определенной популярностью, она затянула песню без музыкального сопровождения, а капелла. И ее голос перекрыл все звуки, потому что в этот момент все присутствующие на миг замерли, слушая: «Оскудела без тебя земля…»
Глава 16
Видеонаблюдение показывало, что вся главная палуба яхты быстро превратилась в медицинское учреждение. Многочисленные раненые заполонили буквально все пространство ресторана. А врачи, массажистки, оставшиеся на ногах стюардессы и остальные члены экипажа «Богини», свободные от вахты, сновали в бешенном темпе, пытаясь помочь пострадавшим, словно муравьи в растревоженном муравейнике. С военного корабля в дополнение к катеру прислали еще и моторный баркас, куда под конвоем уже грузили с кормы яхты пленных английских матросов. А вооруженные моряки с эсминца уже разгуливали по «Богине», как хотели. И весь этот балаган необходимо было немедленно пресекать. Потому Борис Дворжецкий обрадовался, увидев вернувшегося Давыдова. Ведь все надежды по наведению порядка на борту он возлагал именно на Геннадия.
Но, впустив в свою каюту незнакомца, сопровождаемого Давыдовым, Борис вскоре сильно пожалел, что поступил настолько опрометчиво. Конечно, он никак не предполагал, кем на самом деле окажется этот полноватый невысокий мужчина с залысинами, одетый в мятую форму морского офицера и совсем не страшный на вид. Но, когда он представился, все похолодело внутри у Дворжецкого.
– Соловьев Яков Ефимович, оперуполномоченный КГБ СССР.
И, самым страшным было то, что этот человек и не думал шутить, а сказал деловито прямо с порога:
– Меня уже проинформировали, что вы хозяин этой яхты, на которой погибли люди. Поэтому прошу для начала предъявить документы. А потом уже будем решать, какую меру пресечения избрать для вас.
Все вскипело внутри у Дворжецкого от такой наглости. Очень давно никто не смел говорить с ним в таком тоне. Лицо его побагровело, и он заорал:
– Да кто ты такой, черт возьми, чтобы документы у меня требовать⁈ Советского Союза три десятка лет уже не существует. И потому я не потерплю здесь, на своей яхте, никаких ряженных самозванцев, выдающих себя за сраных кэгэбэшников! Да это я сейчас тебе меру пресечения организую, клоун!
Он перевел взгляд на Давыдова и приказал своему безопаснику:
– Гена! Немедленно скрути этого дятла и убери куда-нибудь подальше, чтобы заткнулся.
Но, Геннадий не шелохнулся, а на этот раз впервые за несколько лет открыто возразил своему боссу:
– Если я или вы причиним хоть малейший вред этому человеку, то я не ручаюсь за то, что эсминец не потопит «Богиню». Две торпеды под ватерлинию, и мы все пойдем на корм рыбам без всяких шансов.
– Но, СССР же не существует! – пробормотал удивленный Дворжецкий. Увидев, что Геннадий не торопится выполнять его распоряжение, миллионер вынужденно сбавил тон.
А Давыдов проговорил вполне серьезно:
– Не знаю насчет Союза, зато самый настоящий советский эсминец точно находится здесь и держит нас на прицеле своих орудий. А моряки с него, вооруженные автоматами, заняли уже все посты управления на яхте. Так что положение весьма непростое. Потому я не советую вам, Борис Семенович, оказывать в данной ситуации сопротивление вполне законным действиям следователя с военного корабля. Не забывайте, что инцидент с жертвами произошел именно на «Богине».
– Ах ты тварь сучья! Переметнулся уже на их сторону, оборотень! Неужели я тебе мало платил? – крикнул Дворжецкий Геннадию.
Безопасник промолчал, проглотив оскорбления. А вот Соловьеву высказывания хозяина яхты явно не понравились. И он тоже не остался в долгу, не собираясь мешкать.
– Я хотел разобраться по-хорошему, но вижу, что придется по-плохому, – сказал особист. После чего, распахнув настежь дверь каюты, он крикнул командирским голосом:
– Караул! Ко мне!
И тотчас двое матросов, которые уже успели организовать пост в коридоре возле трапа, заскочили внутрь помещения, держа автоматы в боевом положении и мгновенно заняв позиции справа и слева от капитана третьего ранга. А он приказал им, указав на Дворжецкого:
– Этого немедленно доставить под конвоем для разбирательства на эсминец и держать там под охраной!
И Борис не успел даже возмутиться, как здоровенный рыжий детина в матросской робе больно схватил его за руку своей огромной грязной лапищей и поволок к выходу, а другой, чернявый, ткнул под ребра стволом автомата с грубым окриком: «Пошел!». Соловьев же вслед громко сказал:
– С этой минуты вы и ваша яхта арестованы.
– А ордер на арест у тебя есть, дегенерат? Да я тебя вместе с твоим начальством по судам затаскаю! В порошок сотру! Пожалеешь горько, мать твою, что на свет родился! Всю жизнь потом на моральную компенсацию мне работать будешь, урод! – выкрикнул все-таки Дворжецкий, который всегда старался оставить за собой последнее слово и не изменил этой своей привычке даже в столь экстремальной для себя ситуации, в реальность которой он все еще не мог до конца поверить.
Тем не менее, Соловьев даже не счел нужным обратить внимание на его слова. Он просто бесцеремонно захлопнул дверь каюты хозяина яхты изнутри, оставшись там вместе с Давыдовым. Словно бы сам этот лысоватый человечек внезапно и вправду сделался хозяином «Богини». А Дворжецкий, одетый только в халат и тапки, остался наедине с матросами, которые неумолимо толкали его к трапу, ведущему вниз. И он, упираясь, как мог, раскорячившись на трапе, заорал во весь голос:
– Что за беспредел вы творите! Куда вы меня тащите! Я требую адвоката!
Но, крик его осекся, перейдя в визг, едва лишь один из матросов заломил ему руку за спину болевым приемом и сказал негромко, но зло:
– Заткнись и пошевеливайся, буржуйское отродье, а то хуже будет!
* * *
Старпом уже отстоял свою вахту с 16-ти до 20-ти, немного еще посмотрел на происходящее и ушел отдыхать, чтобы успеть выспаться перед своей обычной рассветной вахтой с четырех часов утра и до восьми. А на вахту после старпома с восьми вечера заступил второй помощник, молодой лейтенант Игорь Поспелов, которому пока не особенно доверяли, как самому неопытному. В первой половине дня он заступал с восьми до двенадцати. А капитан или старпом всегда старались в это время тоже находиться на мостике, присматривая за Поспеловым. И, когда старший помощник ушел в свою каюту, за действиями молодого судоводителя остался наблюдать сам Колесников.
Сутки для командира эсминца выдались совсем непростыми. Переживания по поводу необычного природного явления и потери своей эскадры накладывались на стресс, вызванный событиями вокруг «Богини» и английского парусника. А еще Павлу Петровичу предстояло стоять самую ответственную «собачью» вахту с полуночи до четырех, которую он не доверял никому. Перед штормом ему удалось поспать всего часов пять, после чего весь день капитан второго ранга провел на мостике. Если в молодости он переносил все подобные неурядицы морской службы нормально, то теперь, с возрастом, от усталости у него начинались головные боли. Но, он не привык жаловаться. Проглотив втихаря таблетку анальгина, он продолжал внимательно следить за происходящим.
Несмотря на то, что океан угомонился, а эсминец спокойно покачивался на небольших волнах, поддерживая работу машин на самых малых оборотах, Колесников не мог уйти с мостика. Сложившиеся обстоятельства требовали немедленных решений от командира «Вызывающего». С борта «Богини» по радио передали, что расположили у себя всех раненых, но не знают, что делать с пленными, не получившими никаких ранений или совсем легко ранеными, которых оказалось больше трех десятков. На яхте просто не имелось места, чтобы разместить столько людей под надежной охраной.
Эсминец же имел в этом плане кое-какие резервы. Ведь он рассчитывался на перевозку целого батальона десантников до полутысячи человек личного состава, оснащенного полным комплектом вооружения. Так что место для пленных на борту военного корабля нашлось. Посоветовавшись с замполитом, Колесников решил разместить англичан в четвертом кубрике, расположенном на второй промежуточной палубе. И капитан второго ранга распорядился для их скорейшей перевозки спустить на воду, помимо катера, еще и баркас.
* * *
– Документы у нас есть, но они лежат в каютах, – ответил на требование мичмана немолодой, но еще не поседевший черноглазый брюнет с крупным носом.
– Да вы присоединяйтесь, мальчики, не стесняйтесь, у нас отличный вискарь! – предложила советским морякам уже захмелевшая молодая зеленоглазая девица, расставив еще три стаканчика, сделанных из тонкой прозрачной пластмассы, на стеклянном столике и наливая в них алкоголь.
– И откуда только берутся такие красивые? – уставившись на длинноногую шатенку в короткой юбке проговорил один матрос другому.
На что усатый мичман прикрикнул на своих подчиненных:
– Отставить разговоры!
А потом спокойно сказал, обратившись уже к собравшимся в салоне-баре:
– Для начала давайте просто познакомимся. Я мичман Федор Яровой. Сейчас я запишу в свой блокнот ваши фамилии и род занятий, а потом вы пойдете к себе в каюты, достанете свои паспорта и будете ожидать там проверки документов.
– А если мы откажемся показывать вам свои документы? То, что тогда? – спросила еще одна женщина, голубоглазая блондинка, которая была явно сильно старше шатенки, но все еще сохраняла вполне приятную наружность.
Мичман объяснил терпеливо, словно детям:
– Поймите, на борту этой яхты произошла перестрелка, в результате которой погибло много людей. Сейчас командованием нашего военного корабля ведется следствие. Потому вы просто обязаны показывать документы и отвечать на вопросы тех, кто занимается расследованием. А неповиновение будет приравнено к сопротивлению.
– Но, причем же здесь мы, пассажиры яхты? Ведь это англичане с парусника напали. А наша охрана только отбивалась, – произнес грузный мужчина средних лет с солидным пузом, сидящий рядом с блондинкой, который до этого молчал.
Мичман по-прежнему демонстрировал спокойствие и компетентность:
– Вот мы и устанавливаем, кто причастен к инциденту, а кто не принимал в нем участия. Для этого сначала составляются подробные списки лиц, присутствовавших на борту в момент происшествия, а также берутся показания, кто и где находился, когда все произошло.
– А не проще ли вам просто взять у капитана яхты список пассажиров? – спросил полный мужчина.
– И у капитана обязательно возьмем, но и лично пообщаться с каждым придется. У нас на флоте все дублируется. Не забалуешь, – объяснил Яровой.
– Все понятно. Обычная советская бюрократия, – сказал обладатель пухлого пуза. И представился:
– Марченко Олег Викторович, занимаюсь нефтяной промышленностью, нефтяник, то есть.
А, следом за ним мичману представились и все остальные. Банкир скромно назвался просто финансистом, эскортница назвалась его подругой, дизайнером по образованию, и лишь жена Марченко Алиса честно призналась, что самая обыкновенная домохозяйка, путешествующая с мужем. После чего усатый мичман со своими матросами пока отстал от них и двинулся дальше, направившись в ходовую рубку «Богини».
* * *
Попробовав осторожно покрутить головой, несмотря на боль во всей ее левой стороне и неприятное головокружение, Френсис Дрейк обнаружил напротив себя на таком же мягком ложе перевязанного молодого человека, матроса с его корабля. Но, Дрейк не вспомнил, как того матроса звали. Он просто тихонько окликнул его, но, тот не реагировал. Матрос или был без сознания, или спал. А Дрейк устроил свою больную голову поудобнее, глядя на красивое стекло одним глазом и думая о своей жизни. Рассуждая о том, как же получилось так, что в лицо он, конечно, знал всех своих людей, но, имена многих простых матросов наизусть не помнил. Наверное, потому что и не пытался запоминать их. Ведь для общения с нижними чинами у него всегда имелся под рукой боцман или еще кто-нибудь. Дрейк же старался особенно не привязываться ни к кому.
