Текст книги "Нечаянный тамплиер. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Августин Ангелов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Сами же военачальники уже поднялись в замок. К тому моменту, когда туда въехали оба отряда тамплиеров, в Тарбуроне уже вовсю готовились к праздничному обеду по случаю победы. В сарацинском обозе нашлось множество продуктов, которые требовали скорейшего употребления в пищу, пока еще левантийская жара не прикончила их. Например, пока не испортилось свежее мясо, не подгнили овощи и не завяли вкусные травы.

Сержанты и оруженосцы с шутками и веселым смехом разделывали бараньи туши и готовили кушанья на кострах в подвесных котлах, закрепленных на высоких треногах. Другие ставили столы в замковом дворе, в тени башен, сооружая их из досок, установленных на простые козлы и застилая поверх грубой дощатой поверхности пестрыми трофейными скатертями. Вообще-то, по уставу тамплиерам не полагалось принимать участие в светских обедах, но, ради такого случая, никто из них отказаться от участия в торжественной трапезе не смог. Тем более, что гости сами пришли и расположились в замке, даже не спрашивая их разрешения.

Конечно, сначала все они помолились, потом привели себя кое-как в порядок после битвы, умывшись и переодевшись, а затем капеллан Годфруа благословил трапезу. И только потом храмовники присоединились к этому обеду для знатных рыцарей. Простых воинов, даже однощитных рыцарей-наемников, сюда не пригласили. Места за столом, помимо самых знатных сеньоров, распределили лишь для капитанов, баннеретов и представителей влиятельных фамилий из отрядов графа и барона. А братьев-рыцарей тамплиеров пригласили, как дань уважения ордену Храма, бойцы которого сумели удержать Тарбурон и взяли в плен самого шейха Халеда. Барон Монфор за обедом не церемонился, разговаривая в своей манере, не терпящей возражений. Ибелин же взял на себя роль тамады.

– Кому подлить вина? – то и дело спрашивали оруженосцы, выполняющие роль виночерпиев, снующих между приглашенными.

– Наливай еще! – повелел одному из парней с кувшином Бертран де Луарк, который тоже был приглашен, как один из героев сражения, потому что сам Монфор обратил внимание, как славно бился этот высокий рыцарь, не пожелавший надеть шлем. По-видимому, барону сделалось немного стыдно за тот разговор возле маслодавильни, во время которого Монфор пытался уличать Бертрана в мародерстве.

– Достойное вино! – нахваливал Бертран, подставляя красивую трофейную серебряную чарку.

«И когда он только успел прихватить трофеи?» – удивлялся Гриша. Сам же Родимцев не срезал после битвы ни одного кошелька. Ему совсем не хотелось мародерствовать у всех на виду, да и не до того было.

Трофейное белое вино оказалось превосходным на вкус.

– Наши захватили не одну бочку. И зачем только мусульманам вино? На продажу везли, что ли? – удивлялся Бертран, отхлебывая из чарки за победу.

Рядом с ним сидел какой-то толстый рыцарь из воинства Монфора, который произнес:

– Это Белое Галилейское. Лучший сорт. Его запасы в Тибериаде. Так что везли сарацины его с собой, как пить дать. А пьют они не меньше нашего. Только вид делают, что трезвенники.

– Да, вино восхитительное. Даже у нас во Франции только немногие вина могут похвастаться более изысканным вкусом, – поддержал толстяка де Луарк.

– Вы, мессир, давно ли из Франции? – спросил толстяк.

– Не так, чтобы очень давно, всего пару месяцев нахожусь в Святой земле, – поведал Бертран.

– А я живу тут. У меня даже титул есть. Я Амальрик, барон де Бельмонт. Вот только мой родовой замок находится недалеко от Иерусалима в Иудейских горах и давно захвачен неприятелем, – представился толстяк.

– Рад знакомству. Но, я не барон, в отличие от вас. Меня зовут просто Бертран де Луарк. И, хотя наш род считается одним из старейших в окрестностях и даже на всей реке Луаре, но никаких титулов у меня нет. Я младший сын владельца небольшого замка с одноименной деревенькой при нем.

– Это неважно. Мой титул тоже лишь номинальный. На самом деле, я обыкновенный небогатый рыцарь, – сказал Амальрик, и тоже отхлебнул вино.

Вопреки заверениям в бедности, на бароне без баронства красовался атласный синий плащ, скрепленный на груди золотой фибулой с рубинами. Бедняки такие не носили. Было похоже, что он уже немного захмелел. В отличие от светских рыцарей, тамплиеры пили молча и ели мало. Их командиры Рокбюрн и Дюрфор больше слушали, чем разговаривали, а остальные брали пример с них. То, что говорилось сидящими во главе стола владетельными сеньорами между собой, слышно им не было, кроме громогласных тостов, которые время от времени провозглашал граф Ибелин. Потому храмовники невольно прислушивались к разговору Бертрана с Амальриком, которые сидели ближе всех к ним из светских рыцарей. По возрасту эти двое выглядели примерно равными.

Амальрик уже наелся баранины с тушенными овощами и громко отрыгивал. Бертран же больше налегал на вино. Григорий вином не злоупотреблял, а вот местную кухню счел вполне достойной. Из сержантов и оруженосцев получились неплохие повара. Стол был уставлен угощениями. Салаты из овощей, приправленные зеленью и специями, великолепный белый сыр, нарезанный на больших трофейных блюдах из серебра, вкусный суп, выставленный на стол прямо в котелках и напоминающий по вкусу харчо, бараньи ребрышки, зажаренные с баклажанами, фрукты, орехи, виноград и даже трофейные сладости, напоминающие пахлаву. Даже Бертран, который, обычно, пил почти не закусывая, уверял, что никогда еще не ел в Святой земле настолько разнообразно и вкусно.

– Знаете, Бертран, я подумываю отвоевать у сарацин собственный замок, – поделился планами Амальрик.

– Это, наверное, неплохая мысль, но есть ли у вас для этого войско, мессир Амальрик? – поинтересовался Бертран.

– Так вот, к чему я это вам и говорю. Я прямо сейчас решил начать собирать свой отряд. Пойдете ко мне на службу? – спросил толстяк. Он размечтался:

– Вы еще даже не знаете, что там за райское место! Во все стороны вид с холма потрясающий. В ясную погоду, которая у нас в Леванте большую часть года, к востоку виден Иерусалим. Есть и родник с чистейшей водой. Когда я поселюсь в Бельмонте, то сделаюсь настоящим бароном и смогу содержать собственное войско. Там вокруг замечательные оливковые рощи, виноградники и поля. А несколько деревень, расположенных неподалеку, приносят хороший доход.

Вернее, приносили доход моему деду. Впрочем, давно это было. Сам я, представьте, ездил туда лишь один раз, совсем ребенком. Отец брал меня с собой, когда при Фридрихе Втором установилось перемирие, и шли переговоры с сарацинами о возвращении замка. Правда, там уже тогда остались одни руины. Все надо отстраивать заново, если даже удастся вернуть обратно. Впрочем, Иерусалим тогда Фридриху сарацины отдали, а нашей семье замок так никто и не вернул.

Номинальный барон загрустил и опрокинул залпом очередную чарку.

– Мне нравится ваша решимость, мессир. Она достойна очень храброго человека. Только храбрый человек может задумать отбить у таких сильных врагов, как сарацины, замок своего деда, – заметил Бертран.

– Все верно. Я мечтаю попытать счастья. И я не боюсь сражаться и умереть ради фамильных камней. Пусть там и одни развалины. Но, если прогнать оттуда сарацин, то можно же все отремонтировать и отстроить заново недостающее. Только на все нужны деньги. Это да. Не подумайте, мессир, что я этого не понимаю, – сказал Амальрик. И тут же выкрикнул ближайшему виночерпию прямо в ухо:

– Налей нам еще вина!

Не успели они доесть, как в замок примчался гонец, сообщивший, что со стороны Тибериады идет подкрепление к противнику. По слова гонца, их было человек триста. Сотня всадников и пара сотен пехотинцев. Они сопровождали какой-то обоз, посланный сарацинам Халеда в качестве подкрепления. Только те, кто сопровождали повозки, не знали, что подкреплять уже и некого. После битвы все выжившие из войска Халеда оказались в плену. Да и посты вдоль дороги крестоносцы не забыли выставить. Потому и заметили заранее вражеский отряд. Пехота и легкая конница уже готовились встретить врагов.

Получив известие о подходе неприятеля, рыцари в замке тут же закончили трапезу, спешно надели боевое облачение и похватали оружие. Снова слышалось лошадиное ржание и приказы командиров. Затрубили рога, подавая сигналы, и вскоре кони от Тарбурона поскакали навстречу неприятелю. Тамплиеры оказались впереди всех, сохранив боеспособность в полной мере, потому что выпили они за обедом совсем немного, да и в еде проявили умеренность. Они быстро проехали лагерь с пленными сарацинами, сидящими под охраной пехоты.

– Скоро захватим еще и осадные машины, – сказал Григорий Дюрфору на скаку.

– А ты откуда знаешь? – удивился Рене.

– Взгляни. Их уже видно, – произнес Грегор.

Храмовники уже пронеслись мимо водопоя и выехали за поворот дороги, откуда открывался вид между холмов на восток. Было хорошо заметно, как в сторону крепости двигалась целая колонна, в середине которой на нескольких повозках везли детали разобранных катапульт, которые просил прислать накануне шейх Халед, чтобы завершить осаду Тарбурона.

– Предлагаю подпустить их поближе, – предложил Родимцев.

– Уже не получится, – возразил Дюрфор. И добавил:

– Они нас заметили.

И действительно, какая-то суета началась возле повозок. Всадники строились в клин, а пехотинцы ставили обозные телеги полукругом поперек дороги, собираясь обороняться возле них.

– Тогда вперед! Их там немного. Мы сомнем их! – воскликнул Грегор, рванув меч из ножен. Подняв клинок над собой, он прокричал:

– За Господа и Храм! В атаку!

И всадники за спиной подхватили боевой клич, а седой знаменосец развернул знамя. И черно-белый стяг «Босеан» расправился на ветру.

Глава 7

– Вперед, братья! В атаку! – кричал Рене Дюрфор, скачущий рядом с Грегором Рокбюрном впереди объединенного отряда храмовников.

При нем Григорий чувствовал себя заместителем, но не полноценным командиром. Авторитет у Рене среди братьев-рыцарей был, конечно, значительно выше, чем его собственный, и с этим фактом Грише приходилось считаться. Да и по возрасту здесь получалось, что Дюрфор значительно старше. Рене с виду сохранял доброжелательность, но сразу повел себя так, словно бы Грегор просто привел пополнение из Кайфаса, но не являлся полноценным командиром, будучи назначен на эту роль командором только на время следования от замка тамплиеров возле горы Кармель до Тарбурона. Хотя, на самом деле, это не соответствовало действительности. Командор выдал приказ о назначении Рокбюрна командиром отряда без всяких дополнительных условий. Другое дело, что он не определил в этом приказе, кто к кому поступает в распоряжение, и за кем остается командование в случае объединения двух отрядов.

Но Дюрфор, разумеется, продолжал считать главным себя. Он гнал отряд в атаку, и братья-рыцари слишком уж разогнались. Сержанты-оруженосцы на своих менее сильных лошадках отставали от них, едва успевая на скаку передавать длинные копья. Хорошо еще, что щиты рыцари взяли заранее, да и шлемы сразу надели. Авангард тамплиеров врезался во вражеских всадников, когда те еще не успели полностью построиться. Тяжелых кавалеристов с красными лапчатыми крестами было всего лишь шестнадцать, а за ними скакали три десятка сержантов. Но, все равно их казалось слишком мало против сотни витязей и двух сотен пехотинцев. Спасла только внезапность, потому что сарацины не ожидали от крестоносцев столь стремительной атаки сходу.

И враги не выдержали первого натиска. Снова ломались копья, вылетали из седел люди, падали и дико ржали кони, орали раненые и неподвижно застывали в разных нелепых позах в собственной крови убитые. Построение неприятеля распалось под ударом тяжелой кавалерии. Пытаясь сдержать храмовников, сарацины отходили назад к телегам обоза, и бой всадников быстро откатывался ближе к вражеской пехоте, засевшей возле груженных повозок. А сзади, со стороны водопоя, уже накатывала стальная волна светских рыцарей Ибелина и Монфора, многие из них, хоть и выпили за обедом изрядно, как Бертран де Луарк, но все еще представляли собой грозную силу.

Григорий опустил забрало перед атакой, но и сквозь решетку отчетливо увидел, что сарацинские пехотинцы, охраняющие разобранные катапульты, лежащие на телегах, вооружены арбалетами. Но, они пока не стреляли, потому что собственные всадники, смешавшиеся в конной свалке с атакующими тамплиерами, загораживали им сектора обстрела. Но, если сарацинские витязи догадаются расступиться в разные стороны, то отряд храмовников непременно попадет под плотный залп болтов.

– Осторожно! У них арбалетчики возле телег! – прокричал Родимцев.

Но, в шуме сражения никто не услышал его. Пришлось крикнуть несколько раз, попутно отбиваясь от врагов с помощью щита и меча, прежде, чем до братьев-рыцарей начало доходить, в какую смертельную ловушку они попали.

– Господня благодать! Обычно, сарацины не используют арбалеты. Это что-то новое! – вскричал рядом Рене Дюрфор, отбиваясь сразу от двух витязей, наседающих на него с разных сторон. Впрочем, оруженосец Григория Мансур оказал услугу Дюрфору, налетев откуда-то сзади и сбоку со своей булавой и ловко опустив ее на голову одного из вражеских всадников.

– Наверное, перебежчик Вальтер Геринг организовал нам такой сюрприз! – крикнул Гриша, сбив с седла ударом меча по шлему ближайшего противника.

– Придется атаковать! Другого выхода нет. Если замешкаемся, то нас перебьют арбалетчики! – ответил Дюрфор.

Тут командир поредевшего отряда вражеских всадников наконец-то сообразил, что его кавалеристы создают помехи для стрельбы собственным арбалетчикам, и дал команду своим конным витязям разбежаться по сторонам.

– Не преследуйте их! Прикройтесь щитами и вперед! Атакуйте пехоту! Обходим телеги! – закричал Рене.

Подняв над головой меч и пришпорив коня, он понесся к телегам в надежде сокрушить пехотинцев прежде, чем они как следует прицелятся из арбалетов. Но, залп обрушился на храмовников раньше, чем они сумели доскакать к импровизированному обозному укреплению. Все многочисленные болты, конечно, не достигли целей, но многие попали.

Григорий почувствовал удары по щиту, а один из болтов со стальным звоном чиркнул по тулье его шлема, вызвав неприятный звон в ушах. Конь под ним вздрогнул, тоже получив попадание, но не оступился. И Родимцеву удалось завершить атаку. Его меч обрушился на шею ближайшего арбалетчика, почти срубив врагу голову. А рядом Рене Дюрфор расправился с кем-то еще. Но, в этот момент еще пятеро арбалетчиков высунулись из-за телег и выстрелили.

Родимцева спасло то, что залп был произведен со стороны Дюрфора. И получилось так, что Рене прикрыл Грегора собой, приняв несколько вражеских болтов с близкого расстояния. Его смертельно раненый конь, получивший болт в шею, дико заржал и, встав на дыбы, сбросил со спины седока, а в следующее мгновение рухнул и сам на него, перевернувшись на спину и взбрыкнув в воздухе ногами в последний раз. Непоправимое произошло за доли секунды. И чем-либо помочь Рене в этой ситуации никто уже не мог. Он пал жертвой сарацинских арбалетчиков, а упавший сверху конь добил Дюрфора. Видя гибель командира, оставшиеся всадники-тамплиеры не растерялись, а лишь с еще большим остервенением набросились на врагов.

– Не дайте им перезарядить! Убивайте стрелков! – закричал Родимцев, оставшись теперь единственным командиром отряда.

Боевой конь Антоний сшиб копытами ближайшего арбалетчика, а Григорий глубоко разрубил другому плечо, заставив бросить арбалет. Рядом с Грегором Рокбюрном оказались друзья. Мансур с булавой прикрывал его справа, а Тобиас с мечом – слева. Сзади них на арбалетчиков налетели и все остальные храмовники. Враги поняли, что перезаряжать свое оружие уже не успевают. Они выхватывали из ножен короткие мечи, пытаясь сопротивляться, но быстро убеждаясь, что против рыцарей такие клинки бесполезны. Прямо перед носом Родимцева об решетку забрала звякнул очередной болт, но отскочил, отрикошетив, потому что выстрелили откуда-то сбоку.

Григорий развернул коня и пришпорил его. Возле крайней телеги сгрудились последние арбалетчики, человек сорок. Антоний атаковал, перепрыгивая через мертвых. Хотя чувствовалось, что животное ранено. Конь начал подрагивать под всадником, а его движения сделались уже не такими уверенными, и он начал хромать. К счастью, вскоре удалось разогнать последних защитников телег, и в сражении наконец-то наступил перелом. Те рыцари, которые прискакали сзади, сходу опрокинули последних сарацинских всадников, защищающих обоз, и присоединились к избиению оставшихся арбалетчиков.

Враги оказались упорными, потому что не разбегались и не сдавались до последнего. Вскоре, когда их окружили плотным кольцом и заставили сложить оружие, все выяснилось. Арбалетчиками оказались вовсе не сарацины, а наемники-генуэзцы, которые ради денег не гнушались воевать на стороне сарацин против христиан. Более того, всадники в этом отряде тоже все сплошь были перебежчиками, вроде Вальтера Геринга. Причем, в плен взяли не только немцев, а и франков вместе с итальянцами. А ни одного настоящего сарацина в этом отряде и не имелось.

– Гнусные вероотступники, предатели и изменники! Казнить их всех! – негодовали светские рыцари.

Но, все понимали, что принимать окончательное решение могут только военачальники, Ибелин с Монфором. А потому, по указанию командиров, пленных разоружили и отконвоировали в лагерь у водопоя, хотя мало кто из них избежал зуботычин и пинков от разгневанных крестоносцев. В захваченном обозе оказались целых пять разобранных катапульт и несколько «скорпионов», а также все необходимые инструменты для их сборки. Причем, главным инженером осадной техники тоже оказался генуэзец по имени Марчелло Перуджи.

Но, все это даже не столь сильно волновало тамплиеров в тот момент, как внезапная гибель в бою Рене Дюрфора. Когда его тело извлекли из-под павшего коня, все поняли, что умер бы командир и без помощи собственного жеребца. Стальной болт влетел прямо в смотровую щель шлема и поразил Дюрфора между переносицей и правым глазом, уйдя вглубь головы почти полностью. Теперь получалось, что командир остался у них только один. И им был Грегор Рокбюрн. Храмовники спешились, но все еще находились на поле сражения. Они опустились на колени и долго молились за упокой убиенных. Потом все принялись помогать раненым и хоронить убитых.

Рене Дюрфора решено было похоронить на почетном месте, в крипте часовни замка Тарбурон. И всю оставшуюся часть дня братья-рыцари занимались скорбными делами. Одни готовили тело командира к погребению, а другие в это время, в том числе и Родимцев, приводили в порядок подземное помещение крипты, вынося оттуда мусор, песок, камни и обломки, которыми крипту засыпали сарацины, взяв замок. Нашлись среди братии мастера, которые сколотили из досок гроб.

Давно прошли те времена, когда братьев-рыцарей ордена Храма хоронили обнаженными на доске вместо гроба по скромному обряду монахов-цистерцианцев. И теперь тамплиеров хоронили в орденском одеянии и в гробу. Вот только после смерти нашли у Рене в седельных сумках довольно много золотых и серебряных монет. А Устав ордена гласил, что брат-рыцарь, у которого после смерти найдут деньги, должен быть похоронен за пределами кладбища, причем даже без молитв.

Но, капеллан Годфруа, который в присутствии Родимцева, второго капеллана и знаменосца осматривал вещи покойного, не стал возмущаться по этому поводу. Сказав лишь:

– Я знаю, что деньги Рене держал у себя лишь ради раздачи милостыни. Просто он не успел раздать, ибо смерть внезапно взяла его. Так завершим же мы сие доброе дело.

С этими словами Годфруа пересчитал монеты, потом отдал четверть денег Родимцеву, по четверти знаменосцу и второму капеллану, а последнюю четверть оставил себе. После чего они все сделали вид, что ничего подобного греховным деньгам найдено у покойного не было.

Когда церемония погребения закончилась, и все братья разошлись готовиться к ужину, неожиданно капеллан Годфруа отозвал Григория в сторону и произнес:

– Мы потеряли Рене. И ты теперь наш командир, Грегор, а потому настало время нам с тобой поговорить серьезно. Сейчас душа твоя неспокойна. Я наблюдаю, как ты изменился после того боя у водопоя, когда тебя ударили по голове. На тебя снизошло нечто свыше, я это чувствую. И сейчас ты делаешь важный и трудный выбор внутри себя. И я готов помочь и подсказать тебе путь, сын мой. Ибо, дано мне знать многое.

– Выбор? А что же я, по-вашему, выбираю? – удивился Родимцев.

– Ты выбираешь духовный путь. Ищешь его. Стремишься душой наверх. Потому и тревожишься, – сказал капеллан.

– Даже не знаю. Я тревожусь из-за этой войны, но как-то и не думал о духовном выборе, – пробормотал Гриша.

Капеллан продолжал:

– Это пока выше твоего восприятия. Но, ты идешь к пониманию пути. Я вижу знамение в том, что произошло. Твоя поездка на Кармель оказалась не случайной, ибо ты привел к нам помощь. И не просто отряд из Кайфаса, а довольно могущественные силы в виде войск Монфора и Ибелина. К тому же, тебе каким-то образом удалось примирить двух этих властных сеньоров. А ведь это не удавалось никому на протяжении последних лет. Ты же, вольно или невольно, но смог объединить силы христиан Святой земли. И сегодня вот эта внезапная гибель нашего командира лишь подталкивает тебя в твоем пути наверх. И это тоже не простое совпадение. Ибо, все происходит в мире лишь по воле Господа, либо по Его допущению и к сроку, назначенному Им. И раз Господь потворствует твоему возвышению, следовательно, и высшая цель имеется. А потому я на твоей стороне, Грегор.

– И какую высшую цель, брат Годфруа, усматриваете вы? – поинтересовался Григорий.

Капеллан внимательно посмотрел на Рокбюрна, потом сказал:

– Я думаю, что ты новая фигура в противостоянии с тьмой. Пока еще ты, конечно, лишь пешка. Но, тебе даются шансы пройти свой путь до той линии, где пешки становятся сильными фигурами, влияющими на события мира.

– Вы думаете, что я стремлюсь к власти? – спросил Родимцев, не вполне понимая, куда клонит капеллан.

– Я говорю не о том. Власть – это мирское. Если ты услышал то, что я сказал, то поймешь, о чем я. Вот перед нами двое властителей: Монфор и Ибелин. И что же? Они столько лет не могли найти общего языка. И вдруг появляешься ты, не обличенный никакой властью. Простой брат из бедных рыцарей. Но, все меняется с твоим появлением. Монфор и Ибелин объединяются вместе и громят армию шейха Халеда. Что это, как не проведение Господне быть тебе в нужное время и в нужном месте для того, чтобы сдвинуть что-то незримое в этом мире и примирить властителей? А теперь и вот это падение Рене Дюрфора, его гибель в бою. Это тоже не просто так. А нужно для какой-то важной Миссии, которую возложил на тебя Господь. Как, например, в свое время Господь возложил великую Миссию создать наше братство на Гуго де Пейна и дал ему и его товарищам силу малым числом сдерживать полчища тьмы.

– То есть, вы полагаете, Годфруа, что Господь убрал Рене для того, чтобы расчистить мне путь в Великие Магистры? Но, это же слишком цинично и жестоко, – сказал Григорий.

– Пути Господни неисповедимы, сын мой. А поле той великой игры, которую ведут Высшие силы, людям разумом не охватить. Но, я знаю одно. Что в шахматах ради беспрепятственного движения проходной пешки иногда жертвуют другими пешками, а то и фигурами, – проговорил капеллан.

– И для чего же, по-вашему, продвигается эта пешка, которой, как вам кажется, уподобился я? – спросил Гриша.

Годфруа задумался лишь на секунду, потом произнес:

– Ты ступаешь на этот путь для того, чтобы привести всех нас к миру и к свету.

Родимцев сказал:

– Да, согласен. Мир я бы установил с удовольствием и прямо сейчас. Чтобы люди перестали уничтожать друг друга. И не только в Леванте. Но, разве такое возможно? Что же касается света, то вы имеете в виду свет веры и Господа? Не так ли? Но, из меня плохой пастырь. Я могу лишь сражаться, но не умею проповедовать.

Годфруа возразил:

– Я имею в виду иное. Мир наш захватила тьма. И с каждым днем она укрепляется все больше. Тьма наступает на мир людей не только вокруг них, но и внутри, через внутреннее грехопадение, когда у людей не остается внутри ничего светлого и доброго. Вот, как у того перебежчика Вальтера Геринга, например, о котором ты сам рассказал.

Иисус Христос умер за людей на кресте, чтобы взять их грехи на себя. Но, стал ли сам крест, как вещь, от этого святым? Нет. Это по-прежнему знак орудия пытки, которому не стоит поклоняться, ибо орудие пытки – это зло. И без фигуры Иисуса Христа крест не имеет смысла, как символ добра и света.

Так и со светом в людях. Без тех, кто может повести людей за собой к свету, свет отдельных людей угасает во тьме. Ибо слаб человек, а тьма сильна. И только вместе мы способны побеждать тьму. И потому нужен тот сильный духом вожак, который людей к свету поведет своим примером. Тут именно пример важен и правильное направление пути. Если идти правильно, то и силы даются Господом. Что же касается церквей и проповедников, так они лишь готовят человеческое восприятие к приходу Спасителя, да и то, лишь в силу собственного понимания Священного Писания.

– Так что же получается? Вы меня уже в спасители человечества зачислили? – удивился Родимцев.

– Ну, скажем так, я вижу в тебе возможного спасителя нашего ордена и королевства, – сказал Годфруа. Потом добавил:

– Кто знает? Быть может, ты новый Гуго де Пейн?

Глава 8

Сразу же по окончании сражения Григорий занялся своим конем. К счастью, его Антоний оказался ранен не сильно. Арбалетный болт лишь вошел в мякоть верхней части правой передней лошадиной ноги, но не задел ни кости, ни крупные сосуды. Жеребец оказался на редкость терпеливым, не взбрыкнул и не встал на дыбы, позволив седоку благополучно завершить бой верхом. Рыцарский конь показал себя очень умным животным. Словно он понимал, когда его жизни угрожает опасность, и останавливаться, чтобы ждать пока в него прилетит еще один болт или же кто-нибудь ткнет в незащищенное брюхо чем-нибудь острым, не собирался. Потому, даже раненый Антоша, шел напролом сквозь врагов.

Конь имел отличную выучку и знал, что в бою нужно приближаться к противнику, то есть подвергаться риску ранения враждебными людьми, а то и смерти от их оружия. И, конечно, Антонию совсем не хотелось напороться на вражеское копье или на алебарду, да и мечи с саблями совсем ему не нравились. Но, одно из важных отличий боевого коня от обычной ездовой лошади состояло в том, чтобы уметь стерпеть боль. Ведь в бою без порезов, а то и более серьезных ран, обходилось редко.

Рыцарь использовал своего коня не только, как средство передвижения, а и в качестве мощного оружия. Потому что настоящий боевой конь налетал на врагов грудью, не боясь их, и сбивал инерцией собственного большого тела. Он бил копытами всех тех, кто становился на пути во время атаки. Так что конь являлся не просто полезным животным, а настоящим боевым товарищем для всадника. И Родимцев хорошо знал об этом, а потому очень ценил своего Антошу и заботился о нем. Как только сражение за катапульты завершилось, Грегор вместе с Мансуром стреножили коня, и Григорий сам, сделав небольшой разрез своим древним, но очень острым кинжалом, осторожно вынул арбалетный болт из раны. Она не была опасной, а потому после того, как наложили повязку, Антоний скоро должен был поправиться. Ведь на животном ранения заживают быстрее, чем на человеке.

Антоний, действительно, оказался прекрасно обученным. Он великолепно проявил себя во время атаки против сарацин тупым клином. Если уж рыцарская кавалерия разгонялась, то резко остановиться уже не представлялось возможным, потому что, в таком случае, задние сминали передних всадников. И только хорошо обученные кони могли выдерживать необходимую дистанцию. Выдрессированный конь всегда стремился к тому, чтобы не подставлять бок под удар. Злобных и смелых коней выводили специально, подобно бойцовым псам. Их тренировали годами, обучая правильно вести себя при атаке, держать направление и не бояться врагов, вставших на пути.

Боевого коня учили, как избегать ударов, так и выдерживать их. Обучали жестко. Слуги в одежде противника били рыцарских коней деревянными мечами на тренировках, тыкали затупленными копьями и даже пускали в них стрелы без наконечников. Через некоторое время животное привыкало к боевым условиям и переставало бояться оказаться в гуще сражения. Коня учили не бежать в бою от врагов, а идти вперед и давить противника, не только ударять копытами, но и просто задавливать массой. Потому что хороший рыцарский конь имел очень приличный вес в тонну, а то и больше. Более сильный и тяжелый жеребец всегда имел преимущество над более легким и слабым конем противника.

Где-нибудь под тонну, наверное, судя по его габаритам, весил и Антоний. В сущности, со стальными налобником и нагрудником, с кольчужной попоной поверх кожаной рыцарский конь представлял собой, если и не танк, то автомобиль, который имел все возможности, чтобы давить пешеходов. И именно благодаря таким коням десяток рыцарей мог разгонять сотни пехотинцев.

Кушал большой конь, конечно, немало. Антоша за день съедал килограммов пять овса и мешка два свежего сена, а пил целых десять ведер воды. Но, кормить своего коня являлось для рыцаря священной обязанностью. И потому Григорий лучше бы не поел сам, но накормил бы Антошу в любом случае, даже при самой крайней нужде. Ведь конь был привязан именно к своему хозяину. Другого человека Антон не только не признавал, но и не подпускал к себе. И с этой точки зрения Родимцева радовало то обстоятельство, что новый оруженосец Мансур сразу сумел найти подход к Антонию. Вообще Гриша давно заметил, что с лошадьми некоторые люди могли хорошо поладить, а некоторые – нет. Он вспомнил даже случай из своей прошлой жизни, когда в Петербурге лошадь откусила нос одному парню прямо на улице, настолько он не понравился животному. Ведь и с животным нужно было уметь общаться, и кому-то это умение не давалось.

Где-то Родимцев даже читал, что хорошо тренированный большой конь может выжимать не одну, а несколько стандартных лошадиных сил. Например, Джеймс Уатт для измерения лошадиной силы использовал средних и немолодых лошадей. И, конечно, совсем не рыцарских. А на пике атаки тяжелый конь мог развить и до двух десятков, правда, на короткое время. И, конечно, после таких стрессов коню требовался хороший отдых. Вот и теперь Григорий погладил Антония, успокоив его, потом скормил ему яблоко и морковку, и предоставил заботам Мансура, а сам решил пока пользоваться запасной лошадью.