Текст книги "Правдивые истории Еврейского местечка (СИ)"
Автор книги: Ася, Котляр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)
– А это не ваше дело! Вы...Вы... да ну вас!
И Лея побежала к школе.
На следующий день история повторилась. Отпросившись на обед, чтобы встретить сына, Лея бежала к пруду. На что она надеялась, чего ждала – она и сама не понимала. Но её тянуло туда с непреодолимой силой.
«Господи, кто я и кто он! Я – дура, неуч, мать-одиночка! Что я такого сделала в этой жизни, за что меня можно уважать? Усыновила мальчика? Так у меня выбора не было, так Всевышний распорядился. Растить приходится одной? Сейчас миллионы женщин так растят детей? Могу ли я понравится такому красавцу, да ещё с орденами и медалями? Навряд ли. Дура, чего я вспылила? Хоть бы он не пришёл! А вдруг он и правда не придёт?..»
Примерно так думала Лея, когда бежала к пруду, чтобы сесть на свою скамеечку и ждать.
Ещё издали Лея заметила, что её скамейка занята. А ней сидел человек в военной форме. Сердце Леи готово было выпрыгнуть из груди, когда она подходила к скамейке. Майор оглянулся, встал.
– Я хотел извиниться за вчерашнее. Простите, ради Б-га! Сам не знаю, что на меня нашло. Расстроен был, видно.
– Это вы меня простите... Я тоже не понимаю, что это со мной было.
– А давайте-ка мы с вами познакомимся! Меня зовут Борис. А вас как?
– Лея. Меня зовут Лея. Давайте я отвечу на все ваши вопросы, чтобы мы больше никогда к ним не возвращались. Да, мне действительно двадцать два года, а моему сыну восемь. Я усыновила мальчика. Он остался без родителей. Мы ехали в эвакуацию, в Казахстан, и его родители отстали от поезда. Я пишу во все инстанции, но там сейчас такая путаница, что никто ничего толком не может сказать. А если честно, я боюсь, что их найдут. Я не знаю, как смогу его кому-то отдать. Он – единственное, что у меня есть...
– А у меня сын погиб. Маленьким. Жена в эвакуацию с ним ехала, тоже, кстати в Казахстан, так и похоронила его в каком-то ауле. А в каком – не может вспомнить...
– Вы женаты...
Лея ещё раз посмотрела на Бориса, вздохнула и встала со скамейки.
– Мне пора. Не приходите больше сюда. У вас есть жена.
– Дело в том, что мы сейчас разводимся. Собственно и домой мне поэтому идти не хочется.
– И мне не хочется. Здесь хорошо...
ГЛАВА IV
ВСТРЕЧА
Сейчас я уверена, что вы с радостью бы прочитали историю о том, как встретились отец с сыном и как они узнали друг друга. В фильмах это обычно родинка или какой-нибудь шрамик. На худой конец, мужчина узнаёт в ребёнке себя и потихоньку разматывается этот запутанный клубок истории. Ничего подобного в нашей истории не случилось. Главное, что они встретились. А как? Всё довольно банально: в узелке лежали документы, и когда Лея с ребёнком переехала жить к майору, она показала ему этот узелок: Лея сохранила все вещи маленького Аркаши и его документы.
Сказать, что майор был ошарашен – не сказать ничего. Он оцепенел, потом этот красивый, сильный мужчина долго плакал, потом дождался Аркашу из школы и тихо-тихо спросил: "А ты знаешь, кто я?"
Этот же вопрос задал Жан Вольжан из "Отверженных" Виктора Гюго маленькой девочке по имени Козетте, когда решил спасти её из рук злого, мерзкого трактирщика Тенардье и его супруги, которые "воплощали собой хитрость и злобу". Они издевались над меленькой девочкой, пока старик её не выкупил, сказав Козетте, что он её отец. В отличии от Жана Вольжана, Борис был настоящим отцом мальчика. Вот такие сюрпризы иногда преподносит судьба и если вы думаете, что эта история похожа на сказку, то я вам отвечу, что таки да, похожа. Но эта история была в тетради деда Изи и я не могла обойти её стороной, да и не хотела, поскольку это одна из немногих историй тетради, что имеет счастливый финал.
"А ты знаешь, кто я?" – тихо-тихо спросил майор у Аркаши, когда мальчишка вернулся из школы.
Аркаша посмотрел на мужчину своими чёрными, как зимняя вишня, глазами и слёзы покатились из них градом.
"Вы мой папа?" – робко, почти неслышно, одними губами прошептал мальчик, боясь услышать другой ответ, который навсегда бы разбил ему сердце. В душе Аркаша всегда знал, что рано или поздно, папа найдёт их. Ведь так не бывает, чтобы если ребёнок очень хочет чего-то, то чтобы это что-то никогда не исполнилось! Поэтому Аркаша, когда просил Всевышнего о чём-то своём, всегда, о чём бы он не просил, добавлял: "Да, Господи, чуть не забыл! Пожалуйста, пусть папа вернётся и найдёт нас! Я очень тебя прошу! Ему так плохо без нас!"
Чуть позже, когда Борис разводился со своей женой через суд, Мила призналась, что полюбила другого и что они хотели вернуться в поезд, забрать Мальчика, но влезли не в тот поезд и он ушёл раньше на сутки. Ей никто не поверил и из зала раздалось грозное «Вот стерва!» Это слово тут же подхватили остальные, сидящие в зале зрители. Маленький зал суда не мог вместить всех желающих посмотреть на это громкое дело. На улице стояли толпы людей и ждали решения. «Стерва!» Это говорили бабы, оставшиеся без детей, потерявшие мужей. Это говорили мужики, вернувшиеся с войны, это говорили старики, пережившие все тяготы войны, это говорили даже дети, которым свойственно повторять то, что говорят взрослые.
Пусть же всё останется там, в далёком 1945 году. Получив развод, Мила уехала из города и как сложилась её судьба – неизвестно, да и не интересно, если честно.
Но в маленьком городке, что на Житомирщине, около пуда, часто можно было встретить гуляющую счастливую пару. Сначала они гуляли возле своего любимого пруда втроём, с мальчиком лет десяти, а через какое-то время с коляской. В колясочке, прикрытая розовым, вязанным одеяльцем, мирно спала и сосала соску маленькая, прекрасная девочка, которую родители назвали Рохл, в честь бабушки...
АРОНЧИК
«Кто такой этот Арончик?» – спрашивала я себя, пока читала очередную толстую тетрадь деда Изи, переданную мне из Израиля. Много вопросов возникло у меня к автору этого повествования, ибо всё время натыкалась какие-то несостыковки: имена, фамилии, даже время. Но спросить у него я уже не могу, поэтому постараюсь изложить историю еврейского мальчика Арончика так, как я её увидела и поняла. Возможно, это будет не совсем документальная правда, но в моих изложениях рассказов Идла Айзмана правда немного переплетается с вымыслом, иначе моё написание свелось бы к простому изложению страшных фактов: родился, рос, жил, женился, появились дети, конец. Конец в самом настоящем понимании этого слова, ибо в 1941 году слово «КОНЕЦ» недвусмысленно ассоциировалось с обычной развязкой многих еврейских историй.
Вот и сейчас решила: особенно не отходя от текста, описать жизнь Арончика так, как я это увидела спустя почти 80 лет после всех событий, происходящих в Черняхове в довоенное время. Черняхов – это еврейское местечко, которого уже давно нет на карте Земли. Не пугайтесь те, кто и поныне живёт в Черняхове – посёлок, слава Б-гу, стоит. Еврейского местечка Черняхов больше не существует.
Сразу хочу предупредить, что ничего особенного в жизнеописании семьи Арончика нет: просто так жили многие люди того времени и, читая дневник, я всё время возвращаюсь к одному единственному вопросу: за что? Чем больше углубляюсь в историю моего многострадального народа, тем глубже осмысление его трагедии и Холокостста, существование которого сейчас ставится под сомнение. Совсем непонятно мне, жителю XXI века, что же мы такого страшного сделали миру, что нас обязательно нужно было стереть с лица Земли? Людей, о которых написана эта повесть, уже нет, как и Идла Айзмана, и всё же они есть. Они не могут вот так взять и бесследно исчезнуть. Они есть и ничего, что мы их не видим.Они в нашей памяти и если мне удастся когда-нибудь издать эту книгу, они будут жить вечно. Вечная им память!
ГЛАВА I
БРАТЬЯ
Дом, в котором жила семья Арончика, был вторым по красоте домом местечка.
Во-первых, у этого дома было крыльцо, а крыльцо, как известно, было не у всех домов. Во-вторых, у окон были красивые резные ставни. И, наконец, в третьих, он был не маленьким, по размерам Черняхова: в нём было аж целых четыре комнаты, кладовая и огромная кухня.
Жил в этом доме заготовщик Мендл, не знаю его фамилии – нигде в дневниках она не упоминается. Даже не спрашивайте меня, чего он был заготовщик – история об этом тоже умалчивает. Просто заготовщик чего-то. У этого самого Мендела, как гласит старая еврейская пословица, было много специальностей и мало счастья. Жена его, Бейла, родила первого мальчика Беби, и он умер ещё до начала войны, не увидя всех её ужасов. Повезло... Потом родился ещё один мальчик по имени Бука, а через год родился и герой нашего повествования, Арончик.
В доме, как я уже сказала, было четыре комнаты, из которых две сдавались постояльцам с целью, как вы понимаете, заработка. Именно поэтому я делаю вывод, что что бы там Мендл не заготавливал, дела его шли не очень хорошо: он весь в делах и беготне, вечно загнанная, как лошадь, мама Арончика и такая же уставшая от домашних хлопот с жильцами дома бабушка, с именем почти, как у заготовщика. Бабушку звали Миндл.
Еврейские женщины местечка часто собирались на уличной лавочке, стоящей недалеко от дома Мендла, чтобы посудачить о том, о сём и решить глобальные проблемы Черняхова и всего человечества в целом. Но ни мама Арончика, ни его бабушка Миндл не могли себе позволить просто так посидеть на лавке, поболтать ногами и порассуждать о том, что у соседки Рейзл опять случилась какофония: подгорели халы, сварилось бельё и загулял муж.
Бейла всегда бежала. Бежала по делам, на работу, на рынок и к детям. Бука был очень красив, но он сильно заболел и почти никогда не вставал с кровати. А ведь он был ещё и очень умным, таким умным, что жители местечка называли его "Наш Ленин", когда он был ещё здоров. Я представляю себе ухмылки на ваших лицах: кто такой был этот Ленин? Молодые вряд ли знают об этом человеке, а старые предпочитают не вспоминать о нём, ибо как выяснилось сейчас, Ленин был злом и место ему и его памятникам на свалке.
Я очень хорошо помню, как мне на день рождения подарили книжку про Ленина и с какой гордостью я её читала! А с какой радостью я носила сначала октябрятскую звёздочку, потом пионерский значок, потом комсомольский и на каждом значке было изображение Ленина: от маленького кудрявого мальчика до правителя великой страны. И пусть меня сейчас осудят многие и многие, но это было МОЁ детство и оно было прекрасным, ибо у нас была ИДЕЯ! Это потом я поняла, что не всё было так безоблачно и что идеология, построенная на крови миллионов безвинных не может быть правильной. Такая идеология губительна. Но в детстве мы все верили в то, что маленький мальчик Володя Ульянов был героем и самым праведным человеком на свете. В это же верили и жители Черняхова, назвав маленького, красивого, еврейского мальчика Буку Лениным.
Бука болел всегда, впрочем, как и Арончик: не помогали никакие врачи и никакие лекарства. Болей мальчишки сейчас, их обязательно бы спасли, но тогда это было скорее чудом, чем реальностью. Так они и лежали в разных комнатах с общей дверью: в одной комнате Бука со своими болячками, в другой – Арончик со своими. Мама держала на руках Буку, а папа, сидя на кровати, Арончика и через открытую между комнатами дверь мальчишки могли смотреть друг на друга и даже разговаривать.
Вскоре Бука умер и его оплакивало всё местечко.
Особенно страдал маленький Арончик: он безудержно плакал и от слёз и от отчаяния его спасала только бабушка Миндл, рассказывая истории о Буке, которому "сейчас уже хорошо, ибо у него уже ничего не болит". А ещё она рассказывала Арончику о прошлой жизни да и о людях вообще. И неважно, что эти истории не были сплошь весёлыми и оптимистичными, маленького Арончика они успокаивали и обнадёживали: ему не так плохо, как героям бабушкиных фантазий.
ГЛАВА II
ДВЕ ИСТОРИИ БАБУШКИ МИНДЛ.
ПРО КРАСНУЮ КОРОВУ
– Есть в Житомирской области село Турчинка. Когда-то, в этом селе, Арончик, жил очень богатый человек со своей женой. И был он арендатором леса.
– Бабушка, а что такое арендатор леса?
– Он брал лес взаймы.
– А у кого?
– А я почём знаю? Ты будешь слушать или я ухожу, бо много дел.
– Буду.
– Имел этот арендатор много-много скота. Жена у него была женщина забитая, некрасивая и к тому же жадная.
– Бабушка, а она была еврейкой?
– Да, Арончик, но не все еврейки такие красивые, как твоя мама. И вот снится ей сон: перед самым праздником Швуес вывела она на пастбище стадо коров, и одна тёлка, красная, не пришла с пастбища. Снится женщине, что встала она из-за праздничного стола, вся разодетая и в золоте, и пошла искать тёлку. И увидела она, что тёлка лежит мёртвая, а рядом с ней стоит их работник Василь, а в руке у него нож. И поняла женщина, что Василь убил тёлку. Проснулась она, подивилась своему сну, а потом всё произошло так, как ей приснилось, только ещё гораздо страшнее. Красная тёлка на самом деле не вернулась, Василь, работник, её убил и когда бедная женщина это увидела, Василь убил и её тоже.
– До смерти, бабушка, убил?
– Готеню, а как можно ещё убить? До смерти.
– А ты откуда узнала про сон, если Василь её до смерти убил?
– Так она мужу свой сон рассказала, а он когда вернулся из синагоги, увидел, что жены дома нет и пошёл на то самое место, про которое она ему рассказала. Там он и нашёл корову и жену.
– А что с Василём стало?
– А ничего. Как работал, так и работал. Никто, мой мальчик, кроме убитой и его мужа не знал про Василя, а правосудие, как ты знаешь, в сны не верит... Еврейская кровь, Арончик, дешевле воды...
ПРО БАРАНА.
– Ты знаешь, Арончик, что твой дед торговал лошадьми. Ехал он как-то ночью.
–Где ехал, бабушка?
– С базара ехал, кажется. Ехал он ехал, а вокруг темень такая, что хоть глаз выколи.
–А как это "хоть глаз выколи"?
– Так говорят, когда темно. Если выколоть глаз, сразу темень наступает. Закрой глаза. Темно?
– Темно.
– Вот и слушай дальше.
– Подожди, бабуля, а Буке темно? У него же глаза закрылись.
– Нет, мой мальчик, Буке светло. Когда человек умирает, вокруг него сначала темно, а потом свет ото всюду идёт. Яркий-яркий. Аж смотреть больно. Но он привыкает быстро и ему всегда светло. Но это если человек хороший. А Бука у нас хороший был, правда?
– Правда. Рассказывай дальше про деда.
– Едет он ночью, значит. Вдруг лошадь останавливается и фыркать начинает. Дед слез с повозки и видит, что на дороге лежит баран.
– Мёртвый?
– Дед тоже подумал, что мёртвый. Лежит и не шевелится. Взвалил он этого барана на телегу и поехал дальше. Но с дороги сбился и плутал всю ночь. Только под утро подъехал он к воротам дома. И как только остановился, чтобы ворота открыть, баран вдруг ожил и с криком соскочил с воза и был таков.
– А если бы не соскочил?
– Из него получилось бы отличное жаркое.
– Счастье, что соскочил, правда, бабушка?
– Правда, Арончик, правда...
ГЛАВА III
ЭКЗАМЕН
Арончику исполнилось семь лет. Что такое эти семь лет? Сейчас семилетние дети очень отличаются от семилетних детей того, довоенного времени. Они другие. Они – дети. В свои семь лет Арончик тоже был ребёнком. А вот теперь скажите: отпустит ли сейчас мама маленького семилетнего мальчика купаться на речку? В деревне отпустит. В городе – ни за что. И не спорьте: я, мама трёх парней, конкретно говорю вам – нет!
В один прекрасный день Арончик с ребятами пошёл купаться на речку. И совсем ничего, что погода стояла не по-летнему холодная и накрапливал дождик, пацаны, раздевшись догола, бросились в воду. Все, кроме Арончика, который в силу того, что много болел, на речку не бегал и совсем не умел плавать. Он, раздетый догола, так и простоял весь день на берегу, а когда пришёл домой, слёг. Но, что самое интересное, к тому времени жильцов прибавилось, и больной Арончик вынужден был лечь в одну кровать с мамой и братиком, который только недавно родился. Отболев, как положено, и по счастливой случайности не заразив никого, Арончик пошёл в школу. Его туда отвела бабушка Миндл. Но в школу записаться было совсем непросто – нужно было выдержать экзамен у директора школы Шейлока Абрамовича Гитермана.
Гитермана боялись все ученики школы. Он был строг, но справедлив и шалунам влетало от него по первое число. Нет, друзья мои, он не бил детей, не подумайте ничего плохого. Он просто говорил с шалунами, но говорил так, что желание шалить отпадало само собой на несколько дней или недель. Гитерман редко улыбался и от его мрачного пристального взгляда становилось не по себе даже самому успешному ученику школы.
Вот и сейчас, сидя за своим огромным столом, он пристально посмотрел сначала на бабушку Миндл, потом на Арончика, который весь сжался, и спросил:
– Ну-ка, Арончик, расскажи-ка мне о своей семье.
– Рассказывай! – скомандовала бабушка Миндл.
– У меня семья, – сказал Арончик и замолчал.
– Простите, уважаемый Арончик, я таки имею вас спросить: ви женаты? – спросил Гитерман и ещё строже посмотрел на Арончика, прищурив глаз, над которым был шрам.
– Да, – промямлил мальчик.
– Балбес, разве ты женат?– вступила в разговор бабушка.
– Нет.
– А что же ты говоришь директору, что ты женат?
– Не знаю.
– Скажите мне, Арон, у вас есть брат или сестра?
– Есть. У меня два брата. Один мамку сосёт, второй на небе.
– А вы хотите учиться в школе?
– Не хочу.
– Арончик! – вмешивается бабушка. – Как же ты не хочешь? Ты же все эти дни только и говорил о том, что хочешь в школу?
– А теперь не хочу. Я боюсь его.
– Кого?
– Этого Гитермана. Это он детей по ночам ворует. Ты сама рассказывала?
Бабушка залилась краской.
– Разве ж я про него рассказывала? Я же про Гишермана рассказывала! Арончик, Шейлок Абрамович уважаемый человек! Он никогда не воровал никаких детей!
– Воровал. Ты ещё говорила, что он прячет их в подвале школы.
Шейлок Абрамович внимательно посмотрел на бабушку Миндл и улыбнулся. Улыбка получилась несколько зловещей из-за шрама над правой бровью. Потом он улыбнулся ещё раз и, заплакав, Арончик всем своим маленьким, болезненным тельцем прижался к бабушке, которая стояла красная, как рак.
Потом он потерял сознание, поскольку не совсем ещё отошёл от болезни.
Когда Арончик открыл глаза, он увидел испуганное лицо бабушки Миндл. Директора в кабинете не было.
Через неделю Арончик пришёл ещё раз и сдал этот проклятый экзамен, ибо вся деревня ходила по очереди в дом к Арончику и рассказывала замечательные истории о героическом прошлом Моисея Абрамовича Гитермана. Потом его повели в подвал школы, и показали, что никаких запертых учеников там нет. И вообще ничего в подвале школы нет, кроме пауков, которых Арончик совсем не боялся и старого хлама, состоящего из поломанных парт и таких же поломанных стульев.
Сказать, что Арончик любил учиться – скорее нет, чем да. Но он был хорошим, послушным мальчиком и очень старался. В младших классах он был вообще одним из лучших в силу своей усидчивости. Больше всего Арончик любил быть дома, тем более, что кроме братика появилась ещё и сестра.
ГЛАВА VI
ЧЛЕН СЕМЬИ
После Нового года, когда ярмарка уже закончилась, отец взял Арончика за руку и они пошли на базар покупать корову. В семье было уже трое детей и отец понял, что без молока им не обойтись. Денег у Мендла было совсем немного, но на корову, пусть и не молодую, вполне хватало.
На базаре стоял старый немец из соседнего местечка. Рядом с немцем стояла корова. Больше коров на этом базаре не было, поэтому выбрать из одной коровы одну было совсем просто. Нужно отдать должное, животное было ещё в том возрасте, которое принято у нас, у людей, называть средним. Корова была рябая к тому же у неё был всего один рог, так что сказать, что эта корова была мечтой хозяина не смог бы никто. И неважно, что денег у Мендла на неё хватало, каким образом отца Арончика уговорили купить эту корову, остаётся загадкой. Арончик слышал несколько обрывочных фраз, которые потом пересказывал всей семье, чтобы подтвердить достойный выбор отца: лучшая швейцарская порода, десять литров молока, покладистая, умная...
Когда корову привели домой, оказалось, что у неё повреждён язык и она вообще не может кушать. Мама плакала, бабушка причитала, отец оправдывался, а Арончик гладил корову по голове, как буд-то пытался успокоить: дескать, не бойся, милая, никуда мы тебя не отправим, будешь жить с нами, ты теперь член нашей семьи...
Приходили соседи, жалобно вздыхали, глядя на корову, и давали советы, как её лечить. Советы помогали плохо, зато разговоров было по местечку хоть отбавляй. Мать вёдрами варила картошку, делала жиденькое пюре, и кормила животное практически с рук. Оказываются, коровы умеют быть благодарными: за вложенный в неё труд и частичку сердца, корова постепенно стала выздоравливать а уже через некоторое время была одной из лучших коров Черняхова как по количеству молока, так и по его жирности. Все удивлялись этому чуду и лишь семья Арончика знала, в чём был секрет такого коровьего преображения: вложи любовь, пусть даже в животное, любовь получишь в ответ.
Был и ещё один секрет, почему корова стала членом семьи и отрабатывала вложенные в неё средства и заботу: так как сарая, чтобы держать корову, не было, корова ночевала на кухне. Поздно ночью, когда постояльцы укладывались спать, корову заводили на кухню. Утром, когда все ещё спали, корову выводили из дому на поле. Мама быстро производила уборку дома, тщательно мыла полы в кухне и резала лук, запах которого мог забить какой угодно запах, даже коровий.
Зато, благодаря Швейцарке, как назвали однорогую корову, каждую пятницу мама Арончика, Бейла, делала масло и это был особый праздник для всей большой семьи. Дети ждали масла, как манну небесную, ибо каждый знает, что нет ничего вкуснее на свете, чем горячий, только что испечённый хлеб, купленный в лавке, щедро намазанный домашним маслом и посыпанный солью с укропом.
За маслом приезжал какой-то человек и возил продавать в Киев, где оно разбиралось покупателями в течение часа. Поговаривали, что лучшего масла в то время на базаре в Киеве не было.
Через некоторое время Швейцарка спуталась на поле с одним симпатичным бычком и принесла приплод: маленькую милую тёлочку. Тёлочка была похожа на свою маму, радовала семью несказанно, но две коровы на одной кухне – это было уже слишком. Отцу пришлось построить небольшой сарай и мама с дочкой с шиком отпраздновали новоселье. Через какое-то время нашёлся покупатель для молодой тёлочки, которая, хоть и была хороша, но не унаследовала ни красоты, ни достоинств своей матери. К тому времени в хозяйстве появились двое поросят для продажи и около ста курей и уток. Арончик помогал по хозяйству, получал оплеухи от отца за некачественно выполненную работу, смотрел за братом и родившейся сестрой и учился, как мог.
ГЛАВА V
ВАЛЕНКИ
Как же повезло! Ах, как же повезло отцу Арончика! Он таки стал уважаемым человеком! То есть, он и был весьма уважаемым человеком в Черняхове, но после того, как его назначили заведующим артели сапожников, он стал совсем уважаемым. И неважно, что канцелярия эта размещалась в одной маленькой комнате, совсем неважно было и то, что зарплата заведующего была мизерной, ему было чем гордиться. Мама Арончика, Бейла, тоже заняла почётную должность в этой артели: она работала там уборщицей и тоже за мизерную плату. Поскольку в семье было трое детей и бабушка Миндл, денег не хватало катастрофически и вот тогда честные и порядочные родители Арончика решили делать бизнес не совсем праведным путём: когда засыпал весь мир и весь дом, Бейла и Мендл тихонько, чтобы не разбудить этот спящий мир, шли на кухню, зажигали газовую лампу и брались за подпольную работу. Что это была за работа? Они шили валенки...
Я позволю себе прервать написание этого рассказа и вернуться в своё счастливое детство, в маленький Украинский городок Изяслав, что в Хмельницкой области, откуда я родом. Валенки... Я прекрасно помню сшитые руками моей двоюродной бабушки, тёти Ривы, валенки! Иногда я даже вижу эти валенки во сне. А ещё тётя Рива шила балетки. Вернее верх от балеток. Вы не знаете, что такое балетки? Это не бальные тапочки, ни в коем случае! Это такие сандалии из кожи. Дело в том, что родная сестра моей бабушки Фани, тётя Рива, как я её называла, была самым настоящим сапожником и работала в самой настоящей сапожной артели.
Лето. Утро. Мне семь лет. А может десять, двенадцать... Я просыпаюсь рано от запаха жаренной картошки и свежевымытого пола. Комната залита светом, поют птицы и в окна заглядывают ветки вишен с красными, спелыми ягодами. Тётя Рива только что вымыла полы и вытряхнула самодельные дорожки. Бабушка жарит молодую картошечку с яичком и ставит на стол тарелку со свежими огурчиками и помидорчиками. Я встаю, умываюсь над ведром под ручным умывальником и мы втроём садимся завтракать. Картошка с корочкой, базарные яйца, вбитые в картошку, зелень, овощи, вымытые и аккуратно нарезанные, серый свежайший, ещё тёплый хлеб, намазанный маслом и посыпанный солью и чай в подстаканниках. Как же я любила этот чай! Стаканы из тонкого стекла и подстаканники были как в поезде. Кто из нас не любил пить чай в поезде? Он пах содой, которую деловые проводницы подсыпали для крепости, но всё равно это был самый вкусный чай на свете. Такой чай, только без соды, был и у моих бабушек. После завтрака всё тщательно убиралось со стола, потому что на этом столе бабушки кроили: Баба Фаня платья для клиенток, а тётя Рива валенки и балетки. А потом каждая садилась к своей старой, как мир, швейной машинке «Зингер» и я устраивалась в старом-престаром кресле с журналами мод 1956-го года. Эти журналы и по сей день у меня. Бабушек нет, машинок, валенок, стаканов в подстаканниках нет, ничего нет, а вот журналы и старые, как мир, нитки – есть! Иногда, когда мне бывает особенно грустно, я, чтобы вернуться в детство, беру в руки эти журналы, закрываю глаза и вот я, маленькая, сижу в старом-престаром кресле под мерное жужжание двух швейных машинок.
Тётя Рива шила валенки вручную, ибо такие машинки, которые брали бы два слоя толстенного войлока, были только в артели. Балетки – это другое дело и машинка тёти Ривы была настроена на довольно тонкую кожу свиную кожу для этих незатейливых сандалий. Она шила верх из двух частей, потом пробивала дырочки специальным старым дыроколом и вставляла тоненькие полосочки разных цветов для красоты. Полосочки она доверяла вставлять мне. Потом она относила эти верхушки в артель и там уже их пришивали к подошве на специальном оборудовании.
С валенками всё было сложнее. Тётя Рива брала в руки довольно толстую иголку с большим ушком и продевала в неё такую же толстую и прочную нить. А потом стежок за стежком она сшивала две половинки. Мне кажется, ёлочкой, но я боюсь ошибиться. Потом она просовывала палку и своими хрупкими на вид руками, выворачивала валенки на лицо. Так что, какая это была тяжёлая работа, я знаю не понаслышке.
Вот и сейчас, читая дневники деда Изи, я прямо таки почувствовала запах войлока и газовой лампы, и до того хорошо мне стало – не поверите! Возвращаться в детство – это здорово...
Но, давайте вернёмся в детство нашего Арончика, на кухню, где в поте лица, по ночам, трудились Бейла и Мендл, чтобы заработать пару лишних копеек для себя и своей семьи.
Почему они шили ночью? Потому что страшно боялись фининспектора. Этого фининспектора Арончик никогда в жизни не видел, но тоже страшно его боялся и было отчего.
ГЛАВА IV
"СВАДЕБНЫЙ КАЛАЧ" И СТРАШНЫЙ ФИНИНСПЕКТОР
Две комнаты, как я уже писала, родители Арончика сдавали жильцам. Со временем, жильцы съезжали и заезжали другие: кто-то строился, а кто-то вообще уезжал из местечка – о том история и дневники умалчивают. Но свято место, как известно, пусто не бывает, правда одну комнату было решено отдать бабушке Миндл и Арончику, а вторую на семейном совете, всё же было решено сдавать.
В славном городе Черняхов жил был богач, имя которого мы не знаем, но знаем лишь, что у него был сын Мойше. Не повезло этому богачу, ибо денег у него было много, а вот ума единственному сыну богача Б-г не дал. Так они и жили втроём: богач, его деньги и его немного сумасшедший сын. Уж не знаю, как удалось богачу найти для сына невесту, но он её таки нашёл. Сказать, что Хана была нормальной невестой – это было бы сущей неправдой: невеста была под стать сыну, тоже немного безмозглой.
Представьте себе: идут по улице Мойше, маленького роста с большой бородой, из-за которого почти не видно было его лица и его жена Хана, которая, несмотря на отсутствие мозгов, была почти красавицей, хоть и на голову выше мужа. К тому же нога у неё была сорок первого размера, в то время, как Мойше носил обувь тридцать шестого размера. Несмотря на несметные богатства отца, на нём всегда был один и тот же пиджак с большими дырами, потому что Хана никогда не держала в руках иголку – не умела ничегошеньки.
Каким образом их поженили знает, разве что сам Б-г, но, видимо, кто-то очень хорошо постарался объяснить этим двум недалёким молодым людям, что молодожёны должны делать ночью. А может, им вообще ничего не объясняли – природа сама взяла своё. Но, как только наступала ночь, из комнаты, где поселились молодые, а они поселились в доме родителей Арончика, как вы поняли, раздавались такие охи и стоны, что просыпался почти весь дом. Бейдлу и Мендела это даже радовало: за криками новобрачных не было слышно то, что творилось на кухне! Малыши спали в дальней комнате и, набегавшись за день, не проснулись бы, даже если бы взорвалась бомба, не дай Б-г. А вот Арончик с бабушкой Миндл спали за стенкой, просыпались от этих криков и засыпали только тогда, когда засыпали молодые. Бабушка всё прекрасно понимала, а вот Арончику нужно было как-то объяснить, что там происходит, и находчивая бабушка Миндл стала придумывать истории про страшного ФИНИНСПЕКТОРА, который пытает молодых людей, чтобы они рассказали, кто в этом доме шьёт валенки. Таким образом, она убивала двух зайцев: Арончик чётко знал, что какой бы фининспектор не пожаловал в их дом, о том что родители шьют валенки нужно было молчать намертво, как молчат замученные герои из соседней комнаты. И во-вторых, он почти не обращал внимания на их чудачество, поскольку героизм затмевал неприязнь и брезгливость. К тому же бабушка строго-настрого запретила Арончику спрашивать о пытках этих двоих, ссылаясь на то, что это тайна и что если фининспектор узнает, что Арончик спрашивал, то он наведается и к Арончику.
Почему все в доме терпели эту пару? Потому что богатый папа новоиспечённого мужа платил хорошие деньги за комнатуи эта плата было гораздо больше того, что зарабатывали Бейла и Мендл вдвоём.
Поскольку пара была еврейской, Мойше иногда ходил в синагогу и его вызывали к Торе. Тоже иногда. Когда он выходил из синагоги, возле ворот его всегда ждала Хана в белом платье. Это было свадебное платье Ханы и она его надевала на Шаббат, чтобы встретить мужа из синагоги. Так они и шли по улице, смеясь и подначивая друг-друга, а за ними бежала толпа мальчишек и орала вслед: «Свадебный калач! Свадебный калач!» и бросали в молодую странную пару камни. Ни увещевание мам, ни угрозы отцов не помогали: на улице то и дело раздавалось «Свадебный калач» и вслед за детскими выкриками сыпались проклятия Ханы на детей и их родителей.
