355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ася, Котляр » Правдивые истории Еврейского местечка (СИ) » Текст книги (страница 1)
Правдивые истории Еврейского местечка (СИ)
  • Текст добавлен: 6 августа 2017, 02:30

Текст книги "Правдивые истории Еврейского местечка (СИ)"


Автор книги: Ася, Котляр



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Annotation

Кто такой Идл Айзман? Во-первых, это дедушка жены моего двоюродного брата Саши, Алёны. То есть, не во-первых же, конечно. Во-вторых или даже в третьих. Он прекрасный отец, замечательный дед, чудесный прадед, ему 94 года, из которых последние 25 лет он прожил Израиле. Месяц назад он ушёл из жизни в возрасте 94 лет,но жизнь успела преподнести мне подарок – ещё одну встречу с этим удивительным человеком. И он подарил мне один из своих дневников. Это рассказы, абсолютно правдивые, времён Второй мировой войны, а если быть совсем точной, это рассказы о том, как жили и погибали евреи во времена Холокоста. Практически не изменяя сути повествования, я постаралась облечь их в литературную форму. Насколько у меня получилось – судить вам, дорогие мои читатели. Но то, что они трогают Душу и заставляют сердце биться в учащённом ритме – правда. У нас есть возможность прикоснуться к истории европейского еврейства в то страшное время. С огромной любовью ко всем, кого больше нет и к тем, кто живёт и здравствует!

Котляр Ася, Идл Айзман

Котляр Ася, Идл Айзман

Правдивые истории Еврейского местечка


ПРАВДИВЫЕ ИСТОРИИ ЕВРЕЙСКОГО МЕСТЕЧКА ЧЕРНЯХОВ.

ВВЕДЕНИЕ

КАК ВОЗНИКЛА ИДЕЯ НАПИСАТЬ ЭТУ КНИГУ

Кто такой Идл Айзман? Во-первых, это дедушка жены моего двоюродного брата Саши, Алёны. То есть, не во-первых же, конечно. Во-вторых или даже в третьих. Он прекрасный отец, замечательный дед, чудесный прадед, ему 94 года, из которых последние 25 лет он прожил Израиле.

Когда в 80-е годы началась Алия, возвращение евреев на историческую родину, семья Айзманов собралась и почти полным составом переехала на ПМЖ в Израиль. Тогда-то я и познакомилась с дедушкой Изей.

Впервые я приехала в Израиль на международный семинар Женской всемирной организации "Вицо-Авив" в 1994 году, и нас, собравшихся из 30 стран мира женщин, целую неделю возили по стране, знакомили с достопримечательностями и с тем, как в этой стране живут люди. Для меня всё было новое и язык, и люди, и сам Израиль. К тому же я испытала шок, так как одним из главных условий конференции было знание английского языка, а с языками у меня всегда были проблемы, несмотря на идеальный слух. Говорят, что если у тебя идеальный слух, то языки выучить – сущий пустяк. На мне природа в этом плане почему-то отдохнула. То есть, шить одежду, вышивать крестиком, петь, играть на гитаре, фортепьяно, рисовать, делать украшения из бисера я умею, а вот с языками – настоящая проблема. "Рак русит!" – как говорят в Израиле приезжие, когда к ним обращаются израильтяне. "Только по-русски!" – таков перевод и честно вам скажу, это моя большая драма. И, поскольку весь семинар шёл на английском, через неделю меня в шоковом состоянии родственники забрали из гостиницы пригорода Тель-Авива Рамат Ган и поселили у себя в трёхкомнатной квартире, которую они все сообща снимали.

Да, именно так они и жили в съёмной трёхкомнатной квартире: Дедушка Изя с женой бабушкой Асей, их дочь Ирочка с мужем Фимой, их внук Женя, их внучка Алёна с мужем, моим двоюродным братом Сашей и мама моего брата, моя тётя Дора. Всего ничего: 8 человек в трёхкомнатной квартире о 60 метрах без балкона. То есть, на каждого приходилось, слава Б-гу, аж по семь с половиной метра считая кухню, ванную и коридорчик. В трёх комнатах через каждые полметра стояла кровать и при этом, заметьте, все они были счастливы.

Знаете, почему они были счастливы? Потому что им было где спать, у них был большой холодильник, набитый такой едой, которую я в то время ещё не пробовала, и потому, что все они были вместе. Ни ругани, ни скандалов, ни перебранок...

На голову этим восьмерым на целую неделю свалилась я, гостья из Литвы. Нужно отдать должное этой весёлой семейке, я сразу же стала там своей и если бы я сообщила им радостную весть о том, что мы все переезжаем в Израиль, они бы, несомненно, предложили: "Какие проблемы?

У вас есть где остановиться! Остановитесь у нас!"

С дедом Изей я подружилась сразу и навсегда. Долгими израильскими вечерами он читал мне свои дневниковые записи, а я пела ему песни. Я знала несколько песен на идиш, он слушал меня и плакал. Все слушали, а он один слушал и плакал. Слёзы лились из его добрых глаз независимо от того, какую песню я пела: весёлую или грустную. Через пятнадцать лет я передала с Алёной и Сашей для деда Изи диск с записанными мной песнями.

Почему же я всё же решилась на написание этой книги, друзья мои?

Этим летом, после двадцати лет забвения, мы с Дани полетели в Израиль. Когда я была там двадцать лет назад, Даника ещё и в проекте не было. В Фейсбуке между мной и нашими друзьями Геной Зигелем и Борей Смоляром завязалась переписка и эти двое прямо таки спровоцировали меня на приезд в Землю обетованную. «А слабо тебе приехать в Израиль?» – спросил Генка. «Ей слабо», – твёрдо и уверенно ответил ему Борька.

"А вот и нет!" – возмутилась я их наглости и в эту самую минуту я поняла, что на самом деле очень хочу туда, в страну, которая стала Родиной для большей части моей семьи и наших друзей. Женя лететь не смог, я купила билеты и мы с Даником на одиннадцать дней попали в сказку. Там и произошла моя последняя встреча с дедом Изей...

Последняя, потому что тридцать дней назад его не стало.

А тогда, в августе, сидя в его комнате, теперь уже плакала я, глядя на этого красивого старика с теми же добрыми, умными глазами. А он опять читал мне свои дневники. Эти большие тетради, обёрнутые в обычную газету, были все, до последнего листа исписаны почти каллиграфическим почерком. Что в этих тетрадях? Жизнь, дорогие мои.

Не имею никакого представления, где дед Изя брал сведения, но некоторые истории давно минувших дней потрясли меня до глубины души.

Листала тетради, вчитывалась в слова и передо мной проплывали страшные картины гибели европейского еврейства во время Второй мировой войны, а если быть точной, то Великой отечественной, ибо все, о ком было написано в дневниках, жили на территории бывшего Cоветского Cоюза.

Прощаясь с Изей, где-то в душе я знала, что это наша последняя встреча. Он остановил меня и протянул одну из своих тетрадей и сказал: "Возьми на память!"

"Я не могу! Это ваше детище, это ваша жизнь! Вы много-много лет писали эти истории!" – бормотала я в ответ, потрясённая тем, что он так просто отдавал мне частицу себя, своей жизни, своё творение, которое , как зеница око.

"Бери. Пусть она будет у тебя! Пригодится..."

Мы с Даником поехали на Мёртвое море, где вечерами абсолютно нечего было делать, разве что лежать в уютном номере и смотреть кино. Мне ничего не оставалось делать, как читать тетрадь деда Изи, которую прихватила с собой. Но когда я стала читать, оторваться от неё я уже не могла. Странные и страшные истории сменяли друг друга и именно в тот вечер я поняла, что мне в руки попал абсолютно бесценный дар.

Дед Изя доверил мне этот дневник, чтобы я поведала миру о том, каково это было быть евреем в те годы, когда земля стала адом а большая часть моего народа поселилась на небесах. Конечно, эти записи не были литературными произведениями, скорее правдиво изложенные факты гибели людей из маленького местечкового города Черняхов, Житомирской области, но эти истории характерны для всех еврейских местечек довоенного времени, которые просто перестали существовать.

«Но ведь и я вовсе не писатель, – подумала я, читая дневник. – И он не писатель. Скорее библиограф: с такой точностью описывать события, помня имена, фамилии, даты, мог человек уникальный. Ведь дневники он писал последние лет пятнадцать! Авось, вдвоём с дедом Изей мы как-нибудь, да справимся!»

Итак, я начинаю. Возможно, вам станет нестерпимо больно и вы захотите отложить чтиво. Отложите. Захотите вернуться – у вас всегда будет такая возможность. А, может, вам захочется плакать? И плачьте! Это будет плакать ваша душа, милые мои! А если вы прочтёте и пропустите через себя эти маленькие истории никому неизвестных людей, а потом расскажете об этом своим детям, кто знает, может мы и не дождёмся конца Света, так как конец Света наступает в душах людей раньше, нежели придёт небывалой высоты цунами или разразится Третья мировая война.

Я решила, что иногда буду менять названия историй, вводить новых героев, но полностью оставлю те имена и фамилии, которые Идл Айзман упоминал в повествовании. А если и допущу какую-либо вольность по отношению к сюжету, то только лишь для того, чтобы вам нескучно читалось или чтобы хоть как-то скрасить страшное повествование.

Их уже давно нет на этом свете... Но они есть. Они есть, ибо люди просто так не могут исчезнуть с Земли. Они просто находятся в другом измерении. Смотрят на нас с высоты своего полёта и думают: "Ради чего всё это было? Это никогда не должно повториться. Никогда. Никогда. А если это, не дай Б-г, повториться, то Третий Храм ни за что не удастся построить и Мессия не придёт на Землю, погрязшую в грехах, низменных страстях и бесновании политиков, рвущих на части власть и людские души...


СЕМЬЯ ЧУДАКОВ

Есть на карте Земли такой город – Черняхов. Даже не город, а так, посёлок городского типа, что находится в двадцати пяти километрах от областного центра, города Житомира. Его, сколько я помню, люди недобрые называли Жидомир, поскольку евреев в нём было видимо-невидимо. Чувствуете, куда клоню? Тогда, до войны, их было «видимо». Сейчас их «невидимо» вообще. Сгинули, бедные евреи Житомира, канули в горниле проклятой войны, а те, что выжили и вернулись из эвакуации, уехали не от хорошей жизни в Израиль. А вообще, в 16 веке Черняхов был обыкновенным селом. И свои знаменитости у Черняхова были! Например, жил в Черняхове еврейский советский писатель Борис Абрамович Олевский, погибший в 1941 году в Белоруссии...

Так вот, об Олевском жители Черняхова могли и не знать, а вот семью чудаков по фамилии Козак знали все.

Где, на какой улице, сколько лет жила эта странная семейка в городе – история о том умалчивает. Но что жили – так к бабке не ходи. Главной в этой семье была женщина и звали её Брайндл Козак. По-простому, Броня. А если уж совсем запросто – Бронька. Как все её и называли. Помните, у Шолом Алейхема в "Блуждающих звёздах" была героиня и её тоже звали Брайндл? Так вот, наша героиня Броня Козак была тоже своего рода блуждающей звездой Черняхова. Она была с явными психическими отклонениями, которые были заметны каждому, кроме, естественно, неё самой.

Все жителя городка знали, что у Брони Козак было любимое блюдо, которым она пыталась угостить каждого, кто имел несчастье стать гостем в её доме. Блюдо называлось... Блюдо называлось... Б-г его знает, как оно называлось, но готовилось он просто: Броня собирала хлебные корочки. Это было Бронькино хобби, если хотите. Очень часто люди выедают мякиш, а горелые корочки выбрасывают в мусорку. Броня корочки не выбрасывала. Но она их и не сушила, что тоже присуще старым людям. Броня корочки замачивала. Вернее, она их вымачивала в воде до тех пор, пока корочки не покрывались противной зелёной плесенью. Броня кушала эти заплесневелые корочки с таким смаком, как буд-то она ела леках. Она так и говорила тем, кто не хотел разделить с ней трапезу: «Шо ви не пробуете? Ви таки попробуйте, это вкуснее, чем леках! Это говорит вам Броня Козак! Ви что, не верите Броне Козак?» Для тех, кто не знает, что такое леках, я вам расскажу, что вкуснее этих сладостей может быть только чернослив, фаршированный грецкими орехами и штрудель, который пекла моя бабушка. Леках – это обычный медовый пирог и в русской кухне он называется коврижкой.

Для Броньки леках был из разряда несбыточных надежд, а заплесневелые корки – ешь хоть каждый день. И правда, лучше, как говорится, синица в руках, чем какой-то медовый пирог неизвестно где.

А дело было в том, что семья Козак жила крайне бедно. Мясо Броня, её муж, имя которого давно забыто и двое детей, сын Шмуль и дочь Ита, ели только в Шаббат.

Как я уже писала, Броня была кормилицей всей семьи. Она, что называется, была продавцом. Товар у Брони был знатный, полезный и занимал он маленький столик, стоящий в углу небольшой комнаты. На этом столике аккуратно были разложены иголки, нитки, гребешки для волос и банка с керосином. Где Броня брала керосин? Странный вопрос. Где надо, там и брала! То есть, где керосин был, там она его и брала. А потом продавала.

Броньке всегда было холодно. Зимой и летом она ставила горшок, ссыпала в него горящие угольки и грелась.

У Броньки был почти приличный гардероб: множество разноцветных фуфаек. Разноцветными они были в зависимости от количества заплат. Фуфайкам соответствовала и обувь: на одной ноге Брони Козак, независимо от времени года был валенок с калошей, на другой сапог с дырками. Так она и носила всё это зимой и летом, осенью и весной. Можно себе представить, как шла Бронька в очередной раз по улице Черняхова в этой своей одежде, а навстречу ей шли люди, которые останавливались, здоровались, ведь в Черняхове жили исключительно вежливые евреи, и говорили:

"Мир вашему дому, Броня! Ви таки неплохо сегодня виглядете! У вас уже закончился кризис?"

"Почему ви так решили?" – отвечала вопросом на вопрос Бронька.

"У вас изменился цвет одежды! В нём стало больше белого, как нам кажется! Вы порвали свою последнюю простыню, чтобы сделать новую аппликацию на вашей шубе?"

Бронька плевала себе под ноги и шла дальше делать своё продажное дело.

С некоторых пор у Брони Козак появилась кличка и кличка эта приросла к ней, как шагреневая кожа. А дело в том, что однажды ночью Броня легла спать и ей приснился странный сон: как буд-то в Петербурге, в самом что ни на есть царском дворце, прямо таки под второй ступенькой спрятан вклад. Не клад, друзья мои, не путайте. А именно вклад. Кто спрятал этот вклад под вторую ступеньку дворца – про то Броньке во сне не сказали. Не успели, видимо. Все сны имеют обыкновение рано или поздно заканчиваться. Бронькин сон закончился и, вскочив с постели, нацепив одну из своих разноцветных фуфаек, схватив немного из скопленных денег, Бронька Козак побежала прямиком на железнодорожный вокзал. На вокзале она быстренько купила в кассе билет и поехала в Петербург за вкладом. Рядом с ней сидела приличная еврейская семья и такое соседство им показалось странным. Между главой семейства и бедной женщиной из Черняхова завязался разговор примерно такого содержания:

– Ви куда имеете честь ехать, уважаемая?

– А если я вам скажу, ви не дай Б-г поедете за мной!

– Да упаси Господь. Ми едем по свои надобностям, а вот куда ви едете, интересно узнать?

И Бронька в мельчайших подробностях рассказала им и про Дворец, и про вторую ступеньку, и про вклад.

Евреи сразу поняли, с кем они имеют дело и предложили на первой же станции купить Броньке обратный билет, на что Броня дала решительный и бесповоротный отказ. Про себя подумала: "Ну да, я в Черняхов, а они за моим вкладом на вторую ступеньку дворца полезут!"

– А разрешите полюбопытствовать, многоуважаемая Броня, где этот дворец располагается, в каком-таком городе? – вежливо спросил Броню отец почтенного семейства.

– Где-где, в Петербурге! Где ж ещё!

Нужно сказать, что когда в поезде завязался этот странный разговор, в него потихоньку стали включаться сидящие рядом пассажиры. И когда все услышали заветное слово Петербург, вагон взорвался хохотом.

– Мадам Броня, ви таки сели не на тот поезд! Этот поезд идёт совершенно в обратную сторону.

В какую именно мужчина уточнять не стал, но он был очень порядочным человеком и на первой же станции купил Броньке обратный билет, но не до Черняхова, а до Житомира. И целых 25 километров, пешком, ночью, бедная Бронька добиралась до дому.

Эта история быстро распространилась по городку и к Броньке на всю оставшуюся недолгую жизнь прилипла кличка «вклад». Про неё так и говорили: «Вон пошла Бронька-вклад!»

У Броньки, как я уже излагала, имелся муж. Я всё-таки решила не делать его безымённым. Пусть имя его будет Шлёма. Шлёма был тот ещё чудак. Он был даже чудаковатее самой Брони, ибо три четверти года жил в Одессе и только одну четверть со своей семьёй. В Одессе он «работал». Один Б-г знает, что он там зарабатывал, но если вдруг, совершенно случайно, ему выпадало такое счастье заработать чуть больше, чем он проедал, он шёл в лавку и покупал себе часы. Часы у Шлёмы были везде: на обеих руках по нескольку пар, в карманах, за пазухой на верёвочке... И когда достойный муж своей жены изредка приезжал домой и совершал променад по улицам родного городка Черняхова, прохожие то и дело спрашивали его:

– Шлёма, ты не подскажешь, который сейчас час? Да ты шо? А вот на этих, серебряных? Да не может быть! А на позолоченных?

Эти безобидные вопросы так нравились Шлёме, что приходя домой к семейству он говорил:

– А ты, Бронька, спрашиваешь, зачем мне столько часов! Есть о чём с людьми поговорить, а умный разговор, как известно, прибавляет здоровья!

И был у них сын, и звали его Шмуль. Шмуль пошёл учиться к стекольщику и сам уже скоро стал стекольщиком. И если вы думаете, что со Шмулём всё было в порядке, то вы ошибаетесь. Шмуль был стекольщиком с мечтой! Стекольщик с мечтой отличается от стекольщика без мечты тем, что стекольщик с мечтой знал, ради чего он ставит стёкла. Шмуль Козак мечтал о лошади. Однажды он так близко приблизился к своей мечте, что собрал накопленные деньги и купил кнут. Полдела, как вы понимаете, было уже сделано. Осталось насобирать на лошадь, а для этого парень каждое воскресенье ходил на ярмарку. Он ходил с кнутом и присматривал себе лошадь. Останавливался, говорил с продавцами лошадей, демонстрировал прут. Торговцев, конечно же, веселил странный парень с кнутом, но они охотно поддерживали беседу, убеждая стекольщика поторопиться, а то когда он насобирает нужную сумму, всех лошадей уже раскупят.

В одно из воскресений, когда продавцы лошадей собрались на ярмарке, они не увидели Шмуля с кнутом. Его не было и на следующей неделе и на следующей. Его никогда больше не было на ярмарке и остаётся верить, что там, куда он попал, сильно простудившись на морозе, он получил то, о чём всегда мечтал – целый табун лошадей. Там были и серые в яблоках, и гнедые, и рыжие и вороные... Там, куда попал Шмуль Козак в самом расцвете лет, было всё... Там пока не было мамы Брони, папы Шлёмы и сестры Иты, которая была самой нормальной из этой семьи чудаков...

Очень скоро семья воссоединилась. Бронька, её муж, их дочь Ита и Шмуль встретились там, откуда не возвращаются, поскольку началась война и всех евреев городка Черняхова, который по праву мог называться еврейским местечком, убили...

Их просто взяли и стёрли с лица Земли какой-то страшной стёркой. Вы стирали когда-нибудь линию, оставленную карандашом? Провёл стёркой – и нет линии. Война – это стёрка, только стирает она линии жизни. И совсем неважно, когда эта война начинается и когда она заканчивается. Нужно понять одну простую истину: война стирает не только линии жизни, она стирает линии Души, а это гораздо страшнее, чем просто стереть чьи-то жизни. Именно тот, кто убивает невинных, стирает линию своей Души.

Берегите себя и своих близких!


СЫН ОБКОМОВСКОГО РАБОТНИКА

ГЛАВА I

КИМ, ЙОСИФ, ДАВИД. История рождения.

Этот рассказ я бы начала, как старую-старую сказку. Любите ли вы сказки, друзья мои? Если да, то читайте и думайте: сказка, как правило, не ложь, а намёк не всегда урок добрым молодцам.

В одной стране, огромной-преогромной, жили-были три семьи. Нет, я бы уточнила: две семьи таки жили, а третья просто была. Была себе и всё тут. В самом центре городка жила и процветала как раз таки семья не простого чиновника, а самого главного обкомовского работника. Вы не поверите, но в Черняхове был обком! А где его не было скажите? Техники, порой, не было, план, иногда, не выполняли, продуктов тоже не было, а вот обком стоял себе и улыбался своими окнами. Как и полагается, в обкоме работали обкомовские работники. Это как государство в государстве. У Обкомовских были свои, никем не писаные, законы, поэтому они и жили.

В семье одного такого обкомовского работника случилось большое счастье: у него родился сын! Несмотря на то, что карапуз, которого нарекли Кимом, ещё лежал в пелёнках, сосал мамкину грудь и ничем таким не успел прославиться, это событие бурно праздновали все обкомовские работники области.

Папа, глядя на сморщенное, красное личико младенца говорил:

– Ишь, пострелёнок, как бровки-то хмурит! Знаете, почему хмурит?

Вся семья выстраивалась по стойке "смирно".

– Никак нет! Не знаем!

– Думу думает государственную! Академиком будет. Я сказал.

– Да ты никак спятил, муж! – возмущалась жена обкомовского работника. – Каким академиком! Академиков пруд пруди, а вот космонавтов в нашем районе ещё ни одного не было! Будет космонавтом, и точка! Я сказала.

В разговор вмешалась бабушка сына обкомовского работника.

– Оба вы дурни! АкадЭмик, космонавт... Мой внук будет поэтом, как Пушкин, ясно вам! Я сказала! – сказала бабушка и скрылась в своей комнате.

– Почему поэтом? – спросил обкомовский работник жену. – Пушкин, насколько я помню, очень неважнецки закончил своё существование!

– Зато его до сих пор в школе изучают! А кто твоих акадЭмиков знает, а? – сказала бабушка и вывалила на стол исписанные мелким почерком старые тетрадные листочки.

– Что это, мама? – спросила жена обкомовского работника.

– Это мои стихи. Писала о любви, потом выбрасывала, потом доставала, опять писала... Так и лежат в коробке. А нашего печатать будут во всех газетах и журналах! Ясно? Поэтом будет. Я сказала.

– Молчать! – шёпотом, чтобы не разбудить внука, крикнул дед. Академики ваши, космонавты и уж тем более поэты – хлам! Дело делать нужно! Архитектором будет. Я сказал.

Пока они всем своим обкомовским семейством спорили насчёт имени, мелкие обкомовские работники, желая сделать приятное своему боссу, как сейчас принято говорить, быстренько смотались в Москву и привезли отпрыску великолепную коляску и настоящую детскую кроватку из чистого дерева. Обкомовский работник согласившись, что у архитекторов всегда будет работа и, главное, деньги, выделил для детской самую большую комнату в доме. Туда и поставили кроватку, коляску, а также поселили служанку, которая должна была следить за безопасностью сына обкомовского работника. И если вдруг малыш начинал плакать, служанку таскали за жидкие волосёнки и грозили выгнать. И если жена обкомовского работника находила малыша в мокрых пелёнках, бедная девушка получала такую затрещину, что голова болела потом весь день.

В тот же день, когда у работника обком родился сын, у бедного сапожника Хаима из Черняхова, тоже родился сын. В отличие от обкомовского первенца, сын Хаима был пятым ребёнком в семье. У бедного в прямом смысле сапожника было уже два сына и две дочери. С точки зрения наличия детей, он, как вы понимаете, был гораздо богаче обкомовского работника.

"Что поделаешь, – вздохнула бабушка, глядя на малыша. Назовём мальчика Йосиф и пусть себе живёт! Тарелка супа и для него найдётся!"

На восьмой день, как и положено, маленькому Йосифу было сделано обрезание. Но сделали это действо тайно, ночью, «чтобы ни одна сволочь не знала». Так сказал Хаим, держа на руках орущий свёрток. Время было смутное и обрезание, сделанное еврейскому мальчику, приравнивалось к измене Родине. За обрезание можно было угодить на долгие годы в Сибирь, в лучшем случае. В худшем, сами понимаете, куда. А чтобы малыш не орал, как зарезанный, ему засунули в рот кусочек марлёвки, смоченный в сладком вине. Он так и заснул, посасывая эту марлёвку.

Семья Хаима жила в сыром подвале, состоящем из одной единственной комнаты. Кровати стояли везде, даже у дверей. И тогда, когда жена обкомовского работника ехала на работу в шикарном легковом автомобиле с личным водителем, жена бедного сапожника Хаима полночи стояла в очереди за хлебом. Получив заветную буханку, она бежала в детскую кухню, чтобы получить хоть немного молока для маленького Йоси: у неё молока и в помине не было, так как не было у неё и нормальной еды.

И, наконец, на пару месяцев позже, чем у обкомовского чиновника родился сын Ким, у бедного сапожника – Йосиф, в семье брата Хаима тоже родился мальчик. Назвали его самым что ни на есть библейским именем Давид. Но брат Хаима не хотел знаться со своими бедными родственниками, так как во все времена было известно, что бедный богатому не товарищ.

То есть, как вы понимаете, Додик был двоюродным братом Йоси. Но дело в том, что маленькому Додику повезло больше, чем маленькому Йосе и даже почти так, как повезло маленькому Киму. Брат Хаима был на самом деле очень богатым и очень уважаемым человеком. Как вы думаете, кем нужно работать, чтобы в маленьком городке прослыть уважаемым человеком? Отгадали, умные вы люди! И был брат Хаима завбазой и имел он такую зарплату, и ещё помимо официальной зарплаты он имел три неофициальных зарплаты, что на те деньги, что он каким-то образом умудрялся зарабатывать в месяц, можно было бы прокормить десять братьев со всеми их жёнами, детьми и даже внуками...

Прошло время, мальчики подросли и Кимка с Йосей пошли в детские садики. Как вы понимаете, они пошли в разные детские садики: сын обкомовского работника ходил в непростой садик – особенный: в него ходили только дети больших чинов. И поскольку его папа был самым большим чином, малыш с детства проявлял обкомовский характер в полную силу: он бил всех детей подряд, орал, как зарезанный, если кто-то ему пытался дать сдачи, царапался, кусался и абсолютно не боялся воспитателей.

Сын бедного сапожника тоже ходил в детский садик – детский сад для простых смертных. Все соседи Хаима водили своих детей в этот детский садик и когда Хаим изредка приходил за своим сыном, воспитательница рассказывала, что малыш очень любит книги и задаёт, порой, такие вопросы, на которые взрослые не могли дать вразумительный ответ.

Малыш Давид и в помине не знал, что такое детский садик. Жена Мойши, Ента, вообще не имела представление, что значит ходить на работу. Она не проработала ни одного дня своей счастливой жизни с мужем-завбазой, а занималась исключительно домом и воспитанием маленького Додика. И правда, кому она могла доверить такое богатство, как Додик? Какой-то задрипанной воспитательнице, которая ходит на работу в драных чулках и старых изношенных калошах?

"Да ни за что!" – сказала она Мойше. – Наш единственный сын, наше сокровище, наш Додичек никогда, ты слышишь, Мойша, никогда не сядет на один горшок с этими оборванцами!" Кого она имела в виду, как раз таки было понятно. И всё же, если бы Додик пошёл в детский садик, то именно в тот, куда ходил сын обкомовского работника.

ГЛАВА II

ШКОЛА

Так случилось, что на весь городок была только одна приличная школа. Нет, она вообще была одна. И поскольку в ней учился сын обкомовского работника и сын завбазой, она не могла быть иной, неприличной. А поскольку она, к тому же, была одной единственной на весь городок, не считая подпольных еврейских, туда попал и маленький Йосиф. Так они и учились в одном классе.

Ким сидел за одной партой с Йосей, ибо чтение книг сделало из Йосифа маленького вундеркинда, в то время, как сын обкомовского работника был настоящим болваном. К тому же он был ленив, агрессивен и маленькому Йосе часто доставалось от злобного Кима, что называется, запросто так. Йося пахал за себя и за того парня. Давид сидел за следующей партой позади Кима и Йоси и не особенно водил с ними дружбу. Учился он и сам неплохо, хоть звёзд с неба и не хватал.

Папа завбазой привозил учителям сетки с продовольственными товарами и не только, поэтому Давид был, практически, отличником. Он свысока смотрел на своего двоюродного брата и редко-редко заговаривал с ним о чём-либо. Только в случае крайней необходимости.

Папа обкомовский работник тоже иногда приезжал поговорить с директором школы, но, как человек порядочный, всегда предупреждал о приезде звонком. И тогда в школе начинался такой шмон, что словами не передать. Дырки от туалета блестели, как буд-то дети вообще были небесными созданиями и справлять естественную нужду им не было никакой надобности. Зато в тот день, когда Кимкин папа приезжал в школу, все кусты вокруг школы становились общественным туалетом, и директору оставалось молиться, чтобы ветер дул в нужную сторону и чтобы запахи из этих кустов не проникали непосредственно в саму школу. Именно поэтому возле кустов дежурили учителя и гоняли мальчишек на всякий случай, а вдруг уже едет САМ!

Угадайте с трёх раз, кто таки получил золотую медаль, когда пришла пора мальчишкам выходить в большую жизнь? С третьей попытки вы догадались, что это был Ким, сын обкомовского работника. Нужно сказать, что за десять лет учёбы Ким превратился в настоящего бандита: от него страдали буквально все, кто с ним соприкасался. Особенно плакали от его проделок девчонки и учителя. И когда на одном из родительских собраний бедный учитель осмелился поставить вопрос о проделках несносного парня, случилось нечто странное: он просто исчез в неизвестном направлении. Умные люди поговаривали, что его отправили на Колыму, а глупые люди предполагали, что его вообще могли убить. Открыто об этом никто не говорил, так как время было неспокойное, но мы с вами будем умными людьми и дадим шанс выжить бедному учителю, осмелившемуся сказать правду.

В институт Ким поступил безо всяких проблем, а так как сыну обкомовского работника нужна была рабочая лошадь, в этот же институт, на этот же факультет, исторический, был принят и Йосиф, сын бедного сапожника Хаима. Сын завбазой маленького городка в институт не поступил вообще, хоть и не был совсем уж дурнем. Не помогла даже взятка, которую повёз в город Мойша. Не взяли и всё тут. Вернулся Давид под крыло к своей мамочке, Енте, которая чуть было не умерла от горя, когда узнала, что Йосиф был принят, а её маленький, сладенький Додичек провалил первый же экзамен.

– Успокойся, Ента, – утешал жену Мойша. Я поднакоплю деньжат и вот увидишь, наш Давид таки станет учёным! Скажи но мне, что такое эта история? Тьфу на неё! Наплевать и растереть. Разве это наука! Сегодня так, завтра эдак. Кому она нужна будет, если завтра война?

Слухи о войне давно бродили по Черняхову, но вслух никто это слово не произносил. Боялись отправиться за школьным учителем. Помните, как в анекдоте того времени:

– Ви знали Рабиновича, шо жил напротив тюрьмы?

– Знал и шо с ним?

–Таки сейчас он живёт напротив своего дома...

Именно поэтому все опасались говорить о войне открыто, хотя слухи о том, что творится в Европе, уже достигли этого Б-гом забытого местечка.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю