Текст книги "Я у мамы инженер (СИ)"
Автор книги: Аста Зангаста
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
Глава 12 Интерлюдия 2
Вопреки уверениям Бугемота и Канареечки, врата, через час, вовсе не оказались захваченными. Посмотрев на мерно тикающие над входом в зал брифингов часы, Степаныч перевел взгляд на Корочуна. Тот нейтрально пожал плечами, показывая, всем своим видом, что случайности случаются.
Не поступил звонок и через два часа. Дождавшись, пока секундная стрелка доползет до цифры двенадцать, Степаныч снова посмотрел на Корочуна.
– Твои агенты, я смотрю, не торопятся.
– Твои агенты, – улыбнувшись, сказал Корочун, – они сейчас в твоём подчинении.
– Ебать ты мутный, – в сердцах выплюнул Степаныч, – вызывай их. Немедленно.
– Вызывал за последний час уже несколько раз, – развел руками Корочун, – видимо что-то пошло не так.
– Что могло пойти не так! – взревел Степаныч, – элементарная же была операция!
– Выйдут на связь – узнаем, – пожал плечами Корочун.
– Валерий Степаныч, – в дверь заглянул один из дежурящих в пультовой офицеров, – на полицейской волне какой-то бред идет!
– В смысле бред?
– Вот, сами послушайте, – сказал офицер, переключив один из висящих на стене телевизоров с новостного канала на внутреннюю сеть. На экране появилась заставка, на которой указывалась длина волны, но Степаныч даже не глянул на неё – он слушал звуки.
Сначала ему показалось, что он слышит оргию. При этом не стопроцентно добровольную – сопение и стоны перебивались матом и визгами. Потом раздались мелодия сотового телефона. «Да ответь ты уже, – сказал сиплый голос, по которому Степаныч узнал Канареечку, – я по мелодии слышу, что это Чуня звонит».
Он повернулся – и увидел, что Корочун действительно держит у уха трубку.
«Не могу, – сказал второй голос, видимо принадлежащий Бугемоту, – трубка у меня в заднем кармане».
«Полковые, блять! – заорал сиплый, – у вас связь есть?»
«Сержант Бр-р-р-р-буев, – раздался незнакомый Степанычу голос, – рация у нас есть. Сейчас она включена».
«Блять! Вашу частоту все кому – не лень слушают!» «А я здесь при чем?» «Мы что, теперь телезвезды?» – раздалось сразу несколько голосов.
«Тихо все! – рявкнул бас, – Нас слушают и записывают! Докладывать буду я! Альфред Аугустович! Порученное нам задание выполнено не в полном объеме. После того, как мы взломали дверь, мы обнаружили что интересующих вас объектов – и человека и предмета, в квартире больше нет. Они покинули квартиру известным вам способом. При дальнейшем осмотре квартиры, нами была обнаружена банка, с неизвестным веществом, на этикетке которой было написано «Клейпучка». При изучении банки…»
Дальнейшие слова потонули в общих криках: «Вот зачем ты её тряс?», «Придурок», «Слезьте с меня, мне больно» и тому подобных.
– Что там произошло? – спросил Степаныч, посмотрев на принесшего вести офицера.
– Без понятия, – пожал плечами тот, – знаю не больше вашего.
– Как я понимаю, в квартире сейчас находятся рекрутированные Бугемотом и Канареечкой ППСники, – задумчиво сказал Степаныч, – нужно связаться с их начальством.
– Оно вот, – сказал Корочун, услужливо протягивая трубку.
– … войдя в открытую квартиру, они были атакованы неустановленным преступником, который бросил в них банку с клеящим веществом, причинившим находящимся при исполнении сотрудника полиции тяжкие телесные повреждения и невыносимые моральные страдания… – вещал в трубке хорошо поставленный начальственный голос.
– Так, – сказал Степаныч, – последняя информация верна? На ваших людей действительно напали?
– Не последняя, а крайняя, – сказал полицейский начальник, – и вообще…
– Это плоть у тебя крайняя, – взревел Степаныч, – Что ты несешь? Боишься сказать слово «последний», офицер великой страны? Развели суеверных старушек в армии: «У меня двое двухсотых, трое трехсотых», – продолжил он нарочито писклявым голоском, явно передразнивая кого-то из общих знакомых, – у тебя, блять, двое убиты и трое ранены, мудила, а ты слово «убиты» сказать боишься…По форме докладывай, мудила!
– Таким тоном со мной разговаривать нельзя, – сказали в трубке, после чего послышались гудки.
Степаныч обвел помещение мутным от ярости взглядом и с силой хлопнул ладонью по столу.
– Надо было гавриков посылать, – сказал дежурный, – в смысле – росгвардию.
– Они бы тоже обосрались, – буркнул Корочун.
– Так и твои дуболомы обосрались. А гавриков не жалко. Они радиоуправляемые, – офицеры дружно закивали.
Гавриков в войсках не любили. Создавая Росгвардию Вова поставил перед ней задачу – быть верными на случай мятежа, чем обрек спецслужбу на безделье – мятежи, даже в России случались редко.
Поскольку других задач не было, гаврики кормились тем, что работали охраной криминальных авторитетов на банкетах – даже до крышевания бизнеса никто их допускать не собирался. И все их «боевые потери» о которых так проникновенно вещала Катя Андреева, сводились к застреленных по барам и ресторанам охранникам.
Поэтому мысль списать неудачу на гавриков, сейчас, по трезвому размышлению казалось вполне здравой. Степаныч даже пожалел, что эта мысль не пришла к нему раньше. «Это всё потому, что я не привык к подковерным играм, – вздохнул он, – у меня была честная работа – служить родине. И я её честно выполнял».
Наступившую театральную паузу прервал дребезжащий телефонный звонок. Звонил старый, еще советских времен телефон, по которому в штаб должен был звонить верховный главнокомандующий. За всё время службы Степаныч ни разу не слышал, чтоб этот аппарат звонил.
Присутствующие на совещании офицеры испуганно переглянулись. Кто-то негромко сказал: «Пусть дежурный трубку берет – у него должность такая». Заметно побледневший подполковник беспомощно оглядел присутствующих и потянулся за трубкой. Но не успел. Трубку, со словами: «…а чего тянуть» взял сам Степаныч.
– Командующий 1ой Армии противовоздушной и противоракетной обороны, генерал-майор воздушно-космических сил России Валерий Творог у аппарата – по мере сил бодро представился Степаныч.
– Вас беспокоит администрация президента, – в трубке деликатно кашлянули. – Нам тут звонок поступил, из СШСА, просят соединить с вами.
– Простите, что? – Степаныч был настолько удивлен просьбой звонившего, что для начала предположил, что ему послышалось.
– Я просто не знаю, что делать, – сказал его собеседник жалобным голосом. – Я ни до кого из руководства дозвониться могу, а дед этот, говорит что крайне важно соединить его именно с вами. Что иначе России конец.
Степаныч горестно вздохнул. Следующие один за другим концы России стали его утомлять.
– …я смог дозвониться только до Захаровны, – продолжил тонким, мнущимся голоском собеседник. – Она сказала, что от того, что я соединю с вами хуже не будет.
Захаровну, а точнее Морену Владимировну Захарову Степаныч знал. Она работала в МИДе говорящей головой – озвучивая принятые решения. Обычно на эту должность приглашают пустоголовых дур обоих полов – Степаныч прекрасно помнил Джейн Псаки, чей уровень интеллекта позволял ей разве что не натыкаться на стены при ходьбе или её кремлевского коллегу – усатого лгуна, способного только зачитывать по бумажке текст.
Захаровна была исключением из правил. Будучи острой на язык и эрудированной, она не только озвучивала решения, но и участвовала в их разработке и реализации. Что в общем-то вполне объяснимо – МИД слабой страны просто обязан проявлять чудеса эквилибристики, разделяя и стравливая более сильных конкурентов.
Так что его возмущение странным звонком снизилось на порядок. Захаровна дурного не посоветует. К тому-же, добавил он, пора бы и выключить паранойю. Как не верти, а входящий звонок от кого угодно, выдать расположение командного центра или хоть как-то повредить ему не мог.
Ну, не загипнотизируют же его по телефону? Этого наука не допускает. Степаныч оглянулся, посмотрел на хрустальный гроб сракопаука и скрипя сердцем признал – возможны варианты. Но трубку не положил – разработанная еще в СССР система контроля запуска ядерного возмездия обладала таким запасом прочности, что могла переварить без потерь сошедшего с ума или перешедшего на сторону врага главнокомандующего.
Офицерик в трубке все это время продолжал вещать. Все его кинули, никто не знает что делать, а этот, из СШСА звонит и говорит такие вещи, о которых ему знать совершенно не положено. Было в офицерике что-то от испуганного щенка. Надо будет в рапорте охарактеризовать его как-нибудь положительно, подумал Степаныч. Поступить не по инструкции в сложной ситуации – это тоже подвиг. Пусть и крохотный.
– …сначала я просто трубку хотел положить. А он такой говорит: Ты сейчас сидишь в красном кресле, без ботинок и в руках у тебя кружка с кофе. А на кружке – медведь, – продолжал свою горестную повесть звонивший. – Я ему – а ты откуда знаешь? А он говорит – я в телескоп смотрю. Звучит как бред, правда?
– Нет, нет, не бред, – быстро ответил сделавший стойку при слове «телескоп» Степаныч. – Что он хочет?
– Чтоб я с вами соединил.
– Так соединяй скорей. И сам с линии уйди.
– Уж это – всенепременно, – ответил офицерик обиженным голосом и пропал. По изменившемуся фону, Степаныч понял, что его уже переключили на звонившего старика. Но самого старика не было, – канал был пуст.
Прождав минуту, Степаныч задумчиво постучал по трубке пальцем. Неужели звонившему надоело ждать?
– Здравствуйте, – послышался из трубки шамкающий старческий голос, – и спасибо что дождались меня! Мне нужно было сделать один звонок по другой линии – один из абонентов неожиданно появился в сети.
– Слушаю вас.
– С вами, молодой человек, говорит Леопольд Ааронович Гершгорин, – продолжил старик, – Можете сразу переключить телефон на громкую связь – я все равно всех вас прекрасно вижу и слышу.
– И вам не хворать, – буркнул Степаныч, переключая телефон в режим громкой связи.
Старик еще раз представился.
– Добрый вечер, Леопольд Ааронович, – первым пришел в себя Венедад, – я полагаю, ваш предмет телескоп?
– Ледяной телескоп, молодой человек. Он когда работает, холодным делается. И у нас в Нью-Йорке, утро.
На словах «молодой человек» Венедад выразительно посмотрел вверх, но промолчал.
– Ваш звонок санкционирован нашими американскими коллегами? – вмешался в разговор Корочун, – вы пользуетесь телескопом под их контролем?
– Конечно нет, – в голосе старика прорезалось раздражение, – я уехал подальше от одной кодлы озабоченных гебульников не для того, чтоб броситься в объятья их собратьев по маразму.
– А так не бывает, – сказал Корочун. Либо вашим, либо нашим. Либо вы сейчас берете ноги в руки, и рысью мчите в наше посольство, либо вас выследят и арестуют американские спецслужбы. Просто потому, что они отслеживают все звонки из США. И звонок в администрацию президента не пропустят, будьте уверены.
– Чума на оба ваших дома. Это я про ваше предложение. А что до отслеживания, так формально я звоню из Мытищ, через шлюз Мегафона и несколько прокси. Ежу понятно, что американцы получат запись – кто угодно может получить доступ к записанным российским сотовыми компаниями телефонным разговорам – были бы деньги. Но эту информацию американцы все равно получили бы – у вас, как в украинском партизанском отряде, из трех бойцов один предатель. В любом случае, скоро это будет не важно.
– Это почему? – спросил Степаныч. Предчувствия у него были самые что ни на есть нехорошие.
– Я собирался отнести телескоп в редакцию Нью-Йорк таймс. Чтоб потом, с их помощью передать телескоп всему мировому сообществу. Через ООН. За соответствующее вознаграждение.
– ООооон, – протяжно провыл Альфред. – Передать телескоп насквозь проамериканскому ООН. Вы хоть понимаете, что это приведет к небывалому усилению спецслужб штатов? Американцы и раньше вертели миром как хотели, а получив телескоп, которым можно наблюдать любой угол Земли, они и вовсе установят свою гегемонию.
– Лучше они, чем вы – резко возразил старик. – Они хоть под минимальным общественным контролем работают. А вы, в России, на что употребите телескоп? Чтоб всех разумных людей из России выдавить, а остальных в крепостных превратить? Если у вас сейчас ума хватает людей за шутки в соцсетях и купленную на али зажигалку-фотокамеру в тюрьму садить, то что дальше будет?
– Не мы законы придумаем. Мы законы исполняем.
– Ну насмешил, старика, потешил, – голос Леопольда Аароновича при этом не содержал ни грана веселья, – еще расскажи, что эта куча пустоголовых спортсменов с коррупционерами в госдуре на самом деле пишут законы.
– Такова воля народа.
– Ты на народ не клевещи, – в голосе прорезалась сталь. – От того, что твоя кодла может написать в бюллетенях что угодно, этот выбор народным не делается.
– Ты сомневаешься, что Путин победил честно? Опросы врут?
– Я не сомневаюсь, что Путин победил устранив остальных кандидатов.
– А у американцев спецслужбы типа белые и пушистые. Рассказать вам, как АНБ за всеми следит что с этими данными делает? У меня тут живой очевидец этого блядства сидит – не даст соврать.
– Это частный единичный случай. Американский народ умеет защищать свои свободы и найдет управу на проходимцев.
– А я к чему это вспомнил? К тому, что в стране должна быть здоровая конкуренция. А общество только тогда может контролировать власти, если силы у них равны. Думаете, почему США такие сытые да стабильные? Потому что у них две силы – государству, точнее образующим его спецслужбам, противостоят миллиардеры. Деньги тоже сила, когда их много. А у нас, в России, этого нет – коммунисты отменили миллиардеров и всю власть в их государстве заполучило КГБ. Просто потому, что противостоять КГБ было некому. Потом КГБ перекроило страну под себя, чтоб никто им не мешал наслаждаться полученным богатством.
Вы всерьёз хотите, чтоб в США тоже самое произошло? Для этого собрались спецслужбам телескоп вручать? Да они с его помощью такой прекрасный новый мир устроят, что все Вовины закидоны мелочью покажутся.
– И что вы предлагаете? – в голосе старика слышалась усталость.
– Вернуть равновесие. Восстановить паритет между странами. Создать многополярный мир, – Корочун тяжело дышал, как будто занимался тяжелым физическим трудом, но голос его звучал уверенно и громко.
И чертовски убедительно, словно он сам верил в сказанные им слова.
– Ты должен отдать телескоп нам. Знаю, знаю, у вас предубеждение против ФСБ. Я сам часто не восторге от того, что делаю. Но смотри, – что будет дальше: мы будет следить за фактами нарушения законов элитой США. Они будут вынуждены включиться в борьбу за контроль над Россией. Вернется холодная война – а это означает, что в России власти начнут думать не только о своих карманах. Помнишь, когда Сталин народ России братьями и сестрами назвал? Когда его Гитлер в угол загнал. Так и у нас будет, когда ты телескоп нам отдашь. За огромное вознаграждение.
– Поздно уже, – с грустью в голосе сказал старик, – вы не даете мне договорить. Все эти дрязги с Америкой не имеют значения. Уже не имеют значения.
– Украинцы? – спросил Степаныч.
– Украинцы, – со вздохом подтвердил старик. – Знаете, что за предметы они получили?
– Ээээ… Золотой шар, Годзиллу и атомную бомбу? Отдан приказ остановить их на границе.
– Быстро работаете, молодцы. Вот только приказ запоздал. В Киеве они уже. При пересечении границы они доложили властям, и их с границы до Киева сопровождает эскорт СБУшников.
– Так это хорошая новость. Вопрос тут только в том, за сколько эти предметы выкупит Вова, – влез в разговор Корочун, – уж в чем, в чем – а в этих людях я уверен, – добавил он, плотоядно улыбаясь.
– И напрасно. Я не знаю, что они там решили, может радикально поднять ставки, может еще чего, но первой к золотому шару была допущена некая Ирина Дмитриевна Фарион.
– Ой, блять…, – в сердцах прокомментировал новость Альфред, – она же ёбнутая.
– Ага. За что и ценят. Золотой шар штука хитрая, если судить по первоисточнику. Выполняет не те желания, что озвучены, а те, что пациент в душе лелеет.
– Простите, – деликатно прокашлялся Эдвард, – а Ирина Дмитриевна после шара внезапно так не похорошела?
Степаныч хмыкнул. Предположение Сноудена, пусть и ёрническое по форме, по сути, было верным.
– Представь себе – нет! Она положила руку на шар и сказала: Хочу щоб Степан Бандера не вмер!
По комнате разлилась гробовая тишина, в которой был слышен только сдавленное хихиканье с галерки.
– Знаете, чем сейчас занимается оживший Бандера? – пояснил свой смех офицер.
– Скребет крышку гроба? – сказал Леопольд Ааронович, – ах, если бы! Но нет. Вместо этого, прямо от шара стала распространяться волна измененной реальности – в которой Бандеру не убили. Догадываетесь, что нужно поменять в реальности, чтоб он выжил?
– Догадываемся, – мрачно сказал Степаныч, – как скоро эта волна доберется до Москвы?
– Помните, я говорил, что уже слишком поздно? Волна изменений накрывает Москву прямо сейчас!
Эпилог
Степаныч оглядел зал. Ничего не изменилось. Над дверями, как и раньше, висели украшенные свастикой часы. Слева от них, изрядно покрытая пылью располагалась картина с парадом победы 1945 года – который принимал с закрытого фанерными щитами мавзолея еще относительно молодой и здоровый Адольф Алоизевич.
Справа от дверей, как и раньше, красовался более свежий портрет бессменного лидера нации – на котором художник изобразил президента в мундире штурмбанфюрера СС – до развала Рейха 26 декабря 1991 года, он служил нации в гестапо.
Степаныч недоуменно покосился на зажатую в руке трубку. Звонивший старик, уверял что мир изменится. Но ничего не произошло. Еще, помниться, он говорил о том, что женщина, с фамилией Фарион попросила у золотого шара чтоб Бандера был жив.
Тоже глупость. Можно подумать, что Бандера когда-то умирал. Конечно, в его-то возрасте смерть всегда стоит за плечом, но, до сегодняшнего дня он успешно от неё скрывался. Что же она имела в виду? Может быть, Бандера все таки мертв? Сомнительно. По крайней мере, в утренних новостях он ничего такого не слышал.
Степаныч машинально поднял глаза на расположенные на стене телевизоры, постоянно включенные на новостные каналы – на правом, российском, шел репортаж о торжественной передаче во вновь выстроенный храм минобороны мундира и фуражки Гитлера. «Мы будем бережно хранить бесценные реликвии, которые станут украшением дороги памяти…» – вещал заместитель главы ведомства Тимур Иванов.
А вот на левом телеэкране, включенном на «Евроньюс» – канал объеденной Рейхом Европы, как раз маячил сморщенный, покрытый старческими пятнами старикан – самый старый политик планеты – стотринадцатилетний Степан Андреевич Бандера. Сидя в инвалидном кресле, Бандера махал костылем, призывая к чему-то (Телевизор работал без звука – а прочитать субтитры Степанычу мешало плохое зрение).
«Обычное совпадение, – вздохнул Степаныч, кладя трубку, – если ты услышал какое-то имя, тебе начинается казаться, что все только об этом и говорят. Кажется, это когнитивное искажение называется феноменом Горбачева-Умалатовой».
– Звонок прервался, – сказал Степаныч, обращаясь к офицерам, – но перед тем, как он прервался, старик сказал, что нас накрывает волной изменения реальности. Кто-нибудь из вас заметил, что реальность изменилась?
– Да вроде нет, – высказал общее мнение Корочун.
– Эт-то потому, что мы тоже изменились, – сказал Эдвард Сноуден, – мы не замечаем изменений, пот-тому что они стали для нас частью реальности.
– Голубчик, да что вы несете? – взорвался Венедад, – это даже не гонять ссаными тряпками, это носить сраными шапками надо. Мы все помним состоявшийся разговор. Если бы реальность изменилась, мы бы просто не понимали, о чем идет речь.
– Но мы могли помнить происходящее в прошлой ветке реальности, если эти реальности очень похожи– сказал Сноуден, – если изменения, которые внес золотой шар, были минимальны и поверхностны!
– Да нет, глупость какая-то, – сказал профессор, обдумав несколько секунд сказанное, – старик говорил, что видит волну изменений. Значит менялось что-то существенное, что можно заметить в телескоп.
– Нап-п-пример государственная символика, – не сдавался Эдвард.
– Государственная символика неразрывно связана с государством – это символы получивших власть партий! Я не могу представить себе страну, в которой на флаге, вместо свастики использовался бы другой символ, но которая бы вела точно такую-же политику по отношению к народу.
– Профессор, у нас уже тридцать лет как триколор на флаге, – постарался разрядить атмосферу Степаныч.
– Это частности. Триколор – такой же символ нашей победы, как и свастика. Наши деды и отцы шли в бой против коммунистов под трехцветным знаменем!
– То есть вы настаиваете на том, что реальность не изменилось? – подвел итог беседы Степаныч.
– Естественно нет. Ну, если конечно не считать, – язвительно добавил он, поглядывая на скрестившего на груди руки Эдварда, – что две разные реальности схожи до степени смешения. Чего точно не может быть, просто потому, что такого не может быть никогда!
* * *
Поднимаясь по лестнице вверх я задыхался. Не сколько от подъема, сколько переизбытка информации, вываленной на меня позвонившим мне стариком. Я догадывался, что в других яйцах могут быть опасные свои могуществом предметы, но даже предположить не мог, что среди них окажется макгаффин уровня золотого шара.
– Это яйцо мог купить ты, – шептало мне подсознание, – если бы ты не схватил первое попавшееся!
«Чур меня, чур, – тут же спохватился я, – фиг знает, какие тараканы у меня в подсознании водятся. Нужно быть чертовски уверенным в себе человеком, чтоб прикасаться к артефакту такой мощи! Ну, или набитой дурой уровня Фарион, прости господи!».
– Ну и что нам делать дальше? – спросил у старика я, – каковы наши планы?
– Сначала вам нужно убраться с Земли подальше, чтоб переждать волну изменений.
– Это понятно, – сказал я, – это мы запросто! Можем прямо сейчас!
– Прямо сейчас не надо, – выдохнул старик, – я послал к вам девушку, Никсель, у неё биплан. Когда вы пересидите волну изменений, вы сможете вернуться на Землю. Подозреваю, что вы будете единственными, кто помнит как у нас было раньше. Вы сможете добраться до золотого шара и отменить изменения.
– Хороший план, – сказал я, – для начала.
– Единственно возможный план! – возопил старик, – других вариантов нет!
– То, что вы не видите других вариантов, не означает что их нет, – сказал я, – в любом случае сейчас мы действуем по вашему плану, до тех пор, пока новый не появится. Сами-то вы где? Мы успеем вас забрать?
– Я в Нью-Йорке. Не надо о мне беспокоиться – я все равно ничего не почувствую. Вы вернете меня, когда перезагрузите реальность.
– А другие варианты есть? Сколько всего было яиц? Какие в них предметы?
– Яиц двенадцать. Предметы… разные. Все десять никак не смогут помочь нам отменить изменения реальности.
– А почему десять? – спросил я, – яиц же двенадцать.
– Потому что два яйца перекупил коллекционер. И представь себе, одно до сих пор не открыто.
– Так может… – начал было я.
– Нет времени! Потом расспросишь Никсель, – перебил меня старик, – я ей всю информацию дал.
Я тоже замолчал. Не по тому, что мне было нечего сказать, а потому что мы поднялись на последний этаж. Дальше была только крыша, на которой, если верить старику, нас ждала девушка на биплане. Вот только выход на крышу, естественно, был перегорожен стальной решеткой, с висящим на ней здоровенным амбарным замком.
– Выглядит мощно, – сказал я, роясь по карманам, – внушает доверие.
– Заперто? – спросил догнавший меня Эллахар, – может быть, мы сумеем сломать дверь?
За время, пока я разговаривал со стариком, эльф успел покопаться в брошенной бомжом сумке с одеждой и сейчас выглядел как импозантный гробовщик – в черном, с легким блеском пиджаке с огромными, по моде 70тых лацканами, белой кружевной сорочке, и черных, под стать комплекту брюках. На ногах у доморощенного такседомаска были черные, полированные туфли.
Вспомнив, про происхождение одежды, я принюхался – но не почувствовал ничего, кроме ядреной нафталиновой вони – видом, этот похоронный комплект достался бомжу совсем недавно и не успел пропитаться миазмами.
– Ничего ломать не надо, – махнул рукой я, – как многое в России, этот замок бутафория. Подделка, рассчитанная на глупых детей и не желающих думать пенсионеров.
Говоря это, я ввинчивал найденный в кармане саморез в цилиндр замка. Вместо отвертки я использовал снятый с руки браслет-мультитул Leatherman. Завернув саморез до упора, я подцепил его головку пазом браслета, и кряхтя, вырвал личинку замка с корнем. По уму, конечно, нужно было выдергивать саморез гвоздодером, но я вам не Гордон Фримен, чтоб постоянно таскать этот инструмент с собой.
Звякнув, замок открылся. Путь был свободен.
Подхватив кота, я выскочил на крышу, озираясь, в поисках обещанного биплана. Но, увы – плоская как стол крыша здания была девственно пуста – если не считать не относящихся к делу голубей и воистину гигеровской паутины из кабелей покойных интернет провайдеров.
Вытащив из кармана телефон, я обнаружил что старик недоступен – на линии его больше не было, а при наборе номера шли оповещающие что абонент занят гудки.
– Что делаем дальше? – спросил Эллахар.
– Ничего, – прокряхтел я, обматывая косяк решетчатой двери бесхозным кабелем, чтоб задержать погоню, – ждем девушку здесь. Если её не будет в течение 10 минут, эвакуируемся в мир ()(). (Это название, я, как и следовало, показал жестами).
– Кажется, я понял, – почему она задерживается, – сказал эльф, показывая пальцем на небо.
Над нами, на низкой, совершенно недопустимой для города высоте медленно проплыла пара сине-серых Су-35С, бархатно рокоча своими сверхмощными моторами. Меня аж заколдобило, от осознания безбрежности противостоящих нам государственных сил.
– Они же неповоротливые, – сказал я, для собственного успокоения, – как слоны в посудной лавке. Чтоб охотиться на биплан, нужно быть другим бипланом! Или вертолетом… – продолжил я холодея, поняв какой именно звук перекрывает привычный шум центра Москвы.
И в следующую секунду я увидел их – слева и справа от здания, с невообразимым, сверхъестественным ревом пронеслись две огромные винтокрылые машины – черные акулы, а точнее Ка-50. За ними следовал ураган расшвыриваемого потоком воздуха мусора со снесенных лоджий и вырванных веток деревьев.
Пробежав к краю здания, я увидел как спасаясь от вертолетов, юркой желтой молнией мчится биплан – смешно и по-детски выглядевший на фоне военных машин. Словно спасающийся от эсесовцев пикачу – пришло мне в голову нелепое сравнение.
– Боюсь, что Никсель, не прилетит, – вздохнул я, вытаскивая из карманов блоки врат.
Но не успел я начать сборку, как услышал глухой удар. В заблокированную дверь начал бить здоровенный, размерами с полтора меня полицай. Слева и справа от него виднелись полицаи обычного для Москвы размера – полтора метра с фуражкой.
«Фигасе!!! Они что, подземного тролля привели?» – успел подумать я. И тут, прямо из-за парапета крыши вылетел яркий, как осенний лист, легкий биплан. Перевалившись через край, он стрекозой на миг замер в воздухе, потом наклонился и ударил по кровле шинами.
– Быстрее! – закричала выглянувшая из него худенькая синеволосая девушка, – чтоб оторваться я пролетела через подземный тоннель! Они скоро догадаются где нас искать!
– Нет! – закричал я, – мы должны пройти через врата! Биплан придется оставить!
– А вот дудки дядя! – крикнула девушка, – уговор был с бипланом!
– Разуй глаза, тетя! – медленно зверея, крикнул я, – он тупо не влезет во врата!
– Забыл, откуда биплан взялся? – крикнула девушка, – он разбирается на раз-два!
И замерла, прислушиваясь. Рокочущий звук вертолетов, идущий фоном к нашей беседе, нарастал. В нем вновь появились басовые ноты.
– Они сейчас будут тут! – закричала девушка, – быстрее в кабину! Или я улечу без вас!
В этот момент решетчатая дверь на крышу, и без того долго сдерживающая напор полицаев, вылетела, выпустив на крышу асфальтовоцветную волну. Распихав по карманам выложенные элементы врат, я схватил кота и бросился к биплану. Впереди меня, опережая меня на пару шагов несся эльф.
Добежав до кабины, он распахнул дверь, приглашая меня внутрь. Внутри биплана было тесно – расположенное за креслом пилота сиденье было лишь чуть шире автомобильного кресла. Пропихнув вперед кота, я нырнул в узко пространство. Вслед за мной, складываясь в три погибели лез Эллахар.
Биплан в это время уже несся вперед – прямо навстречу несущимся к нам полицаям. Чтоб взмыть свечкой вверх, в тот самый момент, когда казалось, что столкновение неизбежно! Нас отбросило на подушки, словно на американских горках.
И начало швырять в стороны – девушка, а точнее летчица, виляла между домами. В следующую секунду она вылетела на простор – оказавшись над Москвой рекой в районе крымского вала.
Где нас уже ждали висящие по обеим сторонам моста черные вертолеты. Чтоб уйти от них, летчица бросила биплан чудовищным финтом, пронесясь в паре метров от уродливого церетелевского кадавра.
«Только не к Кремлю, – застонал я, – они решат, что мы террористы и откроют огонь на поражение!»
Но было уже поздно. От висящих над рекой вертолетов, в нашу сторону протянулись светящиеся подвижные плети пуль – это заработали висящие на пилонах одноствольные автоматические пушки калибра 30 мм. Светились плети от наличия в ленте трассирующих патронов, позволяющих пилоту корректировать направление огня.
Собственно, именно это, а еще большое расстояние до вертолетов, дали нам возможность выжить – летчица могла видеть направление полета потока снарядов и увернуться, пользуясь запредельной верткостью биплана. При первых выстрелах она дала свечку, из которой вылетела очередным невообразимым винтом, чуть ли не чиркнув крылом по зубцам кремлевской стены.
Предназначавшиеся нам снаряды в это время дробили кладку Боровицкой башни. Потом мы пронеслись вдоль дома правительства, сопровождаемые облаком обломков разносимого в клочья фасада здания. Вертолеты слаженно лупилив четыре ствола, всего на доли секунды не успевая накрыть нас струями свинца.
Поняв, что они не справляются, летчики черных акул выпустили в нашу сторону поток виляющих в потоке воздуха неуправляемых ракет С-13, калибром 122 мм, оставляющих за собой хорошо видимый в воздухе поток дыма.
От них нас закрыла громада Архангельского собора.
Когда ракеты ударили в собор, выбивая из древних стен кирпичи и дырявя купола, я выдохнул, впервые с момента встречи с вертолетами.
«Кажися пронесло, – с облегчением выдохнул я, – кажися!»
То, что мы в это время неслись, на высоте не более 5 метров, внутри самого охраняемого объекта ресурсной федерации было благополучно забыто – ведь мы увернулись от вертолетов.
