Текст книги "Шпион (СИ)"

Автор книги: Артур Таболов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

   – Да, было. Это случилось в тот день, когда Серов вызвал меня и приказал вылететь в Париж, чтобы участвовать в захвате Зенгера..."

XXI

   За три недели до того поворотного для подполковника Токаева дня один немецкий учёный-ракетчик, работавший в Брауншвейгском экспериментальном научно-исследовательском центре, сообщил, что в развалинах центра, уничтоженного американскими бомбардировщиками, сохранилась большая часть архивов, которых немцы не успели уничтожить, он своими глазами видел документы и чертежи, размётанные взрывами по всей территории центра. Два офицера из группы Токаева в штатском выехали в Брауншвейг на разведку. Вернувшись, доложили, что сообщение немца подтверждается, разных бумаг на земле полно, а территория центра не охраняется. Брауншвейг находился в британской оккупационной зоне, центр на окраине города, патрули там не появляются.

   Было принято решение вывезти архивы. Известный риск был, но рискнуть стоило. Выехали вечером на трёх машинах. Токаев на своей «Ганзе», капитан Квашнин на «виллисе», а десять оперативников СМЕРШа в крытом кузове грузовика. Все были в штатском, в потрепанной одежде, какую носило большинство немцев. К утру были в Брауншвейге и сразу приступили к разборке завалов. К людям, разбирающих развалины, в Германии давно привыкли, во всех городах этим занимались трудоспособные мужчины и женщины. Редкие британские патрули проезжали мимо, не обращая на работающих никакого внимания.

   Часа через три стали попадаться первые разрозненные документы, их переносили в кузов грузовика, не разбирая. Потом разберут, для этого будет время. Работа продолжалась, документов попадалось всё больше. Но неожиданно развалины центра окружила военная полиция, под дулами автоматов всех положили на землю, а потом погрузили в автобус и под охраной привезли на военную базу. Начался допрос.

   У всех участников экспедиции были документы советских военнослужащих. Токаева допрашивал английский капитан, довольно хорошо говоривший по-русски.

   – Подполковник, вы и ваши люди незаконно проникли на территорию британской оккупационной зоны, – заявил он. – Это серьезное нарушение соглашения о разделе Германии. Только не говорите, что вы заблудились. Можно по ошибке заехать на десять километров, но не на двести. Вы все в гражданской одежде. Это заставляет заподозрить вас в шпионаже. Ваше счастье, что вы без оружия. Что вы искали в развалинах центра?

   – Вы видели, что мы нашли, – ответил Григорий. – Кое-какие документы. Вам они не нужны, а нам пригодятся.

   – Мне нравится, что вы не увиливаете от ответа. Что же мне с вами делать? Подождите, позвоню в штаб, получу инструкции.

   Захватив документы Григория, капитан вышел, оставив задержанного под присмотром вооруженного солдата. Через полчаса вернулся.

   – Вы свободны, подполковник. Приказано отпустить. Наше командование выразит советским оккупационным властям протест.

   – А что с моими товарищами?

   – С ними будем разбираться.

   «Ганза» уже стояла на территории базы. Дежурный на КПП открыл перед ней шлагбаум. Григорий выехал на ведущий к Берлину автобан, радуясь тому, что он так легко отделался и не понимая, почему это произошло.

   Капитана Квашнина и его оперативников освободили через три дня. Британское командование направило Главноначальствующему СВАГ маршалу Соколовскому официальный протест, на этом инцидент был исчерпан. Но не для подполковника Токаева.

   Генерал-полковник Серов был от ярости вне себя.

   – Какого хуя тебя туда понесло? – гремел он на Григория, стоявшего перед ним по стойке «смирно». – Ты что, не понимал, чем это может кончиться?

   – Понимал, товарищ генерал-полковник. Но решил рискнуть. Документы Брауншвейгского центра могли представлять для нас очень большой интерес.

   – А если бы вас перестреляли? Что бы я сказал маршалу Соколовскому?

   – Не перестреляли же. Я специально приказал никому не брать оружия. Не повезло.

   – У этого невезения может быть и другое название!

   – Так точно. Я и сам об этом думал. Очень уж слаженно действовали англичане. Будто знали, кого они найдут в развалинах центра.

   – Ты на что это намекаешь, Токаев? Что у нас в Каррхорсте предатель и он предупредил англичан о вашем появлении?

   – Вы этого не допускаете?

   – Не допускаю, у нас предателей нет! Ну что ты стоишь столбом? Вольно, садись. А я вот о чём думаю. Как-то очень быстро тебя отпустили. Остальных продержали три дня, а тебя сразу. Почему бы это, Токаев?

   – Не могу знать.

   – Та сказал, что капитан кому-то позвонил и тебя освободили. Кому он звонил? Какие инструкции получил?

   – Не могу знать, – повторил Григорий.

   – А не сказали ли ему, что ты свой и тебя нельзя задерживать?

   – Что значит свой?

   – То и значит. Нет ли тебя в их секретных списках?

   – Товарищ генерал-полковник, если вы считаете меня английским шпионом, арестуйте меня.

   – Если бы я считал тебя шпионом, пристрелил бы прямо здесь, в этом кабинете. Не дергайся, не считаю. Но согласись, что для таких мыслей есть некоторые основания. Всех держат три дня, а его сразу отпускают. Почему? Поневоле задумаешься. Ладно, Токаев, забыли, иди работай. Но ещё один прокол, и отправлю тебя в Москву. Мне здесь разъебаи не нужны. Свободен.

   В тот же вечер Григорий сел за машинку и напечатал:

   "Начальнику Отдела Военно-Воздушных Сил Военного Управления СВАГ генерал-майору авиации тов. Александрову.

   Рапорт.

   Прошу Вас возбудить ходатайство перед Управлением Кадров ВВС СССР о переводе меня на постоянную работу в Советский Союз. Свою просьбу мотивирую тем, что:

   1. В Германии нахожусь уже два года и четыре месяца и, таким образом, долго оторван от регулярной научной работы и преподавательской деятельности;

   2. За это время я в свободное от службы время работал над своей докторской диссертацией, и мне её необходимо довести до конца. Для этого я должен быть в СССР, поскольку здесь у меня нет возможности провести необходимые эксперименты;

   3. Работа, которую я здесь выполняю, ни с какой стороны меня не удовлетворяет, на ней я дисквалифицируюсь. Эту работу сможет выполнять любой более-менее грамотный офицер. Следовательно, из-за моего ухода дело не пострадает. В то же время в Советском Союзе я буду использован в соответствии со своей специальностью и квалификацией и принесу стране больше пользы.

   Я желаю в дальнейшем работать на прежнем месте, т.е. в Военно-воздушной академии им. Жуковского. Хотел бы убыть в СССР ещё в октябре с.г.

   Старший офицер Отдела ВВС Военного Управления СВАГ инженер-подполковник Токаев Г.А.

   10 октября 1947 года".

   Генерал-майор Александров передал рапорт Серову. Тот разорвал его на части и бросил в корзину.

   – Вот что, Токаев. Понимаю, что ты на меня обиделся. А зря. Всех подозревать – это моя обязанность. Ты по-глупому прокололся? Прокололся. Но я дам тебе возможность реабилитироваться. Собирайся, на днях летишь в Париж.

   – Что мне там делать? – не понял Григорий.

   – Работать. А что конкретно делать, тебе скажут.

   – Но я не говорю по-французски.

   – Те, кто тебя встретят, говорят. Хватит того, что ты говоришь по-немецки.

   – И всё-таки, что я должен буду делать?

   – Встретишься с Зенгером. И поговоришь с ним о ракетах. С тобой будут ещё три человека. Один водитель, двух других представишь учёными. Они будут молчать. А ты легко найдёшь с Зенгером общий язык.

   – Уговорить его переехать в Москву? – предположил Григорий.

   – Это был бы идеальный вариант.

   – А если он не согласится?

   – Дальше уже не твоя забота.

   – Товарищ генерал-полковник, вы уже видели, какой из меня диверсант. Я не диверсант, я учёный. Пошлите в Париж кого-нибудь другого.

   Серов нахмурился.

   – Не понял. Ты что, отказываешься?

   – Да, отказываюсь.

   – Токаев, это не просьба, это приказ. Знаешь, что бывает за невыполнение приказа?

   – Знаю. Вызывайте наряд, отправляйте меня на губу. Но этот приказ я не выполню.

   – Мне говорили, что вы, осетины, упрямый народ. Но я не думал, что такой упрямый. Ты понимаешь, что это конец всей твоей карьеры?

   – Понимаю.

   – И всё-таки нет?

   – Нет.

   – Я тебе это припомню. Кру-гом! Убирайся из моего кабинета!

   Григорий вышел. Он понимал, что для него наступают трудные времена. Но даже не подозревал, что они окажутся такими трудными.

XXI

   Прошло несколько дней. О Париже Серов больше не заговаривал. Подполковника Токаева он перестал замечать. При встречах смотрел сквозь него своими холодными глазами, на приветствия демонстративно не отвечал. Григорий написал ещё один рапорт о переводе в Москву, принёс его генерал-майору Александрову.

   – Что это, Токаев, тебя так тянет в Москву? – полюбопытствовал Александров.

   – Устал, товарищ генерал-майор, – ответил Григорий.

   – А ты не рано стал уставать? Сколько тебе?

   – Уже тридцать восемь лет.

   – Тогда да, не рано. Оставь рапорт, рассмотрим. А пока готовься к отъезду.

   Сослуживцы словно почувствовали изменившееся отношения Серова к Токаеву. Он ощущал, как вокруг него растёт стена отчуждённости. Стала назойливее слежка за ним. Ему запретили пользоваться своей машиной, присылали служебную с водителем, Григорий отравлял её обратно. Он продолжал работать, но словно бы нехотя, через силу. Аза видела, что с мужем происходит что-то не то, но не спрашивала. А он ей ничего не говорил. Осетинские мужчины не нагружают женщин своими проблемами.

   И вот настал памятный день 3 ноября 1947 года, переломивший жизнь Григория на две части. Он начался, как самый обычный день. Аза собирала дочь в школу, Белла училась в школе для детей русских офицеров в Карлхорсте. Григорий перед завтраком просматривал газеты. Вчерашние западногерманские газеты доставляли в Восточный Берлин утром следующего дня. Токаеву разрешили выписывать «Die Welt» и «SЭddeutsche Zeitung». Их можно было читать на службе, но Григорий предпочитал это делать дома, когда никто не мешает и не отвлекают телефонные звонки.

   Так и в это утро он начал с «Die Welt». Внимательно прочитал международный раздел, перешёл к хронике происшествий. В Западном Берлине обезврежена банда малолетних преступников, грабивших магазины. Полиция извлекла из Ванзее труп неизвестного, убитого выстрелом в голову, личность погибшего устанавливается. В округе Панков при разборке развалин обрушившаяся стена дома стала причиной гибели двух рабочих. В Париже предотвращены попытка похищения немецкого учёного.

   Григорий впился глазами в заметку. В ней было:

   «Наш корреспондент передаёт из Парижа. Вчера в пригороде Парижа была предотвращена попытка похищения немецкого учёного Ойгена Зенгера. Как сообщил на пресс-конференции представитель службы безопасности Франции La Direction Centrale des Renseignements gИnИraux RG, в нападении на дом учёного принимали участие четверо вооруженных преступников. В перестрелке с охранниками один был убит, трое захвачены силами безопасности. Все четверо оказались агентами советской разведки, работавшими во Франции. Похищение учёного было успешно предотвращено, так как служба безопасности имела информацию о том, что готовится нападение, и усилила охрану своими сотрудниками».

   Григорий отбросил газету. Счёт пошёл на минуты. Приказал Азе:

   – Быстро собери вещи, лишнего не бери. И неси всё в машину.

   – Что-то случилось? – испугалась она.

   – Да.

   – Что?

   – Потом скажу. Мы уезжаем.

   – Когда?

   – Немедленно.

   – Куда?

   – Узнаешь...

XXII

   Берлин, 10 ноября 1947 года. СЕКРЕТНО.

   Начальнику Политуправления СВАГ генерал-майору Андрееву.

   ПОЛИТДОНЕСЕНИЕ

   4 ноября с.г. во второй половине дня командованию Военного Управления стало известно об исчезновении вместе с семьей подполковника инженерных войск Токаева Григория Александровича, старшего офицера Управления.

   Токаев Григорий Александрович, 1909 года рождения, осетин, член ВКП(б) с 1932 года, по специальности инженер-механик. Имеет ученое звание – кандидат технических наук, доцент. Военное звание – инженер-подполковник. Должность – старший офицер Управления.

   В годы Отечественной войны работал в Военно-Воздушной Академии имени Жуковского. В РККА с 1932 года. В Советской Военной Администрации в Германии с июня 1945 года.

   Женат. Жена Аза Заурбековна Токаева, в девичестве Баева, уроженка Владикавказа, по образованию инженер-химик, беспартийная. Дочь – Белла, 1938 года рождения.

   Токаев долгое время использовался на специальной работе, связанной с поисков архивов и немецких ученых, сотрудников Вернера фон Брауна. Эта работа проходили без контроля со стороны руководства Военного Управления.

   Токаев с подозрительной настойчивостью добивался отправки немецкого авиаконструктора Курта Танка в Москву. Когда его предложения не были приняты, Токаев был крайне обижен и боялся, что тем самым он сильно подорвал свой авторитет перед Маршалом Советского Союза тов. Соколовским и генерал-лейтенантом тов. Дратвиным. К этому времени Соколовский и Дратвин перестали вызывать к себе для доклада Токаева по вопросам, связанным с Танком. Это произошло потому, что Токаев в своих докладах тов. Соколовскому и тов. Дратвину и в письмах в Москву допускал нечестность, передергивание фактов, необъективность при освещении важных вопросов, в погоне за сенсацией давал неверные материалы и, будучи на совещании в Кремле, доложил членам правительства неточные и непроверенные данные о немецком авиаконструторе Танке.

   Работая в специальной правительственной комиссии, Токаев подписал ее акт, не заявив никаких возражений, но тут же написал письмо, которое передал в правительство через генерала Куцевалова. В письме он опорочил работу комиссии, возглавляемую генерал-полковником тов. Серовым. По окончании работы этой комиссии Токаев продолжал долгое время выдавать себя за её члена, не сдав своего мандата.

   Нечистоплотность, нечестное отношение к работе, обман членов правительства при докладе о Танке, слишком большая самостоятельность при контактах с немецкими специалистами заставили командование СВАГ и Военного Управления отказаться от дальнейшего использование Токаева на этой работе. Во время службы в Управлении Токаев неоднократно выражал недовольство руководителями и тем, что он получает малый оклад.

   Обстоятельства, при которых Токаев и его семья исчезли, следующие:

   12 сентября 1947 года генерал-лейтенант Дратвин передал генералу Баринову указание Маршала Советского Союза тов. Соколовского об откомандировании Токаева для работы в СССР. Токаеву от кого-то стало известно об его откомандировании и он решил опередить события, написав рапорт о том, чтобы его откомандировали на Родину.

   Начальник Штаба дал указание об оформлении документов на откомандирование.

   16 октября 1947 года приказом по СВАГ Токаев был освобождён от занимаемой должности и откомандирован в распоряжение Отдела Кадров ВВС СССР. Но Отдел Кадров Штаба СВАГ только 21 октября спускает этот приказ в Управление. Этого же числа Токаев с приказом был ознакомлен. С 21 октября по день побега Токаев готовится к отъезду в СССР.

   Последний раз Токаева видел полковник Белых утром 3 ноября. Сотрудник Министерства Авиапромышленности тов. Сорокин, проживающий по соседству с Токаевым, заметил, что домработница-немка выносит вещи из квартиры Токаева. Сорокин этим заинтересовался. Узнав, что Токаева нет, а его вещи расхищаются, Сорокин сообщил об этом в Военное Управление.

   В разговоре с немкой установлено, что 3 ноября Токаев вместе с женой и дочерью на своей машине выехал в неизвестном направлении, сказав немке, что к вечеру он вернется. Шоферу-немцу Токаев приказал 4 ноября выехать на работу как обычно, с утра.

   Токаев до последнего времени жил в доме в непосредственной близости с немецким населением. Квартира его свободно посещалась немцами. Дом, в котором жил Токаев, находится вне Карлсхорста.

   Командованием Военного Управления Токаев характеризуется положительно. Но при оценке Токаева командование Военного Управления упустило следующие моменты:

   Болтливость Токаева в отношении его работы в правительственной комиссии и желание после прекращения деятельности комиссии сохранить мандат члена этой комиссии.

   Болтливость в отношении его доклада в правительстве.

   Широкие и бесконтрольные связи Токаева с немецкими специалистами.

   Не исключена вероятность, что эти связи были использованы английской разведкой для вербовки Токаева. Будучи весьма осведомлённым об изменениях в нашей авиации, зная секреты работы в СВАГ, особенно в части аэродромов и данных по 16-й Воздушной армии, работая в специальной государственной комиссии и участвуя в совещаниях в Кремле, Токаев мог представлять большой интерес для английской разведки.

   Из рапорта оперативника СМЕРШ капитана Квашнина следует, что Токаев через певицу ресторана «Кайзерплац» Эльзу Рихтер познакомился с майором британских ВВС и неоднократно с ним встречался, не докладывая об этом контакте руководству. Возможно, этот неустановленный английский офицер и провёл вербовку Токаева.

   Анализируя все обстоятельства, можно предположить:

   а) Токаев совместно с семьей изменил Родине и переехал в один из союзнических секторов Берлина, откуда он может быть переправлен в какое-либо иностранное государство.

   б) Токаев и его семья стали жертвой несчастного случая.

   Но с 3 ноября прошло уже много времени, а сигналов по линии СМЕРШ, военных комендатур и госпиталей не поступало.

   Измена Родине могла быть предупреждена, если бы

   Командование Военного Управления выполнило приказ генерал-лейтенанта Дратвина об откомандировании Токаева в СССР. Генералы Александров, Баринов и полковник Белых грубо нарушили приказ по СВАГ о порядке откомандирования личного состава в СССР. Откомандирование и контроль за отправкой Токаева в Москву они передоверили второстепенным лицам.

   Изучение личного состава в Военном Управлении поставлено неудовлетворительно. Полковник Белых не сумел добиться такого положения, чтобы коммунисты, знающие о тех или иных настроениях личного состава, немедленно ему докладывали и соответствующим образом реагировали. Вопросы воспитания бдительности являются узким местом в постановке всей политико-воспитательной работы в Управлении.

   Командованием Управления не выполнен приказ о переселении личного состава СВАГ с немецких квартир в Карлсхорст. Органы контрразведки СМЕРШ допустили беспечность и не смогли предотвратить измены со стороны Токаева.

   По линии Штаба СВАГ будет издан приказ по этому происшествию с привлечением к ответственности виновников побега. По линии партийной прошу Вашего разрешения на привлечение к партийной ответственности генералов Баринова и Александрова, а также полковника Белых за то, что они грубейшим нарушением приказов о порядке откомандирования и отправки личного состава на Родину способствовали измене.

   Приказ по СВАГ будет доведен на совещании до начальников управлений и отделов. С решением партийной комиссии предлагаю ознакомить всех начальников управлений, отделов – коммунистов и заместителей по политчасти и секретарей партбюро.

   Начальник Политотдела Штаба СВАГ полковник Овчинников.

   Дополнение. К моему донесению от 10 ноября имею добавить следующее:

   С августа 1945 года по январь 1946 года. Токаев работал в Советской секции Союзного Секретариата, причем в сентябре 1945 года он был избран секретарем партбюро парторганизации Советской секции Союзного Секретариата. Со слов его сослуживцев, офицеров Кудрявцева, Лысенко и Никольченко к работе Токаев относился весьма поверхностно. В разговорах с товарищами под «строжайшим секретом» заявлял, что он занимаемся изучением того, как немцами было организовано строительство и усовершенствование авиамоторов реактивного типа. Настойчиво добивался командировки в английскую зону оккупации Германии, якобы для посещения разведанного им немецкого института по производству реактивных авиамоторов. Маршал тов. Соколовский в командировке ему отказал. Работая в Союзной Контрольной власти, Токаев несколько раз имел встречи с неизвестными немцами, об этих встречах он никому не докладывал. С товарищами не общителен. До приезда семьи имел широкие связи с женщинами, особенно с женщинами, работавшими в госпитале СВАГ.

   Офицеры Столяров, Шептунов, Кокорев, Кудрявцев, Лысенко и Никольченкои, знавшие Токаева по работе в Советской секции Союзного Секретариата, в Военно-Воздушном отделе и в Военном Управлении, характеризуют его как карьериста и как человека, который на работу являлся когда хотел и с работы уходил, когда хотел и на сколько хотел.

   Возвратившись из Москвы, куда он летал вместе с генералом Куцеваловым и генерал-полковником Серовым, Токаев часто говорил сослуживцам, что он включен в состав правительственной комиссии по отбору немецких специалистов и что якобы на него в этом вопросе возложена основная ответственность.

   Некоторые дополнительные данные об обстоятельствах, при которых Токаев с семьей исчез:

   2 ноября в гостях у Токаева был полковник Столяров. В беседе Токаев сказал, что его здесь не оценили, и стал жаловаться на то, что его ущемляют лимитной карточкой и не дают ордеров. В Москву он собирался выехать в ближайшие дни. Полковника Столярова удивило, что Токаев ещё не отправил вещи, не снялся с партучёта, не рассчитался с финчастью и не отметился в консульском бюро. Токаев ответил, что всё это он успеет сделать, в крайнем случае задержится на день-два.

   На Силезском вокзале, на складе товарного двора, обнаружено 10 мест упакованной мебели, принадлежащие Токаеву и адресованные в Москву. Все эти 10 мест к отправке не были оформлены, так как Токаев не представил всех нужных для этого документов и поэтому вещи были приняты только на хранение. Токаев обещал придти дня через два и оформить багаж, но больше на Силезском вокзале не появился.

   Полковник Белых, который последним видел Токаева 3 ноября, обратил внимание, что он был в штатском костюме. Белых не придал этому значения, так как знал, что в ходе выполнения служебных заданий Токаев часто тайно встречается с немецкими специалистами и переодевается в цивильную одежду, чтобы не привлекать к себе внимания. Но то, что в день своего исчезновения Токаев был в штатском, наводит на размышления.

   В последние дни Токаев усиленно распространял слухи о том, что он едет в Москву, и днём отъезда называл 3 ноября. Но если он действительно собирался в Москву, гораздо лучше было ехать в военной форме. Форма и офицерское звание облегчили бы ему передвижение по железной дороге и получение билетов в военных кассах. Тот факт, что он переоделся в штатское, говорит о том, что форма могла помешать его планам.

   Немка-домработница Токаева Гертруда Герсдорф заявила, что Токаев, уезжая из дома, сказал ей, что к вечеру он вернётся. Но она уже утром 4 ноября стала уносить вещи из квартиры Токаева. Значит, она знала, что хозяин больше не вернется, иначе не стала бы расхищать имущество, принадлежащее советскому офицеру.

   При поспешном отъезде в квартире Токаева остались радиоприёмник «Телефункен», охотничье ружье фирмы «Золинген» и большое количество продуктов. Если бы Токаев действительно собирался в Москву, то продукты взял бы с собой, так как они нужны в дороге и в первые дни в Москве. То, что продукты он не взял, означает, что он в них не нуждался и был уверен, что без продуктов его не оставят.

   Всё это говорит о том, что мы имеем дело с предательством подполковника Токаева. Есть небольшая вероятность, что его и его семью обманным путём выманили в союзнический сектор Берлина и удерживают его там против его воли. Но этот вариант представляется очень маловероятным.

   Начальник Политотдела Штаба СВАГ полковник Овчинников.

XXIII

   – Мы подошли, Григорий, к самому главному поступку в вашей жизни. Я правильно понял, что его триггером стала заметка в газете «Die Welt» о неудачной попытке похищения во Франции немецкого учёного Ойгена Зенгера?

   – Да, правильно.

   – Почему эта заметка вас так взволновала?

   – А вы не понимаете?

   – У меня есть кое-какие догадки, но мне хочется услышать вашу версию.

   – Меня арестовали бы в тот же день. Обвинили бы в том, что это я предупредил французов, что такая попытка будет предпринята. Генерал-полковник Серов знал, что я о ней знаю. После того как я отказался принимать участие в этой операции, он стал подозревать меня в предательстве. Он и раньше подозревал. Об этом он прямо сказал после того как англичане отпустили меня после задержания в Брауншвейге. Это произошло благодаря вашему вмешательству?

   – Мы заботились о вашей безопасности.

   – Это было большой ошибкой. Ничего бы не случилось, если бы я просидел в лагере три дня вместе с моими товарищами. А так Серов получил основания для подозрений. Провал операции под Парижем он сразу связал бы со мной. Остальное нетрудно предсказать: арест, допросы с применением спецсредств. Люди Серова умеют получать нужные им показания.

   – Французов предупредили не вы?

   – Как бы я это сделал?

   – Через нашего офицера, с которым были на связи.

   – Но тогда бы вы об этом знали.

   – Кто же сообщил французской службе безопасности о том, что Зенгера собираются похитить?

   – О том, что эта операция готовится, знал не только я. Очень может быть, что в ближайшее окружение Серова был внедрён крот. Он же предупредил британскую полицию в Брауншвейге о нашей экспедиции. Если это не так, то я знаю только одного человека, кто мог это сделать.

   – Кто этот человек?

   – Профессор Бергер. Он был подозрительно хорошо информирован обо всех наших делах. Я однажды сказал ему, что комиссия возобновит работу, когда наши получат Зенгера. Он сразу предположил, что его попытаются выкрасть. Признайтесь, Джордж, что он работал на вас.

   – Нет, Григорий, это я могу сказать вам с полной определенностью. Профессор Бергер не работал на нас. Об этом человеке я впервые слышу от вас.

   – Значит, он работал на американцев.

   – Почему вы так уверенно говорите об этом?

   – Потому что вскоре после нашей встречи Бергер из Берлина исчез.

   – Как вы об этом узнали?

   – От капитана Квашнина. Как-то он спросил меня, не знаю ли я, где живёт Бергер. Ему приказал его найти генерал-полковник Серов. Он заподозрил, что я не все деньги передал ему. Или часть их он вернул мне. Меня это оскорбило. Я помнил адрес профессора и продиктовал его Квашнину. Я не сомневался, что профессор порядочный человек и опровергнет эти предположения. Через несколько дней Квашнин сообщил, что Бергер исчез и никто не знает, где он. Тогда я и подумал, что профессор не так прост, как хочет казаться.

   – Если вы правы, зачем американцам предупреждать французов о том, что готовится похищение Зенгера?

   – Чтобы его не получили мы. Вряд ли американцам понравится, если Советский Союз создаст ракетоплан Зенгера, который может бомбить Нью-Йорк. Без Зенгера это очень проблематично. Я уверен, что и с Зенгером ничего не получилось бы. В Советском Союзе не тот уровень технологии, чтобы реализовать такой проект.

   – Скажите, Григорий, как бы вы поступили, если бы не эта история с попыткой похищения Зенгера? Вернулись бы в Москву?

   – Вы всё ещё подозреваете, что я агент советской разведки, которого внедрили в Великобританию?

   – Такая у меня работа, Григорий.

   – Да, вернулся бы в Москву. И мой контакт с вами остался бы в безвозвратном прошлом. Но я благодарен вашей службе за то, что вы так оперативно провели мою эвакуацию.

   – Мы называем это инфильтрацией.

   – Пусть так. Вы избавили меня и мою семью от очень серьёзных неприятностей. Получилось так, как получилось. Об этом можно сожалеть, но изменить нельзя. Прошение о политическом убежище я написал уже на аэродроме Темпельсдорфа, пока «Ланкастер» готовили к вылету...

XXIV

   Заявление.

   Королевскому Правительству Великобритании.

   1. В результате недавно завершённой второй мировой войны моя страна стала страной сирот, вдов, физических калек и обездоленных людей; обильно пролитая кровь и сверхчеловеческие лишения моего народа не привели к улучшению его правового, духовного и экономического положения. Страна нуждается в радикальной политической деконструкции и экономическом обновлении.

   2. Между тем дело ведётся к новой, третьей мировой войне, застрельщиками которой выступают четырнадцать членов и кандидатов Политбюро; я знаю, что политика Политбюро, рассчитанная на разжигании третьей мировой войны, ничего общего не имеет с интересами и нуждами моего народа, равно как и народов всего мира, а потому отказываюсь быть инструментом и участником этой политики.

   3. Внешнюю политику СССР я всегда считал и считаю империалистическо-экспансионисткой, попирающей независимость других стран; она имела и имеет целью достижение мирового господства. Я не согласен ни с одним пунктом этой политики и отказываюсь быть инструментом и участником её проведения.

   4. Я нахожусь в лагере резкой политической оппозиции к грубым приёмам советской дипломатии на международных собраниях; эти приёмы не только подрывают основы международного сотрудничества, но и создают плохую репутацию моему народу, который, однако, совершенно не повинен; двадцать пять «вето» ни в коем случае не являются выражением воли моего народа. Я отказываюсь быть в числе возмутителей спокойствия во всём мире.

   5. Благодаря совершенно неправильной и негуманной (как по форме, так и по содержанию) внешней политики, проводимой Политбюро, мои страна и народ фактически изолированы от внешнего мира. Эту политику изоляции народа я считаю вредной и губительной и отказываюсь быть инструментом и участником её проведения.

   6. На протяжении двух с половиной лет работы в Главном Штабе Советской военной администрации в Германии я пришёл к твёрдому и вполне обоснованному заключению, что оккупационная политика Политбюро в Германии, Австрии и Польше имеет совсем не те цели, которые провозглашаются официально, а цели, идущие далеко за пределы интересов мира и безопасности в Европе вообще и интересов немецкого народа в особенности. Предвидя опасные последствия этой политики, я отказываюсь быть инструментом и участником её проведения.

   7. В области внутренней политики Политбюро наблюдаются тенденции к дальнейшей унификации всех сфер советской жизни по вульгарным схемам и представлениям абсолютизма «вождей»; произвол и разгул МВД и МГБ в сочетании с советской пропагандой делают жизнь не только неприятной, но и невыносимой; СССР продолжает оставаться страной подневольного труда, лишенной элементарной свободы; СССР продолжает оставаться страной «исправительно-трудовых лагерей» и каторг с тридцатью миллионами подневольников-рабов; СССР стал страной невиданной в истории эксплуатации человека государственной бюрократией. Я отказываюсь от участия в этой «политике» и перехожу в лагерь её решительных противников, поскольку в этом заинтересован мой народ.