Текст книги "Шпион (СИ)"

Автор книги: Артур Таболов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

   На след Курта Танка группа подполковника Токаева вышла случайно. Однажды вечером, в конце февраля 1947 года, в коттедж Токаева примчался на мотоцикле посыльный с запиской от капитана Квашнина. В записке было: «Есть интересный улов, нужно срочно допросить». Григорий выехал в Карлхорст, где были специально оборудованные помещения для подозрительных лиц, задержанных на чёрных рынках.

   Самые большие чёрные рынки Берлина были возле рейхстага и в районе Бранденбургских ворот. Каждый день в любую погоду на них собирались тысячи людей. Только здесь можно было купить или выменять какую-нибудь еду. По приказу коменданта Берлина генерала Берзарина были отрыты все магазины и пекарни, но торговать было нечем и выпекать хлеб не из чего. Даже карточки удавалось отоваривать не всегда. Многие берлинцы подкармливались супом и кашей из красноармейских полевых кухонь, к ним выстраивались многочасовые очереди. Но основная еда добывалась на чёрных рынках. Сюда несли всё, что сохранилось после бомбёжек и пожаров: одежду, обувь, посуду. За ботинки можно было получить банку свиной тушёнки, за ковёр – полмешка картошки. Килограмм сливочного масла стоил 600 рейхсмарок, килограмм кофе 1100-1200 марок, пачка американских сигарет 20 марок. Сигареты были валютой наравне с долларами. Женские чулки стоили четыре пачки «Кэмэла» или «Честерфилда», не очень поношенное пальто – 20 пачек. Спекулировали всем. Блок сигарет приносил прибыль в 100 долларов, бутылка шнапса – 40 долларов, кусок мыла – 5 долларов. Самым дорогим товаром были лекарства и часы. Случалось, что часы с Микки Маусом, которые в США стоили 3 доллара 95 центов, уходили за 500 долларов. Когда американцы стали выписывать их с родины целыми коробками, командование специальным приказом запретило военнослужащим США появляться на чёрных рынках. Нарушителей вылавливали патрули и сажали под арест.

   Очень активными покупателями были солдаты Красной Армии, которым заплатили жалованье за несколько лет. Они покупали всё подряд – одежду, фотоаппараты, аккордеоны, часы, и отправляли посылками на родину, обнищавшую за годы войны.

   У немцев в западных оккупационных зонах карточек не было, им платили зарплату в рейхсмарках даже тогда, когда предприятия не работали. Марки быстро обесценивались, немцы старались как можно быстрее их потратить. В восточном Берлине всё было немного дешевле, чёрные рынки притягивали к себе жителей всего города. К рейхстагу, находившемуся в советской зоне, они старались не приближаться, предпочитали рынок у Бранденбургских ворот, который был как бы на ничейной земле. Советских патрулей здесь не было, но постоянно дежурили сотрудники СМЕРШа в штатском, высматривая по ориентировкам подозрительных лиц из числа скрывающихся нацистов. В тот день в конце февраля внимание контрразведчиков привлёк человек лет сорока в поношенной одежде, в надвинутой на глаза кепке, с большим вещмешком за плечами. Он постоянно настороженно оглядывался и покупал продукты, не торгуясь. По всему чувствовалось, что он спешит сделать покупки и поскорее убраться из опасного для него места. В его аусвайсе стояло: имя – Генрих Хиль, профессия – лаборант, место жительства – округ Штеглиц. Штеглиц был в западном секторе Берлина.

   Люди его возраста подлежали обязательной мобилизации в вермахт. Поэтому капитан Квашнин, дежуривший в тот день у Бранденбургских ворот, спросил: «В каких войсках служили?» «Я был освобождён от воинской повинности по причине плоскостопия, у меня есть медицинское заключение», – ответил Хиль. Он старался держаться независимо, даже с некоторым вызовом, но было видно, что он перепуган. Ему явно было что скрывать.

   Хиля посадили в машину и привезли в Карлсхорт. При обыске в его вещмешке нашли десять банок американской тушёнки, шесть банок сгущённого молока, большой пакет с яичным порошком и небольшой кулёк с натуральным кофе. Хиль объяснил, что он купил эти продукты для профессора, у которого последние годы работал. Сам профессор нездоров и не мог поехать на рынок. «Как зовут профессора?» – спросил Квашнин. «Герр Танк, – ответил Хиль. – Карл Танк». Это имя капитан Квашнин хорошо знал. Он прервал допрос и отправил посыльного к подполковнику Токаеву.

   Когда Григорий приехал в Карлхорст, задержанный уже немного пришёл в себя. Советского офицера он встретил вопросом:

   – Герр оберст, в чём меня обвиняют?

   – Пока ни в чём. Обычная проверка. Мы разыскиваем видных деятелей нацистской партии и членов СС.

   – Я никогда не был ни в какой партии. Я простой невоеннообязанный лаборант. Как я мог быть членом СС?

   – А ваш патрон, профессор Танк?

   – Об этом я ничего не знаю. Он учёный, далёкий от политики. Если он и был членом партии, то только потому, что так полагалось. Мы никогда об этом не говорили.

   – В какой области работал профессор Танк? – продолжил Григорий допрос.

   – Он математик.

   – Сколько времени вы работаете у него?

   – Пять лет. Он нанял меня ещё до войны.

   – Вы всё время были с ним?

   – Да, ему постоянно был нужен помощник.

   – В Пенемюнде вы его тоже сопровождали?

   Хиль растерялся и не сразу нашёлся с ответом.

   – Не понимаю, о чём вы говорите. Я никогда не был в Пенемюнде.

   – Успокойтесь, Генрих, – дружелюбно проговорил Григорий. – Мы знаем, что профессор Танк не просто математик. Он известный авиаконструктор и был задействован в ракетной программе фон Брауна. Её центр был в Пенемюнде. Мы даже знаем, чем он там занимался – аэродинамикой ракет «Фау-2». Тех самых, которыми обстреливали Лондон.

   – Если вы всё знаете, зачем спрашиваете?

   – Чтобы понять, готовы ли вы с нами сотрудничать. Пока я этого не понял.

   – А если я откажусь?

   – Плохое решение. Мы вплотную займёмся вашим прошлым. И если выяснится, что вы не безобидный невоеннообязанный лаборант, а, допустим, хотя бы оберштурмфюрер СС...

   – Что от меня нужно?

   – Это уже другой разговор, – одобрил Григорий. – Вы, Генрих, нас не интересуете. А профессор Танк очень интересует. Как я понимаю, он скрывается где-то в Западном Берлине. Мы не будем вас пытать, чтобы узнать его адрес. Но мне очень хотелось бы с ним встретиться. У нас есть предложение, которое может его заинтересовать. Вы передадите ему мою просьбу о встрече?

   – Передам, если его увижу, – неопределённо пообещал Хиль.

   – Вы обязательно его увидите. Когда отдадите продукты. Не оставите же вы своего патрона голодным. Вот мой телефон. Позвоните мне, когда договоритесь о встрече. Моя фамилия Токаев, подполковник Токаев. Напомните ему, что мы встречались в Москве в 1940 году в Военно-воздушной академии.

   – А если он не захочет встретиться?

   – Тогда скажете, что встречи не будет. Ничего больше от вас не нужно. Договорились?

   – Абгемахт, – кивнул Хиль.

   Григорий вызвал капитана Квашнина.

   – Возьмите машину и отвезите господина Хиля домой. Он живёт в Штеглице. Всего хорошего, Генрих. Не забудьте свои продукты.

   Хиль вышел. Григорий задержал Квашнина.

   – Возьми двух из наружки. В штатском. Пусть проследят за Хилем. Он сегодня же пойдёт к Танку.

   Утром капитан Квашнин доложил:

   – Нашли Танка, Хиль привёл прямиком к нему. Он живёт там же, в Штеглице, в развалинах дома, там сохранился подвал. Товарищ подполковник, будем брать?

   – Не спеши. Нужно сообщить Серову. Ему решать.

   Генерал-полковник Серов встретил подполковника Токаева хмурым взглядом.

   – С чем пришёл? Докладывай.

   Узнав, что установлен адрес Курта Танка, оживился.

   – Ну, хоть что-то. А то занимаетесь черт-те чем, таскаете какие-то бумажки.

   – Товарищ генерал-полковник, это не бумажки, а документы из секретных архивов, – возразил Григорий. – Их ценность определят наши учёные.

   – Не учи, знаю, – буркнул Серов. – Тебе, Токаев, задание: подготовить секретное изъятие Танка. Где он живёт?

   – В Штеглице, в американском секторе.

   – Это усложняет. Тем более операция должна быть очень тщательно спланирована. Но не тяни. Чем быстрей Танк окажется в Москве, тем лучше.

   – Товарищ генерал-полковник, разрешите доложить свои соображения?

   – Какие у тебя могут быть соображения? Ну, говори.

   – Можно, конечно, захватить Танка и вывезти в Москву. Но не правильнее ли сделать по-другому?

   – По-другому, это как?

   – Как с Гельмутом Греттрупом.

   Гельмут Греттруп был немецким ракетчиком, начальником отдела по системам управления и метрологии в Пенемюнде, ближайшим сотрудником фон Брауна. Вместе со всеми в мае 1945 года он сдался американцам. Из Нордхаузена его перевезли в Витценхауз с группой специалистов, которых готовили к перемещению в США в рамках операции «Скрепка». Но за несколько дней до отъезда жена Гельмута Ирмгардт связалась с советскими специалистами, прибывшими в Германию для организации работ по изучению немецкой ракетной технологии, и попросила о встрече. Встреча состоялась на границе между американскими и советскими частями. Фрау Ирмгардт, высокая блондинка в светлом спортивном костюме, пришла на неё с сыном лет возьми. Объяснила: «Это на случай неприятностей. Скажу, что мы гуляли и заблудились». Она рассказала, что её мужа готовят к отправке в США, но она ехать туда решительно не желает. Они с мужем готовы выехать в Советский Союз, если русские гарантируют им безопасность, условия для работы и нормальную жизнь. Решать нужно было очень быстро. Наши связались с Серовым. Он согласился на условия немцев, иначе они оказались бы в США. Гельмута, Ирмгардт и двух их сыновей переправили в Москву, а оттуда – на остров Городомль на Селигере, вблизи города Осташков. Там, в специальном филиале ракетного НИИ, работало около четырёхсот специалистов, из них 177 немцев, профессоров, докторов наук и дипломированных инженеров, насильно вывезенных из Германии или, как Гельмут Греттруп, приехавших добровольно. Отдача от добровольцев была заметно выше, чем у работавших по принуждению.

   Об этом человеке Токаев и напомнил Серову. Он рассуждал так: у Карла Танка была возможность уехать в США, он ею не воспользовался. Не исключено, что если советская сторона гарантирует ему безопасность и комфортные условия для работы, он согласится переехать в Советский Союз. А если попросить его выступить по московскому радио, мы получим ощутимый пропагандистский эффект.

   Генерал-полковник Серов долго хмурился, покачивал головой, будто бы проигрывая одному ему известные варианты. Наконец, сказал:

   – Убедил. Действуй. Но смотри, Токаев, если Танка упустишь, голову сниму! Ты понял?

   – Так точно, товарищ генерал-полковник, – ответил Григорий.

   Хиль позвонил через два дня и сообщил, что профессор Танк готов встретиться с подполковником Токаевым при условии, что он будет один и в штатском. Встреча, очень многое переменившая в сознании Григория Токаева, состоялась через неделю.

IX

   "Совершенно секретно. Заместителю директора МИ-5 Э.Брауну от майора Д.Хопкинса.

   Докладная записка.

   Сэр, докладываю о мероприятиях, связанных с проверкой перебежчика подполковника Токаева.

   Во исполнение Вашего приказа я связался с оперативным управлением МИ-6 и передал следующие указания:

   1. Дать задание нашей агентуре в России навести справки о семье подполковника Токаева – о его сестре Нине и двоюродном брате Темуре, проживающими в Москве, а также о его двоюродном брате Хагуди, проживающем в Нальчике, и о племяннике Харитоне, проживающем в Осетии в посёлке Мизур. Цель мероприятия – выяснить, не подвергались ли они репрессиям в связи с уходом подполковника Токаева на Запад.

   2. Навести справки в московской Военно-воздушной академии имени Жуковского и узнать, не подвергались ли репрессиям сотрудники академии, работавшие или дружившие с Токаевым.

   3. Дать указание агентуре в Берлине выяснить судьбу сотрудника СМЕРШа капитана Квашнина.

   4. Встретиться с певицей ресторана «Кронпринц» Эльзой Рихтер и уточнить обстоятельства её знакомства с Токаевым.

   Получена следующая информация:

   Сестра Токаева Нина Александровна и её муж военнослужащий Клыков Михаил Ефимович по-прежнему проживают в Москве и никаким репрессиям не подвергались.

   Информации о двоюродных братьях Токаева Темуре и Хагуди и о племяннике Харитоне получить не удалось.

   После ноября 1947 года в Военно-воздушной академии имени Жуковского было арестовано два научных сотрудника, но были ли они друзьями Токаева, не установлено.

   Из берлинской резидентуры сообщили, что капитан Квашнин по-прежнему служит в СМЕРШе и недавно получил очередное воинское звание майора.

   Агент МИ-6, работающая врачом-невропатологом в советском госпитале в Карлхорсте, встретилась с Эльзой Рихтер и описала эту встречу в донесении. Привожу его полностью:

   "Получив задание выйти на контакт с Эльзой Рихтер, в один из вечеров я пришла в ресторан отеля «Кронпринц», где она выступала в концертной программе. Зал ресторана небольшой, столов на тридцать. Часть столов была занята американскими и британскими офицерами, за остальными располагались немцы из Западного Берлина, очень хорошо одетые, с деньгами, на которые они заказывали виски и дорогие немецкие вина. Многие были с молодыми женщинами. Время от времени немцы выходили в фойе и вели деловые переговоры. Иногда в них участвовали американские офицеры. Как я поняла, заключали сделки. Джаз-банд на эстраде исполнял западную музыку, между столами танцевали. Атмосфера ресторана напомнила мне Берлин в первые годы войны с его бурным и лихорадочным весельем, вызванным близкой мобилизацией и отправкой на фронт, с которого редко кто возвращался.

   Эльза Рихтер выступала в середине программы. Она оказалась стройной блондинкой с длинными волосами и правильными чертами лица. Голос у неё был небольшой, но хорошо поставленный. Она исполняла песни из репертуара Марлен Дитрих. Особенным успехом пользовалась «Лили Марлен», её подхватывал весь зал. Закончив свою программу, она спустилась с эстрады и подсела к американцам. Один из них после закрытия ресторана увёз её на своём джипе.

   Уже представляя, с кем мне придётся иметь дело, на следующий день я приехала к Эльзе в её комнату на Фридхофштрассе. Мой приход её насторожил. Но когда я сказала, что я врач и меня попросил навестить её Григорий Токаев и узнать о здоровье её дочери, насторожённость исчезла. Она рассказала, что дочь, болевшая воспалением лёгких, выздоровела, а Григория она не видела уже полгода. К нему приехала из Москвы жена, он сказал, что не сможет больше к ней приезжать. Она отзывалась о нём с большой теплотой. Немногословный и внешне замкнутый, но человек заботливый и прекрасный любовник, после него она долго не могла смотреть на других мужчин. Я спросила: «Но потом прошло?» Она сказала: «Да, прошло, жить-то надо».

   Пока мы пили эрзац-кофе и разговаривали, её дочь спала на раскладушке за ширмой. На мой вопрос, где она принимает мужчин, Эльза ответила: «Здесь, где же ещё? Другого жилья у меня нет». Она рассказала, что до войны училась в консерватории. Когда муж погиб, учёбу пришлось бросить. Петь начинала в «Адлоне», потом «Адлон» разбомбили. «Кронпринц» ей не нравится, но выбирать не из чего. Прощаясь, попросила передать привет Григорию Токаеву. Я сказала, что не смогу этого сделать, потому что Токаев сбежал в Великобританию. Эльза воскликнула: «Он всё-таки это сделал!» И рассказала, что однажды Григорий попросил её познакомить его с кем-нибудь из британских офицеров. Зачем, не сказал, а Эльза не спрашивала. Его просьбу она выполнила. С майором британских ВВС Токаев встречался несколько раз. О чём они разговаривали, Эльза не знала, но теперь понимает, что уже тогда он начал планировать уход на Запад. Она добавила: «О Григории меня уже расспрашивали». А на вопрос, когда и кто, ответила: «Вскоре после того, как мы с ним расстались. Русский офицер в чине капитана. Он не назвался. Среднего роста, русый, курносый, приехал на „виллисе“. Очень подробно спрашивал о британском майоре, с которым я познакомила Григория». «Вы рассказали?» «Да, он был очень настойчив. Предупредил, что если я буду что-то скрывать, у него есть способы испортить мне жизнь. Я испугалась. Григорию это повредило?» Я ответила: «Ему уже ничего не может повредить». На этом мы расстались".

   Полученная информация не позволяет ответить на вопрос, вызван ли уход на Запад подполковника Токаева идейными соображениями, как он утверждает, или же он является агентом советской разведки. Судя по описанию, советский офицер, который расспрашивал Эльзу Рихтер о Токаеве, является капитаном Квашниным. О знакомстве подполковника Токаева с британским офицером он был обязан доложить генерал-полковнику Серову. Следовательно, уже тогда у СМЕРШа были сомнения в благонадёжности Токаева. Тем более непонятно, почему советская контрразведка не воспрепятствовала его побегу.

   Майор Д.Хопкинс.

   15 февраля 1948 года".

X

   Вечером того дня, на который профессор Танк назначил встречу подполковнику Токаеву, Григорий выехал на своём автомобиле «Ганза» в Западный Берлин. На пустынной набережной Ванзее он оставился и заглушил двигатель. Минут через двадцать из тёмных развалин выскользнул Генрих Хиль, сел в машину и сказал, куда ехать. Накануне Григорий изучил по карте маршрут к дому Танка, но поехали они запутанным кружным путём. Григорий понял, что Хиль не хочет, чтобы его спутник запомнил дорогу, но возражать не стал. Минут через сорок они въехали в переулок с разрушенными домами. Хиль попросил загнать машину в развалины и провёл Григория к подвалу, в котором жил Танк.

   Подвал находился под многоэтажным домом, от которого остались только стены. В нём было полтора десятка каморок, когда-то служивших жильцам дома для хранения инструментов, велосипедов и ненужных вещей. Сейчас в них жили, из-за дверей доносились мужские и женские голоса, детский плач. Возле одной из каморок в глубине подвала Хиль остановился и постучал в дверь условным стуком. Звякнул засов, дверь открылась. Каморка была тускло освещена керосиновой лампой с подкопченым стеклом.

   – Входите, господа, – пригласил хозяин простуженным голосом и подкрутил в лампе фитиль. Стало светлее.

   Григорий осмотрелся. Помещение было небольшим, без окна, места в нём хватило только на узкую кровать и стол из ящиков с положенной на них столешницей из двери. На ней были аккуратно сложены книги и бумаги, сверху лежала логарифмическая линейка. Профессор Танк был худым человеком среднего роста с нездоровым лицом. Он сильно сдал с 1940 года, когда в составе делегации немецких авиаконструкторов приезжал в Москву и побывал в академии Жуковского. Танк показал Григорию на табурет, а сам опустился на кровать.

   – Садитесь, герр оберст. Могу предложить кофе. Настоящего. Моему помощнику удалось раздобыть немного. Генрих, займитесь.

   Пока Хиль молол зерна в ручной мельнице и зажигал спиртовку, Танк молча рассматривал гостя.

   – Добрый вечер, профессор, – проговорил Григорий. – Вы меня помните?

   – Да, мы познакомились с вами в Москве. Это было очень– давно, в другой жизни. Вы хотели меня видеть. Зачем?

   – Мы очень высоко оцениваем ваши достижения и готовы забыть, что вы работали против нас, – ответил Григорий. – Американцы предлагали вам сотрудничество?

   – Да, мне дали об этом знать.

   – Почему вы не согласились?

   – Я устал от войны. Теперь, когда война кончилась, я хочу только одного: чтобы меня оставили в покое, чтобы обо мне забыли.

   – Война не кончилась, профессор, – возразил Григорий. – Вы знаете о речи Черчилля в Фултоне?

   – Знаю. Она меня очень встревожила. Это безумие. Закончив одну войну, готовиться к новой. История ничему не учит. Даже такие чудовищные её уроки.

   – Ваш кофе, господа, – прервал их разговор Хиль.

   – Спасибо, Генрих. Пейте кофе, герр оберст. Настоящий кофе – большая редкость в Берлине. Генрих, вы куда? – спросил Танк, увидев, что Хиль идёт к двери.

   – Не хочу вам мешать.

   – Останьтесь. У меня нет секретов от моего помощника.

   – Я всё-таки пойду. Посмотрю на обстановку снаружи. Я был причиной того, что русские вышли на вас. Никогда себе не прощу, если они вас захватят.

   – Это возможно? – спросил Танк, когда его помощник вышел.

   – Да, – хмуро кивнул Григорий. – Если наш разговор не даст результата.

   – На какой результат вы рассчитываете?

   – Вы знакомы с Гельмутом Греттрупом? – спросил Григорий, не ответив на вопрос Танка.

   – Я его знал. Какое отношение он имеет к нашему разговору?

   – Никому ещё не удавалось уклониться от выбора, перед которым его ставит история. Гельмут Греттруп сделал свой выбор, он согласился сотрудничать с нами. Сейчас он с семьёй находится в Советском Союзе, ему созданы все условия для работы и жизни.

   – В Пенемюнде Греттруп занимался «Фау-2». Чем он занимается в России?

   – Тем же. Ракетами.

   – Снова работает на войну? Знаете, герр оберст, какое качество я ненавижу в немецком народе? Законопослушность. Я немец, но за это я себя презираю. Законопослушность превращает народ в стадо, в рабов. В бессловесное быдло нас превратил Гитлер. В такое же быдло вас превращает Сталин. Поразительно! Всё это после страшной войны с десятками миллионами погибших, с жуткими лишениями! Нет, говорю я вам, нет, ничему не учит история!

   – Успокойтесь, профессор, – проговорил Григорий. – Вас никто не собирается вывозить в Советский Союз силой.

   – Вы сами себе не верите. Вам прикажут, и вы выполните приказ. Допивайте кофе и давайте закончим этот разговор. Я никогда больше не буду работать на войну. Ни в Советском Союзе, ни в США. Это то немногое, что от меня зависит, что я могу сделать. Вся моя семья погибла в Дрездене. Я хочу встретить их с чистой совестью.

   Вернулся Хиль, доложил:

   – Всё тихо.

   Танк встал.

   – Прощайте, герр оберст. Спасибо, что выслушали меня и не схватились за пистолет. Меня не интересует, как вы поступите. Вы поступите так, как подсказывает вам ваша совесть.

   Хиль вывел Григория к машине, но в неё не сел.

   – Останусь с профессором. На всякий случай, у него больное сердце. Дорогу найдёте?

   – Найду.

   – Я так и подумал, что вы знаете его адрес.

   – Позвоните мне, если профессор передумает.

   – Он не передумает.

   – И всё-таки позвоните, – повторил Григорий. – Мой телефон у вас есть.

   На следующий день он доложил генерал-полковнику Серову:

   – Профессор Танк обещал подумать над нашим предложением.

   – Три дня ему хватит?

   – Давайте дадим неделю.

   – Ладно, неделю, – неохотно согласился Серов. – Через неделю подготовить группу захвата.

   Через неделю оперативники СМЕРШа ночью оцепили дом в Штеглице, в подвале которого скрывался профессор Танк. Там его не оказалось. Бесследно исчез и его помощник Генрих Хиль. Через два месяца стало известно, что они в Аргентине.

XI

   Обычно майор Хопкинс приезжал на конспиративную усадьбу к полудню и четыре часа допрашивал Токаева. Больше не получалось, работа была очень напряженная, оба уставали. Но 24 апреля 1948 года Хопкинс появился рано утром, поднял подполковника с постели и приказал надеть мундир, который Токаев привёз в своём багаже из Германии.

   – Поторопитесь, Григорий, у нас мало времени.

   – Что за спешка? – удивился Григорий.

   – Узнаете, – неопределённо отозвался Хопкинс.

   Машина с водителем ждала у дома. Едва пассажиры сели на заднее сиденье, она резко взяла с места, без проверки миновала вахту с вооружённой охраной и устремилась к Лондону. Но до Лондона не доехала, свернула на окружную дорогу и вырулила на загородное шоссе. Через час впереди показались ангары, вышка руководителя полётов, тяжелые «Ланкастеры», «Либерейторы» и американские летающие крепости В-27 в камуфляжной окраске. Машина без задержки проскочила КПП и остановилась у начала взлётно-посадочной полосы возле двухмоторного военно-транспортного «Оксфорда» с опознавательными знаками британских ВВС на фюзеляже. Едва Хопкинс и Токаев поднялись на борт, как заработали двигатели, самолёт оторвался от бетона и взял курс на юг.

   – Куда мы летим? – спросил Токаев.

   – В Берлин.

   – Зачем?

   – Узнаете.

   Григорий посмотрел на хмурое лицо Хопкинса и больше вопросов не задавал, поняв, что майор не склонен на них отвечать.

   Хопкинсу было о чём подумать.

   Подполковник Токаев был не первым перебежчиком из Советского Союза, с которым западным спецслужбам пришлось иметь дело. Самым известным был личный секретарь Сталина Борис Баженов, сбежавший из СССР в 1928 году. Из его показаний и книг на Западе многое узнали о том, как работает Политбюро и о взаимоотношениях между его членами. В 1930 году из Константинополя во Францию сбежал резидент советской нелегальной разведки Георгий Агабеков. В 1937 году он был ликвидирован НКВД в районе испано-французской границы. Его труп так и не был найден. В 1938 году, после того как начались масштабные чистки в политическом и военном руководстве СССР, майор госбезопасности Александр Орлов, резидент советской разведки в Европе, получил приказ прибыть на советское судно «Свирь» в Антверпене для встречи с начальником иностранного отдела НКВД. Вместо этого он, прихватив 60 тысяч долларов из оперативного фонда, с женой и дочерью тайно переехал во Францию, а оттуда через Канаду перебрался в США.

   Если до войны основным мотивом для бегства высокопоставленных руководителей и сотрудников НКВД на Запад были опасения за свою жизнь, после 1945 года ситуация изменилась. Прожив по несколько лет в комфортных условиях, они не хотели возвращаться в Советский Союз с послевоенной разрухой, перенаселёнными коммуналками, карточками и очередями за всем необходимым. Таким был 26-летний шифровальщик советского посольства в Канаде лейтенант Игорь Гузенко. В сентябре 1945 года, когда ему из Москвы прислали замену, он набил портфель секретными документами из переписки военного атташе полковника Зарубина с агентами, работающими на Советский Союз, пришёл в редакцию газеты «Оттава джорнэл» и сказал, что располагает доказательствами того, что в Канаде действует советская шпионская сеть. Но в редакции его документами не заинтересовались и посоветовали обратиться в полицию. Не без труда Гузенко удалось обратить на себя внимание контрразведчиков из Канадской королевской конной полиции. Когда там ознакомились с содержанием портфеля, его с женой и малолетним сыном немедленно взяли под охрану.

   Более ста секретных документов шифровальщика и его показания позволили раскрыть целую сеть советских агентов в Канаде, США и Великобритании, внедренных в правительственные и научные учреждения, задействованные в американском атомном проекте. Один из агентов имел оперативный псевдоним Алек. К осени 1945 года он уже покинул Канаду и возвратился в Европу, где устроился на работу в лондонский Кинг-колледж. Алек сообщил полковнику Заботину, что будет ждать связного 7, 17 и 20 числа каждого месяца у входа в Британский музей на Грит-Рассел-стрит. После того как премьер-министр Канады Кинг проинформировал британского премьера Эттли о нахождении советского шпиона в Лондоне, Эттли приказал МИ-5 выяснить личность человека, скрывающегося под псевдонимом Алек. Было известно, что разыскиваемый невысокого роста, с большими залысинами, носит очки в металлической оправе и усы, как у Чарли Чаплина. Им оказался физик, 33-х лет, доктор Аллан Нанн Мэй. Выяснилось, что он придерживался леворадикальных взглядов, а в 1936 году некоторое время находился в СССР, где предположительно и был завербован Главным разведывательным управлением СССР.

   После того как была установлена его личность, Мэй постоянно находился под наблюдением оперативников МИ-5. В этих мероприятиях принимал участие и майор Джордж Хопкинс. 3 февраля 1946 года американское радио сообщило о раскрытии в Канаде крупной шпионской сети. Мэй был вызван в штаб-квартиру английского ведомства, занимавшегося вопросами ядерных исследований. Там ему предъявили обвинение в шпионаже. Вначале он все отрицал, но в конце концов сознался в том, что поддерживал связь с сотрудниками советского посольства в Канаде. Аллан Нанн Мэй сообщил следствию, что занимался шпионажем, потому что хотел внести свой вклад в обеспечение безопасности человечества. Показания физика помогли британским спецслужбам выйти на след еще одного шпиона в области ядерной энергетики, американского учёного Клауса Фукса. В мае 1946 года Мэй был приговорен к 10 годам тюремного заключения. Из двадцати шести граждан Канады, США и Великобритании, попавших под подозрение, одиннадцать были осуждены, десять оправданы и пять освобождены без предъявления обвинений.

   Дело Гузенко обсудили на конфиденциальной встрече канадский премьер-министр Кинг, президент США Трумэн и премьер-министр Великобритании Эттли. В июне 1946 года канадская Королевская комиссия по шпионажу представила отчёт о результатах своей деятельности. В нём было 733 страницы. В отчёте отмечалось, что на международных конференциях Советский Союз выступает с заявлениями о мире и безопасности, а на деле втайне готовит третью мировую войну. Дело Гузенко стало одной из важных причин, изменивших отношение к СССР уже в самом начале холодной войны.

   В документах молодого шифровальщика впервые фигурировал как советский агент высокопоставленный сотрудник МИ-6 Ким Филби, один из «кэмбриджской пятёрки» английских интеллектуалов, много лет работавших на советскую разведку. Окончательно разоблачён он был только в 1963 году, когда сбежал из Бейрута в Москву. Пока же британские контрразведчики безуспешно пытались понять, кто снабжает Советский Союз важной военной и политической информацией.

   Невозвращенцы и перебежчики из СССР были очень ценной добычей МИ-5. Но в работе с ними требовалась особенная осторожность. Всегда была опасность получить под видом перебежчика агента советской разведки.

   Об этом и думал майор Хопкинс в самолёте. Только в конце полёта он сообщил подполковнику Токаеву, с какой целью они летят в Берлин.

XII

   В шифрованном сообщении, поступившем в Блейнхем Палас из Бремена, говорилось, что на контакт с британским офицером, резидентом МИ-6, вышел инспектор советской транспортной группы при американской военной администрации гвардии подполковник, осетин по национальности, по фамилии Тасоев. Он дал понять, что согласен сотрудничать с британской разведкой и снабжать её информацией военного характера, доступ к которой имеет в силу своего служебного положения. В обмен британская сторона обязуется через определенное время вывезти его в Лондон и предоставить политическое убежище. На вопрос, чем продиктовано его решение, Тасоев ответил, что оно вызревало уже давно и связано с его неприятием порядков в Советском Союзе.