Текст книги "Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Жерара (сборник)"

Автор книги: Артур Конан Дойл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– О Боже! – воскликнул я и бросился на помощь. – А мне сначала показалось, что вы пьяны.

– Я не пьян, я умираю, – ответил он. – Но, слава небесам, я встретил французского офицера, пока еще у меня остались силы говорить.

Я уложил его в траве и влил несколько капель бренди ему в рот. Вокруг нас раскинулась живописная сельская местность, зеленая и мирная. Кроме раненого, нигде не было видно ни единой живой души.

– Кто это вас? – спросил я. – Кто вы такой? Вижу, что вы француз, но я никогда не видел столь странного мундира.

– Это форма новой почетной гвардии императора. Мое имя – маркиз Шато Сент-Арно. Я девятый в роду, кто пролил кровь за Францию. Меня преследовали и ранили ночные всадники Лютцова. Но я спрятался за кустами и дожидался, пока не появится француз. Поначалу я не был уверен: друг вы или враг. Но так как почувствовал приближение смерти, решил испытать судьбу.

– Мужайтесь, мой друг, – сказал я. – Мне приходилось видеть и более тяжелые ранения, а люди, которые их получили, до сих пор живут припеваючи.

– Нет, нет, – прошептал он. – Я знаю, что ухожу.

Маркиз сжал рукой мою ладонь. Я заметил, что ногти у него на руке уже посинели.

– В кармане моего мундира находятся документы. Вы должны доставить их принцу Сакс-Фельштейну в его замок Гоф. Он все еще предан нам, но принцесса ненавидит французов лютой ненавистью. Она старается обратить принца на свою сторону. Если ей это удастся, то к нему присоединятся все, кто еще колеблется, так как принц – племянник короля Пруссии и двоюродный брат короля Баварии. Если бумаги попадут к нему вовремя, то удержат принца от опрометчивого решения. Доставив бумаги ему сегодня вечером, вы сохраните Германию в руках императора. Не будь моя лошадь убита, а я смертельно ранен…

Он закашлялся, и его холодная рука сжалась вокруг моего запястья, так что оно побелело. Затем его голова дернулась, глаза закатились – все было кончено.

Веселенькое начало по дороге домой. Мне следовало выполнить задание, в котором я мало что понимал и которое грозило оторвать меня от решения насущных проблем гусар. В то же время задание было настолько важным, что я не смел уклониться. Я расстегнул мундир маркиза. Император специально задумал столь блестящую форму, чтобы привлечь молодых аристократов и создать новое подразделение гвардии. Небольшой бумажный свиток был перевязан шелковой ленточкой и адресован принцу Сакс-Фельштейнскому. В углу неаккуратным почерком, в котором я сразу узнал руку императора, было написано: «Срочно. Очень важно». Эти слова были для меня равносильны приказу: я будто бы увидел твердые губы императора и его холодные серые глаза. Пускай солдаты подождут лошадей, мертвый маркиз останется лежать, где лежит, а я, если только не протяну ноги и не испущу дух, доставлю бумаги в замок сегодня вечером.

Я не боялся скакать по дороге через лес. Еще во время войны в Испании я усвоил, что безопаснее всего избежать встречи с партизанами сразу после их нападения, а самое опасное время наступает, когда все выглядит тихо и мирно. Взглянув на карту, я обнаружил, что замок Гоф лежит южнее и, чтобы добраться до него, придется скакать по краю болот. Не успел я проехать и пятидесяти ярдов, как из-за кустов раздались два выстрела из карабинов. Одна из пуль прожужжала над головой, словно пчела. Было очевидно, что ночные всадники действуют гораздо отчаяннее, чем их собратья в Испании. Моя миссия может закончиться там же, где и началась, если я буду ехать по дороге.

И началась бешеная скачка: с отпущенными поводьями я мчался через кусты, по крутым холмам, доверившись своей маленькой Виолетте. Она же ни разу не оступилась и скакала так быстро и уверенно, как будто понимала, что судьба всей Германии зависит от ее хозяина. Что касается меня, то не зря я прослыл лучшим наездником во всех шести бригадах легкой кавалерии. Однако так быстро, как в тот день, мне не приходилось скакать. Мой друг Барт рассказывал, как в Англии охотятся на лисиц, так вот сейчас ни одна даже самая быстроногая лиса не ускользнула бы от меня. Мы с Виолеттой мчались так прямо, как не удалось бы диким голубям. Как офицер, я всегда был готов пожертвовать собой ради солдат. Правда, император вряд ли похвалил бы меня за это, так как солдат у него было много, но только один… короче говоря, такими кавалерийскими офицерами, как я, не разбрасываются. Но сейчас передо мной стояла задача, ради которой стоило пожертвовать собой. Поэтому я думал о своей жизни не более, чем о комках грязи, которые летели из-под копыт лошади.

Мы снова выскочили на дорогу и в сумрачном свете заката поскакали в небольшую деревню Лобенштейн. Едва лошадь ступила на брусчатку, как подкова слетела с ее копыта. Мне пришлось вести ее к деревенскому кузнецу. Огонь в кузнице едва горел. Рабочий день кузнеца давно закончился, таким образом, мне предстоит прождать здесь не менее часа, прежде чем я смогу продолжить дорогу. Проклиная все на свете за задержку, я направился в деревенскую таверну и заказал к ужину холодного цыпленка и немного вина. До замка оставалось несколько миль. Я рассчитывал, что успею добраться туда к вечеру, передать бумаги, а уже завтра направлюсь во Францию с ответным письмом.

А теперь я расскажу вам, что свалилось на мою голову на постоялом дворе в Лобенштейне. На стол передо мной поставили цыпленка и вино. Я с жадностью набросился на пищу, ведь, как вы помните, весь день провел в седле. Неожиданно из-за дверей донесся какой-то шум. Поначалу я решил, что это крестьяне, выпив несколько кружек пива, устроили перебранку и вышли за порог выяснять отношения. Но вдруг сквозь неясный шум прорезался звук, способный такого человека, как я, поднять из гроба. Это был жалобный плач женщины. Я бросил на стол вилку и нож, и уже через мгновение оказался в середине толпы, собравшейся за дверью.

Здесь были толстощекий хозяин таверны, его белобрысая жена, горничная, два конюха и еще двое-трое жителей деревни. Лица мужчин и женщин пылали от ярости, а в середине толпы стояла хрупкая девушка с бледными щеками и полными ужаса глазами. Такой красотки еще не приходилось видеть даже бывалому сердцееду вроде меня. С высоко поднятой головой и затравленным взглядом она выглядела существом иной расы, не похожей на диких и грубых крестьян, окруживших ее. Я не успел сделать шага от крыльца, как она бросилась мне навстречу, схватила мои руки, и глаза ее радостно заблестели.

– Французский солдат и благородный человек! – воскликнула она. – Наконец я в безопасности.

– Да, мадам, вы в безопасности, – подтвердил я. Я не смог удержаться, чтобы не взять ее ладонь в свою. – Приказывайте, я выполню все, что вы пожелаете, – добавил я и поцеловал ее руку, давая понять, что не шучу.

– Я полька! – воскликнула она. – Мое имя – графиня Палотта. Они накинулись на меня за то, что я симпатизирую французам. Не знаю, что они сотворили бы со мной, не пошли небеса вас на помощь.

Я снова поцеловал ее руку, чтобы она не сомневалась в моих намерениях, затем повернулся лицом к толпе. Я умею придавать своему лицу нужное выражение – через минуту прихожая была пуста.

– Графиня, – сказал я, – с этой минуты вы под моей защитой. Вы падаете с ног, стакан вина придаст вам сил.

Я предложил ей руку и провел к себе в комнату, усадил за стол и поставил перед ней еду и вино, на что она с удовольствием согласилась. Как расцвела теперь эта женщина, раскрывшись, словно цветок под солнцем! От ее красоты комната, казалось, стала светлее. Она увидела восхищение в моих глазах, и, похоже, я ей тоже понравился. Ах, друзья, в мои тридцать лет никто бы не назвал мою внешность заурядной. Во всей легкой кавалерии вы не нашли бы лучших бакенбардов. Возможно, бакенбарды Мюрата были чуть длиннее, но все соглашались, что его бакенбарды все-таки несколько длинноваты. Кроме того, я знал, как себя вести. К разным женщинам следует подходить по-разному. Женщину следует завоевывать, словно крепость: при плохой погоде в осаде все решают фашины {84}84
  …фашины…– Фашина (нем. Faschine от лат. fascis – связка, пучок) – перевязанный прутьями или проволокой пучок хвороста; применяется при земляных работах для укрепления насыпей, плотин, для прокладки дорог в болотистых местностях.


[Закрыть]и лестницы, а при хорошей – мины и подкопы. Мужчина, в котором напор сочетается с мягкостью, который умеет быть пылким и одновременно робким, самоуверенным и благородным, – такой мужчина более всего опасен в глазах матерей. Мне выпало покровительствовать одинокой женщине. Зная себя, свой характер, я старался не ударить лицом в грязь. Но ведь в такой ситуации у меня должны быть привилегии, и я решил ими воспользоваться.

Ее манера вести разговор была так же очаровательна, как и ее лицо. Она кратко рассказала, что направлялась в Польшу в сопровождении брата, который заболел в пути. Она уже не раз встречала суровый прием со стороны немцев, потому что не скрывала доброго отношения к Франции. Затем, отвлекшись, она стала расспрашивать меня о моих делах. Разговор перешел на мою особу и коснулся моих подвигов. Она призналась, что уже слышала обо мне, поскольку была знакома с несколькими офицерами Понятовского, которые рассказывали ей о моих приключениях. Тем не менее она захотела послушать меня самого. Никогда еще я не наслаждался таким приятным разговором. Большинство женщин делают серьезную ошибку, говоря в основном о себе, но эта слушала мои истории так, как вы сегодня, и просила продолжать и продолжать. Время пролетело незаметно. Я с ужасом услышал одиннадцать ударов колокольных часов и понял, что не вспоминал о долге перед императором целых четыре часа.

– Простите, мадам, – вскочил я на ноги. – Мне необходимо немедленно отправляться в Гоф.

Она тоже поднялась и укоризненно взглянула на меня.

– А я? Как быть мне?

– Это мой долг перед императором. Я и так чересчур надолго задержался здесь. Мне пора в путь.

– Вам пора? А я должна остаться среди этих дикарей? О, зачем вы только встретились мне? Зачем заставили меня положиться на вас?

Ее глаза наполнились слезами, и она, уткнувшись мне в плечо, разрыдалась. Сейчас покровителю выпало нелегкое испытание. Ведь молодому офицеру надлежало выполнить долг! Но я выстоял. Гладя ее пышные темные волосы, я нашептывал ей слова утешения. Одной рукой я обхватил ее за талию, исключительно для того, чтобы она не упала без чувств. Наконец она обратила ко мне заплаканное лицо.

– Воды, – еле слышно попросила она. – Ради Бога, воды.

Я понял, что еще минута – и она потеряет сознание. Я уложил обессиленную девушку на кушетку и помчался за кувшином. Вернувшись с водой через несколько минут, я, к своему удивлению, обнаружил, что комната пуста: прекрасная незнакомка исчезла, причем не оказалось ни ее шляпки, ни инкрустированного серебром хлыста для верховой езды, который лежал на столе. Я выбежал из комнаты и громко позвал хозяина. Он ничего не знал о случившемся, не видел женщины до этого и не станет слишком переживать, если больше никогда не увидит. Видел ли кто-либо из крестьян, как кто-то ускакал? Нет, они никого и ничего не видели. Я рыскал там и тут, пока не очутился против зеркала, перед которым замер с выпученными глазами и широко раскрытым ртом.

Все пуговицы моего ментика были расстегнуты. Мне не нужно было проверять рукой, чтобы удостовериться: драгоценные бумаги пропали. О, какова глубина коварства, что кроется в женском сердце! Она ограбила меня в тот самый момент, когда прижималась к моей груди. Когда мои губы нашептывали ей на ухо нежные слова, а руки гладили волосы, ее руки «поработали» под моим доломаном. И это когда я всего лишь в двух шагах от цели, не в силах выполнить свою миссию, которая стоила жизни одному достойному человеку и может стоить чести другому! Что скажет император, узнав, что я потерял его пакет? А поверит ли армия в то, что Этьен Жерар способен на такое? А если узнают, что женщина выманила пакет у меня, что за хохот будет стоять у походных костров и в солдатских столовых!..

Но кое в чем я не сомневался: ссора и «расправа» над так называемой графиней были разыграны с самого начала. Проклятый хозяин таверны являлся участником заговора. У него я должен узнать, куда делись мои бумаги и кто такая графиня. Я схватил со стола саблю и бросился на поиски. Однако мерзавец просчитал мои планы и приготовился к встрече со мной должным образом. Я нашел его во дворе с мушкетом в руках. Его сын рядом держал на цепи огромного мастифа. Два конюха с вилами стояли по обе стороны от своего господина, а позади жена хозяина освещала место предстоящей схватки фонарем.

– Уезжайте, сэр, уезжайте! – закричал хозяин хриплым голосом. – Ваша лошадь ждет вас у ворот. Никто не будет связываться с вами. Но если решите остаться, то вам придется иметь дело с тремя храбрецами.

Остерегаться следовало лишь собаки, ибо мушкет и вилы раскачивались в дрожащих руках из стороны в сторону. Тем не менее я подумал, что даже если и удастся вырвать ответ из глотки этого толстяка, то нельзя быть уверенным в его правдивости. Следовательно, мне предстоит борьба, в которой можно многое потерять, но ничего конкретного не выиграть. Я взглянул на них сверху вниз. Идиотское оружие в их руках задрожало сильнее. Тогда, не теряя ни секунды, я тут же рванул с места, сопровождаемый визгливым смехом хозяйки таверны.

Я принял решение. Несмотря на то что бумаги утеряны, нетрудно догадаться об их содержании. Я расскажу принцу все сам, будто выполняя приказ императора, полученный мной лично. Задумка была слишком смелой, даже дерзкой, но, если дело зайдет слишком далеко, с меня можно будет снять ответственность. Чего стоили мои опасения, когда дальнейшая судьба всей Германии висела на волоске, и лишь от одного человека…

Наступила полночь, когда я наконец добрался до замка Гоф. Несмотря на позднее время, во всех окнах горел яркий свет. Одного этого было достаточно, чтобы понять степень возбуждения людей в этой любящей поспать стране. Толпа на улице встретила мое появление улюлюканьем и насмешками. Камень со свистом пролетел над моей головой, но я продолжил движение ко дворцу, не убыстряя, но и не замедляя шаг. Дворец был залит светом от крыши до подвала. Метущиеся темные тени и желтые вспышки ламп свидетельствовали о царившей внутри суматохе. Я спешился, отдал поводья груму, стоявшему у ворот, и властным голосом потребовал встречи с принцем по делу, не терпящему отлагательств.

В холле никого не было. Гул множества голосов немедленно смолк, стоило мне громко сообщить о цели своего прибытия. В замке полным ходом шло какое‑то собрание, и, видимо, оно должно решить роковой вопрос войны и мира. Может быть, я успел прибыть как раз вовремя, чтобы склонить чашу весов, на которой лежали интересы императора и Франции, в нужную сторону. Мажордом, взглянул на меня исподлобья, провел в маленькую комнату и исчез. Очень скоро он вернулся и сказал, что принца сейчас беспокоить нельзя и меня примет принцесса.

Принцесса! Какой смысл в этой встрече? Меня же предупредили, что она предана Германии до мозга костей и изо всех сил настраивает мужа против французов и Франции.

– Мне необходимо встретиться с принцем, – твердо сказал я.

– Нет, с принцессой, – послышалось в дверях, и в комнату проскользнула женщина. – Фон Розен, оставайтесь с нами. А теперь, сэр, расскажите, что вы хотели передать его сиятельству принцу Сакс-Фельштейну.

Первый же звук этого голоса заставил меня подскочить на месте. При взгляде на нее сердце задрожало от ярости. На свете не было другой такой же величественной фигуры, такой гордой головы, глаз, синих, как Гаронна {85}85
  …Гаронна…– Река во Франции и Испании.


[Закрыть], и холодных, как ее вода зимой.

– Поторопитесь, – она нетерпеливо топнула ногой. – Что вы собирались мне передать?

– Что я собирался передать? – воскликнул я. – Что мне еще остается: это по вашей милости я больше никогда не смогу поверить женщине. Вы навсегда уничтожили и обесчестили меня.

Она с удивлением глянула на дворецкого.

– Это горячка, или бред, или что-то посерьезнее? – сказала она. – Возможно, небольшое кровопускание…

– Да, вы умеете играть! – перебил я ее. – Вы уже доказали это.

– Вы имеете в виду, что мы уже встречались?

– Я имею в виду и утверждаю то, что вы ограбили меня пару часов тому назад.

– Это переходит все границы, – возмутилась она, умело изобразив гнев. – Насколько я поняла, вы называете себя послом, но даже привилегии посла не безграничны.

– Ваше нахальство великолепно, – парировал я. – Но вашему высочеству не удастся обвести меня вокруг пальца дважды за один вечер. – Я кинулся к ней и схватил за подол. – Вам не мешало бы сменить платье после столь длительной и спешной скачки!

Ее бледные бархатные щеки вспыхнули, будто розовые отблески на белоснежной вершине.

– Какая дерзость! – гневно крикнула она. – Вызвать охрану! Пусть выбросят его из дворца!

– Сначала я увижу принца.

– Этого не будет. Ах! Держите же его, фон Розен!

Принцесса не учла, кто оказался перед ней. Кем бы я был, если бы дожидался, пока в комнате появятся слуги? Она рано раскрыла передо мной карты. Для нее главное заключалось в том, чтобы стать между мной и мужем. Для меня – в том, чтобы встретиться с ним лицом к лицу любой ценой. Я стремительно вырвался из комнаты и через мгновение оказался в огромном зале, из которого раздавались приглушенные голоса. В самом конце зала на троне сидел человек. Ниже расположились сановники высокого ранга, и всюду было море голов. Я взял кивер под мышку и, чеканя шаг, вошел в центр зала.

– Я посланник императора, – доложил я. – У меня послание его высочеству принцу Сакс-Фельштейну.

Человек на троне взглянул на меня. В глаза мне бросилось его худое уставшее лицо, полусогнутая спина, словно у него на плечах лежала непосильная ноша.

– Ваше имя, сир? – спросил он.

– Полковник Этьен Жерар из Третьего гусарского.

Все в зале повернулись в мою сторону. Я слышал шорох одежды, ощущал многочисленные взгляды, но не заметил ни одного дружественного. Женщина промчалась мимо меня, наклонилась над принцем и стала что-то горячо шептать ему на ухо, энергично размахивая руками и качая головой. Я же выпрямился, подкрутил усы и с присущей мне дерзостью поглядывал в зал. Среди публики в зале были профессора из колледжа, окруженные выводками студентов, солдаты, дворяне, горожане – все молчаливые и серьезные. В углу собралась группа людей в черном с накинутыми на плечи плащами для верховой езды. Они о чем-то шептались. Я слышал, как звенят их шпоры и лязгают сабли.

– В личном письме император сообщил, что послание доставит маркиз Шато Сент-Арно, – сказал принц.

– Маркиза предательски убили, – ответил я.

Мои слова были встречены гулом голосов. Многие, не отрываясь, смотрели в мою сторону. Другие повернулись к людям в темных плащах.

– Где ваши бумаги? – спросил принц.

– У меня их нет.

Яростный ропот поднялся со всех сторон.

– Он шпион, он притворяется! – слышались возгласы из толпы.

– Повесить его! – раздался низкий рык из угла, где сидели люди в черном.

Сидящие в зале подхватили призыв. В ответ на беснование толпы я вытащил из кармана носовой платок и стал отряхивать пыль с меха на ментике. Принц поднял руки – и шум в зале понемногу стих.

– Где же ваши верительные грамоты и что за послание вы хотите передать?

– Гусарский мундир – моя верительная грамота, а послание я должен передать вам лично.

Принц растерянно потер лоб, как обычно делает слабый человек, совершенно выбитый из колеи. Принцесса, стоявшая рядом с ним, положив руку на трон, снова наклонилась и что-то шептала ему на ухо.

– Мы собрались на совет, я и мои подданные, – сказал принц. – У меня нет от них секретов. Что бы ни собирался сообщить мне император, его послание затрагивает их интересы не меньше, чем мои.

Слова принца утонули в море аплодисментов, все глаза снова устремились на меня. О Боже, что за глупая ситуация, в которой я оказался: одно дело обращаться к восьми сотням гусар, совсем другое – держать речь перед такой аудиторией. Но я сфокусировал взгляд на принце и сказал лишь то, что должен был сказать, если бы мы оказались наедине. Я значительно повысил голос, словно обращался во время смотра к полку.

– Вы часто выражали дружеские чувства по отношению к императору, – начал я. – Сейчас наступил момент, когда дружбу следует доказать на деле. Если вы будете тверды, император наградит вас так, как только он умеет награждать. Что ему стоит превратить принца в короля, а захудалую провинцию наделить могуществом? Император не сводит с вас глаз. Если вы задумаете предательство, он уничтожит вас. Сейчас он форсирует Рейн с двумя сотнями тысяч солдат. Все крепости в этой стране в его руках. Он будет здесь не позднее чем через неделю. Если вы его предадите, то пусть Господь смилостивится над вами и вашими людьми. Думаете, что император стал слабее лишь потому, что некоторые из нас обморозили уши прошлой зимой? Взгляните! – указал я на яркую звезду, которая горела за окном у принца над головой. – Это звезда императора. Когда она погаснет, погаснет и он, но не раньше.

Вы бы, несомненно, порадовались за меня, друзья, если бы вам довелось услышать мою речь. Я лязгал саблей и вертел доломаном, словно мой полк стоял у ворот замка. В зале воцарилась тишина. Лишь спина принца сгибалась все больше и больше, словно бремя, которое лежало на его плечах, становилось все тяжелее. Принц с осунувшимся лицом беспомощно оглянулся по сторонам.

– Мы слышали, как француз произнес речь во имя Франции, – сказал он. – Послушаем, сможет ли немец достойно ответить ему во имя Германии?

Люди в зале перешептывались, глядя друг на друга. Думаю, что моя речь произвела нужный эффект: никто не решался открыто противиться воле императора. Принцесса оглядела зал пылающим взором. Ее громкий голос зазвенел в тишине:

– Неужели женщина должна дать ответ французу? Неужто среди ночных всадников Лютцова не найдется никого, кто владел бы языком так же умело, как шпагой?

С шумом опрокинулся стол. Молодой человек вскочил на стул. Его лицо пылало, а голубые глаза горели. На поясе у него висела сабля, а сапоги для верховой езды были забрызганы коричневой грязью.

– Корнер, – раздались голоса в толпе. – Юный Корнер, поэт {86}86
  Юный Корнер, поэт.– Возможно, имеется в виду или был прообразом Теодор Кернер (1791—1813) – немецкий поэт, участник освободительной войны 1813 г. против Наполеона, автор романтико-патриотических стихов.


[Закрыть]. Ах, он собрался петь, он споет!

И он запел. Песня была мягкой и романтичной – о старой Германии, ее зеленых полях и прекрасных городах, о героях, овеянных славой. Но следующая строфа зазвенела, как сигнал горна. Теперь в песне пелось о Германии, захваченной врасплох и растерзанной врагами. Но страна проснулась и сорвала путы со своего могучего тела. Чего стоит жизнь, если нельзя прожить ее достойно? Зачем страшиться смерти, если смерть – всего лишь миг? Мать, великая мать зовет. Ее плач разносит ветер в ночи. Родина зовет своих сынов защитить ее. Неужели они не придут? Неужели они не придут? Неужели они не придут?

Ах, что за ужасная песня, что за одухотворенное лицо, что за звенящий голос! Об императоре и обо мне все забыли вмиг. Они не кричали, эти люди, они ревели. Все вскочили на столы и стулья. Они бушевали, стонали, слезы катились у них по щекам. Корнер спрыгнул со стула. Товарищи обступили его и взметнули сабли в воздух. Румянец загорелся на бледных щеках принца. Он поднялся с трона.

– Полковник Жерар, вы слышали ответ. Сообщите о нем императору. Смерть не страшна, дети мои. Ваш принц останется с вами до конца.

Он поклонился, давая понять, что все закончено, а люди с криками бросились к дверям, чтобы поскорее сообщить о новости в городе. Я сделал все, что должен был сделать смелый человек, и поэтому особенно не сожалел, когда меня уносил людской поток. Ради чего мне оставаться во дворце? Я получил ответ и должен доставить его адресату. В следующий раз я увижу Гоф во главе колонны наступающей армии. Я выбрался из толпы и неторопливо побрел к месту, где стояла лошадь.

В конюшне было совсем темно. Я пытался найти конюха в темноте, как вдруг кто-то набросился на меня сзади и схватил за руки. Еще чьи-то руки сжали мои запястья, вцепились в горло, а у виска я почувствовал холодную сталь пистолета.

– Ни звука, французская собака, – шепнул мне в ухо злобный голос. – Мы схватили его, капитан.

– Подайте уздечку.

– Вот она.

– Затяните вокруг его головы.

Я почувствовал, как холодная кожаная петля затягивается на моей шее. Конюх с фонарем вышел из конюшни и осмотрелся. В тусклом свете я увидел суровые лица, черные шляпы и темные плащи ночных всадников.

– Что вы собираетесь сделать с ним, капитан?

– Повесить на воротах дворца.

– Повесить посла?

– Что за посол без верительных грамот?

– Но принц?..

– Помолчите, разве вы не понимаете, что принц тогда окончательно перейдет на нашу сторону? Ему уже нечего будет рассчитывать на прощение. А так его мысли могут измениться к утру, как это уже бывало с ним не раз. Принц может взять свои слова обратно, но ему не удастся объяснить смерть гусара.

– Нет, нет, фон Штрелиц, мы не можем сделать это, – раздался еще один голос.

– Почему не можем?

После этой фразы последовал такой рывок за уздечку, который чуть было не свалил меня с ног. В этот миг блеснул клинок и перерезал кожу в двух дюймах от моей шеи.

– Ради Бога, Корнер, вы поднимаете мятеж! – закричал капитан. – Вы тоже можете оказаться на виселице.

– Я обнажил саблю как солдат, а не как разбойник с большой дороги, – произнес юный поэт. – Кровь может запятнать мой клинок, но никогда он не будет запятнан бесчестьем. Товарищи, разве вы будете стоять в стороне при виде того, как зверски обращаются с этим человеком?

С десяток сабель вылетело из ножен. С каждой стороны находилось примерно одинаковое количество людей. Но гневные крики и сверкание стали привлекли внимание. Отовсюду стали собираться люди. Вдруг кто-то закричал:

– Принцесса! Принцесса идет!

Голоса еще не успели затихнуть, а я увидел ее против себя – белое прекрасное лицо, обрамленное темнотой. У меня были веские причины ненавидеть ее: она обманула меня, выставила дураком, но меня волновала тогда и волнует сейчас мысль о том, что я обнимал ее и чувствовал запах ее волос совсем близко. Я не знаю, лежит ли она уже под германской землей или влачит старческое существование в замке Гоф, в сердце Этьена Жерара она навсегда осталась молодой и прекрасной.

– Позор! – воскликнула она, подскочила ко мне и сняла петлю с моей шеи. – Вы сражаетесь за правое дело и начинаете свой путь со столь недостойного поступка! Этот человек принадлежит мне. Тот, кто хоть пальцем прикоснется к нему, будет иметь дело со мной.

Негодяи растворились в темноте, не выдержав гневного взгляда принцессы. Она повернулась ко мне.

– Следуйте за мной, полковник Жерар, – приказала она. – Я должна вам кое-что сказать.

Я направился за ней в комнату, в которой уже успел побывать. Она плотно закрыла дверь и лукаво взглянула на меня.

– Думаю, что могу вам довериться, – сказала она. – Хочу, чтоб вы запомнили принцессу Сакс-Фельштейн, а не бедную польскую графиню Палотту.

– Имя не имеет значения, – ответил я. – Я помог женщине, которая, как я полагал, оказалась в беде, а она отблагодарила меня тем, что украла мои бумаги и пыталась лишить чести.

– Полковник Жерар, – ответила она. – Мы вели игру, а ставка была слишком велика. Доставив послание, которое было вручено не вам, вы показали, что готовы на все ради своей страны. Мое сердце принадлежит Германии, ваше – Франции. Я готова на все, даже на обман и кражу, чтобы помочь своей страждущей родине. Видите, как я с вами откровенна?

– Все, что вы рассказали, я видел своими глазами.

– Но сейчас, когда игра закончилась, почему мы должны таить злобу друг на друга? Если б мне довелось на самом деле попасть в ситуацию, подобную той, что сложилась на постоялом дворе в Лобенштейне, я бы не смела мечтать о лучшем защитнике, чем полковник Этьен Жерар. Никогда не думала, что смогу испытывать такую симпатию к французу, как в тот момент, когда вытаскивала бумаги у вас из-под кителя.

– Но тем не менее бумаги вы вытащили.

– Бумаги были необходимы мне и Германии. Я догадывалась, что в них содержится, и знала, как бы они подействовали на принца. Если бы бумаги попали в руки принца, все было бы потеряно.

– Почему же вы, ваше высочество, не обратились за помощью к тем разбойникам, что желали повесить меня на воротах замка? Они бы справились с работой не хуже.

– Они не разбойники, а лучшие сыны Германии, – воскликнула она. – Если с вами поступили не должным образом, вспомните, сколько унижений испытали все немцы, начиная от королевы Пруссии и заканчивая простым крестьянином. Что же до вопроса, почему они не подстерегли вас на дороге, отвечу: я разослала группы во все стороны и ожидала доклада в Лобенштейне. Неожиданно в деревню явились вы собственной персоной. Я была в отчаянии. Что еще могла сделать слабая женщина? Видите, стесненные обстоятельства вынудили меня использовать оружие, присущее женскому полу.

– Признаюсь, вы покорили меня, ваше высочество. Мне остается лишь покинуть поле боя.

– Возьмите бумаги с собой. – Она протянула мне письмо императора. – Принц перешел Рубикон. Ничто уже не заставит его передумать. Возвратите письмо императору и доложите, что принц отказался принимать бумаги. Никто тогда не сможет обвинить вас в том, что вы провалили задание. Прощайте, полковник Жерар. Желаю вам остаться во Франции подольше. Через год по эту сторону Рейна не будет ни одного француза.

Так я сыграл с принцессой Сакс-Фельштейн. В нашей игре ставкой была Германия, и я проиграл ее. Мне предстояло о многом подумать, пока Виолетта перебирала копытами по дороге, ведущей от замка Гоф на запад. Но воспоминания о прекрасном лице немецкой женщины и звучном голосе юноши-поэта еще долго тревожили меня. Я понял, что за терпеливым обликом старой Германии кроется нечто ужасное: эта земля никогда не будет покорена. Наступил рассвет. Яркая звезда, на которую я указал во дворце, побледнела и стала невидимой в утреннем небе.