Текст книги "Почти 70"

Автор книги: Артур Финч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Вы можете себе представить, насколько это странно – смотреть на ноги, которые не были бы прикреплены к чьему-либо телу? Есть вещи, которые сами по себе быть не могут, но когда вы все-таки такие вещи видите, вы впадаете в крайне глубокое смятение. Или во что-то похожее на смятение. Я стоял и смотрел. Как и Чайка. Он все еще не вымолвил ни слова.

Как же нелепо выглядят ноги без тела.

Мне должно быть стыдно, но это единственная мысль, которая была в моей голове в тот момент. Я еще не думал о том, что будет дальше, не думал, что стоит позвать кого-то на помощь. Я даже не думал о том, что он может умереть прямо здесь. Смерть для меня всегда была чем-то нереальным, каким-то жутким персонажем из сказок, поэтому я ее и не боялся.

Ну так вот.

Вы прочли три сотни книг, может, четыре, может, еще больше. Может, вы знаете «Черного человека» наизусть. Может быть, у вас дома есть коллекция железных машинок, марок и прочей никому ненужной херни. Слушайте, а может вы еще были отличником, может медалистом даже. Или вы знаете кучу интересных фактов, например, вам известно, что столица Непала – Катманду, или что огурцы на 96% состоят из воды, это здорово. Но как это могло бы вам помочь, окажись вы на моем месте? А я ведь был просто ребенком, глупым, трусливым сопляком, который намочит штаны сразу, как только его брату отрежет ноги. А крови было много, действительно много.

Некоторые умники говорят, что для того чтобы перестать бояться высоты, нужно залезть на самое высокое здание и смотреть вниз, пока страх не уйдет навсегда. Серьезно? А как быть с кровью? Нужно в ней искупаться? Не думаю, что это поможет.

И я смотрел на эту все еще живую кровь. И Чайка смотрел.

А потом он умер. Он громко ударился головой о землю и перестал дышать. Во всяком случае, так показалось мне. А кровь все еще хлестала, как вода из опрокинутой бутылки.

Я стоял на том самом месте, пытаясь ухватиться за свою реальность, но она отбрасывала меня еще дальше, загоняла еще глубже, еще дальше. Я хотел что-то сделать, я знал, что нельзя вот так вот стоять на месте, как мраморная статуя. Но я не мог.

Меня там все еще не было.

Вокруг тишина. Слишком тихо. Чайка застонал. И в этом стоне жизни было больше, чем во мне, да и во всем живом вместе взятом. Меня словно отбросило, я отшатнулся и упал на землю. Мысли теперь буквально разрывали меня на части. Руки не слушались, тряслись как у старика, но я кое-как снял свой пояс и подполз к Чайке. Уже слишком поздно, думал я, пытаясь обмотать поясом хотя бы одну ногу. Ногу…

Я ненавидел себя за свою медлительность. И если бы он умер тогда, я бы чокнулся. Но я же был просто ребенком. И сколько бы вас ни расхваливали родители, которые скорее всего вас не хотели, сколько бы учителя ни твердили вам, что вы очень талантливый и способный ученик, и пусть вы прочли несколько сотен отличных книг, пусть написали сто великолепных рассказов, но когда приходит время действовать – вы бесполезные груды костей, не способные ни на что.

***

Я больше всего на свете боялся, что это никогда не закончится. И даже до сих пор такой странный, непонятный страх вспыхивает где-то там внутри.

И в какой-то момент я побежал, не понимая, куда я направляюсь, но мимо мелькали знакомые дворы, дома, я бежал домой. Одежда пропиталась кровью, словно меня ранили в живот. Уже добегая до своего дома, я пытался придумать, что мне говорить, и не мог ничего выдумать. Абсолютно. На несколько мгновений я вообще забыл, что случилось. Непонимание происходящего – это жутко, действительно жутко.

Так что же случилось?

Я посмотрел на свои руки, на одежду. И картинки в моей голове, они медленно выныривали и возвращали меня обратно

Чайка. Поезд. Огромная, быстрая и ужасная железяка.

Неужели все это происходит именно с нами?

***

Я не знал, что говорить. Я вообще словно потерял дар речи.

– Там…нужно…скорее…пожалуйста…

Я задыхался. Глотал слова.

– Ну…скорее…пошли…лучше скорую…, – я попытался собраться: – там, за станцией, где посадка, где железная дорога…Чайка!

В голове всплыло его лицо. Как он сейчас? Лежит там. Он без сознания? А если нет? Он подумает, что я бросил его там умирать?

– Что с ним? – мама подняла мою футболку, чтобы убедиться, что со мной все в порядке, что я не ранен.

– ОН ПОПАЛ ПОД ПОЕЗД! – закричал я и расплакался.

– Это не очень хорошая шутка, мальчик мой, – прошептала мама.

Я медленно приходил в себя, возвращалось ощущение реальности, появились странные мысли. Родители ушли, так и не добившись от меня четких объяснений, где именно Чайка. Но они поняли, они нашли его.

Я сидел не кухне. Мне не хотелось туда возвращаться. Очень не хотелось. Я разбил чашку и сахарницу, пытаясь заварить себе чай. Сахар рассыпался, и мне это очень не понравилось.

Где-то через полчаса, я подумал, что нужно все-таки туда сходить. Но перед этим я пошел в туалет и хорошенько проблевался.

Шел я медленно. Плелся, если быть точнее.

Что мы там делали?

Понятия не имею.

Может тебе это все приснилось, парень?

Я стоял на том месте, где все и произошло, но там никого не было. Уже начинало темнеть, поэтому я не сразу увидел ту покрасневшую траву. Но она там была. И крови было много. Действительно много, будто это не жизнь, а кино Тарантино. Но лучше бы это было фильмом, честное слово. Но нет.

И даже тогда я не до конца верил, что все это по-настоящему. Может быть, я – это совсем другой человек, а моя жизнь – это просто сон или какая-то отличная галлюцинация. Вот сейчас я проснусь, потом скажу кому-нибудь:

– Прикинь, мне снилось, что я был каким-то мелким пацаном, а еще у меня был брат, который попал под поезд. И я помню, как бегал за помощью. Жуть какая-то.

Или я через несколько мгновений очнусь с бонгом в руках, а вокруг меня какие-то люди. И они говорят:

– Ну что, нормально торкнуло?

Я отвечаю, что да. Потом достаю телефон, чтобы глянуть сколько прошло времени и смотрю на свое лицо в отражении экрана. А там совершенно другой человек. Я прямо-таки надеялся на это, но ничего не происходило, я просто стоял там, подрагивая, то ли от холода, то ли еще от чего-то.

И пусть я надеялся на такие глупости, но я ведь прекрасно понимал, что я – это я. Ни от чего я не очнусь.

Это случилось именно с нами.

Глава ?

Мне просто напросто не было где жить. Я получал какие-то гроши, тратил их на всякую мелочь, а потом оказывалось, что мне нечем платить за жилье. Вы должны понимать, что мне было не двадцать и даже не сорок. Физический труд остался в молодости, поэтому я собрал все свои вещи в две небольшие сумки и старый рюкзак. А затем пришел сюда.

Была ночь и мне любезно предоставили якобы временную койку и соседа. Валентина, как можно было догадаться. Я вошел, положил свои вещи возле кровати и посмотрел на него.

– Я Валентин.

Я сказал, что рад познакомиться.

– А я рад с тобой познакомиться? – спросил Валентин, чем дал понять, что лучше соседа нельзя было и найти.

Так мы с ним и познакомились.

В первую ночь я не спал ни минуты. Все чего-то ждал, думал о какой-то ерунде. Я переживал. Волновался, сам не знаю почему. Но где-то там я понимал, что приехал, сошел с поезда и это моя последняя остановка. Станция, забитая стариками и старухами с тележками, на которых они везут коробки с побитыми яблоками и банки с молоком и сметаной.

Поезд ушел, а я остался здесь.

Утром заходила старшая медсестра и тот человек, которого я стал называть Чеховым. Он был вежлив, говорил тихо, стараясь не разбудить все еще спящего Валентина.

Я встал с кровати, пожал ему руку и сказал, что лучше бы мы поговорили в коридоре. Медсестра ушла в другую палату, оставив нас наедине. Мне с самого начала понравился Чехов. Он напоминал мне кое-кого, знаете, есть такие люди…В университете, например, в каждой группе есть такой человек. Он всегда сидит где-то позади, не прячется, но и не лезет вперед. Никогда не поднимает руки, а отвечает только когда спрашивают именно его. Причем очень часто отвечает правильно. Все говорят ему, что он определенно талантлив, но безумно ленив. Я знал это, потому что сам был чем-то похож на таких людей.

– Послушайте, – говорю мягко, без лишней наглости, – я понимаю, что это не мой личный клуб, но я пришел сюда не для того, чтобы сдавать анализы или измерять температуру и давление. Мне просто негде жить. И я ничего не скрываю, я просто еще один старый неудачник, как и все здесь.

– Вы не неудачник, у всех свои проблемы, от этого нельзя убежать.

– А в могиле?

– Там холодно и черви иногда мешают.

Он частенько заходил ко мне, приносил карандаши, ручки, блокноты и книги. И за эту я буду благодарен ему до тех пор, пока черви не начнут щекотать меня изнутри.

А потом мы курили в парке и разговаривали обо всем. Не часто, но раз в месяц такое бывало. Чехов начал курить месяца через три после нашего знакомства, хотя и говорил, что начал давно.

Я рассказывал ему абсолютно все, мне нравилось это делать.

– И что, – спросил Чехов однажды, когда я начал рассказывать ему о том, как Чайка написал свой первый хороший рассказ, – ты до сих пор помнишь, как он назывался?

Холодный плен

«Столько снега я не видел н и разу в жизни. Мы с Биллом были как две неуклюжие мухи, утонувшие в молоке».

Я сидел и читал рассказ, который принес Чайка и прямо-таки заставил его прочесть. Он просто въехал в нашу комнату на своем кресле:

– Слушай, – говорит, – ты знаешь, я раньше писал всякие тупые рассказики, не хочешь заценить один из них?

Почему бы и нет?

Я заранее дал себе обещание не расстраивать его, если рассказ окажется полной чушью. Но каково же было мое удивление, когда я все-таки дочитал до конца.

«– С новым годом, Билл. Извини меня, друг.

Сказал и все. Ветер похлопал меня по спине, словно говоря, что мне нужно идти.

И я пошел дальше».

Таким был конец этого рассказа. И мне действительно это понравилось. Пока я читал, он смотрел на меня, не отрывая взгляд, словно пытаясь что-то вычитать на моем лице.

– Ничего себе, мне реально понравилось. – сказал я.

– Серьезно?

– Ну да. Я никогда бы не подумал, что ты сможешь написать что-нибудь подобное.

– Тебе правда понравилось?

– Я не стал бы тебе врать.

С тех пор он постоянно только то и делал, что писал и читал. Естественно, время от времени он заседал за комп, пытаясь отыскать какие-то журналы, чтобы отослать туда какой-нибудь свой рассказ.

И вот мы просто сидели и ужинали все вместе, когда Чайка сказал, что ему удалось продать один из своих рассказов.

– Серьезно? – спросил отец.

– Ну да, – говорит Чайка не без гордости, – сумма символическая, но по-моему это все равно круто.

Маме это понравилось, она заулыбалась и спросила:

– А о чем хоть тот рассказ?

– Ну, если коротко, то это небольшая история о двух дальнобойщиках. Суть в том, что их фура застряла в снегу посреди какой-то глуши.

– Я бы почитала.

– И я, если честно, – сказал батя.

И это было здорово. Хотя я и не уверен, что они прочитали хоть один его рассказ. Родители относились к этому не особо серьезно, они просто радовались, что Чайке теперь было чем заняться. Но они и подумать не могли, что вся эта писанина так повлияет на его жизнь.

Иногда я помогал ему выезжать из дома, чтобы прогуляться. Я катил его по разбитым улицам, объезжая глубокие дыры в асфальте, а он в это время что-то черкал в своем блокноте, иногда спрашивая меня, как пишется то или иное слово.

– Мне кажется, что Сэлинджер – самый переоцененный мудак в истории, – сказал когда-то Чайка во время одной из прогулок по парку.

– Слышь, друг, я ведь могу запросто тебе накостылять за такие слова.

– Да не, серьезно, вот ты можешь объяснить, почему всем так нравится его тупорылая книжка?

– Прямо-таки всем? На свете миллиардов 6 людей, которым абсолютно плевать на Сэлинджера и вообще какие-либо другие книжки. А, кстати, ты уже себе псевдоним придумал?

Он поднял голову вверх, посмотрел на меня так, словно я рассказал ему, что деда мороза на самом деле нет.

– Зачем?

– Ну, просто. Можешь подписывать свои рассказы настоящим именем, но тогда все твои друзья будут спрашивать: «Это ты написал? Ты чо, лох?», а зная твоих друзей, я уверен, что так и будет.

– Тогда ты и придумай.

Мы остановились на поляне, где никого не было. Слышались голоса, но они были далеко, поэтому мы не обращали на них никакого внимания.

– Можно взять имя какого-нибудь крутого персонажа, – говорю, – например, Рой Стрэнг.

– Рой Стрэнг? Звучит как-то не очень.

Я немного подумал, пытаясь вспомнить каких-нибудь других персонажей.

– Может тогда Пол Шелдон или Майк Энслин?

– Нет, они какие-то слишком американские. Нужно что-то помягче.

Джек Торренс? Хотя мне не очень хотелось, чтобы Чайка катал на своих колесах, размахивая туда-сюда топором.

И тут меня осенило. И почему я не подумал об этом сразу?

– Артур Гордон Пим.

– В смысле?

– Ты теперь Артур Гордон Пим.

Чайка открыл чистую страницу в блокноте и в самом низу написал: Артур Гордон Пим.

– А что, – говорит Чайка, – мне нравится.

Глава ?

Время от времени Чайку публиковали в небольших литературных журналах, что не могло его не тешить. Но если посудить, толку от этого было мало. Он жил себе, писал рассказики и ни о чем не беспокоился, несмотря на ряд проблем, разрастающихся у него за спиной. Но я был таким же, поэтому я не стал бы его упрекать.

В квартире помимо Чайки жили еще два парня. Имени первого я не помню, но знаю, что он учился на математика, слушал сладж и ненавидел группу Никльбэк. Хотя я не знаю людей, которые бы любили эту группу. Второго звали Егор, он барыжил травой и какими-то таблетками. Когда я впервые зашел в эту квартиру, то меня накурило просто от запаха, въевшегося в стены. Сам Егор был бледным худощавым пареньком со впалыми щеками, немного напоминал тех парней в спортивках, которые вечно ошиваются около подъездов. Но, несмотря на это, он был нормальным и совсем не тупым. Возле его кровати лежали книги Дика, Хайнлайна, и даже Вербера. Он любил порассуждать о космосе и о таком прочем, когда по его крови гуляли всякие вещества. У него была одна теория, которая звучала приблизительно так:

– Слушайте, – говорит, – а вот если подумать, хоть бы на секунду представить, что такое вообще возможно…Ну вот смотрите, – он садится поудобнее, открывает банку пива, делает большой глоток и продолжает: – все типа считают, что Вселенная – огромная, настолько большая, что у нее даже нет границ, в которые можно было бы уткнуться, так? А что, если представить, что она наоборот – типа малюсенькая. Представляете? То есть, вся наша вселенная, может быть, это всего лишь клетка какого-то организма, причем, может, не самого, сука, умного и не самого сложного. Мы не обязательно клетки мозга, например, мы можем быть типа и клетками сердца или какого-то другого органа…Понимаете?

Сначала я не совсем понимал, но потом эти мысли мне показались действительно крутыми.

– Так вот, если мы – всего лишь клетка, а в одном организме, допустим, триллионов 100 сраных клеток, то представьте, хотя бы попробуйте поместить у себя в голове количество таких же вселенных, как наша.

И если это не остановить, то он так залипнет на этой теме, что будет молоть языком до тех пор, пока его окончательно не отпустит.

– И еще, если мы – это клетка, пускай того же мозга, то существует еще огроменная блядская куча таких же клеток-вселенных, которые на нашу не похожи вообще ничем.

– Бля, – добавлял он в самом конце, – масштабность этого говна просто сводит меня с ума.

И меня.

В общем, можно считать, что с соседями ему повезло, чего нельзя сказать обо мне. Сначала меня поселили в комнату с каким-то Ренатом, который выглядел как скрывающийся серийный маньяк. Самое забавное было в этом маньяке то, как он говорил на компьютер. Он называл его «камп». КАМП!!! К счастью, что я и двух дней с ним не прожил, потому что та комната было настолько убита, что мама, увидев ее, сразу пошла в отдел общежития и выбила мне другую.

Блок 75, комната 4.

Я вошел и первое, что бросилось мне в глаза – это электрогитара, лежащая на кровати у моего нового соседа. Его самого еще не было, но я понял, что лучше уж он, чем Ренат. Так оно и оказалось.

Его звали Ваня и, как выяснилось, он был единственным нормальным человеком во всем общежитии. Он любил Metallic’y, AC/DC, Станислава Лема и сказки Андерсена. Ну и дуть. Над его кроватью висели плакаты каких-то рок-групп и одна сюрреалистичная картина с двумя странными оленями.

Я прожил здесь почти год, и это было по истине круто. Был еще Жека, который время от времени к нам заходил и Антоха – 28-летний здоровяк, работающий где-то в органах. Остальных вспоминать даже не хочется, потому что это настоящий зоопарк и полный пиздец. Тупые бабы, бегающие по этажу, как ненормальные малолетки.

Я потихоньку сходил с ума.

На самом деле нет, но с таким окружением тронуться можно было запросто.

***

Когда меня выгнали, меня расстраивало только одно – то, что я больше не смогу просто взять и прийти в общагу, пообщаться с Ваней или Антохой. Как-то тупо, но это правда единственное, что мне не нравилось.

Я стал чаще ходить к Чайке, все чаще стал замечать его убитым в мясо. Но его, похоже, это не заботило. Я сам, конечно, никогда не был против того, чтобы покурить хороших шишек, но он-то баловался какой-то дешевой синтетической дрянью, которую можно было купить в любом ларьке. Я не понимал этого. Зачем убиваться какой-то непонятной дурью, когда природа сама на блюдечке приносит очень крутые вещи?

Сначала он говорил, что ему просто интересно сравнивать эффекты. Мол, каждый раз торкает по-разному.

Потом он говорил, что под химией он может придумывать очень неплохие рассказы. Вот в этом я сомневался и сомневаюсь до сих пор. Может, ты и видишь кучу неясных картин, мелькающих в твоей голове, может, между ними и есть какая-то связь, но потом собрать все это в кучу практически нереально, так как половина из этого забудется еще до следующего утра.

Затем Чайка говорил, что это ему нравится больше, чем натурка. Я бы не обращал на это никакого внимания, если бы он не стал писать так мало. Все время он витал где-то в космосе, за месяц писал 2-3 рассказа, а опубликовать их выходило все реже. На это он отвечал, что пишет роман и не хочет отвлекаться на мелкие рассказы.

Я постучал.

Дверь мне открыл тот самый математик. Я прошел в квартиру, зашел в Чайкину комнату и здорово перепугался. Он лежал на полу возле своего кресла. Просто лежал и пялился в потолок.

Я подбежал к нему, но не успел даже ничего произнести, как он сделал это вместо меня:

– Приивеет!

Жив.

– Тебе плохо?

– Мне отлично.

– Ты лежишь на полу.

– А ты думаешь, я сам этого не заметил?

Пол был грязным, словно в комнате никто никогда не убирал. Скорее всего, так оно и было. Пахло то ли бензином, то ли еще какой-то дрянью. Компьютер был включен, из динамиков доносились звуки какой-то легкой ненавязчивой песни. Я подумал, что это Кэт Стивенс.

Вообще, мне уже немного поднадоело то, что я никак не могу с ним нормально поговорить. Я как ни зайду – он либо еще убит, либо сонный и несет какую-то чушь.

Тогда я просто ушел и бродил по городу всю ночь.

Медленно шастал по улицам, не обращая внимания на редких прохожих. Крепко сжимая нож, лежащий в правом кармане куртке. Я точно знал, что ни за что в жизни не применю его. Мне просто нравилось ощущать его приятный железный холодок.

Кривой – хороший город. И плевать, что куча алкашей, а нариков еще больше. Так же везде. Тем более, что наркотики не самая страшная проблема. По-моему лучше быть конченым наркоманом, чем, например, быть сухой, зашоренной офисной крысой, кем я и стану, хотя возьмут ли меня туда – тоже вопрос. Когда-то я пытался пойти работать в один офис, работа вроде не сложная, но что-то меня явно напрягало. Сидят пятнадцать тупых туш в тесной комнате с тремя компьютерами. Престарелые тетки, ПТУшники и другое быдло, сидят и вызванивают по всем номерам, что есть у них в базе.

– Алло, – говорит, – я представитель компании ВИКЕСТАР, скажите, пожалуйста, у вас дома пользуются интернетом?

Ждет ответа.

– Хорошо. А вас устраивает ваш провайдер?

Ждет ответа.

– А хотите, я расскажу вам о преимуществах интернета от ВИКЕСТАР?

Ждет ответа.

– Но поверьте, я уверена, что вас это интересует…Нет? Хорошо, спасибо.

Она кладет трубку и громко говорит: «Долбоеб тупой». И смеется. Это мерзкие твари, поэтому если вам такие звонят – посылайте их сразу, не ждите пока она начнет лить вам в уши всякое говно.

Проходя мимо остановки, я увидел плакат, рекламирующий тот самый интернет от ВИКЕСТАР. Я подошел, сорвал его, выкинул в мусорку и был очень доволен собой.

Так я и бродил там, думая о всякой всячине. От автовокзала и до 95 квартала, потом обратно.

Математика, кстати, звали Родион. Тупейшее имя, разве нет?

Глава ?

Потом Чайку все-таки выписали из больницы. Он был разбит, уничтожен и просто раздавлен тем фактом, что у него больше нет ног. Даже представить трудно, что Чайка тогда чувствовал. Но он неплохо справлялся и довольно прытко выкарабкивался из этой ямы.

– Зато я теперь могу не ходить на плаванье. – сказал он однажды и я понял, что все не так уж и плохо.

Первые недели он привыкал к тому, что для того чтобы просто пойти поссать нужно было потрудиться. Он сидел целыми днями дома и от скуки начал читать книжки, которые я ему советовал. Это потом мы ездили на прогулки, я начал вытаскивать его в парк. Просто вы должны понимать, что городок-то маленький, каждый норовит то пожалеть тебя, то ляпнуть что-то типа «Держи хвост пистолетом» или «Не сдавайся!». Чайку это злило просто до ужаса.

Со временем и родители привыкли к тому, что Чайку жалеть не стоит, что нужно относиться к нему как к нормальному человеку. Он очень это ценил. Отец стал больше времени проводить с нами, рассказывал всякие потешные истории, выходил с нами в парк и общался не как с детьми, а прямо-таки как со своими друзьями, что не могло нас не радовать. Он даже матерился! Рассказывал даже о том, как в армии попробовал покурить афганского каннабиса, и как его вырубило на несколько часов. Он шутил про маму, а однажды совершенно серьезно сказал:

– Сколько бы она ни кричала, ни выводила меня из себя, я все равно люблю эту женщину, как и много лет назад.

И это было здорово, потому что раньше ни мы, ни он не позволили бы себе такой близости. Раньше мы могли сидеть в одной комнате и молчать. И это трудно назвать неловким молчанием, потому что неловко не было: ни мне, ни отцу, ни Чайке.

Что касается мамы, то сначала она практически не кричала, но потом характер взял свое. Под руку попадали мы с отцом, но затем доставалось и Чайке.

И это тоже было здорово, потому все выглядело так, как и раньше. Ну практически.

Помните Таню? Девчонку, влюбленную в Чайку? Так вот, она стала появляться в нашем доме все чаще, а родители были только за. Я тоже. Таня с Чайкой проводили вместе кучу времени, но в его глазах я по-прежнему не видел ничего такого, что могло бы его выдать. Но она – нет. Достаточно только один разок глянуть на нее и все становилось ясно – она втрескалась в него, причем давным-давно. И ей абсолютно плевать на его инвалидное кресло, она просто его любила. Он тоже относился к ней хорошо, всегда радовался ее приходу…и все. Ничего большего. Не сказать, что это меня расстраивало, я просто-напросто этого не понимал.

Она провела с ним все лето, и я уверен, что она хотела бы, чтобы оно никогда не заканчивалось. Но я также был уверен, что Чайка захочет уехать учиться, несмотря ни на что. И как бы мама ни уговаривала его, на него не действовали никакие доводы. Она говорила, что он может подождать этот год, а потом поступить вместе со мной, может, даже в один и тот же универ, но он собирался ворваться во взрослую жизнь прямо в конце этого лета, которое преподнесло ему такой забавный подарочек.

Но это произойдет позже, а пока у нас с ним оставалось целое лето, которое оказалось одновременно самым ужасным и самым запоминающимся в моей жизни.

Как я и говорил, Чайка быстро оклемался, вам уже известно, что он стал писать, вернее сделал из своего забытого хобби чуть ли не дело всей жизни. Еще Чайка слушал много новой музыки, узнавал всякие полезные факты и интересности. Почему для того, чтобы начать все это делать, он должен был лишиться ног? Я однажды так у него и спросил.

– Послушай, – говорит, – какому нормальному человеку интересна история Третьего Рейха или СССР, если можно пойти на улицу и попинать мяч?

Ему даже понравились какие-то работы Сократа, Платона и Аристотеля, что само по себе являлось безумием. Он завел себе несколько тетрадок и блокнотов, хотя и продолжал писать на каких-то огрызках. И эта привычка, кстати, осталась с ним на всю жизнь.

Чайка действительно слишком уж легко справлялся со всем этим, меня это немного удивляло, но я был рад и горд им.

Знаете, что он однажды учудил? Он показал мне небольшой кустик марихуаны, который вырастил прямо у нас в комнате. Я не понимаю, как и зачем он это сделал, но когда я увидел это, то просто рассмеялся. Помимо чтения Хэмингуэя, Буковски, Керуака, он также читал кучи всякого мусора про ЛСД, сальвию, священный гриб теонанакатль и марихуану.

– Ну, просто это интересно, – говорил он, – реальность – она как резина, ее можно растянуть, надуть и дальше лопнуть.

– Да ладно? Попробуй кого-нибудь зарезать, посмотрим какая прочная эта реальность.

Я сказал это к тому, что реальность может казаться какой угодно, но тот факт, что она тверже, чем бетон, никто оспорить не сможет. Я убедился в этом сам, когда стоял и смотрел, как Чайка истекал кровью. Тогда я так хлопнулся об эту реальность, что от удара кости зазвенели как церковный колокол.

Шло время, и я почти перестал теряться в присутствии Тани, мы стали неплохими друзьями и здорово проводили время втроем.

– Чайка, ты настоящий идиот, что до сих пор в нее не влюбился!

– Ясно.

Дошло даже до того, что Таня даже оставалась у нас ночевать, и я любезно предоставлял ей свою кровать, а сам лежал на куче подушек на полу. Мы не спали до самого утра, разговаривали обо всем на свете, а былая неловкость ушла так внезапно, что никто и не заметил. Мы стали так близки, что могли шутить о Чайке, а тот даже не думал обижаться, потому что такого понятия между нами уже не существовало.

Мы пересмотрели кучу короткометражек и простых фильмов. Естественно, первым делом мы посмотрели мой любимый фильм – «Шестизарядник». Всем понравилось, как я и думал.

– «– «Говенный» – это не мат! – Мат! – Да нихуя это не мат!», – процитировал я и все опять засмеялись.

Мы смотрели много другой крутоты, с тех пор Таниным любимым фильмом стал «1408», а Чайкиным – «Сияние» и «Мизери». Таня говорила, что «Сияние» очень мастерски граничит между полным говнищем и непревзойденным шедевром, в этом она была права.

А однажды, когда Таня осталась у нас в очередной раз, мы открыли окна, защелкнули замок на двери в комнату и просто напились. Знаете, сидели там и пили. Никакого пива или хотя бы вина, нет, только водка и кока-кола. Это было круто, учитывая, что пил я впервые и если исключить тот эпизод, где я блюю в пакет с моим спортивным костюмом – все прошло неплохо. Они смотрели фильм, а я пытался настроить свое тело, выходившее из-под контроля из-за алкоголя, но тут Чайке в голову пришла якобы гениальная идея. Он предложил покурить его доморощенное растеньице. Чайка сорвал несколько больших листков и давал дальнейшие указания, но мой пьяный мозг воспринимал все как-то по-идиотски. С пятого раза я понял, что нужно спуститься вниз и высушить листья в микроволновке, также нужно было взять фольгу, воду и две пустые бутылки. Стараясь не шуметь, я спустился…я еще в жизни так не боялся, как тогда. Но я все же вкинул листья в печь и пока они сушились, искал бутылки и фольгу.

– Что ты делаешь? – послышался голос отца. Я повернул голову и увидел, что он пьет сок и даже не смотрит в мою сторону.

Я попытался выровнять голос и произнести все как можно четче:

– Да вот, решил подогреть бутерброды.

Подогреть бутерброды?

– А, понятно. Спокойной ночи. – сказал он, допив сок, и вышел из кухни.

А я стоял там, совсем окаменевший от страха, пока меня не разбудил пронзительный «дзыньк», который говорил мне, что я должен забрать листья, воду, бутылки и побыстрее(ЕЩЕ БЫСТРЕЕ) отсюда сваливать.

Я так и сделал. Поднимаясь наверх, в голову пришла мысль о том, что я впервые в жизни так напился, да и напился вообще.

Я буквально ворвался в комнату, закрыл дверь на замок и с огромным чувством облегчения вздохнул.

– Все нормально? – спросили они в унисон.

– Ага. – ответил я, подумав, что не очень хочу рассказывать, как чуть не спалился.

Чайка сказал Тане, чтоб та мелко перетирала листья, а сам царь на троне принялся мастерить водный, что, должен сказать, неплохо у него получалось. Все это воспринималось, как какой-то совершенно безумный сон, но он мне нравился и просыпаться я не хотел.

Я должен был опускать первым. Чайка сказал, чтобы я не вздумал кашлять, но дым так драл горло, что я не смог удержаться и закашлялся.

Потом опускала Таня. Она делала это так уверено, с такой грацией. Они явно делают это не первый раз…

Затем Чайка.

Минут через пять-семь, я начал ощущать, что действие алкоголя как-то меняется, я сам здорово менялся. Меня это немного пугало, но Чайка сказал, что это вполне нормально, и что я должен успокоиться. Все вещи казались мне немного другими, вернее я воспринимал их по-другому.

– А теперь, – говорит Чайка, – я должен показать вам один клип!

Мы сели поудобней, он что-то клацал на компьютере и я не мог понять, почему же он так долго ищет тот сраный клип.

– Все. – сказал он и включил видео.

И сразу же! Первая сцена повергла меня в такой шок, что я задрожал, хорошо, никто не заметил этого. Тот клип представлял собой видео от первого лица. Якобы я стоял на коленях, на меня было направлено дуло пистолета. Рядом со мной стоял еще кто-то с мешком на голове, и тут дуло ткнулось в его голову и пистолет выстрелил. Кровь брызнула на стену и тот человек с мешком на своей, теперь уже дырявой голове, упал на пол. Это было так близко, словно действительно происходило именно со мной. Я смотрел клип с открытым ртом, а песня, сопровождающая видео, казалась мне самим совершенством.

Когда все закончилось, я посмотрел на Чайку и не смог вымолвить и слова.

– Согласитесь, что это – лучшее, что вы видели в своей жизни. – произнес Чайка.

– Дааааа. – протянула Таня.

А я все молчал, до сих пор не понимая, что это сейчас было.

Это потом я понял, что все выглядело таким реальным и близким из-за травы, но мне дико нравилось то чувство. Я сидел, а в голове до сих пор играла та песня: