Текст книги "Безжалостное небо(сб.)"
Автор книги: Артур Чарльз Кларк
Соавторы: Франсис Карсак,Пер Вале,Боб Шоу,Герберт В. Франке,Бертрам Чандлер,Фридрих Дюрренматт,Юн Бинг,Лино Альдани,Нильс Нильсен,Анна Ринонаполи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 33 страниц)
ВОЕННЫЙ МИНИСТР. Нам придется вести переговоры под вопли рожениц!
МИНИСТР ВНЕЗЕМНЫХ ТЕРРИТОРИЙ. Какая жара!
ВОЕННЫЙ МИНИСТР. А вот и наша медсестра. Наконец-то!
ИРЕНА. Господа, я захватила с собой своего мужа. Он глухонемой: здесь это распространенное явление. Он только поест – у нас нет другого помещения.
Пауза.
ВУД. Конечно, конечно.
ИРЕНА. Что вы хотите нам сказать?
ВУД. Как руководитель нашей миссии, считаю своим долгом заявить, что Свободные Соединенные Государства Земли официально признают вас полномочной представительницей и, следовательно, главой государства.
ИРЕНА. Не понимаю.
ВУД. Мы полностью отдаем себе отчет в том, что вследствие изолированности Венеры от остальной солнечной системы население этой планеты не нуждается в правительстве. Но коль скоро Свободные Соединенные Государства Земли готовы политически признать Венеру, возникает формальная необходимость в создании правительства на Венере. Отсюда следует, что полномочный представитель Венеры автоматически отождествляется с правительством этой планеты.
ИРЕНА. Я всего лишь медсестра и не понимаю ни слова из того, что вы сказали.
ВУД. И не нужно. Это чисто технический прием дипломатии, позволяющий нам вступить в договорные отношения с обитателями Венеры.
ИРЕНА. (несколько нетерпеливо).Хорошо. Раз уж вам так хочется, я глава государства.
ВУД. (радостно).Я уже представляю себе торжественный государственный акт. Мы созовем на него возможно большее количество жителей Венеры.
ИРЕНА. Это зачем?
МИНИСТР ВНЕЗЕМНЫХ ТЕРРИТОРИЙ. Чтобы они назначили вас главой государства.
ИРЕНА. Вы это уже сделали.
ВОЕННЫЙ МИНИСТР. Эго должно быть сделано публично.
ВУД. Обитатели Венеры имеют право узнать, что у них, наконец, есть правительство, получившее международное признание. Я убежден, что Марс также признает Венеру.
ИРЕНА. Это никого не интересует.
МИНИСТР ВНЕЗЕМНЫХ ТЕРРИТОРИЙ. (вспыхивая).Сударыня!
ИРЕНА. Я правительство Венеры только с точки зрения Земли. Вы объявили нашего представителя главой государства. Дело ваше. Этим представителем случайно оказалась я – у меня сегодня свободный вечер. Завтра им окажется другой, если только кто-нибудь освободится. Я уже сказала: началась охота на китов.
МИНИСТР ВНЕЗЕМНЫХ ТЕРРИТОРИЙ. Но нельзя же каждый день менять правительство!
ИРЕНА. Не нам, а вам хочется, чтобы у нас было правительство.
ВОЕННЫЙ МИНИСТР. Мы топчемся на одном месте.
МИНИСТР ВНЕЗЕМНЫХ ТЕРРИТОРИЙ. А тут еще эта жара, удушливая, зловещая жара!
ИРЕНА. Что же вам все-таки от нас нужно?
ВУД. Сударыня…
ИРЕНА. Да перестаньте вы называть меня сударыней! Мое имя Ирена.
ВУД. Речь идет о том, чтобы отстоять свободу.
ИРЕНА. Как?
МИНИСТР ВНЕЗЕМНЫХ ТЕРРИТОРИЙ. (со стоном).Сударыня!
Вопль за стеной: “Нет! Нет!”
ИРЕНА. Извините. Рядом происходит ампутация, а средств для наркоза у нас нет.
ВОЕННЫЙ МИНИСТР. Пожалуйста, пожалуйста.
МИНИСТР ВНЕЗЕМНЫХ ТЕРРИТОРИЙ. О, эта жара! Я просто изнемогаю.
ВУД. Конечно, Ирена, вопрос о том, как защищать свободу, еще не стоит на вашей счастливой планете – счастливой в смысле ее политического положения. Но он стоит на Земле. Свободным Соединенным Государствам угрожают Россия и ее сателлиты.
МАННЕРХАЙМ. Так как речь его превосходительства в той ее части, где он излагает медсестре пашу точку зрения, сильно искажена отчасти неудачной записью, отчасти шумом, которым сопровождалась ампутация, перехожу непосредственно к записям дальнейших переговоров.
МИНИСТР ВНЕЗЕМНЫХ ТЕРРИТОРИЙ. Ах, эта жара…
Стоны.
ВУД. Таким образом, правительству Венеры ясны теперь наша точка зрения, наши пожелания и предложения.
ИРЕНА. Значит, вы хотите, чтобы мы участвовали в войне против русских?
ВУД. Разумеется.
ИРЕНА. Но Россия не угрожает нам.
ВОЕННЫЙ МИНИСТР. Хочу задать вам один вопрос, Ирена.
ИРЕНА. Задайте.
ВОЕННЫЙ МИНИСТР. Вы русская?
ИРЕНА. Я полька и выслана сюда шесть лет тому назад.
МИНИСТР ВНЕЗЕМНЫХ ТЕРРИТОРИЙ. (слабым голосом).И высланы, несомненно, за то, что исповедовали высокие идеалы свободы, гуманности и частной инициативы?
ИРЕНА. Нет, за проституцию.
Пауза.
ВУД. Дитя мое…
ИРЕНА. Вы забываете, что говорите с главой государства.
ВУД. Сударыня, я еще раз торжественно заверяю вас, что все обитатели Венеры получат разрешение возвратиться на Землю при условии, что они будут нашими союзниками в войне.
ИРЕНА. Мы не хотим возвращаться.
Пауза.
ВУД. Сударыня, не забывайте, что теперь вы говорите от имени всех. Я понимаю, что для вас по личным мотивам возвращение может быть нежелательным, но здесь есть люди, изгнанные на Венеру за то, что на Земле они боролись за свободу и жизнь, достойную человека. Они-то уж наверняка хотят вернуться.
ИРЕНА. Я не знаю никого, кто хотел бы этого.
МИНИСТР ВНЕЗЕМНЫХ ТЕРРИТОРИЙ. Ах, эта жара, эта жара…
МАННЕРХАЙМ. Ваше превосходительство, министр внеземных территорий потерял сознание.
ВУД. Осмотрите его, Маннерхайм.
МАННЕРХАЙМ. Нам следует вернуться на планетоплан, ваше превосходительство. Жизнь господина министра в опасности.
ВОЕННЫЙ МИНИСТР. Я тоже больше не выдержу, Вуд. Я весь в поту, да и вы сами бледны, как смерть.
ВУД. (устало).Хорошо, Костелло. Мы прерываем переговоры. Будет ли передано мое предложение обитателям Венеры, сестра Ирена?
ИРЕНА. Если хотите.
ВУД. (горячо).Да, хочу. Мне кажется, вы не до конца уяснили себе значение нашей миссии. Сейчас мы возвращаемся на планетоплан, а утром придем снова. Мы не знаем, с кем нам придется вести переговоры. Но мы должны иметь уверенность, что население Венеры будет ознакомлено с нашим предложением.
ИРЕНА. Будет, раз вы на этом настаиваете.
МАННЕРХАЙМ. Девятая запись. Каюта его превосходительства на “Веге”. Высота – полторы тысячи километров над поверхностью Венеры.
Тяжелое дыхание.
Сейчас я впрысну вам кальций…
ВУД. Как вам будет угодно.
МАННЕРХАЙМ. И подам кислород в каюту.
Тихое шипение.
ВУД. Как чувствует себя министр внеземных территорий?
МАННЕРХАЙМ. Плохо.
ВУД. Военный министр?
МАННЕРХАЙМ. Немногим лучше. А со статс-секретарем по венерианским делам во время взлета случился удар.
ВУД. Весьма огорчен. В каком он состоянии?
МАННЕРХАЙМ. Безнадежен.
ВУД. А я сам?
МАННЕРХАЙМ. Непорядок с белками.
ВУД. Это у меня бывает.
МАННЕРХАЙМ. Пониженное давление.
ВУД. Пустяки.
МАННЕРХАЙМ. Повышенная температура.
ВУД. Следствие раздражения, Маннерхайм.
МАННЕРХАЙМ. Военный министр, ваше превосходительство.
ВУД. Садитесь на мою койку, военный министр.
ВОЕННЫЙ МИНИСТР. Благодарю. Я еле держусь на ногах. Сначала мы завязали переговоры с одним убийцей и одним коммунистом, потом с уличной девкою, которую объявили главой государства. Интересно, с кем нам придется иметь дело в следующий раз. Вероятно, с мусорщиком или убийцей-садистом. Нам следовало выбрать себе партнеров получше.
ВУД. На Венере есть только разрозненные суда, которые носит по океану. Нам их не разыскать.
ВОЕННЫЙ МИНИСТР. А по радио?
ВУД. Никто не отвечает.
ВОЕННЫЙ МИНИСТР. Я оттого и бешусь, что вами никто не интересуется. Этим типам следовало па крайней мере проявить хоть чуточку любопытства.
МАННЕРХАЙМ. С вашим превосходительством хочет говорить полковник Руа.
Пауза.
ВУД. Прошу.
Пауза.
РУА. Ваше превосходительство!
ВУД. (медленно).Что вам угодно, полковник Руа?
РУА. Сами знаете, ваше превосходительство.
ВУД. (поколебавшись).Вы пришли напомнить мне о нашем разговоре?
РУА. Так точно, ваше превосходительство.
ВУД. Сколько… э… зарядов у нас на борту?
РУА. Десять.
Пауза.
ВУД. По приказу президента Свободных Соединенных Государств?
РУА. По приказу президента.
Пауза.
ВОЕННЫЙ МИНИСТР. Я понимаю, это неприятно. Особенно после того, как вы столько раз воззвали к идеалам, Вуд. Поступите просто – пошлите к этим людям кого-нибудь из статс-секретарей с ультиматумом.
Пауза.
ВУД. С ним отправлюсь я сам. Сопровождать меня будет Маннерхайм.
МАННЕРХАЙМ. Десятая запись. Глухонемой… э… супруг проститутки, провел нас с его превосходительством в полутемную сырую столовую плавучей больницы, где нас ожидал худощавый мужчина лет шестидесяти.
БОНШТЕТТЕН. Не могу считать тебя желанным гостем, Вуд: ты прибыл сюда с прискорбной миссией.
ВУД. Ты…
БОНШТЕТТЕН. Я Бонштеттен. Мм учились с тобой в Оксфорде и Гейдельберге.
ВУД. Ты изменился.
БОНШТЕТТЕН. Изрядно.
ВУД. Мы вместе читали Платона и Канта.
БОНШТЕТТЕН. Верно.
ВУД. Как я не сообразил, что за всем этим стоишь ты!
БОНШТЕТТЕН. Я ни за чем, не стою.
ВУД. Ты наш бывший комиссар и ты хозяин Венеры.
БОНШТЕТТЕН. Чепуха! Я теперь врач, и у меня просто выдался свободный часок. Поэтому уполномоченным сегодня буду я и говорить тебе придется со мной.
ВУД. А русский комиссар?
БОНШТЕТТЕН. Охотится на китов. У тебя найдется сигарета?
ВУД. Маннерхайм, угостите его.
БОНШТЕТТЕН. Вот уже десять лет не курил. Любопытно, какой вкус у табака?
МАННЕРХАЙМ. Огня?
БОНШТЕТТЕН. Благодарю.
ВУД. Значит, ты в курсе дела?
БОНШТЕТТЕН. Разумеется. Ирена мне обо всем рассказала. И о том, как вы объявили ее главой правительства. Мы теперь зовем ее “ваше превосходительство”.
ВУД. Остальные ваши тоже извещены?
БОНШТЕТТЕН. Мы запросили по радио все суда, не хочет ли кто-нибудь вернуться.
ВУД. Каков ответ?
БОНШТЕТТЕН. Никто.
Пауза.
ВУД. Я устал, Бонштеттен. Мне надо сесть.
БОНШТЕТТЕН. У тебя непорядок с белками и повышенная температура. Так здесь в первое время бывает со всеми.
Пауза.
ВУД. Никто из вас не хочет вернуться?
БОНШТЕТТЕН. Выходит, нет.
ВУД. Не могу этого понять.
БОНШТЕТТЕН. Ты прилетел с Земли, поэтому и не понимаешь.
ВУД. Но все вы ведь тоже с Земли.
БОНШТЕТТЕН. Мы об этом забыли.
ВУД. Но здесь невозможно жить!
БОНШТЕТТЕН. Мы живем.
ВУД. У вас, наверно, страшная жизнь.
БОНШТЕТТЕН. Настоящая жизнь.
ВУД. Что ты имеешь в виду?
БОНШТЕТТЕН. Чем был бы я на Земле, Вуд? Дипломатом. Чем была бы Ирена? Уличной девкой. Остальные – преступниками, которых преследовала бы государственная машина.
Пауза.
ВУД. А теперь?
БОНШТЕТТЕН. Как видишь, я врач.
ВУД. И оперируешь без наркоза.
БОНШТЕТТЕН. Сигарета теряет всякий вкус в нашем влажном климате: она отсырела и только тлеет.
Пауза.
ВУД. Пить хочется.
БОНШТЕТТЕН. Вот кипяченая вода.
ВУД. Проклятый лимонно-желтый свет в иллюминаторах! У меня кружится голова от здешнего воздуха, пропитанного миазмами.
БОНШТЕТТЕН. Воздух здесь всегда такой, а свет меняется: он то лимонно-желтый, то цвета расплавленного серебра, то песчано-красный.
ВУД. Знаю.
БОНШТЕТТЕН. Мы все делаем своими руками: инструменты, одежду, суда, передатчики, оружие для борьбы с гигантскими животными. Нам не хватает всего: опыта, знаний, привычной обстановки, почвы под ногами – облик поверхности здесь постоянно меняется. У нас нет медикаментов. Мы не знаем здешних растений и плодов – они по большей части ядовиты. Даже к воде приходится долго привыкать.
ВУД. На вкус она отвратительна.
БОНШТЕТТЕН. Ее можно пить.
Пауза.
ВУД. Что вы получили взамен кроткой Земли? Туманные океаны, пылающие континенты, докрасна раскаленные пустыни, грозовое небо. Что же искупает все это?
БОНШТЕТТЕН. Сознание того, что человек есть ценность, а жизнь его – дар.
ВУД. Смешно! Мы на Земле давным-давно пришли к этому убеждению.
БОНШТЕТТЕН. И живете в соответствии с ним?
Пауза.
ВУД. А вы?
БОНШТЕТТЕН. Венера принуждает нас жить согласно нашим убеждениям. В этом разница. Перестань мы здесь помогать друг другу, нам всем конец.
ВУД. И ты не вернулся именно поэтому?
БОНШТЕТТЕН. Да, поэтому.
ВУД. И изменил Земле?
БОНШТЕТТЕН. Я дезертировал.
ВУД. В ад, который на самом деле рай.
БОНШТЕТТЕН. Вернись мы на Землю, нам пришлось бы убивать: помогать друг другу у вас и означает убивать. А убивать мы уже не смогли бы.
Пауза.
ВУД. Будем все-таки благоразумны. Вам тоже угрожает опасность: если русские победят, они явятся сюда.
БОНШТЕТТЕН. Мы их не боимся.
ВУД. У вас ложное представление о политической ситуации.
БОНШТЕТТЕН. Ты забываешь, что мы – исправительная колония для всей Земли. Человечество собирается воевать за обладание красивым жильем и тучными полями, а не за всеобщую помойку. Мы никого не интересуем. Если мы вам теперь и понадобились, то лишь как собаки, которых можно запрячь в сани войны. С окончанием ее отпадает и эта необходимость. К счастью, вы можете отправить нас сюда, но не в силах принудить нас вернуться. Вы не властны над нами. Вы вычеркнули нас из числа людей. Венера страшнее, чем вы. Каждый вступающий на ее почву независимо от того, кто он, подпадает под действие ее законов и приобретает лишь ту свободу, которую дает она.
ВУД. Свободу околевать?
БОНШТЕТТЕН. Свободу поступать правильно и делать то, что нужно. На Земле у нас ее не было. У меня тоже. Земля слишком прекрасна. Слишком богата. На ней чересчур большие возможности. Это ведет к неравенству. Бедность считается у вас позором. Здесь бедность естественна. На нашей пище, на наших орудиях только одни пятна – пятна нашего пота. На них нет клейма несправедливости, как на Земле. Поэтому мы боимся вас. Боимся вашего изобилия, вашей лживой жизни, боимся рая, который на самом деле ад.
Пауза.
ВУД. Я обязан сказать тебе правду, Бонштеттен. У нас с собой бомбы.
БОНШТЕТТЕН. Атомные?
ВУД. Водородные.
БОНШТЕТТЕН. С кобальтовой оболочкой?
ВУД. Да, с кобальтовой.
БОНШТЕТТЕН. Я так и думал.
ВУД. А я ничего не подозревал. Это сделано по приказу президента. Я был потрясен, когда вчера узнал об этом, Бонштеттен.
БОНШТЕТТЕН. Верю.
ВУД. Мне, естественно, очень тяжело. Но мы в отчаянном положении. Не надо сомневаться в нашей доброй воле, но свобода и гуманность должны, наконец, восторжествовать.
БОНШТЕТТЕН. Естественно.
ВУД. Мы просто вынуждены сейчас принять решительные меры.
БОНШТЕТТЕН. Само собой разумеется.
ВУД. Я действительно огорчен всем этим, Бонштеттен.
Пауза.
БОНШТЕТТЕН. Если мы откажемся вам помогать, вы пустите в ход бомбы?
ВУД. Вынуждены пустить.
БОНШТЕТТЕН. Мы не в силах вам помешать.
Пауза.
ВУД. Вы погибнете.
БОНШТЕТТЕН. Не все, но многие. Кое-кто уцелеет. Когда вы прибыли, все суда были предупреждены. Обычно мы держимся поближе друг к другу, но сейчас рассеялись по всей планете.
ВУД. Вы все предвидели.
БОНШТЕТТЕН. Мы ведь тоже когда-то жили на Земле.
Пауза.
ВУД. Мне пора.
БОНШТЕТТЕН. Когда вернешься, хорошенько отдохни. Съезди в Швейцарию. В Энгадин. Я провел там последнее лето, когда был пятнадцатью годами моложе. Никогда не забуду, какое голубое там небо!
ВУД. Боюсь, что… политическое положение…
БОНШТЕТТЕН. Конечно, конечно. Ваше политическое положение. Я не подумал о нем.
ВУД. У тебя на Земле семья: жена, двое детей. Хочешь им что-нибудь передать?
БОНШТЕТТЕН. Нет.
ВУД. Будь здоров.
БОНШТЕТТЕН. Ты хотел сказать – будь мертв. Моей плавучей больнице не уйти от твоих бомб.
ВУД. Бонштеттен!
БОНШТЕТТЕН. Муж Ирены доставит тебя на сушу.
ВУД. Мы, безусловно, не прибегнем к бомбам, Бонштеттен! Я только пригрозил. Это было бы бессмысленной жестокостью, раз мы все равно не в силах принудить вас. Даю тебе слово.
БОНШТЕТТЕН. Я у тебя его не прошу.
ВУД. Я не палач.
БОНШТЕТТЕН. Но ты человек с Земли. Ты не можешь остановить то, что задумал.
ВУД. Обещаю тебе…
БОНШТЕТТЕН. Ты нарушишь свое обещание. Твоя миссия потерпела неудачу. Пока что тебе еще жаль меня. Но стоит тебе вернуться на свой планетоплан, как жалость твоя ослабеет, а недоверчивость проснется. “Русские могут прилететь сюда и договориться с ними”, – подумаешь ты. Правда, ты знаешь, что это невозможно: мы ведь и с русскими обойдемся так же, как с вами. Но к этой мысли примешается капелька страха, как бы мы не вступили в союз с вашими врагами, и из-за этой капельки страха, из-за этой смутной неуверенности ты позволишь сбросить бомбы. Позволишь, даже если это бессмысленно, даже если из-за тебя погибнут невинные. И мы умрем.
ВУД. Ты мой друг, Бонштеттен! Не могу же я убить друга.
БОНШТЕТТЕН. Когда не видишь жертву, убивать легко, а ты не увидишь, как я буду умирать.
ВУД. Ты говоришь так, словно умереть легко!
БОНШТЕТТЕН. Легко все, что необходимо. А смерть – самое необходимое, самое естественное на этой планете. Она всюду и всегда. Чрезмерная жара. Слишком сильное излучение. Радиоактивно даже море. Повсюду черви, которые проникают под нашу кожу, в наши внутренности; бактерии, которые отравляют нашу кровь; вирусы, которые разрушают наши клетки. Континенты полны непроходимых болот, повсюду озера кипящей нефти, вулканы, гигантские вонючие звери. Нам не страшны ваши бомбы, потому что мы окружены смертью и поневоле научились не бояться ее.
Пауза.
ВУД. Близость смерти и нищета делают вас неуязвимыми.
БОНШТЕТТЕН. А теперь уходи.
ВУД. Бонштеттен, ты изумляешь меня. Ты прав, а я не прав. Сознаюсь в этом.
БОНШТЕТТЕН. Очень любезно с твоей стороны.
ВУД. Я глубоко взволнован тем, что ты рассказал о вашей бедности, о вашей полной опасностей жизни.
БОНШТЕТТЕН. Очень мило с твоей стороны.
ВУД. Не будь я министром иностранных дел Свободных Соединенных Государств, я остался бы о тобой.
БОНШТЕТТЕН. Очень благородно с твоей стороны.
ВУД. Но, конечно, я просто не могу покинуть Землю в опасную минуту.
БОНШТЕТТЕН. Ясно.
ВУД. Как трагично, что я в этом смысле не свободен!
БОНШТЕТТЕН. Не огорчайся.
ВУД. Бомбы не будут сброшены.
БОНШТЕТТЕН. Не надо больше об этом.
ВУД. Даю слово.
БОНШТЕТТЕН. Прощай!
МАННЕРХАЙМ. Одиннадцатая запись. Планетоплан “Вега” возвращается на Землю.
РУА. Звали, ваше превосходительство?
ВУД. Переговоры оказались безуспешными, полковник Руа.
РУА. Значит, я должен сбросить бомбы, ваше превосходительство?
Пауза.
Решайтесь, ваше превосходительство.
Пауза.
Президент приказал.
Пауза.
ВУД. Раз приказал президент, сбрасывайте бомбы, полковник Руа. Постарайтесь только как можно равномернее распределить их по поверхности Венеры.
РУА. Приготовиться к старту.
ГОЛОС. Есть приготовиться к старту.
ВУД. Проводите меня в каюту, Маннерхайм.
Шаги.
МАННЕРХАЙМ. Разрешите застегнуть на вас ремни, ваше превосходительство?
ВУД. Пожалуйста.
МАННЕРХАЙМ. Так будет надежно?
ВУД. Вполне.
МАННЕРХАЙМ. Красный свет, ваше превосходительство. Через двадцать секунд старт.
Пауза.
Осталось десять секунд.
ВУД. Полный провал.
МАННЕРХАЙМ. Стартуем.
Негромкое гудение.
ВУД. Маннерхайм.
МАННЕРХАЙМ. Ваше превосходительство?
ВУД. Русские могут прилететь сюда и заключить с ними соглашение.
МАННЕРХАЙМ. Совершенно верно.
ВУД. Это почти невероятно, но все-таки возможно.
МАННЕРХАЙМ. К сожалению.
РУА. Бомбы готовы?
ГОЛОС. Готовы.
ВУД. Такая возможность, как ни мало она вероятна, вынуждает нас сбросить бомбы.
РУА. Открыть люки!
ГОЛОС. Есть открыть люки!
ВУД. Нам нужна уверенность.
МАННЕРХАЙМ. Совершенно верно, ваше превосходительство.
РУА. Бомбы вниз!
ГОЛОС. Есть бомбы вниз!
ВУД. На какой мы высоте?
МАННЕРХАЙМ. Сто километров.
РУА. Полный вперед!
ГОЛОС. Есть полный вперед!
ВУД. Как чувствует себя министр внеземных территорий?
МАННЕРХАЙМ. Оживает.
ВУД. Военный министр?
МАННЕРХАЙМ. Опять стал прежним.
ВУД. Мне тоже лучше.
МАННЕРХАЙМ. Завтра заседание кабинета министров.
ВУД. Политика продолжается.
РУА. Бомбы накрыли цель?
ГОЛОС. Накрыли.
Пауза.
ВУД. Препротивная история. Но эта Венера ужасна, а люди на ней в конце концов всего лишь преступники. Уверен, что Бонштеттен хотел союза с русскими. Они ломали перед нами грязную комедию.
МАННЕРХАЙМ. Я того же мнения, ваше превосходительство.
ВУД. Но теперь бомбы сброшены. Вскоре они посыплются и на Землю. Очень рад, что у меня под рукой оказалась такая коллекция атомных игрушек. Рад с точки зрения ведомственной: война для министра иностранных дел все равно что каникулы. Только вот от рыбной ловли придется отказаться. Буду читать классиков, особенно Элиот – она лучше всего меня успокаивает. Нет ничего более вредного, чем книги, которые захватывают.
МАННЕРХАЙМ. Золотые слова, ваше превосходительство.
Бертрам ЧандлерКлетка
Команду исследовательского космического корабля, видимо, следует извинить за то, что она не сразу смогла отличить людей, спасшихся с межзвездного лайнера “Полярная звезда”, от диких зверей. Более полугода прошло в тех пор, как люди совершили вынужденную посадку на эту безымянную планету: генераторы Эрейнхофта из-за неполадок в электронном регуляторе развили бешеную скорость, и корабль выбросило с проторенных космических дорог в неизведанную часть Вселенной. Посадка прошла вполне благополучно. Однако вскоре атомный реактор вышел из-под контроля, поэтому капитан приказал первому помощнику снять с корабля пассажиров и часть судовой команды, которая не была нужна при ликвидации аварии, и увести подальше.
Когда Хокинс со своими подопечными ушел уже достаточно далеко, на корабле произошла вспышка высвободившейся энергии, и до них донесся не особенно сильный взрыв. Все хотели остановиться и посмотреть, что случилось, но помощник капитана продолжал отводить людей все дальше и дальше. К их счастью, ветер дул навстречу и радиоактивные осадки если и выпали, то не им на головы. Когда страшный фейерверк закончился, первый помощник капитана в сопровождении доктора Бойля – судового хирурга – вернулся к месту взрыва. Опасаясь радиоактивного поражения, они приняли меры предосторожности и стали на безопасном расстоянии от края неглубокой, все еще дымящейся воронки, образовавшейся на месте корабля. Было абсолютно ясно, что капитан со своими людьми превратился в мельчайшие частицы того светящегося облака, которое огромным грибом взметнулось вверх, к низко нависшему серому небу.
С этого момента пятьдесят с лишним человек с “Полярной звезды”, оставшихся в живых, начали постепенно деградировать. Конечно, это началось не сразу: Хокинс и Бойль при содействии комитета, составленного из наиболее сознательных пассажиров, пытались активно воспрепятствовать этому. Но борьба была безнадежной. Климат планеты – вот что с самого начала особенно повлияло на них. Было жарко: температура постоянно держалась около 85 градусов по Фаренгейту; и влажно: с неба непрерывно сыпала неприятная изморось. Воздух был насыщен спорами какой-то плесени, которая, к счастью, не причиняла вреда живой ткани, но зато бурно разрушала всякую неживую органическую материю, в особенности одежду. Эта плесень, хотя и в меньшей степени, разрушала металлы, синтетику, из которой у многих потерпевших кораблекрушение была сшита одежда.
Конечно, будь здесь какая-то внешняя опасность, она, возможно, и помогла бы поддержать высокий моральный дух и стойкость в людях, однако на планете даже зверей хищных и тех не оказалось. Были какие-то маленькие зверюшки с гладкой кожей – лягушки не лягушки, которые прыгали в сыром подлеске, а в бесчисленных речушках и водоемах плавали похожие на рыб существа размером от головастиков до акул, но последние по своей агрессивности были ничуть не лучше первых.
Вопрос с питанием после первых нескольких голодных часов разрешился сам собой. Кто-то добровольно съел на пробу пару больших сочных, мясистых грибов, что росли на стволах больших папоротникообразных деревьев. Грибы оказались вполне съедобными. После того как прошло часов пять и никто не умер и даже не испытывал никаких неприятностей с желудком, грибы прочно вошли в рацион потерпевших кораблекрушение. Затем нашли еще другие грибы, отыскали ягоды и коренья – все съедобные, неядовитые, так что в питании оказалось приятное разнообразие.
Огонь! Вот чего не хватало людям, несмотря на изнурительную жару. Будь у них огонь, они могли бы разнообразить свое меню, поджаривая лягушек, пойманных в сыром лесу, и рыб, выловленных в ручьях и озерах. Кое-кто, правда, из не особенно привередливых, пробовал есть этих тварей и в сыром виде, однако большинство смотрело на это неодобрительно. Огонь нужен был также, чтобы коротать долгие темные ночи; своим живительным теплом и светом он помог бы людям избавиться от тягостного ощущения царящей вокруг промозглой сырости, которое создавалось из-за непрерывного журчания воды, стекающей с каждой ветки и каждого листика.
Вначале у большинства людей, когда они сошли с корабля, еще имелись и спички и зажигалки, но первые мгновенно отсырели, а вторые потерялись вскоре после того, как карманы вместе с одеждой, к которой они были пришиты, расползлись по ниткам. Однако даже когда зажигалки еще имелись, любые попытки разжечь костер кончались полной неудачей: на этой проклятой планете не было, как клялся Хокинс, ни единого сухого места. Теперь же высечь огонь было делом совершенно безнадежным, ведь, будь у них даже специалист по добыванию огня трением двух сухих палок друг о друга, он бы просто не нашел подходящего материала.
Путешественники разбили лагерь на вершине небольшого холма (насколько им удалось установить, гор на планете не было). Здесь лес был не таким густым, как на раскинувшихся вокруг долинах, а земля под ногами не такой топкой и сырой. Каждый наломал веток с древовидных папоротников и построил себе примитивный шалаш, не столько ради удобства, о котором нечего было и мечтать, сколько ради укрытия от посторонних глаз. С каким-то отчаянием они уцепились за государственную форму правления того мира, который им пришлось покинуть, и учредили конгресс, а Бойля, судового врача, избрали президентом. Хокинс, прошедший в конгресс, к своему удивлению, большинством всего лишь в два голоса, поразмыслив над этим фактом, решил, что многие пассажиры все еще таят в душе своей недовольство судовой администрацией, считая ее виновной за то положение, в каком они находились теперь.
Первое заседание конгресса состоялось в палате, если так можно назвать большой шалаш, специально выстроенный для этой цели. Члены конгресса расселись вокруг на корточках, тогда как Бойль – председатель этого высокого собрания – важно и чинно стоял посередине. Хокинс невольно ухмыльнулся себе в усы, отметив наготу хирурга и ту помпезную торжественность, с которой тот занял свой высокий государственный пост, и сравнив горделивый вид бедняги с неряшеством его давно не стриженных и не чесанных седых волос и всклокоченной серой бороды.
– Леди и джентльмены! – так начал свою “тронную” речь Бойль.
Хокинс оглядел бледные нагие тела, лохматые гривы волос, длинные грязные ногти “джентльменов” и блеклые, некрашеные губы “леди”. “Хотел бы я знать, – подумал он, – насколько я сам похож на джентльмена”.
– Леди и джентльмены! – повторил доктор. – Мы, как вам известно, были избраны в качестве представителей человеческого общества на этой планете. Я предлагаю на этом первом заседании обсудить наши шансы выжить не столько как отдельные личности, а в целом как человеческая раса…
– Мне бы хотелось спросить у мистера Хокинса, какие у нас шансы выбраться отсюда? – закричала с места одна женщина, член конгресса, сухая, как щепка, старая дева с проступающими ребрами и позвонками.
– Почти никаких, – отвечал Хокинс. – Как вам известно, корабль во время перелета с одной звезды на другую теряет всякую связь с другими системами. А потом, когда мы сбились с курса и нам пришлось совершить вынужденную посадку, мы хотя и послали сигнал бедствия, но не могли сообщить наши координаты, потому что сами не знали, куда нас занесло. Больше того, мы даже не знаем, принял ли кто наш сигнал.
– Мисс Тейлор и вы, мистер Хокинс, – прервал раздраженно Бойль, – вынужден напомнить вам, что здесь я председатель и вам слова не давал. Потом у нас будет время для прений по общим вопросам.
– Как большинство из нас понимает, – продолжал дальше свою речь доктор, – возраст данной планеты соответствует возрасту Земли каменноугольного периода. Установлено, что никакие живые существа, угрожающие нашему существованию, здесь еще не обитают. Конечно, к тому времени, когда такие виды появятся – нечто вроде гигантских ящеров триасового периода, – нам надо упрочить свое положение…
– К тому времени мы уже будем в могиле! – выкрикнул какой-то мужчина.
– Это верно, мы, конечно, умрем, – согласился доктор. – Но наши потомки, всего вероятней, будут здравствовать, так что мы уже сейчас должны решить, каким образом обеспечить им как можно больше преимуществ. Язык, который мы им завещаем…
– Док, о языке потом! – закричала еще одна женщина, маленькая стройная блондинка с решительным выражением на лице. – Вопрос о потомстве – вот что мы должны сейчас решить. Я представляю женщин, способных рожать (таких у нас, как известно, пятнадцать человек). Скажите, можете ли вы, как врач, гарантировать – помня, что здесь нет ни медикаментов, ни соответствующих инструментов, – что роды пройдут нормально?
Вся помпезность соскочила с Бойля, словно износившаяся тога.
– Буду откровенным, – начал он. – У меня нет, как вы, мисс Харт, правильно изволили заметить, ни лекарств, ни инструментов. Но заверяю вас, мисс Харт, шансов, что роды пройдут нормально, без ущерба для здоровья, здесь намного больше, чем было на Земле, скажем, в восемнадцатом веке. Скажу почему. На этой планете, насколько мне известно, а мы здесь живем уже достаточно долго, чтобы установить это, нет никаких микробов, опасных для человека. Если бы они были, то к этому времени мы все превратились бы в ходячие гнойники. Большинство из нас давно бы уже погибло от сепсиса. Полагаю, я ответил на ваш вопрос.
– Я еще не все сказала, – заявила блондинка. – Тут есть еще один момент. Нас в колонии пятьдесят три человека, женщин и мужчин. Из них десять пар состоят в законном браке – о них мы говорить не будем. Остаются тридцать три человека, из них двадцать мужчин. Двадцать против тринадцати (как видите, женщинам не всегда не везет). Конечно, не все мы юны и очаровательны, но мы все женщины. Так вот, какую форму брака мы установим? Единобрачие или полиандрию? [6]6
Многомужество.
[Закрыть]
– Разумеется, единобрачие! – воскликнул высокий худощавый мужчина – единственный человек, на котором было нечто вроде набедренной повязки, если так можно назвать обвязанные виноградной лозой иссохшие листья папоротника.
– Что же, пусть будет так! – сказала девушка. – Моногамия так моногамия! Я сама за это. Но не вызовет ли такой брак каких-нибудь эксцессов? Женщина так же может оказаться жертвой убийства из-за ревности, как и мужчина, а этого не хотелось бы…
– Что вы предлагаете в таком случае, мисс Харт? – спросил Бойль.
– А то, док, что раз речь идет о браке с целью продолжения рода, то любовь надо отбросить, как ненужный атрибут. Если двое мужчин претендуют на одну и ту же женщину, то пусть решают спор поединком. Победитель получает девушку, и она остается навеки с ним.
– Естественный отбор, значит, – пробормотал доктор. – Что же, я не против… но ваше предложение придется вынести на общее голосование.
* * *
На вершине холма, неподалеку от лагеря, имелась небольшая ложбинка, нечто вроде естественного амфитеатра. Зрители расселись по краям, тогда как на самой арене осталось четыре человека. Одним из них был Бойль. Он обнаружил, к своему неудовольствию, что в его функции главы государства входят и обязанности спортивного судьи: по всеобщему мнению, он лучше других мог судить, когда следует прекратить бой, чтобы никто из дерущихся не стал навеки калекой. Там же была девушка, та самая блондинка Мэри Харт. Девушка причесала свои волосы какой-то сучковатой палкой. Теперь в руках она держала венок, сплетенный из желтых цветов, которым собиралась увенчать победителя. “Интересно было бы знать, – подумал, глядя на нее, Хокинс, пока сидел рядом с другими членами конгресса, – что это – страсть к земным свадебным обрядам или зов крови к давно отмершему звериному прошлому?!”
