Текст книги "Драконий коготь"

Автор книги: Артур Баневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

– То, что ты не слушал, когда мы с твоим рыцарем договаривались. Вино вылакал, которое тебе моя дочка неосмотрительно налила, хотя оно предназначено для клиентов, а не для их слуг.

– Оруженосцев, сукин ты сын… Оруженосец я!

– Оруженосец – правая рука своего господина, предостерегает его от глупостей и поддерживает добрым советом. А что делаете вы, Санса? Подстрекаете, на честных людей науськиваете, к тому же по-дурному. Потому что если он наш договор разорвет, то что ему останется? Самому за лопату браться? Дворянину-то благородному?

– Ничего! Порядочного погребальника найдем!

– Не здесь, господин Санса, не здесь. Никто с вами разговаривать не станет, особенно после той резни, которую многоуважаемый странствующий рыцарь учинил. Может, в нашем цехе и верно побольше кладбищенских гиен, нежели в других, но нас зато в дурной браваде не обвинишь. А патриоты уже разнесли весть, что, мол, кто с вами держится – тот ренегатством занимается, и ему за это громко и болезненно отрыгнется. Я связан договором, так что оправдаюсь. Потому что когда мы договаривались, я не знал, что дело зайдет так далеко. А теперь знают уже все. И, клянусь, охотников поработать на вас найдется мало. Тем более что гадалки предсказывают удачный сезон, может, даже мор, а уж голод-то наверняка, так что экологическая сушь в нашей профессии не предвидится. Конторы сами кредиты навязывают. Конъюнктура.

– Так я бродяг с тракта кликну, – не сдался оруженосец. – Они за половину вашей оплаты место боя очистят.

– Да? – подбоченился Ванрингер. – Без бумаг-то? Без разрешений? Без окропления святой водой? Подвергая гмину, а может, и весь Дефоль вспышке эпидемии? Любителей на похоронные работы взять хотите, профанов? Это человекоубийство!

– Ах, бросьте…

– И преступление, – докончил Ванрингер. – Повешением за шею карается.

Санса погрустнел. Больше ничего он придумать не мог. Дебрен, немного обиженный гордым молчанием оруженосца, продолжавшимся всю дорогу, не очень-то ему сочувствовал. Однако в затруднительном положении оказались не только одетые в черное люди, но и вступивший с ними в пререкания оруженосец.

– Там висит человек. – Дебрен наклонился в седле, указал рукой, – Не мое это, конечно, дело, но еще две-три доски, и он не уместится у вас на телеге.

– Что? – удивился старшина могильщиков. – Правда, что ль? А это кто еще, Санса?

– Медик, – сдержанно ответил оруженосец.

– Медик? Еще один? И ты жалеешь для меня нескольких жалких грошей? Вы подвергаете жуткой опасности эпидемии невинное человечество, а сами за большие дукаты второго шарлатана нанимаете.

– Не ваше дело, – гордо бросил Санса. – А что касается висельника в овине, так мэтр Дебрен прав. Оторвите от земли свои ожиревшие от безделья задницы и перенесите его на телегу, пока там еще есть место. Это явный труп, я отсюда слышу, как мухи вокруг него вьются, а ведь трупы – ваш хлеб. Хе-хе…

– Сколько дадите? – спокойно спросил похоронщик.

– Никаких «сколько». У вас есть договор. Вы очищаете от трупов поле боя. Бой здесь был. Труп есть. Чего вы еще желаете? Повышенной премии?

– Бой был, и труп есть, – согласился Ванрингер. – Но не военный. Видно, хозяин повесился ночью. Никак с отчаяния.

– Поскольку рабочее место потерял, – указал на останки ветряка оруженосец. – А значит, квалифицируется как жертва боевых операций. Как раненый, к примеру, который через несколько дней после боя помирает.

– А, фигня все это! – возразил могильщик. – Поле засеянное у него было. От ветряка он только дополнительные доходы получал. И жена, сука, от него с трубадуром сбежала! Стало быть, он под договор не попадает, и ежели хотите, чтобы мы его хоронили, то платите!

– Ну и дерьмо! – Санса рванул поводья, разворачивая мула. – Поехали, Дебрен, нечего нам с этой трупоядной компанией делать.

– Сейчас. – Магун не тронул поводьев. – Мэтр Ванрингер, не согласитесь ли расширить круг договоренных услуг и похоронить хозяина? Не может же он тут так висеть.

– Весь фокус в том, что может. Хозяйство его, веревка его, шея его.

– А как быть с профессиональной этикой?

– Этика этикой, а я по его примеру не намерен висеть с петлей на шее. Если я без согласия домочадцев порог чужого дома переступлю, то меня могут принять за вора. Благодарствуйте. Это не для меня. А похороны – дело дорогостоящее. Надо место под могилу оплатить, яму выкопать в шесть с половиной футов глубиной. В трясине, которую вы видите вокруг. Не далее как в марте у меня хороший могильщик на такой работе утоп, потому как холодно было, вода по пояс, да и вином он чрезмерно разогревался, покойник-то. Ну вот прыгнул, вода поднялась, и погиб парняга на рабочем посту. При исполнении. Нет, господин медик, наша профессия небезопасна, потому что на кладбищах, особенно при сверхурочной работе, привидения попадаются, не говоря уж о трупном яде. К тому же мы даром работать не можем. Надо семьи содержать, многочисленные, кстати, потому что когда человек на стольких трупяшек насмотрится, то даже и против желания нового дитятю бабе мастерит. Так что надо повременить. Кто-нибудь на эту халупу глаз положит, наследник всегда сыщется, тогда заказ в фирму поступит, и мы легально труп обработаем. А сейчас невозможно. Никак.

– А вы знаете, – сказал Дебрен, глядя Ванрингеру в глаза, – что из него привидение получится? Или по крайности дух.

– Наверно, – серьезно согласился человек в черном. – Наверняка получится. Но я, понимаете, далеко отсюда живу.

На этот раз дым нес аромат жаренного с луком мяса и мятного отвара. Отвару, видимо, предстояло утолить чью-то жажду, но Дебрен остановил мула перед поворотом дорожки и два-три раза сглотнул. Горло внезапно пересохло. Мята по-прежнему напоминала ему о той, которая не желала рассуждать о плохо затягивающихся ранах. Вспоминать было больно.

За зарослями одичавшей сирени виднелся пруд, а за прудом, окруженный цветами и огородом, стоял ветряк. Новый, из свежеструганых досок, лишь кое-где еще покрашенный дешевой серой краской. Морской бриз, веющий вдоль долины Нирги, доносил запах соломы и соснового леса. Рядом, притулившись к стене ветряка, стояла покосившаяся будка, чуть побольше собачьей конуры. Она была слишком тесной, чтобы, кроме постели, поместить еще и печку, поэтому Дебрен не удивился, видя перед покосившимися дверцами кухню из нескольких вбитых в землю палок, на которые были насажены горшки. Один горшок висел над огнем и дымил. То, что в него положили, сейчас было явно несъедобным пережаром.

У костра на красивом покрашенном стульчике, сгорбившись, сидела заплаканная женщина, даже не пытавшаяся спасать остатки обеда. Стоящий рядом мужчина в испачканной, но достаточно приличной рабочей одежде тоже не обращал внимания на улетающий с дымом обед. Взглядом, полным отчаяния и бессильной ненависти, он смотрел на группу пришельцев.

Группа состояла из двухколесной повозки, в которую был впряжен тягловый конь; второго коня – немного тяжеловатого рыцарского верхового, покрытого желто-красной попоной; небольшого рыжего типа, похожего на торговца вразнос; и – самого главного в этой компании – высокого тощего рыцаря с клиновидной бородкой, модной на юге. Оба мужчины прятались от комаров в дыме второго костра, причем рыцарь потягивал мутный отвар, зачерпнутый ковшом из котелка, разносчик же доканчивал жарить свинину с луком.

– Я пришел, господин! – закричал издалека Санса, впервые за все время поездки колотя пятками по животу верховой скотины. Вероятно, знал, что делает мул, если его не колотить, потому что животное обиделось, остановилось, демонстративно расставило ноги и, не обращая внимания на несколько очередных толчков, не шелохнулось. – Я мчался как вихрь, чтобы успеть!

– Ага, – буркнул, казалось, про себя, рыжий, – к обеду.

– Гляньте на него, – презрительно сплюнул оруженосец, – психолюку зачуханную.

– Психолога, Санса, психолога, – спокойно поправил рыжеволосый. Только подъехав ближе, Дебрен заметил серебристый налет на морковного цвета шевелюре и мелкие, зато многочисленные куриные лапки в уголках светлых глаз. – Так это профессия на староречи называется. В настоящее время гораздо популярней слово «душист». Поскольку я в основном занимаюсь человеческими душами.

– Лучше б сковородкой занялись, Деф Гроот, не то мясо сожжете, как эта баба кашу. И, как эта баба, горькими слезами расплатитесь за разгильдяйство.

Они слезли с мулов. Санса, оруженосец явно из полевых, а не придворных, забыл о формальностях и принялся привязывать узды мулов к ветке. Дебрен, заметив выжидающий взгляд рыцаря, подошел сам и слегка поклонился.

– Позвольте представиться. Дебрен из Думайки, магун. Вы, кажется, магуна искали.

– И верно, хоть и не очень-то надеялся. – У рыцаря, худого как щепка, из-за чего он казался хилым, был низкий, гулкий голос. Его староречь отличалась забавным акцентом, но была правильной. – Вас все труднее отыскать, особенно тому, кто по трактам ищет. Приятно познакомиться, мэтр. Я – странствующий рыцарь Кипанчо из Ламанксены. Не будем терять времени. Не следует без нужды продлевать мучения любого существа, пусть даже подлого. Ты согласен со мной, мэтр?

– Вполне. – Дебрен последовал взглядом за темными и удивительно грустными глазами рыцаря. – Вы имеете в виду этих людей? Насосника и его жену, верно?

– Людей? – Густые поседевшие брови слегка приподнялись, придав удлиненному лицу рыцаря выражение рассеянного удивления. – Каких людей… Ах этих…

Он пожал плечами, прощая Дебрену первую ошибку. Он был худ, на грани истощения, но его помятые, очень древние пластинчатые латы из полированных листов, наиболее тяжелых, типично кавалерийских, требовали от хозяина недюжинного здоровья, чтобы он мог позволить себе резкие движения. Некоторые исследователи, работающие на стыке истории, культуры и искусства, склонялись даже к мысли, что с распространения доспехов такого типа началось бурное развитие поэзии, лирики и красноречия раннего средневековья. Доказывали – и не без оснований, – что тогдашние випланцы, коротышки ростом по пять футов, да и то в башмаках с каблуками, засунутые в листовой панцирь, были удручающе неподвижны и малоинтересны как дамам, так и обществу. Желая покорить сердца женщин и подданных короля, они вынуждены были восполнять общую неподвижность гибкостью языка и изысканностью речи.

– Это нелюди, – поспешил пояснить рыжеволосый. В его староречи однозначно присутствовал акцент народов Севера. Он мог быть верленцем, дракленцем и даже анвашцем, но, судя по имени, родился где-то в здешних краях, в Дефоле. – Это невольники несчастья, опутанные губительным колдовством. Благородный господин Кипанчо попутно освободил их, но это второстепенный вопрос. Не берите в голову. Они не имеют значения.

Дебрен глянул на хозяина, стискивающего кулаки так, что побелели костяшки, и согласился с Деф Гроотом. Значительный человек делает то, что считает нужным, а насосник, несомненно, считал нужным переломать пришельцам как можно больше конечностей. Всем, начиная с рыцаря и кончая щиплющим траву мулом. Но он был всего лишь арендатором, в лучшем случае – хозяином ветряка, поэтому стоял рядом с заплаканной женой и бессильно сжимал кулаки.

– А что имеет значение?

– Он. – Бронированная рука легко, хоть и со скрежетом поднялась и указала на ветряк. – У меня с ним возникли сложности, господин Дебрен. Поэтому я послал за вами.

Дебрен присмотрелся к ветряку. Постройка была современной, легкой, экономичной, но, пожалуй, из тех, что подешевле. Башня, в которой размещался механизм, была размером футов двенадцать на двенадцать, а островерхая крыша начиналась в четырех саженях от земли. Система крыльев была классической, крестовой, однако конструкция самих крыльев отличалась от той, которую он видел на дороге у старых каменных ветряков. Это были решетчатые лопасти из планок, сбитых легкими тонкими дощечками, и при этом решетки были как-то удивительно изогнуты и походили на узкий парус или на птичье перо. В проектировании крыльчатки, несомненно, принимал участие чародей либо инженер, поэтому Дебрена не очень удивляло, что крылья стоят неподвижно, словно приклеенные, хотя ветер чувствовался, а вода заливала все окрест. Хитроумные новинки чародеев по большей части переставали действовать, стоило конструкторам захлопнуть дверь мастерской.

Крыша ветряка еще не была заколочена, с юга на ней оставалось несколько неприкрытых досками прорех. На одной из них на связывающей стропила досочке сидела девочка в коричневом платьице. Лет десяти.

– Там ребенок, – не вполне уверенно сказал Дебрен. – Наверху. Если свалится – убьется.

– А вы, я вижу, действительно разбираетесь в ветряках, – ехидно усмехнулся рыжий. – Надо быть искушенным специалистом, чтобы так вот сразу это отметить. В медицине вы, надо думать, тоже разбираетесь, причем глубоко. Когда о последствиях спрашивают обычного медика, он умное лицо делает, что-то ученое болтает и бормочет о величайшей сложности жизненных процессов. А тут, извольте, трах-бах и поставлен ясный, однозначный диагноз: ежели соплячка упадет, то разобьется. Браво.

– Господин Санса привел меня, чтобы что-то сделать, – холодно бросил Дебрен. – Может, об этом и поговорим? Полагаю, речь пойдет не о том, как снять девочку с крыши.

– Нет, не о том, – покачал головой Кипанчо. – Все гораздо сложнее. Ребенок, господин магун, одурманен злостными чарами коварного чудовища. И погибнет, если мы допустим хотя бы самую незначительную ошибку.

– Чудовище? – удивленно осмотрелся Дебрен. – Где-то здесь затаилось чудовище?

– Вы на него смотрите, – меланхолично усмехнулся Кипанчо. – Девочка сидит у него на голове.

– Понравилось? – спросил Деф Гроот и сам себе ответил: – Вижу, понравилось. Я же говорил, что есть смысл присесть, капельку подумать, отведать моей кухни. Скоропалительные решения никогда не бывают умными. А уж на пустой-то желудок – и подавно. Санса, отломи-ка еще кусок хлеба. Видишь, мэтр с вожделением на жир поглядывает, а вылизывать тарелку опасается, считая это признаком дурного тона. Ну так как, господин Дебрен? Изменили мнение?

Дебрен старательно протер деревянную тарелку, прожевал отдающий плесенью хлеб. Порция была средняя, не велика, не мала, в самый раз для регулярного заполнения желудка. То есть немного скромновата для него. Последнее время он больше ездил и плавал, чем ел. Поездки, возможно, и подешевели, о чем направо и налево трубили фирмы, обслуживающие пилигримов, но зато с бескорыстным гостеприимством или временной работой становилось все сложнее. Он не баловался обильными обедами уже добрых две недели, так что охотно поел бы еще. Однако этого «еще» не было. Оставалось заполнять пустоты в желудке горячим, слегка подслащенным напитком.

Он сидел на самой плохой, наветренной стороне костра, где не было дыма, зато были комары. Ел чудесное, ароматное жаркое. Поэтому забылся. Пар из поданного кубка ударил его, как пятерня джинна, неожиданно выскочившего из бутылки.

– Женщина? Вам запах бабу напоминает?

Он поднял голову, послал недоверчивый взгляд слегка улыбающемуся рыжему.

– О чем вы? – Он хотел, чтобы это прозвучало резко, но чертова мята как-то скверно подействовала на его голосовые связки.

– Женщина, – покачал головой Деф Гроот. – Вероятно, ведьма-травница, а? Эти хуже всех. Однажды я пользовал купца, который заблудился в дебрях, и у такой бабы два дня просидел. До сих пор не знаю, чем она его так охмурила: любистоком, чарами, а может, красотой, подчеркнутой ведьминскими способностями. Но я полгода над беднягой потел, да и когда закончил, и тогда случалось ему ни с того ни с сего слезами заливаться. Родственники претензий не предъявляли, потому что он раза два так этим во время торга контрагентов удивил, что они цену спустили. Да-а-а… Тяжелый был случай. Ваш, к счастью, не столь серьезен.

– Не знаю, о чем вы, – сказал Дебрен, глядя в кубок, который держал обеими руками.

– Я хорошо готовлю, – загадочно улыбнулся Деф Гроот. – Однако я не повар. Душиством на хлеб зарабатываю. – Он отставил тарелку, на которой еще оставалось немного мяса. – А также на сыр, ветчину, хорошее вино. Я говорю это не для того, чтобы похвалиться. Просто хочу обратить твое внимание на факт, который тебе, вероятно, знаком по собственному опыту. На этом свете такие, как мы, низкорожденные, должны хорошо дело свое делать, чтобы ветчину и сыр вином запивать. Не дай обмануть себя видимостям, глядя на мою скромную двуколку и старые латы господина Кипанчо. Он – не первый встречный, да и я не стал бы оказывать свои ценные услуги случайному прохожему.

Дебрен глянул на четвертую тарелку, не лучше и не хуже, чем другие, зато с нетронутой порцией, а потом повернулся и посмотрел на ветряк. Тощий дворянин, все еще потевший в полных доспехах, но уже без шлема, стоял, задрав голову, и рассматривал неподвижные лопасти.

– Знаю, – проворчал Дебрен, снова поворачиваясь к душисту. – Я знаю, кто он такой, этот Кипанчо из Ламанксены. Читал о нем, только не думал, что он существует реально.

– Так бывает с людьми, вдохновляющими гениальных поэтов.

– Господин Кипанчо, тот, что из рыцарского эпоса… Простите, если я, хоть критик из меня никакой, выскажу свое мнение, но думаю, оно не расходится с мнением большинства. Это возвышенный персонаж, трагический и богатый символикой, но немного… ну…

– Спятивший. – Деф Гроот понимающе усмехнулся. Он даже не взглянул на Сансу, хотят тот как преданный оруженосец должен был теперь либо хватануть его тарелкой по рыжей голове, либо отложить оную тарелку и помчаться с доносом. Ну что ж, Деф Гроот был душистом, который неплохо зарабатывал на вино и ветчину. В людях он разбирался.

– Мой хозяин – сумасшедший, – без обиняков заявил Санса, облизывая ложку. – Вы медики, поэтому я могу вам это смело сказать. Совершенно стукнутый псих. Боевым молотом, конкретно говоря. В бою с теммозанами. В пустыне.

– Понимаю, – медленно проговорил Дебрен. – И твое здесь присутствие, мэтр Гроот, и странные иллюзии рыцаря, который ветряки с чудовищами путает. Боевой молот весит четверть центнера, а то и больше. Мало найдется людей, выживших после такого удара по шлему. Но что мне здесь делать, не понимаю. С молотом ваш наниматель столкнулся давным-давно. Сразу видно. К свежим ранам меня призывали не раз, особенно в местах мало богатых медиками и цирюльниками. Но по таким случаям – никогда.

– Никто тебя не просит лечить Кипанчо, – успокоил его душист. – Пороки души, тем более порожденные естественными причинами, – моя область. Правда, пациент настаивает на том, что молотом его угостил в бою Четырехрукий маг из Саддаманки, но даже если и так, непосредственная причина помешательства не магическая, ибо молот был обычный. Не говоря уж о том, что психике рыцаря больше, пожалуй, навредила госпожа Дульнесса Ромец. В четыре раза превышающая весом тот молот и, соответственно, более опасная.

– Ее тоже не поэт придумал?

– Он историю приукрасил и улучшил. Но основной стержень повествования правдив.

Дебрен еще раз поискал глазами долговязую, горящую металлом фигуру. И не нашел. Кипанчо не совсем по-рыцарски обходил врага с тыла, со стороны защищающего от наводнения вала и зарослей орешника. Хозяйка, ссутулившаяся и опухшая от плача, соскребала с котелка пригоревшую кашу, девочка сидела на крыше, неподвижная и нахохлившаяся, словно какая-то коричневая птица, а насосник-муж исчез.

– А девица Дульнесса еще жива?

– В качестве девицы? – усмехнулся рыжий. – Нет. Видите ли, господин Дебрен, девушки, при упоминании о которых дрожит в твердой руке кубок с мятой либо ветряк сгибает крылья в язвительном жесте, быстро мужей находят.

Дебрен отставил кубок. Он был зол, потому что руки у него вовсе не дрожали. Может, он слишком крепко сжимал пальцами оловянный кубок, вот и все.

– Я в бабах совершенно не разбираюсь, – пожал он плечами. – Задача магуна – распознавать примененные чары и противодействовать им. Иногда новые заклинания составлять и шлифовать, прежде чем пустить в большой мир. Но удары, нанесенные душе весящей центнер девицей, мы не лечим. В таких случаях я направлял клиентов в ближайший бордель с подвалом, заполненным бочками с горячительными напитками.

– Сей изумительный метод вы на себе испробовали?

Дебрен некоторое время смотрел на него малодружелюбно.

– Читал я когда-то об одном рыцаре, – сказал он, как бы беспечно, – который неприятные воспоминания удушал, приканчивая ни в чем не повинные ветряные мельницы. Вероятно, потому, что перемешивание лопастями воздуха счел слишком наглым вмешательством в его интимные проблемы. Будьте осторожнее, господин душист. Этот метод может кое у кого породить большие надежды, а здесь перед нами спокойный ветряк, к тому же насосный, а не мельничный, да и стоит себе в сторонке и носа в чужие дела не сует. Так что в очереди на солидную трепку вы оказываетесь первым.

– Остановимся лучше на методе господина Кипанчо. – Деф Гроот не казался испуганным. – Если бордель и напитки не помогают удалить аромат мяты, может, попытаетесь плечом к плечу с рыцарем прикончить одно из чудовищ? .

– Вы о ветряке?

Душист хлопнул себя ладонью по шее. Взял пальцами раздавленного комара, но не кинул в костер, как нескольких предыдущих.

– Я слышал, что некий исследователь насекомых обвинял эту пакость в том, что они дьявола на спине возят, который при укусе в кровь человеку или животному проникает, от чего болезнь приключается. В основном трясучка, именуемая также лихорадкой или малярией. Исследователь, высказавший эту странную теорию, прежде чем на скверный путь стал, был, кажется, магуном. То есть не дураком и не фантазером. И на костре его сожгли не за то, что он глупости о комарах пел, а за то, что обыкновенных болотных душков с адскими силами перепутал.

– И еще потому, что во главе следственной комиссии стоял некий епископ с мордой, покрытой коростой, поскольку он часто на болотах на уток охотился. Кажется, остальные судьи, сильно потрясенные аргументацией ученого, как-то странно на его преосвященство посматривали, пытаясь углядеть последствия дьявольской деятельности. Знаю я эту историю. Молодых магунов на ее примере учат подальше от дьяволов и попов держаться. А к чему ты мне это рассказываешь?

– Просто хотел обратить твое внимание на тот факт, что если злые духи и чудовища помещаются в таком вот обычном маленьком насекомом, то почему бы им не поместиться в большом ветряке?

– Комар не ветряк. Он живое существо.

– А почем ты знаешь? Потому что он крыльями машет? Так и ветряк тоже машет. Комар кровь пьет? Ветряк тоже пьет. Только воду.

– Ветряки не размножаются.

– А ты когда-нибудь видел саморазмножающегося комара?

Дебрен открыл рот и тут же его закрыл.

– Ну вот видишь. Известно, что с болот и стоячей воды они огромными тучами вылетают. Если бы Бог с небес на землю глянул, то что бы он увидел с такой высоты? Тучи меленьких ветрячков, размахивающих крыльями во всему Дефолю. А что такое Дефоль? Болота и воды. Замечаешь аналогию?

– Начинаю, – процедил сквозь зубы Дебрен. – И не понимаю, почему вы валандаетесь по бездорожью, уничтожая ветряки у мирных людей? Того же эффекта – вернее, отсутствия оного, – можно достичь, сидя у корчмы и избивая хлопушками комаров. Кипанчо – ирбиец, поэтому я понимаю, что судьбы местного населения ему безразличны, но для вас-то эта женщина, – он указал на отскребывающую котелок хозяйку, – соотечественница. И вам ее не жаль? И той девчушки, которая со страха на крышу вскарабкалась? Вы же знаете, что в предыдущем ветряке, который посетили, хозяин повесился?

– Дебрен, я душист, а не исправитель мира. Я помогаю людям, которые сами со своими заботами не справляются. За деньги, потому что это моя профессия. Тому помершему насоснику я тоже бы помог, если б вместо того, чтобы за веревку хвататься, он попросил совета у специалиста. Но в данный момент мне платит рыцарь Кипанчо, и я прежде всего обязан заняться его больной душой.

– Малорезультативно вы это делаете. Я видел по дороге три сожженных ветряка. И группу могильщиков. У четвертого, разрушенного. Пятый пока еще стоит, но, сдается мне, Кипанчо не для того около него крутится, чтобы восхищаться прелестью архитектуры. Могу поспорить, что сейчас он ветряку перчатку бросит и начнет бой.

– Лучше не спорьте. Проиграете.

– Возможно. Я не профессиональный душист, но в людях немного разбираюсь. Ставлю все, что у меня есть в наличных, на то, что сейчас он одну из этих обмотанных тряпками жердей вытащит. Потому что это никакие не жерди, а копья. Из тех современных, которые втрое складываются. В самый раз оружие для человека, вознамерившегося с ветряками драться.

– Подчиняюсь силе и заклад принимаю, – широко улыбнулся Деф Гроот. – Не выигрыша ради, ведь я профессионал и вижу, что ты гол как сокол. Но во имя блага пациента нарушу свои принципы и рискну. К тому же никакой это не риск. Ты проиграл, чародей. Отдавай кошель.

– Не понял.

– Взгляни на переднюю стенку ветряка. Туда, за самое нижнее крыло ротора. Видишь? Это не сук или какая-то техническая новинка. Неудачно переломанная деревяшка, торчащая из стены, – конец сломанного копья. Боя не будет, Дебрен, ибо бой – короткий, но прекрасный – уже был. Если б ты присмотрелся к следам, то увидел бы помятую копытами траву. Вон там, видишь? Санса, как положено, протрубил в рог, а Кипанчо налетел вон оттуда, из-за яблоньки. Первым ударом проник во чрево чудовища и вывел его из строя. Правда, копье сломалось, но взгляни, Четырехрукий уже ни одной рукой не шевелит. Он побежден.

– Четырехрукий?

– Так Кипанчо называет ветряки. Давай кошель, Дебрен.

Дебрен, недоверчиво крутя головой, высыпал на ладонь несколько медяков и один маленький серебряник.

– Бери. Они твои. Не знаю, как ты собираешься обратить их на благо пациента, но искренне желаю тебе удачи. За угощение благодарю и откланиваюсь.

– Погоди. – Деф Гроот вскочил, видя, что магун встает. – Нельзя же так вот, с бухты-барахты.

– Можно, – вывел его из заблуждения Дебрен. – Именно с бухты-барахты. Если ты не понимаешь причины, то лучше измени принципам и займись профессиональным риском, потому что ты задница, а не знаток человеческих душ.

– Погоди, Дебрен, не уходи. Я понимаю причину. Но не уходи.

– Я согласился приехать, потому что толстый бездельник балаболил о каких-то ранах, связанных с магией. Это работа для магуна, если другого спеца под рукой нет. А для ветряков вы уж лучше себе плотника подыщите.

– В ветряке злой дух сидит.

– И ты туда же? Может, видел этого духа? Слышал? Перестань из меня дурака делать, Деф Гроот. Тем более что ты на этом гипотетическом духе зарабатываешь.

– Когда будешь в городе, зайди в первый попавшийся храм. Спроси священника, я не об исповеди, верит ли он в своего Бога. Может, видел его либо слышал. Попроси, чтобы он не трепался, тем более что он на этом зараба…

– Я думал, ваш цеховой кодекс запрещает вас подталкивать людей к самоубийству.

– А я думал, что ваш наказывает помогать страждущему, а поручение рассматривать прежде, чем от него отказаться.

Дебрен выместил злость на каком-то комаре размером с воздушного змея. Душиста он хлопнуть не мог. Цеховой кодекс магунов этого делать решительно не рекомендовал.

– Ладно, пусть так. Прежде чем ты начнешь потеть и желания сумасшедшего переводить в деловую плоскость, я приведу тебе вполне достаточное обоснование. Завтра я сажусь на речную барку. Задаток уже внес. Мне некогда возиться с Кипанчо и поднимать его моральный дух утверждениями, что ветряки – вредные сукины сыны, и втыкать им копья в бебехи – дело законное.

– Дукат, – спокойно сказал Деф Гроот.

– Что – дукат? – пожал плечами Дебрен. – Я же сказал: завтра уплываю. Не могу я гнить здесь неделями только для того, чтобы заработать твой дукат.

– Дукат за сутки работы. Неполные, – глянул на солнце душист. – Уже далеко за полдень, а твоя барка отходит завтра с утра. Двадцать клепсидр работы, в том числе сон, потому что ночью Кипанчо не охотится. Подумай, Дебрен. Ведь выходит по три гроша за клепсидру. Рабочий три дня должен вкалывать, чтобы столько получить, а мастер-каменщик – день.

– Н-нет, – неуверенно сказал Дебрен.

– Твой задаток, внесенный за проезд, поплывет на барке без тебя. Потому что все наличные ты мне проиграл.

– У меня есть еще… – Дебрен осекся. Вспомнил десятника городских драбов и хозяина «Золотого фазана», бьющегося головой о бочку.

– Ну вот и перекусили, – отставил миску Санса, – теперь за работу. Пошли, господин чародей, покажу наши инструменты и противочудовищные средства. Может, вам что-нито в диагностировании сгодится.

– Диагностировании?

– Нуда. Чудовище, понимаете ли, ранено, но каким-то чудом выжило. И теперь мой хозяин в растерянности. Не знает, что делать. Работа как раз для вас.

– Откуда уверенность, что оно живое? – начал с самого простого Дебрен. Они с рыцарем стояли в тылах башни, рядом с уборной и тщательно прополотым огородом. У Дебрена был при себе маленький молоточек, которыми пользуются цирюльники и знахари для обстукивания пациентов, а у Кипанчо – топор. Размеры топора говорили о том, что его явно купили у какого-то охотника за драконами.

– Послушай.

За дамбой шумела вода – возможно, приток, а может, рукав Нирги. Щебетали птицы, в камышах, перебравшихся и на эту сторону вала, утка учила крякать свое потомство. Жужжали комары и слепни. Но в принципе было довольно тихо, и Дебрену не требовалось заклинаниями обострять органы чувств, чтобы понять, о чем толкует нахмуривший брови рыцарь.

– Какой-то механизм.

– Верно, – кивнул Кипанчо. – Это вроде бы один из механизмов ветряка. Мне кажется, нижняя зубчатая передача.

– Точнее, что-то, что ее напоминает, – язвительно буркнул магун. – Ну ладно. Что делать? Вы думаете, нам следует заглянуть внутрь?

– Пожалуй… – неуверенно сказал Кипанчо и почесал крепко поредевшую шевелюру. Он был старше Деф Гроота и своего оруженосца, но запросто почесал макушку правой рукой. Той, которой держал противодраконий топор. – Просвети его.

– Про… Что сделать?

– Однажды я видел, как придворный чародей нашей милостивой государыни просвечивал повелительницу магическим лучом, исходящим из магического зеркала. Вид был совершенно удивительный. Стали видны все кости, внутренности… Но какого пола будет наследник трона, установить не удалось, из-за чего у нас возник небольшой пограничный конфликт с Марималем. Необходимо было выяснить, кто кому даст задаток в счет приданого. Потому что тамошнему владыке было безразлично, сына или дочку выдавать за того ребенка, которого королева родит. Просто необходимо было побыстрее составить брачный контракт, чтобы до наступления зимних холодов часть верленской коалиции напугать, а остальных побить. А поскольку наличных в сейфах не было, то маримальцы приказали своим послам утверждать, что у плода между ножками ничего нет, а просто, когда его подсветили, он принялся фривольно задком своим крутить, всячески хитроумные позы принимать, чтобы поизящнее выглядеть! А значит – девочка! Наши медики мальчика усмотрели, но, вероятно, до конца уверены не были, потому что король в конце концов задаток в счет приданого выплатил, чтобы в случае медицинской ошибки дочку в старых девах не оставить. Но проценты оговорить не удалось, и в конце концов все приданое пошло не на войну с Верденом, а было поделено между будущими тестями.