Текст книги "Я дрался с самураями. От Халхин-Гола до Порт-Артура"

Автор книги: Артем Драбкин

Соавторы: А. Кошелев,A. Езеев,B. Киселева,Баир Иринчеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Витт Скобарихин
командир эскадрильи

Что такое эскадрилья? Это 9 самолетов, по тем временам самых новейших – И-16. Поработали мы на Халхин-Голе хорошо. У меня, к примеру, было 169 боевых вылетов. Доводилось также участвовать в прикрытии советско-монгольских наземных войск, в сопровождении бомбардировщиков, в разведке, в штурмовке войск. Принимал участие в 23 воздушных боях.

Но особенно запомнился один из боев в начале августа. Перед обедом наша эскадрилья в полном составе вылетела на прикрытие наземных советско-монгольских войск. Летели вдоль Халхин-Гола на высоте 5000 метров. И вдруг над нижней кромкой разорванной облачности заметили самолеты. Этакие беленькие японские легкие бомбардировщики. Две группы по 9 машин в каждой.

^{В. Скобарихин}

Вот они сделали разворот для захода на бомбометание. Я немедленно дал команду – в атаку на противника, двумя звеньями мы бросились на головную девятку, а третье звено – на замыкающую. Я и мой ведомый лейтенант Николай Кобзев ударили по флагману. Он задымил, сбросил бомбы куда попало и с резким снижением ушел в сторону своих войск.

^{На обломках сбитого японского бомбардировщика Ki-21}

Глядя на флагмана, и остальные японские летчики сбросили свой бомбовый груз, не долетев до цели. «Не очень-то стараетесь», – подумал я. Мы тем временем вместе с Кобзевым «приклеились» к следующему после ведомого бомбардировщику. Он пытался на повышенной скорости уйти вниз, но мы его догнали. Первой пулеметной очередью уничтожили японского штурмана-стрелка. Летчик же растерялся и послушно стал поворачивать свой самолет туда, куда мы показывали огнем наших пулеметов.

Я решил заставить японца приземлиться на наш аэродром. С этой целью дал команду Кобзеву лететь слева от японского бомбардировщика, сам шел справа. Так мы пролетели около четверти часа в направлении нашего аэродрома. До посадки оставалось несколько минут. И надо же, вижу в разрыве облаков над нами группу японских истребителей. Совершенно очевидно, что они идут на выручку своего самолета. В такой опасной обстановке я принял решение уничтожить нашего пленника. Выстрелил из пулеметов по его правому крылу, Кобзев – по левому. Пробили баки. Самолет вспыхнул ярким пламенем и врезался в землю. Летчик спустился на парашюте и был взят в плен нашими авиатехниками. Истребители противника, увидев гибель своего бомбардировщика, ушли в облака.

О выполнении задания я доложил после посадки командиру полка майору Кравченко. А рапортовать было о чем: уничтожено 2 японских бомбардировщика, 4 самолета подбито, заставили японцев сбросить бомбы мимо цели.

В один из августовских дней 1939 года наш 22-й авиационный полк получил приказ – нанести удар по скоплению техники противника. Вылетели на рассвете. Впереди шло звено управления: командир полка Григорий Кравченко, его заместитель Виктор Рахов, Владимир Калачев и Виктор Чистяков. А им вслед – пять штурмовых эскадрилий. Линию фронта перелетели на высоте 2500–3000 метров, а потом пошли на повышенной скорости вниз.

На восходе солнца Виктор Рахов (накануне поздно вечером он провел доразведку) точно вывел нас на цель.

Первым ринулось в атаку звено управления. Затем одна за другой пошли вниз пять штурмовых эскадрилий.

Японцы с опозданием открыли зенитный огонь, но и его мы сразу же подавили. Разноцветный пулеметный дождь обрушился на скопление техники и склады противника. Красные, зеленые жгуты пулеметных трасс тянулись от советских самолетов к японским машинам и складам. Рой снарядов, выпущенных из авиационных пушек эскадрильи Василия Трубаченко, дробили, дырявили японские автомашины, цистерны… Рвались десятки бомб. В котловане, где находилась японская техника и боеприпасы, возникли пожары. Взрывались бензовозы и загруженные боеприпасами автомашины. Обслуживающий персонал в панике метался по котловану.

^{Разгром}

Так как японская истребительная авиация не появлялась, моя эскадрилья тоже атаковала противника.

Строй возвращающегося назад полка растянулся на 2–3 километра. Линию фронта перешли на высоте около 3000 метров. В это время я вдруг заметил вдали справа почти на одной высоте с нами группу японских легких бомбардировщиков, идущих к нашим позициям на Халхин-Голе. Вражеские бомбардировщики летели без прикрытия истребителей.

Я отдал команду «приготовиться» и всеми самолетами эскадрильи на полной скорости пошел на сближение с противником, который уже делал разворот на бомбометание.

Увидев приближающиеся советские истребители, вражеские летчики поспешно, не дойдя до цели, сбросили бомбы и попытались уйти от нашего преследования. Но мы их догнали, уничтожили два бомбардировщика и несколько машин подбили. Так как горючее у нас было на исходе, дальше преследовать не стали. Все самолеты полка без потерь вернулись с задания на свой аэродром. Это был один из самых успешных боевых вылетов 22-го полка.

А недели за две до этого, все в том же августе, мне довелось в бою применить встречный воздушный таран. Помню, в тот день из-за степных пожаров видимость была плохая, что сильно затрудняло ориентировку и воздушное наблюдение. Такая обстановка была на руку противнику, и он не замедлил ею воспользоваться. Выскочив внезапно из-за облаков и имея преимущество в высоте, шесть самолетов стали заходить в хвост нашей эскадрильи. Мы увеличили скорость и пошли на снижение. Оглянувшись назад, я заметил, что командир звена отстал от нашей группы, как потом стало известно, из-за неисправности мотора. И ему в хвост уже зашли два японских истребителя. Видя, что товарищу требуется немедленная помощь, я подал команду – «вступить в бой» и первым сделал энергичный разворот на ближайший самолет противника, который уже вовсю стрелял. Прицелившись, я тоже открыл по нему огонь из всех пулеметов, но мотор надежно защищал летчика противника, и он остервенело продолжал стрелять по нашему самолету.

^{Японские истребители Ki-27 перед боевым вылетом}

Лобовая атака с ближней дистанции протекает всего несколько секунд, а это значит, что время на размышление до предела ограничено. Мой самолет быстро сблизился с самолетом противника. По опыту прошлых воздушных боев с японцами я понимал, что если не собью его с первой атаки, то, пока я буду заходить на вторую, противник успеет уничтожить нашего звеньевого. Знал и то, что мой товарищ вылетел на боевое задание в первый раз. Все это в одно мгновение представилось в моем сознании, и я принял решение во что бы то ни стало уничтожить врага.

 ^{Все, что осталось от сбитого японского самолета}

До встречного самолета оставалось всего 100–200 метров. «Это расстояние, когда надо немедленно выходить из атаки, иначе может быть столкновение, – подумал я. – Но если выйду, тогда будет сбит наш самолет, а противник уйдет, останется целым, заделает пробоины и снова полетит драться. Если же я его протараню, он наверняка будет уничтожен. Правда, таран связан с большим риском – вероятно, погибнет и мой самолет. Но даже при этом, худшем варианте счет будет 1:1, а если тарана не делать, то счет будет 1:0 в пользу противника».

И я решил идти на таран. Самолеты быстро сближались. Помню, мой шел несколько ниже японского.

В последний момент противник, очевидно, угадал мое намерение и рванул свой самолет вверх. Этот его маневр несколько затруднил точность расчета таранного удара. Вот он уже почти над моей головой. Я потянул ручку управления на себя – мой самолет как бы подскочил – и почувствовал сильный удар; все вокруг завертелось.

Однако через мгновение я пришел в себя и увидел, что мой самолет резко снижается, а его левая плоскость сильно повреждена. Попытался вывести самолет из пике, но он меня не слушался. Я подготовился к прыжку на парашюте: расстегнул привязные ремни, открыл колпак кабины. Посмотрел на прибор высоты. Две тысячи метров… Мне стало спокойнее. На такой высоте можно было не спешить с прыжком. Снова попытался выровнять самолет. И, к моей большой радости, на этот раз машина хотя и медленно, но начала выходить из пике, а на высоте километра выровнялась, и полет стал горизонтальным.

Я оглянулся: левая плоскость сильно разрушена, рваные края обшивки трепещутся, разрыв растет, подъемная сила плоскости уменьшается, самолет стал неустойчив, плохо слушается элеронов.

Вспомнил, что для предотвращения дальнейшего разрыва плоскости следовало бы переключить на минимальную скорость, но тогда самолет мог свалиться на крыло и перейти в штопор. Поэтому продолжал полет на повышенной скорости.

Я увидел на земле горящий белый самолет противника и даже инстинктивно сделал попытку подняться вверх, чтобы снова принять участие в сражении, потому что под облаками мелькали зеленые и белые тени – это мои товарищи вели жаркий воздушный бой. Но не тут-то было, истребитель стал слишком неповоротлив, почти не слушался меня. Вероятно, я теперь совершенно не был пригоден к ведению боя. Поэтому решил произвести посадку.

Пролетая мимо 70-го истребительного полка, которым командовал полковник Герой Советского Союза Иван Лакеев, я обратил внимание, что летчики и техники показывали мне жестами, чтобы я садился на их аэродром. Но мне хотелось дотянуть до своего, что я и сделал через 25–30 минут. Подобрав подходящую площадку, пошел на посадку. Пришлось это делать на большой скорости, так как иначе самолет не слушался элеронов. Выравнивание самолета произвел на малой высоте с таким расчетом, что если при выключении мотора скорость уменьшится и самолет начнет сваливаться на крыло, то колеса шасси смогут парировать этот опасный момент. Действительно, как только я убрал полностью газ, самолет, теряя скорость, свалился на левое крыло, но тут же коснулся земли сначала левым колесом, а затем и правым. Посадка закончилась благополучно.

Не успел я дорулить до стоянки, как мой самолет окружили техники и медицинский персонал подъехавшей санитарной автомашины. Тут же были командир полка Кравченко с инженером полка.

На покрышке, врезавшейся во время тарана в мой истребитель, были отчетливо видны надписи на японском языке. Кравченко горячо поздравил меня с победой. Его примеру последовали и присутствовавшие здесь офицеры и солдаты.

Вскоре на стоянку прирулили и остальные «ястребки» эскадрильи. Не было только звеньевого. Он был ранен и произвел вынужденную, но благополучную посадку на другом аэродроме.

Мой заместитель Федор Голубь доложил Григорию Кравченко, как после тарана японский самолет загорелся и развалился. Кроме того, летчики эскадрильи сбили в этом бою еще два самолета противника.

Михаил Попов
снайпер

Следует сказать, что японские снайперы доставили нам много неприятностей. Еще в майских боях было отмечено большое несоответствие потерь строевых командиров по отношению к общим потерям личного состава, принимавшего участие в боях. Почти в каждой роте выбыл из строя тот или иной командир от снайперского огня. В нашей роте, например, тяжело ранили командира Иванова, а комвзвода Мишу Зерзева (моего однокурсника по военному училищу) снайперская пуля сразила насмерть. Такая же участь постигла, как известно, прославленного танкиста командира 11-й танковой бригады комбрига М. П. Яковлева и командира 149-го мотострелкового полка майора И. М. Ремизова.

^{Командир 11-й танковой бригады М. П. Яковлев, погибший на Халхин-Голе 12 июля 1939 г.}

Японские снайперы часами выслеживали свои жертвы и били наверняка. Имея два-три окопа, они периодически меняли месторасположение, искусно маскировались под фон песчаной местности. Обнаружить их было трудно. Да если бы и удалось это сделать, то уничтожить снайпера огнем из обычной винтовки или пулемета не так-то просто. Он был защищен саперной лопатой, о которой разговор особый.

Японская саперная лопата, сделанная из тонкого листа прочной стали с небольшим круглым отверстием в левой части лотка, свободно прикрывала голову человека. Поставив лопату перед собой на бруствер окопа с некоторым наклоном в свою сторону, снайпер или просто любой другой солдат оказывался вполне защищенным. Ибо обыкновенная пуля пробить стальной лоток не могла, она рикошетом отлетала вверх или в сторону. Небольшое же отверстие позволяло наблюдать за полем боя без опасения быть пораженным. Все это мы испытали и проверили в ходе боя и учли при последующих действиях. Наша малая саперная лопата в сравнении с японской не выдерживала никакой критики. Она была тяжела, тупа, легко пробиваема пулей и очень неудобна при пользовании.

Умели японцы и маскироваться. Так, готовясь к войне в пустынно-степной местности, всю боевую технику, автотранспорт и другие средства обеспечения, включая телефонный кабель, они окрасили в песчаножелтый цвет. Чтобы каска не блестела на солнце, на нее надели хлопчатобумажный чехол того же цвета. Словом, «мелочам» военной экипировки японцы уделяли самое серьезное внимание, чего нельзя сказать о наших войсках.

Ведь одной из причин неоправданных потерь нашего командного состава от снайперского огня было то, что мы, командиры, резко выделялись в сравнении с рядовым и младшим командирским составом. На нас одели полевой ремень с наплечниками, полевую сумку или планшет, бинокль, противогаз. В довершение – фуражку с блестящей звездой, тогда как бойцы и младшие командиры носили пилотки. Лишь учтя горький опыт, к концу халхин-гол ьских событий ненужное демаскирующее снаряжение сняли; головным убором для всего личного состава стала панама…

От моего взвода после этих боев в строю осталось всего 7 человек – 8 человек погибли, остальные были ранены. Большие потери понесли и другие подразделения роты и батальона. Участь павших разделили комбат Грушников, начальник штаба Орлов и многие другие командиры. Словом, халхин-гольская победа досталась нам дорогой ценой.

Павел Царев
командир авиационного полка
Константин Самарский
старший инженер авиационного полка

Наш 4-й тяжело-бомбардировочный авиационный полк был вооружен самолетами ТБ-3. Они сыграли важную роль в боях с японскими войсками на Халхин-Голе. ТБ-3 использовались в качестве ночных бомбардировщиков, а также как военно-транспортные самолеты для доставки грузов на фронт, переброски войск и эвакуации раненых.

В ночь наши самолеты вылетели бомбить вражеские укрепления в районе Халхин-Гола. Последующие полеты совершались каждую ночь, но тактика бомбометания менялась. Вместо поотрядных вылетов вошли в практику рейсы одиночных самолетов, которые отправлялись в полет один за другим, через небольшие промежутки времени. Такое боевое применение самолетов лишало японских захватчиков покоя по ночам. Днем их позиции атаковали средние бомбардировщики других авиационных частей. Таким образом, этот процесс длился круглые сутки. Бомбардировщики благодаря такой тактике наносили тяжелые удары по врагу, держа его все время в напряжении…

Ожесточенные бои сопровождались большими потерями не только у противника, но и у нас. Потребовалось срочно эвакуировать раненых из района боевых действий. Решение этой проблемы осложнялось ввиду отсутствия железной дороги. Эвакуация могла быть осуществлена только нашими самолетами, переоборудованными в транспортные. Две наши эскадрильи, размещенные в районе Домны, выделялись для санитарно-транспортных целей. Они эвакуировали раненых из Тамцак-Булака в Читу, а из Читы в район боев перебрасывали войска, вооружение, боеприпасы, продовольствие. Другие наши подразделения продолжали ночные бомбежки вражеских позиций и скоплениям войск противника.

За время боев на Халхин-Голе самолеты ТБ-3 совершили более 500 боевых вылетов. При этом ни одного самолета не потеряли (сказалось преимущество ночных полетов), и даже не случалось аварий и катастроф. Техника работала в основном безотказно. Лишь в отдельных случаях создавались сложные условия полетов. Так, например, при эвакуации раненых из Тамцак-Булака в Читу на одном из самолетов загорелся правый средний мотор. С большим трудом пожар ликвидировали в воздухе, но мотор вышел из строя. А впереди еще половина пути. Полет продолжался на трех двигателях. Только благодаря хорошей подготовке экипажа все раненые благополучно долетели до места назначения.

^{Эвакуация раненых бойцов}

Вспоминается и такой случай. Самолет вылетел на бомбежку. Бортовой техник заметил, что в двигательной системе резко повышается температура воды. Мотор мог выйти из строя. Моторы на бомбардировщиках были водяного охлаждения, а радиаторы оказались с производственным дефектом – трещинами. Имея в виду и такие обстоятельства, бортовые техники при продолжительных полетах запасались двумя-тремя бидонами воды. Такой аварийный запас был и на этом самолете.

^{ТБ-3 в полете}

Запасто был, но как избежать вынужденной посадки? Бортовой техник нашел нужное решение. Он доложил командиру корабля о происшедшем, попросил снизить скорость самолета до минимальной и перевести двигатель на малые обороты. Затем открыл входную дверцу, привязал себя фалом к поручню, укрепленному на фюзеляже, и вышел на плоскость крыла, держась левой рукой за поручень. В правой он нес бидон с водой. Так механик дошел до дефектного мотора и с помощью ручного насоса залил в систему 10–12 литров воды. Задание было выполнено.

Александр Матвеев
летчик-истребитель, комиссар эскадрильи

8 июля. Было три вылета, из них два – на штурмовку наземных войск. Летчики рассказывали, что японцам досталось. Они потеряли три самолета. Наши вернулись все.

^{A.A. Матвеев}

После воздушного боя взяли в плен вражеского летчика. Они обычно в плен не сдаются: делают себе харакири или еще в воздухе стреляются. Но этот, очевидно, не успел.

9 июля.В 2.30 ночи был налет на базу нашего полка бомбардировщиков. Потерь нет. Самочувствие во время бомбежки не из хороших. Бомбы сбросили 100-килограммовые. Противник не заметил бы базы, да ехали две автомашины с зажженными фарами. Хорошо, что бомбили так себе…

В середине дня прибыли молодые летчики. Их ознакомили с тактикой и техникой воздушного боя с японской авиацией, особенно истребителями, это я считал главным. Перед каждым летчиком поставили задачу: 1) Бить противника до полного уничтожения, не щадя жизни, своих сил; 2) Нив коем случае не отрываться от своей группы и, главное, не драться в одиночку, а драться звеном или парой.

В 18.05 сигнал «Воздух». Эскадрилья за 3 минуты в воздухе. Вылетели и вновь прибывшие летчики. Как будут они вести себя?

В 19.15 на горизонте замелькали точки, все яснее очертания «ястребков», и слышен нарастающий гул моторов. Вот они уже совсем близко, начинаю считать: три, пять… тринадцать. Двух нет. Неужели сбили? Поздно вечером узнаю, что летчика Стефановского ранили. Случилось это так. Эскадрилья вступила в бой с численно превосходящим противником. Их было 70, наших – 50. При выходе из боя Стефановский оторвался от группы и был ранен, выпрыгнуть не успел. Летчик Уацулин также не вернулся, но он выпрыгнул с парашютом благополучно. Летчик Кайтмазов сжег мотор. Вечером с командиром эскадрильи произвели разбор операции, говорили о недостатках в воздушном бою. От командиров звеньев потребовал ответственности за своих подчиненных.

11 июля. Наконец, удалось вымыть людей в бане. Сколько было радости! Все такие веселые. Шутка ли, не мылись в бане около месяца.

^{После очередного боя в небе Халхин-Гола}

12 июля.Эскадрилья делала 3 вылета. Потерь нет. Оружейники до сих пор не наладили работу. Бывали случаи, когда стопорились синхронные пулеметы. Вечером провели разбор работы оружейников, организовали между ними соцсоревнование и поставили задачу ликвидировать недостатки. Выпустили специальный «Боевой листок», посвященный работе оружейной части.

Читал три различные листовки, сброшенные японцами с самолетов. Написаны на русском языке от имени наших якобы перешедших к ним солдат и командиров. В них такой вздор, что ребенок мог понять их контрреволюционную сущность. Рассказал об этих листовках всему личному составу. Читал дневник ефрейтора Никодзумы, в котором рассказывалось о плачевном положении японской военщины, несущей большие потери. Их солдаты не знали правды о происходящих событиях, перед боем офицеры давали им водки.

18 июля.Эскадрилья сегодня выполняла в течение дня большую и ответственную задачу. Было 5 вылетов на разведку. Стояла задача: определить месторасположение аэродромов противника и количество самолетов на них. Задачу выполнили – аэродром обнаружили, но самолетов на нем не было.

Получили 6 посылок от советских девушек. Все содержимое их распределили между бойцами. При раздаче каждый из них был взволнован тем, что нас не забывает великий советский народ. Написали коллективное письмо, где вынесли адресатам благодарность и заверили, что сделаем все для полного уничтожения противника.

19 июля.Почти в течение всего дня шел дождь. Спасения от него не было нигде. Все вымокли, но после дождя появилось солнце, так что высохли быстро. Вечером со всем личным составом провел беседу о событиях в Китае. Интерес большой, но мало времени. Народу надо было отдохнуть после напряженной работы днем.

Кончается художественная литература, скоро нечего будет читать. Нужно обеспечить. Написал письмо в политотдел. Спрос на литературу большой. Получили домино, шахматы, шашки. В менее напряженный период даже организовали турниры по звеньям. Особенно хорошо играли в домино на высадку. Вот было смеху!

^{Партия в домино в перерыве между боями}

21 июля.Днем было два воздушных боя. В первом имели место очень существенные недочеты со стороны летчиков: впятером бросаются на один самолет противника; не все самолеты преследуют противника; ряд летчиков преждевременно выходили из боя. Провели разбор с летным составом. Вышел специальный номер «Боевого листка».

22 июля.День прошел спокойно. Было совещание у командира полка, которое проводил Герой Советского Союза И. А. Лакеев. Обсуждались итоги воздушных боев. Акцентировалось внимание на том, что иногда не все ведут бой, находясь в общем клубке дерущихся, что кое-кто раньше времени выходит из боя, не дожидаясь сигнала командира. Указывалось также на то, что не все идут по вызову в атаку, не все преследуют противника, что плохо используется облачность для маскировки.

В 18.00 с эскадрильей проводил совещание командарм II ранга Кулик, который потребовал проявлять побольше хитрости. Он сказал, что смелости и храбрости у летчиков много, но не хватает хитрости, а у японцев она есть. Надо быть не только храбрым и смелым, но и хитрым.

^{В центре Герой Советского Союза И. А. Лакеев, крайний слева – дважды Герой Советского Союза Г. П. Кравченко, крайний справа – дважды Герой Советского Союза С. И. Грицевец}

23 июля.После посадки на подстреленном «ястребке» мне пришлось в течение дня наблюдать за ходом боев с земли. Картина очень интересная, захватывающая. Чувствуешь себя, конечно, по-иному, не так, как в бою. Только видишь – мелькают точки, особенно если бой на высоте 5000–6000 метров, и слышишь рев моторов. Ну и падающие горящие самолеты, конечно, тоже заметны. Как радуешься, когда падает самолет противника, но когда падает свой, настроение резко меняется в худшую сторону. Два наших самолета не вернулись из боя.

Во время спуска на парашюте старшего лейтенанта Елисеева один японец стал кружить вокруг него и плоскостью отрубил нашему летчику ноги. Они отлетели в сторону, плоскость также отлетела. Японец выпрыгнул на парашюте. Я и еще три командира на легковом броневике поехали к месту приземления парашютистов. Елисеев приземлился мертвым. Самурай застрелился в воздухе из пистолета. При его обыске нашли блокнот с записями, письмо с женским волосом и своеобразное заклинание-талисман. По званию вражеский летчик – поручик.

Увиденное еще больше усилило во мне ненависть к врагу, и я поклялся перед погибшим товарищем Елисеевым отомстить за его смерть.

31 июля.Один вылет на прикрытие. Сбросили 27,5 тонны «гостинцев». Зенитки встретили ураганным огнем. Один наш СБ сбит, экипаж выпрыгнул с парашютами.

^{На земле грозные японские Ki-27 были легкой мишенью}

С летным составом проработал приказ командарма II ранга Штерна о действиях авиации, Основные недостатки, которые отмечались, – это слабое взаимодействие авиации с наземными войсками, отсутствие сплоченности в эскадрилье, звене, воздушный бой ведется не компактно, одиночками.

2 августа.Рано утром нам было приказано совместно со 2-й эскадрильей произвести налет на аэродром противника в районе севернее Джин-Джин-Суме. Противник не ожидал нашего налета. В итоге 25 самолетов обрушились на вражеские истребители, и через пять-шесть минут на земле не осталось ничего. Сожгли 10 самолетов, бензоцистерну, 3 зенитных пулемета. 3 «японца» пытались взлететь, но после неудачной попытки они загорелись. На аэродром наши вернулись все. Очень трудно летать на бреющем. Несносная жара.

3 августа.По метеосводке ожидался ураган, и все были начеку. В течение дня пытался трижды побриться. Ракеты не давали возможности сделать это нормально. То и дело взлетали, на встречу с противником. После рабочего дня участвовал в разборе операций с летным составом 70-го полка, проводимом комкором Смушкевичем. Действиям нашей авиации, в частности 70-го полка, оценку он дал хорошую.

^{Японские летчики возле аэродромного автостартера}

6 августа.Вылетов не было. Провел собрание с личным составом о годовщине событий у озера Хасан. Многие товарищи взяли обязательства еще лучше работать и беспощадно бить врага.

13 августа. В 3.15 начался дождь. Всю ночь работал технический состав – ремонтировали самолеты. Вместо суток отремонтировали материальную часть за 6–8 часов. Вот геройство! Не люди, а золото.

16 августа. С перерывами шел дождь. День прошел спокойно. Японцы, очевидно, клепали свои самолеты. Летный состав нервничал от бездействия. Все углубились в чтение художественной и политической литературы.

17 августа. Взял в ДКА гармонь и вспомнил свою молодость, хотя я и сейчас еще не стар. Обучаю играть командира эскадрильи и его помощника. Сегодня общеполковое собрание. Делал доклад об авиации СССР. Вот уже пятый день не было вылетов.

^{После боя}

18 августа. Опять с утра дождь. Облачность низкая, 500–600 метров. Японцы не показывали носа, сидели по своим конурам. Эскадрилья собрала по подписке займа еще 30 тысяч рублей.

Пришла в голову мысль о жизни. Три огромных и неотделимых привязанности в ней: работа, жена, сын. Что из них дороже? Одно без другого немыслимо. Одно без Другого существовать не может. Не будет первого – утратит содержание жизнь, она будет бесцельна. Выпадет второе или третье – утратит яркость работа.

19 августа. В 20 часов проходило совещание у командира полка. На 20 августа поставлена задача: перейти в решительное наступление. Авиация должна будет решить успех наступления наземных войск. Провели с командирами эскадрилий совещание и поставили задачу перед летным составом. Наступила горячая пора. Нужно напрячь все силы, все умение на уничтожение врага. Вот будет действительная проверка преданности Родине каждого летчика.

20 августа. Эскадрилья сделала 6 боевых вылетов. 5.45 – налет. После первого вылета погиб летчик Койтулазов, и так нелепо. Туманом закрыло аэродром. Он отстал от эскадрильи и, не видя места посадки, врезался в землю. Очень жаль терять боевого товарища и такого хорошего человека. Был храбр, энергичен, предан Родине до конца. Тяжела утрата. Сказывается недостаток работы в мирных условиях. Больше учить в мирное время, больше пота, но зато на войне будет меньше крови. 20 августа был день генерального сражения. Бомбардировщики бомбили удачно. Истребители сделали около 1000 самолето-вылетов. Били все, что попадалось под руку: и самолеты, и автомобили, и войска, сбрасывали листовки. Мне лично довелось обнаружить эскадрон баргутской конницы. Сделал два захода и уничтожил его. Поджег две автомашины. На аэродроме в районе Соляных озер застали около 20 самолетов. К вечеру почувствовал, что немало сделали и я лично, и вся эскадрилья. Вся наша авиация обеспечила успех наземным войскам. Завтра день будет еще жарче, и работать придется интенсивнее. Надо отдыхать. Но почему нет писем от Клавы? Послал ей 7 писем, одну телеграмму – и никакого ответа. Неужели она не получила мои письма? Быть может, ее нет в Борисоглебске? Быть может, она в Москве?

23 августа.Не могу отдыхать, проснулся в 6 часов. Всего имею 50 вылетов на фронт, из них 12 воздушных боев и 10 штурмовок по аэродромам и наземным войскам.

Эскадрилья сделала 3 боевых вылета без потерь. Авиация противника пока не показывалась, видно, остались рожки да ножки.

^{Обломки японского бомбардировщика Ki-21}

^{Личные вещи лучшего японского аса Хиромичи Синохары, сбитого над Халхин-Голом 27 августа 1939 г.}

24 августа. Обгорел я здорово, еле встал, но на работу вышел. Весь день ходил скорчившись, ни сесть, ни лечь, крепко обжег тело во время боя, боль проходит медленно.

Эскадрилья сделала три вылета. Зенитная артиллерия японцев вела сильный огонь. Около моего самолета разорвалось до 10 снарядов, повреждений нет. На линии фронта встретил двух И-97, сопровождавших трех бомбардировщиков. Драться было тяжело. Мешала облачность. В районе озера Яньху к 8 часам противника полностью уничтожили. В районе реки Халхин-Гол он попал в мешок, но все равно упорно сопротивлялся. Закопался в землю, даже убитых хоронили в окопах. Окруженный противник не летал, видно, пилотов не хватало. Осталось по 50 снарядов на пушку. Связь держали, используя голубей. Говорят, что японское командование требует стоять на смерть, подбрасывает резервы, но их уничтожают наши авиация и танки.

Были корреспонденты «Правды», беседовали о работе. Просили рассказать о себе. Но что я могу рассказать? Дерусь так же, как и все, нет у меня ничего особенного. Задачу, поставленную партией и правительством, выполняю с честью и бью врага, не щадя сил. Вся моя жизнь, работа – как на ладони.

29 августа.Противника добили. Последний оплот – сопка Ремизова – взят! У японцев большие потери. Наземные войска противника не подтягивались к границе. Имелись сведения о переброске через Харбин около 100 самолетов. Здесь осталось не более 30 штук. Авиация врага активных действий не предпринимает…