Текст книги "Изменить этот мир"

Автор книги: Артем Патрикеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Ты не хочешь сходить за молочком? – нежно проворковала Настя.

– Ну, если, конечно, надо, то схожу, – стараясь подавить уныние в голосе, ответил я.

– А где молочко, там и заварное с кремом, – намекнула Настя.

– Вообще-то они в разных магазинах… Ну да ладно, может еще что нужно?

– Нужно-то много чего, но я сейчас не помню.

– Если что вспомнится, пиши на мобильный.

Я пошел по магазинам. Не люблю я их, они забирают слишком много энергии. Ага, уже вижу ваши скептические ухмылки. Да, я верю в энергию, потому что очень часто ощущаю ее воздействие. Любому скептику желательно заняться массажем, чтобы понять это. Почувствовать, как весь негатив, вся гадость переливается из тела массируемого человека в массажиста. Может и поэтому тоже я не люблю массировать взрослых.

Но на удивление, настроение у меня было вполне приличное, и я решил купить Насте чайную розочку. Почему-то захотелось сделать ей приятное. Наверное, такой уж я добрый человек (ухмыляться пришлось самому себе). Честно говоря, все мое существо не одобряет покупку срезанных цветов. Я всегда представляю, как они стоят в вазе и умирают. Женщина, в квартире которой во всех вазах стоят срезанные цветы, уподобляется хоспису. Цветы медленно увядают – умирая, возможно, они даже кричат или стонут, только мы этого не слышим, пока что не научились. Но Настя никак не хочет поддерживать мои взгляды. Поэтому вначале я дарил ей цветочки в горшочках, но их когда ставить стало уже некуда, пришлось перейти на умирающие растения. Мне их очень жаль, но все же будет намного лучше, если их куплю я, а не кто-то другой, я о них позабочусь. Некоторые, особенно розы, очень часто дают в вазах корни, и я потом не знаю, что с ними делать – бабушкина деревня скоро превратится в розовый сад.

И все-таки как же меня тянет посмотреть, что сейчас творится на месте убийства! Желание довольно сильное, но преодолимое.

Ладно, все фигня, пора домой! Молоко куплено, заварное тоже, цветы мерно покачиваются в такт шагам.

Я звоню в дверь. Хотя странная фраза – скорее, звоню в звонок и жду, когда мне откроют. А если быть объективным, то звонит звонок, а я лишь на него жму. Ключи от Настиной квартиры я не беру принципиально – зачем? Сама захочет – даст, но она пока не спешит. Может, не доверяет – кто его знает? Женщины всегда загадочны, даже если там отгадывать нечего.

Сзади раздались шаркающие шаги. Бомжовская морда перемещалась с верхнего этажа вниз – небось, отоспалась и снова на промысел отправилась. Рука инстинктивно потянулась к ножу, но его не было. С этим ножом мы простились навсегда. Возможно, он еще долго пролежит на дне реки, переваливаясь с боку на бок, а может быть, его уже выловили хитроумные следователи и теперь тщательно изучают.

Мне нужно новое оружие.

Дверь распахнулась.

– Ты так быстро!

– Конечно, я ведь уже соскучился, – сказал я и достал спрятанные за спиной розы.

– Ой, это мне? – честно говоря, меня всегда поражают бессмысленные вопросы.

– Ну раз дверь открыла ты, значит тебе.

– А если бы дверь открыла очаровательная блондинка? Ты подарил бы их ей?

– Вполне вероятно, но тогда я бы сильно удивился и подумал, что ошибся квартирой, – ответил я.

Поцеловав меня, Настя отправилась искать свободную вазу, а я, ничего не подозревая о начавших бродить в моей голове мыслях, лег на диван. Спокойствие продлилось недолго – его прервал гогот, влетевший в окно и заметавшийся по комнате. Потом последовала нецензурная брань и радостные крики, которые почти тут же опять переросли в гогот.

Облюбовав старое бревно, под окнами расположилась великолепная четверка. Три «особо одаренных» субъекта, считающих, что самым полезным занятием достойного человека является распитие спиртных напитков, матерные вопли и дикий смех, сидели под нашими окнами на поваленных недавней бурей стволах деревьев. По доносившимся звукам можно было понять, что кому-то очень весело. Жаль, но остальные жильцы нашего дома не разделяли этого хорошего чувства.

Винтовка с оптическим прицелом оказалась в моих руках мгновенно. Передернув затвор и убедившись, что патроны на месте, я прицелился в голову одного из гоготоделов. Мягкий спуск – и один из «друзей» завалился носом вперед. Глушитель сработал безупречно. Трое оставшихся недоумевающе посмотрели на своего товарища и снова засмеялись, послышались крики типа: «Вот нажрался!», «Этому больше не наливать!» Всю нецензурную лексику я вычеркиваю, мне не хотелось бы поганить бумагу сквернословием.

Когда они склонились над ним, мой указательный палец снова нажал на курок. Второму я влепил пулю в грудь. Беднягу отбросило назад, и он, зацепившись за бревно, завалился на спину. Тупые улыбки стали сползать с пьяных лиц. Один крикнул что-то нечленораздельное и попытался побежать, но пуля, пробила ему правое бедро. Он упал на траву, непонимающим взглядом окинул ногу и скорчился от боли.

Оставшийся «неповрежденный» экземпляр поднял голову и посмотрел прямо мне в глаза. И как только он сумел так точно вычислить точку моего расположения? Видимо, звериное чувство у таких людей развито превосходно. Но большего я не мог ему позволить – не прошло и секунды, как его правый глаз превратился в месиво, а затылок разлетелся на мелкие кусочки.

Всхлипывая, последний из четверки попытался отползти в кусты, но выстрел в сердце положил конец его страданиям.

Картина выглядела неприглядной – крови много, а убирать-то кому?

– Эй, ты где там?

Вопрос ворвался в мое сознание, разгоняя морок ужасной картинки. Я встряхнул головой.

– Вроде да, – ответил я невпопад. С улицы опять донеслось радостное ржание. Я выглянул в окно. Четверо подростков что-то весело обсуждали практически на всю улицу и, прихлебывая пиво из бутылок, разбрасывали по всей округе какие-то чипсы и сухарики.

Отстрел – это была всего лишь фантазия, а ведь все выглядело как наяву!

Щелчок пальцами над ухом опять прервал мои мысли.

– Посмотрите-ка на меня, – Настя щелкнула пальцами сначала слева, а потом справа. – Вроде вы еще здесь, но что-то как-то частично.

– Здесь, здесь. Просто привиделось что-то противно-веселое.

– Интересно, ты уже видишь сны наяву?

– Что-то вроде, но это не для слабонервных.

– Все так страшно?

– Даже еще хуже, – меня немного передернуло от всплывшей картинки кровавого месива, учиненного в моем собственном сознании.

– Может, расскажешь? Я стойкая, вот смотри – она вытянула руки вперед. – Видишь, пальцы не трясутся, так что я не нервная, и мне можно рассказать.

– Нет, лучше не стоит, а то вдруг у тебя отношение ко мне поменяется, мало ли что.

– Ну как знаешь. Пойдем перекусим. Но если увидишь новых призраков, то познакомь меня с ними – это должно быть так интересно!

Я так и не понял, пошутила она или нет.

Обед был превосходным. Не могу сказать точно, что я ел, но это было приятное месиво (чаще обзываемое словом «рагу»), и, если бы не всплывающая картинка бойни, есть было бы еще приятнее…

Другое оружие

Домой я вернулся только в понедельник. Хорошо проведенные выходные теперь останутся всего лишь достоянием моей памяти. Как жаль, что они бывают так редко – как говорят дети, лучше было бы пять выходных и два рабочих дня. Я их понимаю, но не мы придумываем правила, мы лишь по ним играем.

Вечером позвонила мама и сказала, что бабушке уже лучше, но было бы неплохо, если бы я смог приехать и наколоть дров. Те, которые лежат в доме, уже «потихоньку кончались».

Все эти дни про убийство я практически не вспоминал, да и зачем? Сделанного не воротишь, да и не хотелось возвращать. Я считал, что поступил правильно, но обзавестись новым ножом не торопился. Что-то удерживало меня, какое-то внутреннее чувство. А так как я особо никуда не опаздывал, то и незачем было напрягаться.

Отпроситься с работы удалось лишь в конце недели, но это, может, и к лучшему – четыре выходных дня могут оказаться весьма кстати. Хотя рубка дров не самое приятное времяпрепровождение.

* * *

Машина работала как часы, практически без перебоев (от чего я уже начал отвыкать), так что добрался я до бабушки довольно быстро.

Радостное короткое приветствие, бабушкины объятья и все. Вот я уже с топором, а передо мной огромное количество деревянных чурбаков. Веселое дело! Эх, размахнись рука!

Первый пять чурок прошли просто на ура, но дальше что-то не заладилось. Топор начал застревать, сучки яростно сопротивлялись, раздражая и сбивая с выбранного ритма работы. Две-три минуты битвы с очередным сучком заметно пошатнули мое душевное равновесие. Меня начала захлестывать злоба и ярость.

– Я не проиграю, жалкий сучок! Победа будет за мной!

Так я повторял, нанося удары один за другим. Неожиданно на очередном замахе я почувствовал, что рука летит очень легко, и тут же ударил пустым топорищем по сучку. Обернувшись, я увидел топор, который, видимо, вобрав в себя всю мою ярость, вонзился в яблоню, чуть не расколов ее.

– Ничего себе! – Впервые я посмотрел на топор не только как на рабочее оружие, но и как на боевое. Конечно, я много читал рыцарских и фэнтезийных романов – там были топоры, секиры, алебарды и тому подобные вещи – но впервые я столкнулся с их мощью! Это было потрясающе! С таким оружием можно горы свернуть! Мысль жалким червячком заползла в мою голову и стала расти и раздуваться. Вскоре жалкий червяк превратился в огромную анаконду.

Вот что мне сейчас нужно! Нож – это хорошо, но топор намного лучше. Все было решено мгновенно. Пора приступить к тренировкам, благо, чурок еще осталось много. Чурка на чурку, чурка на чурку – вот тебе и человек. Без рук, но ничего, они мне (а точнее ему) и не нужны.

Собрав все силы, я нанес сильнейший удар по конструкции сбоку. Вся конструкция радостно разлетелась ко всем чертям, лишь «голова» объекта осталась на топоре. Отрывать ее от лезвия оказалось весьма утомительным занятием. Такой же результат был и у метания. Первый раз хоть повезло – топор воткнулся, но чурки опять разлетелись, а второй и третий оказались крайне неудачными. Обухом чурки сбивались намного эффективнее, только мне не этого надо было. Я не собирался выигрывать на аттракционах по сбиванию городков, мне нужно понять, как человека мгновенно отправить в мир иной с наименьшими затратами энергии и времени.

Так дело не пойдет. Нужны более удобные «тренажеры». Разобравшись еще с десятком чурбаков, я отпросился прогуляться в лес. Топор не отказался пройтись со мной, что радовало безмерно. Как человек, одержимый новой бредовой идеей, я шел, окрыленный эйфорией. Мне казалось, что я нашел идеальное оружие, относительно удобное, приятное, а главное – смертоносное.

* * *

Несмотря на то, что егеря в нашем лесу встретить очень сложно (если вообще возможно), буреломы попадались крайне редко, что давало простор для легких и необременительных пеших прогулок. Лес был забит грибами и ягодами, но вот диких лесных животных встретить было очень сложно. Лосиные следы с каждым годом попадались все реже и реже, а зайцы, которые еще года три назад так и выпрыгивали из-под ног, теперь были съедены или перебрались в более спокойные места. Люди уже и здесь оставили свой узнаваемый след.

Найти подходящее сухое дерево оказалось нетрудно, но на всякий случай я решил все же отойти подальше от деревни, мало ли кто заинтересуется подозрительными стуками в лесу.

Первым делом опробуем метание. Бах! Бац! Хрум! Хрясь! Семь бросков – и лишь один раз топор воткнулся. Ужасный показатель, и это еще не обращая внимания на точность! Похоже, метание – это не мое. Слишком ненадежно. Тем более у меня с собой еще и перчаток не было, а в них о точности бросков, скорее всего, можно просто забыть.

Что ж, перейдем к ближнему бою. Удары справа, слева, сверху вниз, с разворота. Все это было очень весело, но руки быстро уставали. Передохнув, я продолжил тренировку. Трудно было подобрать наиболее удобный удар. Похоже, все зависело от ситуации, так что, если идти на дело с топором, придется импровизировать.

* * *

Несмотря на то, что мои посещения бабушкиной деревни были довольно частыми, а летом я обитал здесь целыми неделями, знакомыми я так и не обзавелся. Поэтому мой вечер состоял из спокойной отрешенности, в которой я пребывал, сидя на крыльце и смотря на заходящее солнце. Уже сотни раз многие писатели говорили, что «никогда не видели такого заката в городе, как в деревне». И ведь это чистая правда. Кроме чувства пространства и свободы здесь была тишина. Тишина дает мыслям течь спокойно и неторопливо, именно в тишине можно постигнуть истину, получить знание. Мозг сам настраивается на нужную волну, и мысли текут и текут, как река, огромная, но спокойная. Иногда из этой реки выпрыгивает рыбка – новая, совершенно непохожая мыслишка, которая или тут же подхватывается сачком сознания, или же падает обратно в реку и растворяется в ней, возможно, покинув нас навсегда. Мыслишка, пойманная сачком, может быть бережно взята в руки и изучена, а потом отпущена, как ненужная или уже освоенная, а можно схватить ее грубыми руками, разорвать на части, бросить на сковородку самомнения и получить что-то извращенное и противное. Наверное, именно тогда в голове может образоваться хаос, с которым не всякий человек может справиться.

Я пользуюсь понятием «хаос», но сам в него не верю. Хаоса не существует, существует лишь «непонятый порядок». Но хаос в голове человека, его непонимание причинности своих мыслей и поступков могут свести его с ума. Ум не выдерживает такого напряжения и сдается, замыкаясь в себе или зацикливаясь на определенных мыслях и переживаниях. Не хотелось бы мне стать сумасшедшим. Я сам себя контролирую. Полное подчинение чувств, мыслей и поступков – вот что значит достичь идеала. Конечно, достичь идеала невозможно, но стремление к нему должно сохраняться всю жизнь. Я не буду мыслящей машиной, у меня будут чувства, но я сам буду выбирать, когда и какими чувствами пользоваться. Кажется, что это нереально, но в сознании все возможно, а если возможно в сознании, то возможно и наяву. Сила воли – вот что самое главное. Измени себя, и мир изменится для тебя, точнее, не мир изменится – изменится твое восприятие мира. Возможно, тогда и придет понимание. Понимание всего: вселенских законов, устройства мира, смысла жизни. Я старался изменить себя, но мир от этого не сильно менялся. Мне надо помочь ему – мир должен вздохнуть свободно от смрада, грязи и ничтожеств, захламивших его уже по самую макушку. Я буду его помощником, его освободителем, я буду его инквизитором. ИНКВИЗИТОР! Вот кем я буду – изгоняющим ересь и порок. Тишина и спокойствие, остановившие на какие-то мгновения сознание, обычно пребывающее в бурной деятельности, наконец-то помогли получить мне ответ на вопрос: кто я и что мне предстоит делать. Я родился заново – теперь я инквизитор; чувства в сторону, только работа! Пока я жив, пока бьется мое сердце, я буду с тобой, мой любимый МИР, моя любимая ВСЕЛЕННАЯ. Вместе мы справимся, дай мне спокойствие, дай мне веру, и дай мне силы нести свое предназначение до конца!

Я открыл глаза. Впервые погружение в медитацию прошло так неожиданно и самостоятельно. Никакого предварительного самонастроя, никакой подготовки – переход состоялся так плавно и естественно, что я уже не мог отделить свои мысли от мыслей, дарованных мне вселенной. Но источник не так важен – главное, что теперь я получил ответ, ответ от самой судьбы. Что ж, я буду стараться, а там будь что будет…

Еще один день в деревне

Утром все вечерние мысли казались сном. Мне было лень вставать, и я лежал, перемалывая языком новое слово «инквизитор». Конечно, я знал, кто такие инквизиторы и чем они занимались, но применить это слово к себе – это совсем другое. «Ин-кви-зи-тор». Звучит очень даже неплохо. Я не хотел давать названия своей идее, но теперь она получила словесную форму «Я инквизитор. Моя задача бороться с ересью. Сам Бог подскажет, что есть ересь, а что нет». Чуть не добавил дальше: «Да пребудет со мной сила». Киношные штампы очень часто забивают голову и всплывают в самый подходящий или неподходящий момент. Может, это и неплохо, но иногда начинает нервировать. Позднее, полазив по словарям, я получил об инквизиции и инквизиторах более полные данные. Обобщая полученную информацию, можно сказать следующее: «Инквизиция – это латинское слово, которое обозначает всего лишь уголовный суд, некогда установленный папами для розыска и кары еретиков и преступлений против веры. А инквизитор – это обычная служебная единица, или один из судей инквизиции». В литературе последнее время часто упоминалось это слово, что не могло не покоробить, но слово слишком хорошо ко мне подходило. Я буду судьей, а судить буду тех, кого посчитаю еретиками, тех, кто совершит преступление против моей веры. Так что инквизитор – это та должность, которую я возлагаю на себя добровольно, и только смерть может ее с меня снять.

Я попытался встать с кровати и тут же рухнул обратно. Руки болели очень даже прилично, целый день рубки не пропал даром. Постанывая и кряхтя, включив волевые ресурсы, я сполз с кровати. Потряхивание расслабленными руками, небольшая зарядка – и я почти восстановился, недаром все же в детстве спортом занимался. Но пора переходить к более серьезным тренировкам. Не дело, когда мышцы начинают болеть после нагрузки.

Завтрак прошел весьма оживленно. Бабушка рассказывала обо всем, что произошло в деревне. Кто уезжал, кто приезжал, кто где пьяным повалялся. В общем, рутина, но так, как это рассказывала бабушка – это было что-то! Заряд бодрости на весь день был обеспечен.

Работать с утра явно не хотелось. Если уж говорить про мышцы, то они были категорически против. Я всегда гордился своей силой воли, и, похоже, пришло время ее проявить по-настоящему. С одной стороны, топор так и просился в руки, но, с другой, небольшие мозоли и боль не давали собраться. Я вспомнил слова Дона Хуана: «Дух воина не приспособлен ни к потаканию себе и жалобам, ни к победам или поражениям. Дух воина приспособлен только к борьбе, и каждое усилие – это последняя битва воина на земле. Поэтому результат значит для него очень мало. В своей последней битве на земле воин позволяет своему духу лететь свободным и чистым. И пока он ведет свою битву, зная, что его воля безупречна, воин смеется и смеется». Эти слова имеют колоссальное воздействие, это то, к чему надо стремиться, и, произнеся их, я уже чувствовал себя обновленным. К черту жалость к себе, к черту мозоли и боль! Я инквизитор, я воин! Возможно, это мое последнее усилие на земле, поэтому я должен все сделать безупречно!

Работа пошла. Щепки летели во все стороны, стук топора не прекращался ни на минуту. Я воспринимал себя как бы глядя со стороны. Ставь – руби – подними – поставь – руби. И так до бесконечности. После двух часов бешеной работы меня остановила мама.

– Что-то ты сегодня заработался. А как же руки?

Я посмотрел на свои руки. «Вот блин! – только и смог я подумать. – Как теперь делать массаж с такими руками?»

В запасе было еще пару дней, так что придется быть поаккуратнее. Немного перекусив свежим молоком и белым хлебом, я все же решил не пропускать ударную разминку в лесу – дома с топором не потренируешься.

Хорошо, что привычка бродить по лесу у меня была еще с детства, поэтому мои ежедневные уходы не удивили ни маму, ни бабушку. А то, что я гулял с топором – об этом можно никого не уведомлять.

Знакомые сильно побитые остатки дерева встретили меня не очень радостно. Смешно так говорить, но ощущение было стойким.

– Ты уж прости, но мне нужно тренироваться, – эта фраза вряд ли улучшила настроение останков, но на большее я был неспособен.

Удар, еще удар. С разбега, с прыжка. С прыжка получалось очень эффектно, но у меня были серьезные опасения по поводу эффективности этого приема. Достаточно объекту сделать шаг в сторону, и промах может оказаться фатальным, причем уже для меня. Удар снизу был явно бесполезен (во всяком случае, в моем исполнении), зато удар справа и наотмашь были просто великолепны. Я уже видел их своими основными приемами для будущей работы.

Странно, я уже стал думать, как убийца. Люди для меня объекты, а убийство – работа. Честно говоря, такое отношение – не очень хороший знак. Надо поработать над собой. Я должен выполнять волю свыше, поэтому у меня не должно быть чувств к провинившемуся человеку. Человек, может, и не виноват вовсе – виновато воспитание, родители и компания, в которую он попал. Но в то же время он сам теперь такой же родитель, сам представитель этой компании. Когда-нибудь этому должен прийти конец. Иногда это буду я, а иногда кто-нибудь другой…

Домой я вернулся довольно поздно. Солнце уже приближалось к горизонту, а последние лучи заставляли объекты отбрасывать длинные тени.

– Что-то ты припозднился сегодня, грибов не собирал? – я ожидал такого вопроса от мамы, поэтому небольшой мешочек с подосиновиками и подберезовиками оказался весьма кстати.

– Грибы, похоже, уже кончаются, еще пару недель – и все, – попытался я отговориться.

– Странно, а я думала еще месяцок пособирать. Ну ладно, может, дождики пройдут, грибов-то и прибавится.

– Вполне возможно, – согласился я.

Получилось, что обед я пропустил, поэтому пришлось наверстывать упущенное ужином.

Наевшись, как пиявка, я отвалился от стола и выполз из дома. Было темно, на безоблачном небе уже были разбросаны звезды, а лунная дорожка освещала небо своим волшебным светом. Я называю его волшебным, потому что этот свет не скрывает звезды.

В воздухе промелькнула искорка и погасла. Падающая звезда. Обычно они толпами падают в августе, а сейчас октябрь – повезло, наверное, но желание загадать я, конечно же, не успел. Честно говоря, трудно себе представить человека, который сумеет загадать свое самое сокровенное желание за время падения метеорита. Наверное, поэтому и говорится, что, если успеешь загадать желание, пока падает звезда, оно обязательно сбудется. Только никто, видимо, не успевал этого сделать. Разве что те люди, которые смотрели на Тунгусский метеорит, но от них мы этого уже не узнаем.

Я плохо разбирался в созвездиях и в самих звездах, но смотреть на них и размышлять было очень приятным занятием. К сожалению, постепенно стало холодать, так что пришлось ползти домой, где ждала интересная книга и мягкая кровать. Что ж, день прошел неплохо, а что будет завтра – то будет уже завтра. Хорошо, что еще не кончилось сегодня…