Текст книги "Изменить этот мир"

Автор книги: Артем Патрикеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Ты все утрируешь, – обиженно сказала Настя.

– В какой-то степени, но вот ты, например, до какого колена помнишь своих родственников?

– Ну, – она задумалась, – я прадедушку помню.

– Вот видишь, значит, если у меня, как ты говоришь, родится ребенок, то меня мои дети и внуки будут помнить только три поколения, и вряд ли дольше. Ничего себе, называется – оставил о себе память!

– Ну, если ты так считаешь…

– Это я сказал, чтобы внести ясность. Но ты знаешь такую вещь, что дети – это не цветы жизни, дети – это вампиры? Они пожирают наше время, они пожирают нашу молодость, нашу свободу, ну и наши деньги, хотя это уже в меньшей степени. Они высасывают из нас силы и молодость. Думаешь откуда они такие подвижные, веселые и жизнерадостные? Потому что у них всегда есть подпитка!

Я ожидал бурю протеста на такое высказывание, а услышал лишь:

– Ты действительно так думаешь?

– Ну, в общем, конечно да. – Ответ встал в горле комом, не люблю я разочаровывать людей.

– Откуда ты можешь знать?

– Я слишком много общаюсь с детьми, и я знаю многих родителей. Ребенок расцветает – родители увядают, арифметика проста.

– Ты не любишь детей?

– Почему же, люблю, даже очень люблю, но не у себя дома. Дети – это существа, которые помогают этому миру держаться. У них еще незамутненный разум, они чисты. Именно поэтому я могу работать с детьми, но плохо отношусь ко взрослому населению этой планеты.

– А как же счастливые семьи?

– И чем же они счастливы?

– Их счастье в детях!

– Вряд ли, их счастье в их надеждах на детей. Многие, в большинстве своем бессознательно, считают своих детей долговременным проектом, который должен в конечном итоге реализоваться. Зато как только ребенок выпадает из намеченного пути, начинаются побои, отлучение от семьи, выбрасывание из квартиры, лишение наследства.

– Но природа – она же дала нам способность любить, радоваться своим детям, – попыталась она применить свой последний аргумент.

– Ты говоришь о животном инстинкте? Так на то человек и старается быть выше животных, чтобы управлять своими инстинктами, вот и все. Кто-то справляется и замечательно живет, а кто-то подчиняется и рожает, рожает, рожает.

– Похоже, ты так и не повзрослел, – грустно сказала она.

– Это точно, но давай отложим этот разговор на годик, а потом ты меня спросишь еще раз. Может быть, я изменюсь?!

– Хорошо, через год я спрошу тебя снова, и только попробуй мне так же ответить! – Она ехидно улыбнулась, притворно набрасываясь на меня и хватая руками за горло. Ее хват быстро перешел в объятия, и мы молча сидели обнявшись, думая о чем-то своем. Я люблю такое время, когда мы вот так сидим молча, обнявшись. Мысли текут своим чередом, а мы сидим и наслаждаемся обществом друг друга, делясь теплом своих тел, и нежностью, которая сквозит во всех, на первый взгляд еле заметных ласковых прикосновениях и поглаживаниях. Человек со стороны вряд ли бы что-то заметил – сидит себе парочка и сидит – но единение душ, сплетение тел, это все непередаваемые ощущения. Может быть, мы и не две нашедшие друг друга половинки, но мы очень друг другу подходим.

* * *

Зима – это очень хорошее время для размышлений. Идти никуда не хочется, холодно, противно, все, как говорится, белым-бело. Наверное, не зря в некоторых странах белый цвет – это цвет смерти. Я с этим совершенно согласен, ведь зима со своим снегом все замораживает и останавливает, останавливает бегущий жизненный сок в деревьях, усыпляет некоторых животных и насекомых, даже птицы бегут от нее куда подальше. Не все, конечно, есть продвинутые представители птичьего царства – вороны, воробьи и голуби. Их уже ничем не истребишь, да и не удивишь. Тридцатиградусный мороз – и ничего, прижались друг к другу или к веткам, распушили перья, и отлично. Еда под боком (благо помоек хватает), туалет вообще везде, так что живи – не хочу. А если жара тридцать градусов, так еще лучше – мясные отходы быстрее разлагаются, распуская вокруг себя умопомрачительные запахи, которые можно учуять и за пару кварталов от источника. В большей степени это относится к воронам, конечно, но и голуби не отстают – жуют все, что в клюв лезет. Вероятно, скоро перейдут на бумагу, резину и другие отходы человеческой жизнедеятельности. В небольшом отдалении стоят воробьи, которые съедают все хлебокрошечные изделия, находящиеся в округе. Как они успевают – непонятно, но голубям и воронам крошки перепадают нечасто.

Да, кстати, зима почти замораживает уличное движение, завалив большими сугробами все дороги. Скорости транспорта снижаются, иногда даже совсем тормозятся. Вот и сделаешь тут вывод поневоле: зима всегда ассоциируется со снегом (заметьте, белым), а где белое – там замораживание и остановка всякой деятельности, а значит, смерть.

Вот именно поэтому зима – это время остановиться и поразмыслить хорошенько. С Настей думать было сложновато, потому что всегда появлялся какой-нибудь отвлекающий фактор – то ее тело, то мелкие домашние дела, то покупки. Иногда я оставался дома, читал книги и играл в компьютерные игры, а иногда отправлялся к своему другу, который жил этажом выше и откликался на имя Алексей.

С Алексеем мы были знакомы еще с детского сада, и он был единственным человеком, которого я действительно мог назвать своим другом. На него всегда можно было положиться (во всяком случае, я всегда знал, в чем конкретно я могу на него положиться). На встречи он никогда не опаздывал, но зато уже раз в десятый поменял место работы. Более года он еще, по-моему, нигде не задерживался. Я всегда удивлялся такой его способности, но он объяснял все просто – скука. Работа слишком быстро надоедает, поэтому зачем себя мучить? Всегда можно найти что-то новенькое и интересное. В какой-то степени ему можно было позавидовать. Увольняться с одной работы, не имея в запасе другой – это в каком-то смысле мужественный поступок, я бы так не смог.

Поднявшись к нему в очередной раз, я спросил во время игры в шахматы – а что он думает по поводу того, чтобы с лица земли исчезли все гады, населяющие ее?

– Ты про змей, что ли? – уточнил он.

– Да нет, про людей, которые поганят жизнь остальным.

– Интересно, и как ты думаешь они могут все исчезнуть?

Я познакомил его со своей теорией естественного отбора и посетовал на то, что сейчас естественный отбор явно совершает ошибки, помогает жить и развиваться бессовестным людям.

– Естественный отбор никогда не ошибается, – ответил он мне. – Просто сейчас такое время, что людям, наделенным антисоциальными способностями, лучше живется. Они имеют неплохой процент выживаемости, да и возможностями к размножению их никто не обделял, вот и все.

– Возможно, ты прав. Но заметь, насколько лучше мы стали бы жить, если бы, например, не осталось ни одного вора.

– Можно не прятать деньги? – попытался съязвить он.

– И это тоже. Ну вот возьмем мою машину. Без воров мне не нужна сигнализация – это раз, замки на руль и на педали – это два, замок на бензобак – это три, секретки на колеса – это уже четыре. Да мне вообще будут не нужны никакие ключи, можно будет обойтись стартером. Это же какая экономия! Таскать ключи не надо, и, выходя из подъезда, не надо думать – увидишь ты свою машину или пустое место!

– Все это замечательно, для тебя это действительно выгодно, но выгодно ли это для производителей сигнализаций и других замковых приспособлений? Конечно, нет, так что делай выводы. Твоя выгода, выгода одного человека, сталкивается с выгодой многих – фирм-производителей, рабочих на местах и так далее. Воры дают работу многим тысячам людей, давая им обеспечить свои семьи и просто-напросто нормально жить.

– Интересная логика, – с сомнением ответил я. – А как же быть с насильниками и убийцами?

– Без зла нам не понять что такое добро.

– Ну, это все и так знают. Если есть тень, значит, есть предмет, если есть хорошее, значит, есть и плохое – иначе как бы мы их отличали друг от друга, если бы все было одинаковым, – заунывным голосом тут же продолжил я.

– Тогда что же ты меня спрашиваешь? – пожал Алексей плечами.

– Вот ты слышал об убийстве в нашем парке? – я уже очень давно хотел поговорить с Алексеем об этом, но все не решался, голос подводил всегда в самый последний момент, но сегодня я справился с собой.

– Это когда действовал Раскольников нашего времени? – шутя спросил Алексей.

– Точно, точно. Три трупа, один топор, арифметика проста.

– Нормально отношусь, а как же еще. Я тоже не против того, чтобы насильников и маньяков всегда кто-нибудь останавливал, но только тебе не кажется, что, убивая других, так называемый мститель или защитник – я уже и забыл, как там его газеты окрестили – сам становится маньяком?

– Не думаю, – я поспешно перебил его. Он затронул как раз струну, к которой я сам боялся подойти, но которая тихонечко звенела где-то на дальнем плане моей души.

– А почему нет? Кто чаще всех сходит с ума? – спросил он и тут же сам ответил: – Психиатры. А кто с трудом управляет собой и своей жизнью? Психологи. Помнишь пословицу – сапожник всегда без сапог? Так и мститель. Первое время у него будет эйфория: вот я какой, помог девушке, помог обществу, спас от преступников! Но ты не боишься, что через день-другой он посчитает преступниками тебя или меня?

– А почему он должен так посчитать?

– А ты не сказал ему «будь здоров», когда он чихнул, или нечаянно толкнул его в метро – здесь каждая мелочь может стать решающей.

– Тогда этот человек уже психически больной, если он так резко на все реагирует, – попытался ответить я.

– Так он уже больной. Какой нормальный человек стал бы убивать этих балбесов? В лучшем случае просто постарался бы их остановить, избив и вызвав милицию.

– Зато если бы он не справился, то избили бы уже его, и девушке бы он так и не помог.

– Кто знает? Вполне возможно, что достаточно было бы гневного окрика – люди, нападающие втроем на одного, редко бывают смелыми. Но тот, скорее всего, даже не пытался этого сделать.

– Вполне возможно, – задумавшись, повторил я его слова. – Ну ладно, не будем о грустном. – Пора было завершать это разговор, который уже стал меня напрягать, и во время которого Алексей умудрился поставить мне мат. – Давай-ка сыграем еще разок…

Неприятный разговор

Зима постепенно подходила к концу, а я все никак не мог определиться: что же лучше – нож или топор? Для верности решил купить и то, и другое. Топор купить оказалось намного легче, чем нож – ведь топоры, как оказалось, в общем-то, стандартные, – а вот с ножом пришлось повозиться. Мне очень хотелось купить точно такой же ножик, но такой никак не попадался. Похоже, опять придется орудовать топором, подозрения к которому у меня остались: все-таки много крови получается. Так можно с ног до головы извозиться и оставить чертову уйму следов, будь они неладны. Даже набор одежды с рюкзаком уже ждал своего часа, а ножа все не было.

Весенняя капель объявила о начале тепла. Такое событие нельзя было не отметить, поэтому я решил купить кучу мороженного и отправиться к Насте.

– Привет! Я что, не вовремя? – спросил я, услышав за дверью голоса.

– Почему же, как раз наоборот. Просто сейчас ко мне зашли подруги, поболтать о том о сем. Так что ты в самый раз. Особенно с мороженым, – тут же добавила она, заметив пакет.

Поздоровавшись со Светой и Таней, я присел на табуретку и затаился (как это состояние называла Настя). На самом деле я просто не знал, чем помочь их разговору – они прекрасно справлялись и без меня.

– А правда, что ты прочитал всего Диккенса? – почему-то обратилась ко мне Света.

Честно говоря, не люблю я, когда малознакомые люди мне тыкать начинают, а Света хоть и была Настиной подругой, но я ее знал очень плохо – видел лишь несколько раз. Да и Таню я знал почти только понаслышке. Но ничего не поделаешь – гость в доме, и все такое.

– Вроде как, – ответил я.

– Почему вроде? Ты что, уже не помнишь?

– Что-то помню, что-то смутно… А к чему Вы это спросили?

– Да так, я вот тоже им увлеклась, но очень уж тяжело он идет. Видимо, слог у него трудный, что ли… Тебе так не кажется?

– Нет, нисколько. Я прочитал его очень легко. На самом деле он все книги пишет с таким юмором, что остается только улыбаться. Конечно, встречаются и грустные моменты, но юмор проходит через все его произведения, как говорится, красной нитью.

– Это ты про «Пиквикский клуб»?

– Да нет же, про все его произведения. Я считаю так: если ты книгу понимаешь, то читаешь ее легко, если нет, то тяжело. Так что если Вам она тяжело дается, значит, Вы что-то недопонимаете. – Она смотрела на меня как на идиота, медленно переваривая слова.

– Это типа ты намекаешь, что я ничего не понимаю в Диккенсе?

– Я ни на что не намекаю, а озвучиваю свою точку зрения, вот и все. – Ссориться ни с кем не хотелось, и тут вовремя вмешалась Настя, ставя на стол блюдца с мороженым.

– Налетайте, разбирайте, пока все не растаяло, – весело сказала она и первой взяла себе блюдце.

Мы дружно ухватились за свои порции и почти целую минуту ели молча. Потом все же Таня не выдержала:

– Не понимаю, и что люди находят в книгах? Сейчас есть кино, чего себя мучить?..

Если бы я стал отвечать, то это наверняка было бы грубо, поэтому я сдержался и заел вылезающие слова большим куском мороженого, который чуть не застрял в моем горле.

Через некоторое время подруги стали вяло собираться с фразами: «Кажется, нам пора, да и засиделись мы у вас», и все в том же духе. На прощание, так сказать, Света протянула мне руку (честно говоря, терпеть не могу, когда женщина протягивает мне руку для пожатия).

– Вам будет приятно, если я пожму Вам руку? – немного невнятно спросил я.

– А тебе, видимо, нет, – то ли спросила, то ли констатировала она в ответ.

– Да я не об этом. Просто этот жест входит в столкновение с моим восприятием.

– Это каким же?

– Ну… Что такое рукопожатие? – немного замявшись, спросил я.

– Обмен приветствиями – ответила Света.

– Рукопожатие в дни своего изобретения означало то, что в руках у тебя нет оружия, вот и все. А какое главное оружие у девушки или женщины? – Все промолчали. – Это красота! Так значит, если вы протягиваете мне руку для рукопожатия, то вы этим показываете, что у вас нет оружия – а значит, нет красоты. Чего мне признавать не хотелось бы. Вот и все.

– Так ты считаешь меня красивой, поэтому не пожимаешь, – довольно быстро нашлась Света.

– В какой-то степени, – я уже и не знал, что ответить.

– А поконкретней? – настаивала Света.

Меня спасла Настя.

– Ты что, уже отбиваешь его у меня? – почти с вызовом спросила она.

– Нет, что ты. Просто он очень хорошо умеет играть со словами – хотелось посмотреть, как в этой ситуации он будет выкручиваться, – пошла на попятный Света, и мы наконец-то распрощались.

– Как же я устаю от твоих подруг, – пробормотал я, когда за ними закрылись двери лифта.

– Ты просто не умеешь с ними общаться, – нисколько не смутившись, сказала Настя.

– Думаю, ты права. Как говорится, я «просто не умею их готовить».

Настя недоумевающе посмотрела на меня.

– К чему готовить? Уж не к постели ли?

– «…Ли ли»? – передразнивая, переспросил я, но остальные слова потонули в страстном поцелуе, которым меня наградила, а может, пожурила Настя.

– А насчет рукопожатий – ты правда так считаешь? – позднее спросила она меня, когда мы доедали мороженое на кухне.

– Абсолютно да, – категорически подтвердил я свою позицию.

– Оригинально, ничего не скажешь, – она задумчиво уставилась в окно.

– Надеюсь, я никого не обидел? – попытался я сгладить ситуацию.

– Я тоже… – не выходя из задумчивого состояния, ответила Настя.

Открытие сезона

Свершилось, наконец-то! Я нашел его – я нашел то, что искал! Мой дорогой, мой любимый нож! Конечно, это был не тот же самый нож, но походили они друг на друга, как близнецы, если не врала моя память.

Теперь я тренировался каждый день, периодически меняя топор и нож. Руки я укрепил очень даже прилично. Скорее всего, если бы попытался, то сумел бы разогнуть подкову, просто под рукой ее не было. Драться двумя руками я попробовал, но понял, что это не мое. Тактика была разработана так: нож подвешивается на поясе или на ноге под штаниной у ботинка, а начало действия – за топором. Нож шел запасным игроком, мало ли что с топором случится.

Когда снег почти полностью сошел, и вокруг наметилась приличная слякоть, я подготовил смену одежды. Теперь я всегда, когда шел прогуляться, одевал «рабочую форму», чтобы не упустить неожиданно подвернувшийся случай. Ножик теперь тоже занял свое место, не очень привычное, но зато всегда рядом – на правой ноге в специальных ножнах над ботинком. Честно говоря, я бы предпочел держать его на поясе, но тогда он становился более заметным. Наверняка кто-нибудь мог обратить на него внимание, а мне это было совсем даже не нужно.

Передо мной встала другая проблема: где убивать? В Кусковский парк я больше ни ногой, у Ботанического сада тоже появляться не хотелось. Решение могло быть только одно – искать еще один парк или лесную зону, желательно рядом с водоемом. Относительно недалеко находился Кузьминский лесопарк, но, прогулявшись там разок, я решил, что этот парк не годится – резиденция Деда Мороза, много народу. А главное, в этом парке всегда полно детей. В более позднее время, конечно, становилось поспокойнее, но, в общем, было сомнительно. Битцевский лесопарк мог бы подойти, если бы на днях там уже кого-то не убили. Возможно, я опоздал – может, и спас бы несчастного.

Придется надеяться на судьбу, она направит меня в нужный момент. Так я рассуждал, еще не зная, насколько близка эта мысль к истине.

* * *

Больше месяца я бродил по всяким заброшенным местам, гулял по разным паркам, лесопаркам, но все без толку. Я уже начал унывать. Но судьба обо мне не забывала все это время, готовя подходящий случай.

Заметно подустав от всякого бродяжничества и выискивания, я решил пойти в самое хорошее и спокойное место на земле – на кладбище. Выбирать мне было без надобности, потому что самым родным и близким (в духовном плане) для меня было Востряковское кладбище, там была похоронена моя сестра. Это была печальная история.

Она всю жизнь была старше меня, лет на 5-10, точно не скажу, это не имеет определяющего значения. В детстве мы, конечно, как все нормальные братья и сестры, ссорились и даже дрались, но время шло, мы становились старше. Постепенно мы друг к другу привыкли (лет через пятнадцать после моего рождения), и склоки прекратились. В скором времени она вышла замуж и поселилась отдельно. Это и было ее ошибкой. Вся сила воли, которая могла перейти ей по наследству, похоже, досталась мне. Жаль, что я не мог с ней поделиться.

Муж от нее ушел, а ей досталась квартира и свобода, которой она тут же воспользовалась, но не во благо себе. Из всего разнообразия радостей жизни она выбрала не самые лучшие…

Вскоре я перестал с ней встречаться, потому что понял: помогать уже поздно. Пару лет приема наркотиков – и конец. Такой вот содержательной была ее жизнь. Когда она умерла, мне не было жаль ее. Мне было жаль того человека, который ушел тогда замуж и не вернулся. Потери на поле жизни неизбежны, но жаль, когда уходят родные люди. Я надеялся, что где-то там, в послесмертии, она проживет другую, более правильную и полезную жизнь. Мысленно я часто просил Бога, судьбу, высшие силы помочь ей, исправить ее и дать понимание – понимание смысла и интереса к жизни. Хотя насколько интересна жизнь Там – я, к сожалению, знать не мог.

Каждый год, а иногда и по два раза, я навещал ее, приезжая и разговаривая с надгробием. Так планировалось и на этот раз.

Солнце было еще высоко, когда я на машине подкатил к воротам кладбища. Религиозных праздников поблизости не наблюдалось, поэтому народу было немного, чего мне и хотелось – всегда приятно посидеть в тишине берез и поговорить с умершими или просто помечтать.

Идти мне предстояло недалеко – мимо церкви и мимо аллеи спортсменов, которую здесь недавно открыли. Миновав пару дорожек, я повернул в сторону, выискивая глазами нужную тропинку. Насколько же отличаются наши кладбища, забитые всевозможными заборами, скамеечками, плитами, от тех, что показывают по телевизору на американских или английских кладбищах, где все открыто и все свободно. Может, конечно, тоже врут. Но то, что у нас, явно не лучший вариант, когда, стараясь ни за что не зацепиться, пробираешься в самый центр «бездорожья», пытаясь отыскать глазами нужное надгробие. Так было и в этот раз. Я уже собрался повернуть на очередную нужную дорожку, как услышал приближающийся шум, а через некоторое время увидел и причину шума. Это оказалась группа подростков в явном подпитии. Что привело их сюда, сказать было трудно, но я и не хотел выяснять. Перебравшись через ближайший заборчик, я встал возле камня, на котором была нарисована звезда Давида. Фамилию я не разглядел, слишком был занят своими мыслями. Сам не знаю, на что я надеялся.

– Эй, еврейская морда, – донесся сзади развязный голос молокососа, поддержанный дружным смехом этой оравы. Я повернулся к ним и стал показывать на рот, пытаясь объяснить им, что я немой.

– Так он еще и немой! – Словно сказав что-то смешное, заводила снова прыснул. Я отвернулся от них обратно к могильному камню. Чудом не задев уха, рядом просвистела бутылка и врезалась в гранит, разлетевшись на мелкие осколки.

– Не отворачивайся, пока я тебе не разрешу, еврейская свинья! – Молокососы приближались ко мне, не скрывая кровожадных ухмылок. Их было шестеро, и каждый, казалось, готов был меня убить. Странно, я никогда не считал себя похожим на еврея, да и в роду никого не припомню, но, наверно, им виднее.

Топор был в рюкзаке, а нож на ноге, но сейчас ими пользоваться было очень рискованно – могли появиться люди, и тогда все, конец охоте. «Придется немного потерпеть», – мысленно решил я и приготовился к худшему.

За всю свою жизнь я дрался не более четырех раз, но гимнастическая подготовка всегда мне помогала. Почти непробиваемый пресс, который я продолжал качать изо дня в день, да и остальные мышцы туловища хорошо сдерживали полученные удары. Плюс ко всему можно было добавить «бешеную реакцию», как ее раньше называли друзья, особенно после того случая, когда с прилавка прямо перед нами сдуло сторублевую бумажку, а я сумел ее подхватить на лету. Единственный минус этой реакции состоял в том, что я не всегда знал, когда она себя максимально проявит. Такой вывод я сделал после одной из игр в волейбол, который был очень популярен в нашем классе. В тот день одноклассник с другой стороны площадки со всей силы ударил мяч ногой вместо обычной подачи, и тот летел точно в меня. В обычной ситуации я просто уворачивался, теперь же правая рука вылетела вперед и перехватила этот мяч без всякого вреда для себя. Что меня подвигло к этому, я не знал, все было сработано на каком-то высшем уровне. Но эпизод мне очень понравился и запомнился на всю жизнь. Хотя я не знал, когда точно смогу рассчитывать на свою реакцию, но я точно знал, что она меня не подведет.

Все драки, которые проходили у нас в школе, во всяком случае, со мной, всегда заканчивались мирно. Самый смешной эпизод был, когда я разбил своему противнику нос, а он мне губу, и (как сейчас помню) мы оба отмывались у одной раковины, останавливали кровь и подшучивали друг над другом. Прямо какой-то микс файт получился: сначала подрались, потом побратались.

Сейчас же я понимал, что все намного серьезнее, но все равно – применять оружие я буду только в экстренном случае, когда будет серьезная угроза моей жизни (или «целостности моего организма», как пошутил я про себя). Самое удивительное, что страх ко мне так и не приходил. Наоборот, я чувствовал, что пришло мое время, случай сам нашел меня.

Несмотря на то, что внутренне я весь собрался и был готов к побоям, удар в живот все-таки оказался приличным, практически пробив мою оборону. Согнуться до конца я не успел. Удар в голову откинул меня назад на могильную плиту, нога зацепилась за камень, и я, ударившись головой о надгробие, завалился на землю. Главное в то время, когда тебя бьют – это закрыть все жизненно важные органы, поэтому я закрыл голову руками, сложился калачиком, закрывая солнечное сплетение и пах. Дальше меня били уже ногами по туловищу, видимо, стараясь попасть по ребрам, по голове (точнее, по рукам, ее закрывающим). По ногам ударили всего несколько раз; больше наступали, чуть не сломав пальцы. Так как заборчик, огораживающий могилу, не давал всем сразу подойти и избивать меня, то несколько раз я слышал, как кто-то менялся. Какой-то пропитой голос периодически просил, чтобы ему тоже дали поучаствовать.

Как мне показалось, били несколько минут, но я терпел, об оружии даже и не думал. Единственное, чего я опасался, это чтобы они не полезли в рюкзак или чтобы не заметили нож на ноге, а в остальном все было нормально. Нельзя сказать, чтобы меня избивали каждый день, поэтому насчет нормальности я говорю относительно. Мысль о том, что скоро мне представится возможность сделать мир чуть чище, грела изнутри, давала силы и даже какое-то внутреннее злорадство. Видимо, притомившись, они добавили несколько хороших пинков, и я услышал, как они стали удаляться. Приподняв голову, я лишь краем глаза увидел пролетающую над головой бутылку, которая тут же разбилась о надгробие и осыпала меня осколками. Дружный хохот разнесся по всему кладбищу, и орда отправилась восвояси.

Нельзя было их упустить, но и подняться оказалось не так-то легко. Руки и ноги сильно болели – три-четыре удара по ребрам хорошо попали, но, похоже, переломов не было. Пальцы на руках разгибались с большим трудом, боль только сейчас накатила мощной волной. Хорошенько ощупав себя и сделав пару глубоких вздохов, я почувствовал, что прихожу в себя. Медленно, очень медленно ноги стали расходиться, и кровь более резво побежала по сосудам. Орда этих варваров удалялась неторопливо и с громким шумом. Именно поэтому я назвал их ордой. Причем слово «орда» родилось из оркских романов. Те вечно бродят из книги в книгу огромными ордами, шумя, гадя и разнося все вокруг. В играх я очень часто выбирал эту расу, но в жизни я был категорически против них. Орки должны жить в сказках и фэнтезийных романах, а не на улицах нашего города. Пора было это исправить.

Проверив, чтобы на могиле не осталось следов моего пребывания, кроме отпечатков кроссовок и вмятин на земле, я натянул перчатки и пошел следом за ордой.

Оказалось, что следить за такой оравой не так уж сложно. Шел я параллельными дорожками, скрывался за деревьями и кустами. Главное, как я понимал – не делать резких движений, которые обычно привлекают внимание, идти спокойно, не вызывая никаких подозрений у возможных очевидцев.

Шли пацаны медленно, о чем-то постоянно болтая. Слов мне не было слышно, но по периодическому хохоту можно было догадаться, что настроение у них хорошее.

Выйдя за пределы кладбища, они направились в прилегающий парк. Мысленно я улыбнулся: только бы теперь повезло. Беспокойство вызывало только количество орков (по-другому называть их уже не хотелось), шесть человек – это уже не игрушки. Придется ждать подходящего момента. Нападать на всех сразу было бы, мягко говоря, необдуманно. Поэтому мне оставалось только идти и идти.

Шли минут десять-пятнадцать. Я уже начал опасаться, что мы выйдем с территории парка, а на открытой местности, как говорится, ловить было нечего. Но вскоре впереди послышались голоса, прерываемые гомерическим хохотом. Вскоре послышались приветственные вопли, похлопывания по плечам, которые, похоже, можно было услышать за километр. Подобраться мне удалось довольно близко, и через кусты я разглядел почти всю поляну, на которой и происходило сборище. Некоторое время стоял оживленный говор, но вскоре все расположились вокруг горки веток, которую они, видимо, собирались поджечь. Теперь их стало девять. Хорошее число, но многовато, так нападать – почти что самоубийство. Во всяком случае, разоблачение. И то, и другое равноценно. Но был и обнадеживающий фактор – два ящика водки. Буду ждать. До темноты еще далеко. Главное, чтобы никто не заметил, а так, вроде, место глухое, лишний народ здесь шататься не будет. Хорошо они придумали – и для себя хорошо, и для меня.

Долгое время все было весьма банально. Выпивка, закуска, болтовня, вскоре и костерчик подоспел. Разговоры их были скучны и примитивны. Кто где подрался, кто где напился, кто с кем переспал. Вспомнили и про меня, но ненадолго. Похоже, я был не самой интересной темой, я был тем анекдотом, который рассказывают и тут же забывают. Как я понял, антисемитская тема была не их коньком, а так, мелким эпизодом. Самое главное, что не было девушек. Их убивать было бы намного сложнее, я был приучен никогда не поднимать руку на женщину. Прислушавшись хорошенько, я наконец-то понял, зачем они собрались. Это был мальчишник – завтра, или в ближайшее время, один из орков собирался жениться. Это была еще большая удача, нечего им плодить новых уродов. Теперь можно было убить двух зайцев, точнее, как минимум десять: девять присутствующих, и один потенциально рожденный. Не упустить бы момент! Это как на рыбалке: чуть прозевал – и все, ушла рыбка. На рыбалку я часто ездил, а вот на охоте ни разу не был, да и не хотелось никогда. Жалко было животных убивать, они ведь ни в чем не провинились. Конечно, я могу понять охотников – сам не раз с удовольствием стрелял в тире, и частенько мне мишенями служили бегущие железные фигурки животных. Но убивать ради развлечения – это подло, это недостойно человека. Неужели нельзя охотиться безопасным способом? Безопасным как для человека, так и для животного? Рыбаки сейчас все чаще и чаще начинают отпускать пойманную рыбу, почему же не сделать так и охотникам? Ведь можно же стрелять в животных усыпляющими пулями. Стрельнул, например, в медведя – тот завалился спать, можешь фотографироваться с ним сколько хочешь! А потом он проснется, ну, поболит голова немного, но зато он будет жить. Разве так не проще? «Да нет, конечно», – ответят мне охотники. Нам нужна кровь, мясо, нужна чужая СМЕРТЬ. Мы – вершина развития этой планеты, верх эволюции, и нам все еще нужна чужая СМЕРТЬ. В ней мы видим интерес и развлечения жизни. Чужая СМЕРТЬ дает нам жизнь. И мне тоже. Я не убиваю для развлечения, но я убиваю для будущего, я несу людям благо. Но все равно, СМЕРТЬ подонков и моральных уродов дает мне смысл жизни, дает мне саму жизнь. Неужели мы способны только на то, чтобы все поганить? Может быть, мы все орки? Мы не зеленые, но во многом точно орки. И что же мы будем делать, если к нам придут так называемые эльфы, высшие существа, душами которых правит свет, чтобы почистить нашу планету? Объединим все наши орды, точнее, государства, чтобы отбить общую угрозу, или продолжим грызню, попутно отвлекаясь на чужаков? Трудно сказать; на то мы и орки, чтобы быть непредсказуемыми. Мы счастливы, когда кричим «Ва-агх!!» и бросаемся уничтожать очередное чудо природы. Возможно, что эти парни, которые сейчас надираются водкой до свинского состояния, тоже чудо природы? И их нельзя уничтожать, потому что они как мы, они не лучше и не хуже нас? Но нет! Они хуже нас, они хуже большинства людей, они хуже меня! Освободить от них землю – это достижение, это победа над грехом, победа над еретиками, которые попирают мою веру в добро и справедливость. Я инквизитор, и я сделаю все от меня зависящее, чтобы скверна была убрана с этой земли.