Текст книги "Шпион против майора Пронина"

Автор книги: Арсений Замостьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Секреты портного

И снова Пронин наведался к Левицкому. Борис Иосифович долго бегал вокруг него с булавками во рту. Прикладывал к плечам куски ткани, напевал из Утесова, всплескивал руками…

– Этот тон подойдет вам, как я не знаю что.

– А не слишком монументально?

– Я с вас смеюсь, товарищ Пронин. Вы сами – монумент. Серьезный, положительный товарищ. Нельзя вам ходить, как рижский прощелыга.

Потом они сели пить чай. Тут-то Пронин и намекнул на показания соседей…

Левицкий ссутулился и еще сильнее укутался в плед.

– Вы понимаете, Иван Николаевич… Как мужчина, вы должны меня понять… Два месяца назад была у меня одна клиентка. Иногда я делаю и дамские пиджаки. И она…

Пронин прервал его дирижерским движением руки:

– Все понятно. Ни слова больше. Напишите мне только адрес. Я должен проверить, где вы были в ночь на первое января, и указать в отчете показания свидетелей. Иначе эта история никогда не закончится.

Железнов догнал Пронина на улице Горького, возле киоска «Мороженое». Он сиял и от прилива эмоций, несмотря на мороз, вертел ушанку в руках.

– Иван Николаич, я тут такое раскопал… Сведения точные! Этот Левицкий! – Железнов радостно хихикнул. – Этот самый портной, оказывается, посещает дамочку. Ей тридцать два года. Представляешь? Она у него вроде содержанки. Есть еще у нас пережитки! Я тут написал отчет для Коврова. И в новогоднюю ночь, и позже он проводил у нее время. Седина в бороду!

– Давай сюда отчет, – хмуро сказал Пронин.

Железнов протянул ему бумагу, аккуратно сложенную в конверт. Пронин на ходу порвал отчет на мелкие кусочки.

– Что не так, Иван Николаич? – Железнов возмутился. – Ерунда какая-то.

– Ерунда, что ты, Витька. Мы, брат, не гинекологи. Мы чекисты. Иногда нам приходится и в постель к людям лезть. Это противно, но иногда приходится. По острой необходимости. Понимаешь, по острой! Но нужно сохранять деликатность, сохранять человеческий облик. Иначе мы превратимся в ищеек, а то и в сладострастных сплетников. Ты вон с бабками на лавочке обсуди амурные приключения старика Левицкого. Понято?

– Понято, – понурил голову Виктор.

– Мы выясняем алиби Левицкого. Если у тебя есть свидетельства его пребывания на квартире гражданки в новогоднюю ночь, то алиби мы установили окончательно. И – шабаш. Больше нас личная жизнь товарища Левицкого не интересует. И не смей об этом распространяться. Иначе будешь распоследней бабой.

– Да я уж понял, Иван Николаевич.

– А ты не только пойми, но и запомни. Мы, между прочим, должны еще Левицкому «эмку» найти. Это наша прямая обязанность.

– Кирий с ребятами отправился в Ногинский район. Туда, где видели подозрительную «эмку».

– Это где бензин покупали? Ну-ну. Дорогу осилит идущий. Но я чувствую, что одним Ногинским районом дело не решится.

– У меня есть список всех «эмок», находящихся в частной собственности. Есть около пятидесяти свидетельств о местонахождении различных подозрительных «эмок».

– Подозрительные – это те, для которых шоферы бензин покупают с рук? Нет, так мы никогда не найдем автомобиль Левицкого. Тут нужна схема посложнее. Первое. Воры могли избавиться от автомобиля. Зачем им возить с собой улику? Подозрительный автомобиль обременяет. Значит, нужно искать «эмку» разбитую, взорванную или выброшенную.

– Об этом мы не подумали.

– Я не подумал, я. Будем наверстывать. Есть и второе. К крыше «эмки» Левицкого шофер приделал металлический багажник. Я взял у старика фотографию автомобиля с багажником. Если враги рискнули использовать автомобиль – они могли оставить багажник. Штука полезная. Но «эмок» с такими багажниками немного. Это слишком явная примета.

– Думаешь, они от нее избавились?

– Скорей всего. Но есть шанс – двадцать процентов из ста, – что они пожадничали. Ведь ты же не рассчитываешь поймать шпионов, которые разъезжают на ворованной «эмке»? В лучшем случае мы найдем каких-нибудь уголовников, которые даже при желании не смогут нас вывести на заказчиков.

Виктор уже нахлобучил шапку и поеживался на ветру.

– А меня Райхман вызывал. Обсудить белорусские дела. Размах у него!

– Да уж куда нам до молодого, да раннего Райхмана.

– Он и про вас спрашивал. Говорит, «мы теперь в одной лодке».

– А почему «теперь»? Мы с ним всегда были в одной лодке. Чекисты, как есть. Странные разговоры.

Ковров встретил Пронина угрюмо. С каждым днем он выглядел все мрачнее. Молча указал на кресло и без приветствий начал:

– Бумага на тебя, Иван Николаев. Сурьезная бумага. Опасно ты ходишь, Пронин. Бдительность потерял. Потонешь, дурачина, и меня за собой в трясину потянешь.

– А что стряслось-то?

– Стряслось! – крикнул Ковров. – Ты рассуждаешь, как на светском рауте. Или у тебя железная выдержка, или ты потерял чувство опасности. И то, и другое глупо.

«Значит, железная выдержка – это глупо, – думал Пронин. – Любопытно, расследование по телеграфу его уже не интересует?»

– Еще скажи спасибо, что бумага пришла ко мне! А то бы нас двоих отправили за Можай без предупреждения. Хочешь стать мертвецом?

– Горю желанием.

– Тогда читай. – Ковров достал из папки бумагу и швырнул ее Пронину.

– «Троцкистско-зиновьевский подпольный, центр…» Ерунда какая-то. Меня ж туда внедряли! «Вредительская деятельность… Базаров… Крестинский…» Курам на смех! Даже убийство мне приписали. А Базаров, значит, невинная овечка?

– Поверь мне, Иван Николаич, гораздо более смешные бумаги становились роковыми для десятков честных большевиков. Целую роту можно составить из оклеветанных. Только эта рота никогда не поднимется в бой, потому что мертвецы не поднимаются из-под земли. Поэтому отставить шутки. К этой бумаге нельзя отнестись легкомысленно. Ты знаешь, что вчера такая же бумага пришла на Райхмана? Да-да, на нашего цветущего балетомана и любимца Фортуны!

Пронин сохранял каменное лицо. Только седоватая прядь упала на лоб.

– Ты не удивлен? – насупился Ковров и продолжил кричать: – А если нас всех сдадут в утиль? Если мы все не оправдали доверия? Знаешь, какая в нашей работе форма отставки? – Ковров провел рукой по горлу. – И – «напрасно старушка ждет сына домой». Ты понял?!

– Ты так кричишь, как будто с Барнаулом разговариваешь. А я рядом, в метре от тебя, – Пронин зевнул.

Ковров встал. Поднял руку – кажется, он хотел ударить Пронина – и разочарованно рубанул воздух. Потом со скрипом крутанул сапогами по паркету, изображая па из лихого казачьего танца, и замер.

– Сделаем следующим образом, – сказал он уже не так громко. – Я вынужден подать рапорт наркому о том, что ты замедлил работу с Левицким. Внесу предложение ударить по тебе выговором. Нам всем необходимо, чтобы в этой заварухе хотя бы я остался в безопасности.

– Ясно.

– Что тебе ясно? Думаешь, предатель Ковров, карьерист, иудина душонка? Врешь! Я действовать буду. Вас, дураков, выручать. Кто-то ведет против нас игру. Возможно, грузинские товарищи или ленинградцы. Так пускай они думают, что я против вас, что я хочу потопить и Пронина, и Райхмана.

Пронин продолжал сидеть – нога на ногу – и говорил с Ковровым профессорским тоном:

– У тебя шпиономания. Во-первых, я мало знаком с Райхманом, и объединять нас в группу – верх идиотизма.

– Это не я вас объединил. Это…

– Я тебя не перебивал. Хотя говорил ты похуже Цицерона, Лютера и Керенского. И вместе взятых, и по отдельности. Я не вхожу ни в какую группу, кроме ВКП(б). В моем досье, как тебе известно, написано: «Во фракциях не состоял». И никаких грузин и ленинградцев не существует.

Ковров хмыкнул. Он уже снова сидел в кресле, обхватив ладонями дряблые щеки.

– Может, и этой анонимки не существует? Тогда твое счастье.

– Как видишь, я не обращаю внимания на твои провокации и продолжаю отчет о проделанной работе. Что касается Левицкого, ни о каком замедлении разработки не может быть и речи. Установлено, что в новогоднюю ночь Левицкого не было на Огарева. Он встречал Новый год на улице Воровского, куда отправился общественным транспортом. А «эмка» стояла на Огарева. Все это установлено точно. А Кирий сейчас орудует в Ногинском районе. Ищет «эмку».

Ковров впервые за несколько часов улыбнулся – а такое с этим весельчаком случалось редко.

– Вот Кирий мне нравится. Хороший малый, здоровенный – оглоблей не перешибешь. Лучший в твоей группе. Я его выше Железнова ставлю, не говоря уж про Мишу Лифшица.

Пронину захотелось посовещаться с Железновым и Лифшицем в домашней обстановке. Агаша сварила кофе, напекла творожных слоек. Чекисты собрались в кабинете Пронина. Иван Николаевич полулежал на тахте.

– Противник начал показывать себя. Это хорошо. Значит, мы потянули за ту самую ниточку. Укололи в нерв. Где он, этот нерв? Я предполагаю, что с Левицким нужно еще поработать. Каждый из нас должен пошить у него по костюму. Понятно?

– Больно дорого берет ваш Левицкий! – улыбнулся Железнов. – Нашего жалованья не хватит.

– А ты продай часы. Или портсигар загони на Тишинке. Обмещаниваешься, Железнов.

– Да как же я без часов-то, Иван Николаевич!

– А ты не придуривайся. У тебя несколько отменных часов в ящике стола без дела лежат. Все награждаем тебя, дарим. Вот и продашь на толкучке. Да и сбережения надо иметь при нашем-то денежном довольствии. А то, наверное, все барышни, ресторации… Эх, Витька, знал бы я в 1918 году, что ты таким станешь, когда каждой картошине сердце радовалось… Честное слово, чаще бы тебя порол.

– Да бросьте вы, Иван Николаич! – При Лифшице Железнов не тыкал командиру. – Думаете, я великие деньги получаю? Красный командир, чекист, а мясо в борще не каждый день вижу. Да и в «Метрополе» каждый день обедать не могу.

– Ах, какой несчастный! Мяса они не кушают. Денег ему мало, видите ли. Ты на партшколу ходишь? При коммунизме вообще денег не будет. А деньги на костюм мы тебе выделим. Я говорил, выделим, значит, выделим. Успокойся, копеечник.

Лифшиц в напряжении наблюдал за пикировкой товарищей. Он еще утром узнал о доносах на Пронина и Райхмана и скуксился. Он только-только встал на ноги в Госбезопасности. Видел себя чекистом без страха и упрека, мечтал о подвигах, о доблести, о славе. И вдруг – такой удар в спину любимому командиру. Это удар по всем пронинцам.

– Прекратим препираться! К делу, товарищи, – говорил Пронин. – Кирий перекопал весь Ногинский район. Без результата. Единственное – попутно он нашел там крупного самогонщика. У него там аж три подвала, полных зелья.

– Ну, теперь мы Кирия не скоро увидим! – подал голос Железнов, да так язвительно, что даже кислый Лифшиц хохотнул.

– У Кирия срочная работа. Под Рязанью нашли бесхозную «эмку». В каком-то колхозном амбаре. Председатель хотел ее усыновить, но участковый проявил бдительность, и наши товарищи уже отогнали ее в Рязань. Теперь в Рязань направится Кирий.

– Самогонщики Рязани трепещут!

Пронина не смущали реплики повзрослевшего воспитанника.

– Будем шить костюмы у Левицкого и присматриваться. Я не думаю, что портной связан с врагами. Он скрывает от общественности свои амурные похождения и имеет на это право. И все-таки на меня написали донос именно после сближения с Левицким. Виктор, составишь полный список клиентов Левицкого за последние три года. И определись, кого он принимал дома, а к кому ездил. Другие связи Левицкого, начиная с его фальшивых новогодних гостей, я поручаю тебе, Миша.

– Свидерский – крепкий орешек. – задумчиво произнес Лифшиц. – Я могу на него как следует надавить? Вряд ли он вел жизнь невинного воробушка. Там многое можно накопать на товарища адвоката.

– Да уж, конечно, Миша. Если дело поручили тебе – значит, без давления не обойтись. Только, пожалуйста, воздержись от членовредительства.

– Да была б моя воля, я бы вообще адвокатуру прикрыл. Гнилые они все. Профессия гнилая. Защитнички. Жужжат, болтают в пользу бедных. Тут от врагов народа проходу нет, шпионы кругом, вредители. Жизнь целой страны под угрозой. А ты – адвокатик, пустозвон добренький. Зачем нам вообще нужна такая профессия?

Пронин улыбнулся:

– В чем-то ты прав, мой неистовый друг. Западная система тотальной соревновательной юстиции мне не по душе. Они когда-нибудь свихнутся от сутяжничества. Уже в душ без адвоката боятся сходить. Но так сгущать краски не стоит. Я понимаю, ты молодой, горячий. Но потом эта горячность перейдет в работу. Или, скажем, в семью. Как поет Клавдия Шульженко, без причины не гори, умей владеть собой! Это она специально для молодых чекистов поет. Вот посмотрим, как ты со Свидерским сработаешь. Дави его информацией, но не превращай в безвольную груду мяса. Не бей, даже когда очень захочется. А тебе захочется сразу. Он для нас не жертва, а материал.

– А что, на меня жаловались? – обиженно спросил Лифшиц.

– У меня и свои мозги имеются. Я и без доносов способен составить мнение о сотруднике.

– Все мои несчастья от принципиальности! Не могу удержаться, когда передо мной враг.

– Повторяю в сотый раз. Если разведчик стреляет – значит, он недоработал. Если контрразведчик выбивает показания побоями – значит, он недоработает и проиграет завтра. Бывают, конечно, исключения…

Железнов вел себя у Пронина по-хозяйски: Агаша считала его за племянника, Пронин – за сына. Он съел уже две слойки, вытер губы чистым носовым платком, выпил, на радость Агаше, два кофейника.

– А чем вы займетесь, Иван Николаич? – спросил он с набитым ртом.

– Мне остаются пустяки. Буду общаться с Левицким. По-стариковски. Буду чаще появляться в людных местах, чтобы уважаемому автору доноса служба медом не казалась. Как всегда, себе я придумал самое простое задание.

Архипелаг ГУЛАГ

Пронин никак не мог забыть русый стриженый затылок из магазина «Ноты». И поэтому, несмотря на позднее время, он попросил Адама ехать в ГУЛАГ. Там служил старинный приятель Пронина Гриша Савченко. Работал он до поздней ночи, потому Пронин влетел к нему в кабинет без звонка.

– Опять ты? – Савченко флегматично посмотрел на Пронина сквозь круглые очки.

– Да вот, занесла судьба в ваше царство мрачного Аида.

Гриша Савченко пришел в революцию со скамьи Харьковского университета. Сын приказчика, он рано выучился читать и слыл маленьким профессором. Пройдя через войны и чистки, он так и остался пытливым книгочеем. Дружил с Демьяном Бедным и Алексеем Толстым, подчас конкурировал с ними по части библиофильства. Истый книголюб! Ему бы работать директором библиотеки, а партийная судьба занесла его в гулаговский кабинет. За последние полтора года Гриша выучил древнегреческий язык и теперь усердно штудировал Гесиода, которого считал родоначальником коммунистической идеи.

На дружеский выпад Пронина Савченко ответил незамедлительно:

– Аиды сидят в Наркомпросе, а мы главные весельчаки Москвы! Тонем в бумагах – и смеемся, сортируем документы – и снова смеемся. Нас любят демонизировать. Но разве мы похожи на церберов у врат ада? Помнишь русскую сказку про плакунчиков и хохотунчиков?

– Сказки, Гриша, по твоей части.

– Это верно. Я тут у Демьяна Бедного из-под носа увел первое издание сказок Афанасьева. Смирнов-Сокольский познакомил меня с таким букинистом – просто находка. У него агенты в разных городах Союза – от Минска до Ташкента. Там такие редкости можно найти, каких в Третьяковском проезде не встретишь и даже не закажешь.

– Агенты! Может быть, стоит заняться этим человеком? Разветвленная сеть – это уже по моей части.

– Нет! Я вам его под пыткой не выдам. Такой человек в нашем деле на вес золота.

– Эх, Гриша, библиофилия когда-нибудь доведет тебя до государственного преступления, не в этих стенах будет сказано… Занимаешься таким интересным делом – боевым, творческим. Все лагеря у тебя под рукой! А за хорошего букиниста готов на все пойти. Но я пришел к тебе не за букинистом.

– А за кем? За нумизматом? Есть еще филателисты, эсперантисты, заслуженные артисты. У нас много чего есть.

– Ты помнишь Роджерса? Майора Роджерса?

– Которого ты взял у моря, с каким-то дурачком пилотом? Как забыть! Ты же за ним лет пятнадцать гонялся. Еще со времен дела «Синих мечей», когда белогвардейцы тебя в подвале заперли.

– Его должны были расстрелять, но все оттягивали исполнение приговора. В обмен на жизнь он давал показания. Мое дело – поймать, схватить, заманить. А дальше я потерял его из виду. Данных о его расстреле нет. Значит, он в твоей власти.

– Сейчас поглядим! Возможно, его зарегистрировали под псевдонимом. Мы не любим клиентов по фамилии Роджерс и награждаем их фамилиями, более благозвучными для русского уха.

Пронин победно улыбнулся:

– Я это учел. В некоторых документах он проходил как Сергей Николаевич Васильев 1893 года рождения. Бывший ротмистр белой армии. Так что если не Роджерс – то Васильев.

– Васильевых у нас много. Подожди. – Савченко быстро перелистал амбарную книгу. – Так, четырнадцатая полка, седьмая папка. Это для нас пара пустяков. – Он шмыгнул к нужной папке, ловко достал ее с полки и бросил перед Прониным.

– Вот здесь все Васильевы, Василевские, Василевы, Василевичи и Васильчиковы. Остальных, извини, пока не охватили. Но. они, кажется, не зарекаются. Я тебе мешать не буду.

Савченко – товарищ деликатный, воспитанный на психологизме Льва Толстого. Он пошел в кухоньку, где можно было вскипятить чаю и поесть докторской колбасы. Он твердо знает, что Пронин наведет справку за пять минут. Через пять минут Савченко вернется на рабочее место, вытирая платком губы, пахнущие микояновской колбасой.

Пронин быстро нашел Сергеев Васильевых – их было человек шестьдесят. Из них семеро – Сергеи Николаевичи. Но, увы, год рождения не совпал ни в одном случае. Да и краткие данные биографии разительно отличались от «белогвардейской» легенды про Роджерса. Был партийный работник Сергей Николаевич Васильев, запачканный связями с Троцким. Был проворовавшийся директор бакалеи шестидесяти лет. Был двадцатилетний студент Пензенского пединститута, участник мутной молодежной организации «Истинных марксистов». Все это – не в цвет. Ну, вот и Савченко.

– С утра ничего не ел. На завтрак проглотил два яйца без соли – и до сих пор не успел толком перекусить.

– А почему без соли?

– Оказывается, у меня кончилась соль. А соседи еще спали. Будить спящего без достаточного основания – это немыслимая жестокость!

В быту Савченко был рассеянным и неорганизованным, как музыкант или художник. Всю свою дотошность тратил на службе. Забывал пообедать, забывал купить соль, почистить ботинки или пришить пуговицу. Иногда, к ужасу влюбленной в него секретарши Томочки, являлся в ГУЛАГ небритым.

– Не нашел я своего Васильева. Давай-ка для очистки совести посмотрим еще Роджерса.

Покладистый Савченко тут же достал папку с фамилиями на «Род». Оказалось, что в советских исправительных лагерях за последние десять лет заключенных по фамилии Роджерс не регистрировали…

Через минуту Пронин уже вызывал Коврова к телефону. Савченко (его деликатность не знала границ!) снова удалился есть колбасу.

– Ковров? Мне нужно знать все про Роджерса. Расстреляли его или нет. Если нет – где он сейчас пребывает. Это срочно.

Иногда Пронин, забывая о субординации, начинал разговаривать с Ковровым командным тоном. В таких случаях Ковров не обижался. Напротив, он становился послушным. Потому что знал: без веской причины Пронин не станет так с ним разговаривать.

– Я выясню. У меня есть полтора часа?

– О чем ты говоришь? – Пронин умел быть и благодушным.

Что бы ни доложил Ковров про майора Роджерса – ясно, что Пронину в ближайшие дни придется работать по двадцать часов в сутки. А ведь он планировал перечитать статьи Энгельса о войне, подготовиться к докладу на партийном семинаре… Грезил и о доброй зимней рыбалке. Теперь эти планы придется похоронить. Теперь – только работа.

– Ну, что, Гриша, отрицательный результат – это тоже результат. Будем надеяться, что Роджерса все-таки расстреляли.

– Неужели он всплыл? – Савченко как начал уплетать колбасу, так уже и не смог остановиться: аппетит приходит во время еды. Он постелил бумагу на письменном столе и ел прямо на рабочем месте, даже Пронина попытался угостить.

– Разобраться надо.

В лубянском кабинете Пронина ждал Кирий. Улыбка до ушей, румянец во всю щеку – сразу видно, что наш богатырь прибыл из Рязани не с пустыми руками.

– Иван Николаич, по всем признакам «эмка» – та! – начал он, потирая руки. – Та самая! Мне шофер товарища Левицкого все приметы рассказал. Там дверцу подкрашивали, в сиденье карман проделали. Все сходится. Да мы «эмку»-то сюда прикатили, во внутреннем дворике она. Шофер придет на опознание. – Кирий посмотрел на часы. – Ровно через семь минут.

От такой удачи молодой чекист не мог успокоиться, не мог присесть. Пронин улыбнулся, глядя, как двухметровый детина переминается с ноги на ногу и размахивает руками.

– Молодца, Кирий, молодца. Большой камень с души моей снял. Ты уж тогда до конца это дело раскручивай и ко мне с показаниями.

Пронин отправился прямиком к Левицкому.

– Ну, Борис Иосифович, вот вы меня разлюбили, а я вам добрые вести принес.

– Да чтоб вас так жена любила, как я вас разлюбил!

– Ваш любимый шофер сейчас опознал «эмку». Поздравляю вас, у вас снова есть автомобиль!

– Что я слышу? Вы умеете работать! Продегустируем по этому поводу наливку!

На столике появились рюмки из цветного немецкого хрусталя. И хорошо знакомая Пронину херсонская наливка.

– Пить будем не только за вновь обретенный автомобиль. Но и за первую примерку. Костюм, молодой человек, – это не перчатки. Костюм – это лицо джентльмена. Шить костюм каждый месяц – это дурной тон. Для ежедневной беготни вы можете купить готовый костюм в Мюре-Мерилизе. Это сущие пустяки. А вот главный, основной костюм, товарищ Пронин, нужно шить у хорошего портного раз в два года. Это наслаждение! Вы купили настоящий английский бостон. Потрогайте, этот отрез не пойдет в работу. Излишки оставляем на заплатки. Я шучу, на таком костюме заплаток не бывает, это не пижама. У меня есть все условия для примерки. Зеркала, вешалка.

– Примерим. А что, костюм уже готов?

– О чем вы говорите? Такие костюмы в два счета не шьются. Я только слегка наметал. Мечтаю увидеть его на вашей фигуре. А там пойдет дело. Но сначала выпьем за мою головную боль. За мою «эмку». В несчастный день я согласился ее купить! Ну, да сам виноват.

– Ваше здоровье! Здоровье портного и автомобилиста.

– Пассажира, Иван Николаич, во веки веков – только пассажира. Себя за баранкой я даже в кошмарном сне не представляю. Скажите, товарищ Пронин, а у вас есть оружие?

– Как положено.

– Пистолет? Настоящий пистолет?

– Самый настоящий. Если хотите знать, первый советский пистолет. Системы Коровина. Весь мир знает эту игрушку. Надежный, безотказный. Для меня это как продолжение руки. Мне разные игрушки предлагали. Есть и наградные. Но ношу с собой только «Коровина».

– Вы хотите сказать, что никогда с ним не расстаетесь?

– У всякого правила есть исключения. Но, честно говоря, расстаюсь я с ним нечасто.

– Вы намекаете, что и сейчас этот пистолет… Ммм… Коровина при вас?

– Конечно, при мне. Я вам могу его показать, – Пронин полез в кобуру.

– Нет, нет, ради бога, не надо! Я ненавижу оружие. Я, как говорят, пацифист.

– Может быть, вы толстовец или баптист?

– О религиозных вопросах предпочитаю не задумываться. По рождению я, как пишут в словаре атеиста-агитатора, иудейского вероисповедания. Но я марксист, материалист. Хотя и не очень образованный. Таким воспитала меня революция.

– Это понятно. Я пошутил про баптиста. – Пронин понял, что напугал портного. – А клиентов вы, наверное, столько навидались, что вас любой религией не удивишь – попадались, наверное, и буддисты, и католики с протестантами. И сатанисты.

– Сатанисты? Ну, что вы, мои клиенты – люди приличные. Бывают иностранцы – так те, наверное, католики или протестанты. Попадаются отечественные мусульмане, которые еще не стали материалистами.

– Интересно, а религия влияет на вкусы клиентов? Мусульмане, наверное, любят зеленый цвет и золото. А протестанты должны предпочитать скромные цвета и покрои. Я прав?

– Вы просто мудрец. Вот полгода назад у меня шил пальто нарком просвещения Узбекской республики. Вроде бы большевик, марксист, а подобрал себе едко зеленый драпчик. Получился пережиток эпохи медресе, а не пальто.

– А протестанты бывали?

– А англичане таки протестанты?

– А как же? Первые в мире, между прочим!

– Так у меня недавно был клиент из Британии. Ученый. Путешествует по России, на Байкал ездил. В сопровождении советских коллег, разумеется. Он зверушек изучает. Так он из Шотландии вез дорогой твид, чтобы я сшил ему путевый костюм!

– Это слава, Борис Йосич. Широкая международная слава. Отныне Красная Москва знаменита на весь мир не только кукольным театром, шоколадными конфетами и балетом, но и портным Левицким! И чем же вас удивили вкусы английского ученого?

Они продолжали разговор, затевая примерку. Пронин уже стоял перед зеркалом в гейше и кальсонах, босиком. Левицкий помогал ему надеть широкие брюки – наметанный полуфабрикат.

– Этот англичанин оказался форменным чудаком! Все ему двойные карманы подавай. А какой в них смысл? Я считаю, они искажают силуэт. Пришлось подчиниться прихотям клиента. Ну, вам-то я пошью классику, как она есть.

– Я надеюсь, это будет не фрак? Вы же не хотите сделать меня аристократическим посмешищем?

– Не фрак и даже не смокинг. Говорят, что джентльмен должен отставать от моды на полтора сезона. Но не на эпоху же! Вы не должны выглядеть моделью из антикварного салона. Деловой респектабельный костюм для мужественного молодого человека. Костюм будущего. Самое сложное – это брюки в районе пояса. Вот тут-то и нужно мастерство на уровне колдовства. Я надеюсь, вы не любите всякие нэпмановские глупости – золотые запонки, перстни, браслеты?

Пронин поморщился:

– Борис Йосич, вы же меня не первый день знаете…

– Да, простите, это я спросил для проформы. Вы коммунист, чекист, вам побрякушки неинтересны. Вот и костюм будет в меру строгий. Не вычурный.

– Да уж, вычурности нам не надо. Мне нужен такой костюм, чтобы в Большой театр не стыдно было сходить, в Кремль на награждение, чтобы в командировке где-нибудь в Праге, Берлине или Будапеште не стыдно было появиться на торжественном приеме.

– Прага! Будапешт! Все это скоро будет тоже Советский Союз – я правильно понимаю?

– Ну, сейчас мы строим социализм в одной отдельно взятой стране.

– И все-таки мы идем в Европу! И это обязывает нас – я имею в виду вас – тщательнее выбирать костюмы. Вы заметили, что в последнее время москвичи стали внимательнее к одежде? Уже мало кто ходит в рванине. Появилось понятие о галстуках. Ведь еще недавно все это считалось буржуазным пережитком. Правда, артисты и профессора всегда ко мне захаживали. И нэпманы, конечно. Хотя я никогда не сочувствовал нэпу.

– Да? А товарищ Ленин сочувствовал. И товарищ Сталин тоже.

– Ой, да не хватайте меня за слово. Я лоялен, как сто китайцев. Повернитесь чуть-чуть – торсом, торсом. Спасибо. Ну, что ж, мерку я снял верно. И вы не похудели за эти дни. Но и не поправились. У вас идеальное телосложение – и солидно, и без лишних рубенсовских телес. Вы физкультурник?

– У Мольера был лекарь поневоле, а я физкультурник поневоле. Приходится бегать на дальние дистанции – пока не догоню.

– Таки это пошло вам на пользу. Приятно посмотреть, хоть я и не барышня. Можете отдыхать. Я уже все понял.

– Примерка прошла удачно?

– Феерически! Я на правильном пути, а костюм у вас будет такой, что ваш начальник застрелится от зависти.

– Ковров-то? Этот может, с него станется.

Тихая экономка принесла чаю, конфет. Раньше Пронин ее не встречал. Она приходила к Левицкому каждый день на два-три часа. Прибиралась, готовила обед и тихо исчезала. Он не желал постоянного присутствия чужой женщины в квартире. С непривычки Пронин притомился на примерке и теперь с великим наслаждением пил чай, бессильно откинувшись на спинку кресла.

– И ваш англичанин надолго застрял в Советском Союзе?

– Он хочет объехать всю страну. Имеет бумагу от Академии наук.

– Он молод?

– Ваших лет, Иван Николаич. Ваших лет. Для меня это молодость. Но уже не детство.

Теперь нужно было выяснить, где остановился этот англичанин. Пронин не стал выспрашивать у Левицкого имя и фамилию клиента – Госбезопасность способна установить такие сведения без вопросов «в лоб». Неужели это Роджерс? С телеграфа он позвонил Железнову и пешком пошел на Кузнецкий. Виктор уже ждал его на диване – и все сведения про Даниэля Стерна лежали у него в кармане, вплоть до описания внешности.

– Значит, сейчас он в Москве? Нам снова повезло. Это даже подозрительно, что все так удачно складывается.

Возраст, цвет волос – сходились. Но комплекция… Стерн был толстяком невысокого роста. Это не Роджерс. Конечно, каждый может раздобреть, но уменьшиться в росте – навряд ли. Даже английская разведка на это не способна. Вот господин из магазина «Ноты» со спины вполне соответствовал Роджерсу. А этот, наверное, настоящий ученый, любитель твидовых костюмов с потайными карманами.

– И что думаешь делать, Виктор? – Пронин кряхтел, устал он от беготни!

– Надо познакомиться с этим Стерном. Ты же поручил нам знакомиться с клиентами Левицкого.

– Не будь ты таким дисциплинированным. «Поручил!» Ты и сам с усами. Ученый, судя по всему, экземпляр изысканный. Имя – от одного английского классика, который был не только классиком литературы, но и асом разведки. Фамилия – от другого, который тоже любил сентиментальные путешествия. Правда, не на Байкал. Так что, думаю, этот англичанин не из простаков.

– Конечно, не из простаков. Профессор, как-никак.

– Ты обязательно его в «Славянский базар» своди. Англичане, как правило, не дураки выпить. Хотя встречаются среди них и господа, равнодушные к алкогольному досугу.

:– Этот не равнодушен. Вы не дочитали мою записку. На Байкале его с перепоя госпитализировали.

– Вот это очень хорошо, что госпитализировали.

Железнов хлопнул себя по лбу:

– Вас же Ковров срочно вызывает, а я на радостях и забыл.