Текст книги "Шпион против майора Пронина"

Автор книги: Арсений Замостьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Приехал он примерно за полтора часа до полночи. А уехал часов в восемь. Поспал, выпил чаю – и в путь.

– Ваши соседи могут подтвердить эти показания?

Елена фыркнула.

– Я ж говорю, это дело у нас поставлено.

На Ордынке Пронина ожидала не только «эмка» с Адамом, но и Кирий.

– Иван Николаич, важнейшие документы от Железнова! Он побывал у Гасина.

– Гасина нашли?

– Нет. Дома он не был. Но Виктор собрал целый чемодан документов.

– Тот человек, которого мы ищем, не оставит в квартире чемодан важных документов. Или Гасин ни при чем, либо документы можно сдавать в пункт приема макулатуры. Так хотя бы мы сбережем Родине сосновую рощу. Ты любишь лес, Кирий? Или за деревьями не видишь леса?… Что-то у меня сегодня шутки какие-то мутные. Да и у тебя, Кирий, с чувством юмора беда. Зато плечи широкие. Это в нашем деле, пожалуй, важнее. Где этот чемодан?

– Под надзором Агаши.

– Надежно, нечего сказать.

Пронин ворчал, но мысленно похвалил Железнова. Отдохнуть часок на Кузнецком – это было в самый раз. Была у Пронина такая слабость: в разгар боевого дня прилечь на родную тахту, продавленную, уютную, привычную. В этом позорном желании он не признавался ни Виктору, ни Агаше. Не столько от смущения, сколько из педагогических положений: покажешь им слабину – так они потом в ответ такую слабину покажут, что завей горе веревочкой. Ничто так не развращает людей, как правдивая информация…

– Что ж вы не предупредили, я ж не успела ничего! – всплеснула Агаша, выплывая из кухни. Оттуда доносились острые запахи борща, а передник у Агаши был забрызган помидорным соком. – Давайте я вам бутербродов настругаю!

– Действуй. Только не забудь: с сыром и без масла.

– Чемоданчик-то ваш под письменным столом лежит. Дожидается.

Пронин даже не стал искать тапочки. В носках вошел в комнату, достал чемодан, раскрыл. Так и есть, ерунда. Что можно сказать о Гасине по этим бумагам? Парень любит читать прессу. Это можно расценить как чудачество, но ничего преступного в этом нет. Несколько подшивок «Московского большевика» за последние годы. Тяжеленько было Железнову их тащить. Профсоюзные бумаги. Это еще с Урала. Фотография пожелтела. Эх, еще и чернильное пятно. – Пронин натянул очки. – Нет, лица не видно. По очертаниям нельзя исключать, что это Роджерс, но это не аргумент для суда. Через полчаса я передам профсоюзный билет нашим химикам. Ночью будет ответ. Если они сумеют восстановить фотографию, буду считать себя счастливейшим из смертных. Письма… Тетка из Нижнего Тагила. Все на чистом сливочном масле, почерк женский, по содержанию – бытовая ерунда. Это нам не поможет. Хотя… Такие письма – косвенные доказательства того, что перед нами действительно товарищ Гасин с Урала.

В ближайшие часы нужно установить:

1. Список близких друзей Гасина.

2. Снимал ли Гасин дачу под Москвой?

3. Проживает ли в московских и подмосковных гостиницах Василий Гасин или человек, предъявивший документы на другую фамилию, но схожий по приметам с бухгалтером Гасиным.

Железнов влетел в комнату, сметая с пути Агашу, которая шла по коридору с подносом.

– Иван Николаич, Гасина нашли!

– Где? Где он?

– Участковый милиционер с улицы Ленина в Лосинке приметил Гасина. Вот адрес. Он там пьет водку в обществе какого-то Вахромеева.

Лосинка! Наша география расширяется. Пора покидать магический треугольник «Лубянка – Кузнецкий – «Центральная». Снова Пронин подстегивал Адама: «Давай по укатанному снежку, давай прямо через наледи!» Впрочем, дворники работали и за страх, и за совесть, и островки льда на дороге попадались нечасто. На подмогу участковому уже прибыли два молодых чекиста – подопечные Лифшица. Сам Миша ехал на Лосинку прямо с Лубянки и прибыл минут за двадцать до Пронина. Он покуривал возле подъезда, время от времени перешептываясь с соглядатаями, которые сменяли друг дружку на этаже и под окнами квартиры Вахромеева.

Лифшицу хотелось блеснуть, лично взять этого Гасина – с форсом, может быть, с ранением. Чтобы лежать в бинтах, в едком аромате камфоры, и принимать поздравления товарищей. Но не хватало решительности: сколько раз ему перепадало от Пронина за излишнее рвение. Поэтому Лифшиц недокуривал папиросу, отбрасывал ее со злостью и тут же закуривал новую. Он стоял в свете фар своего «ЗиСа» и ждал Пронина. Вздрагивал, если издалека долетали шумы залетного мотора. А Пронин подъехал на удивление тихо. Остановил автомобиль во дворе поодаль от подъезда и неожиданно вырос за спиной у Лифшица.

– Какие новости, Миша?

– Красиво живут. Уже несколько часов выпивают да закусывают. Макароны у них с мясом. Огурчики соленые, капуста.

– Завидуешь?

– Им? Да им через полчаса даже самые завистливые не позавидуют. Отвыпивали свое ребятки.

На лестнице, на крыше, в подъездах встали чекисты. Пронин с Лифшицем высадили дверь и влетели в квартиру.

– Стоять! Руки вверх!

За кухонным столом в папиросном чаду сидел только один человек – Вахромеев.

– С кем вы пили? Где ваш товарищ?

Вахромеев не отвечал.

– Да он напился до бесчувствия, мертвецки! – крикнул Лифшиц.

Пронин тронул Вахромеева за плечо, тот свалился на стол. Из-под лопатки торчала отвертка с массивной, промасленной деревянной ручкой.

– Проглядели? – Пронин махнул рукой. – Все дороги перекрыть. Брать живым. Только живым. И не надо кукситься, Лифшиц! Сегодня хороший день. Сегодня мы вышли на след. Теперь он не уйдет, этот бухгалтер с Урала. Гасин. Товарищ Гасин.

Ребята из химической лаборатории долго бились над профсоюзным билетом. Билет оказался подлинный, уральский. А вот с фотографией ничего не вышло. Чернила, которыми она залита, оказались какими-то странными, необыкновенными. Их можно было удалить только вместе с фотографией… Пронина этот факт обрадовал. Резидент никогда не оставил бы нам своей подлинной фотографии. История с удивительными чернилами – косвенное доказательство вины бухгалтера Гасина.

Уральским товарищам Пронин отдал распоряжение собрать полное досье на Василия Гасина. Но на это уйдет как минимум двое суток. Сможем ли мы за это время его поймать? Неизвестно. Мобилизовали всех агентов, пустили их по улицам, по товарным и пассажирским вагонам, по вокзалам. Самый надежный транспорт – железная дорога. Если Гасину удалось пробраться в поезд, он мог сойти где угодно и провалиться сквозь землю.

На два часа ночи Пронин назначил встречу с Райхманом. Давно пора обсудить ситуацию с Леонидом Карпатским. Когда еще могут встретиться столь занятые джентльмены, если не ночью?

Агаша крепко спала в своей комнате и не подслушивала. Пронин подготовил для гостя бутылку коньяку, графин клюквенного морсу. Выставил еще коробку лимонных долек и массивное колесо свежайшего влажного сулугуни. Райхман явился ровно в два: точность – вежливость королей и чекистов.

– Иван! Года два не видались.

– Да уж, Леонид, все дела да случаи.

Они обнялись. Пронин усадил Райхмана на почетное кресло.

– Вот ты и стал нашим командиром. Возвысился над нами и по праву! – Пронин наполнил рюмки.

– Брось. Мы же не в пехоте. У нас звания и должности решающей роли не играют. Кому доверяют работу – тот и на коне. А сейчас мы с тобой оба под дамокловым мечом сидим. Я ведь понимаю, зачем ты меня пригласил. Есть причина. Жалкая анонимка – и столько шуму.

– Ну, пока мы живы и не в отставке…

– Все может быть. Нарком не придал значения доносу. Отложил его, отставил… А если тучи сгустятся над головой нашего дорогого наркома? Чьи головы полетят первыми?

– Наши с тобой, Леонид. А ты видел бумагу своими глазами?

– Донос? – хрипло спросил Райхман, проглотив рюмку. – Да кто ж мне даст. Вот Ковров тебя отстаивал, как сына родного. Прямо тигр! А бумага не одна была. Их уже на нас с тобой целая дюжина пришла. И все за последние дни.

Пронин принимал гостя в мягкой домашней гимнастерке, в старых галифе и кожаных домашних тапках. А на Райхмане отлично сидела элегантная темная пара.

– Костюм у тебя хороший. Отличного пошива! Во Львове шил или уже в Москве?

– В Москве, у Левицкого. Известное дело, всем портным портной. Хороший мастер. Правда, болтлив, как старая баба. С ним нужно язык за зубами держать. Болтуны в нашем деле опасны.

– А ты знаешь, что на автомобиле этого Левицкого…

– А то! Я все-таки покамест в контрразведке служу. Кое-что знаю о твоих делах. Замазался Левицкий. Мне бы его костюмы повыкидывать, в землю зарыть. А я ношу, как дурак.

– А я ведь тоже у него костюм пошил. А что делать? Нужно было нам поближе познакомиться.

– А сколько тебе стоил этот костюм?

– Точно не помню. Примерно шестьсот четырнадцать рублей тридцать копеек.

Чекисты переглянулись, и громкий хохот едва не разбудил Агашу. Отсмеявшись, Пронин разоткровенничался:

– Муторное дело оказалось. Я в этом деле столкнулся с призраками прошлого.

– Роджерс?

Пронин грозно встал.

– А давай я тебя вишневым вареньем угощу! Агаша летом варила. Она в этом деле мастерица несравненная. Такое варенье я ставлю только самым дорогим гостям.

Райхман пожал плечами, кивнул.

– Было у меня во Львове одно дельце. Там много всякого было. Сам понимаешь, работы невпроворот. И кровищи море разливанное. Но одно дельце… В общем, повязали мы диверсанта. Даже не одного диверсанта, а группу – четыре человека. Но один выделялся – боевой такой мадьяр, законченный враг советской власти. С двух рук стрелял, как таежный охотник. Так мы их при попытке нападения на телеграф поймали. Понимаешь, телеграф… Это недавно было, за неделю до моего перевода в Москву. Скажешь, ерунда, совпадение? Наверное. Но почему донос написали на меня и на тебя. И телеграфными делами занимались ты и я. Мадьяра того уже, наверное, расстреляли. Но кто за ними стоял – мы не установили. Немцы, англичане, белогвардейское подполье… Черт голову сломит!

– Люберецкие на немцев такие показания дают, что убей меня бог. Война будет.

– Да это понятно, что будет. Вопрос – когда.

– И с кем. Я бы англичан со счетов не сбрасывал.

– А Краснов уже с немцами снюхался. И Шкуро с ними.

– Краснов! Шкуро! Тоже мне, фамилии. Горе-вояки, банкроты. Мы их били, когда голоштанниками были, а уж теперь… Не в этих болтунах дело, Леонид. Если бы нам белогвардейцы угрожали – это был бы подарок судьбы. Там половина генералов – наши агенты. И не только наши. Запутались эти ребятки. Продавались, перепродавались… С такими воевать одно удовольствие – не танками, а банками. Они как никто умеют проигрывать баталии и потом плакаться в эмигрантской прессе.

– Пожалуй, что ты и прав. Хотя, наверное, недооцениваешь беляков. Есть среди них и фанатики, и профессионалы.

– Есть, как не быть. Но с немцами не сравнятся. И с англичанами. Беляков уже нельзя воспринимать как самостоятельную силу. Обыкновенные наемники. Без них разберемся.

Пронин говорил про белых с презрением. Видимо, навидался от этих утонченных господ такого, что уважать их не мог.

– А у тебя во Львове немцы…

Райхман снова ласково перебил Пронина:

– Сто раз мне там немцы попадались. Сто раз я получал сведения о начале войны. Начиная с тридцать девятого года. Гитлер наплюет на договор, Гитлеру нужны восточные земли… Я, конечно, обо всем докладывал. Так что твои люберецкие друзья ничего нового нам не рассказали. Все это уже по десятому кругу пошло. Такая у них тактика. Неглупая, между прочим. Сто раз давали сведения о нападении – и все оказалось липой. А на сто первый раз война действительно начнется. А мы уже не поверим разведданным… Разучимся верить!

Разве только пылкий Райхман додумался до этого? И Берия, и Ковров, и Пронин давно поняли тактику немцев.

– За этим Роджерсом я гонялся с восемнадцатого года. Пятнадцать лет он меня дурачил. Ты у нас молодой, тех времен не помнишь. Потом я его взял на юге, на авиабазе. Провел несколько допросов – и баста. Что было дальше – не знаю. Никаких документов мы не нашли. То ли его расстреляли, то ли…

Райхман закурил, пододвинув к себе тяжелую чугунную пепельницу.

– О Роджерсе я слыхал. Легенды ходят о том, как ты его поймал в самолете. Но чтобы он скрылся после ареста… Поверить не могу.

– У меня нет ни одного прямого доказательства. Зато куча косвенных.

– Если он сбежал… Он просто ударник труда, этот Роджерс. Стахановец среди шпионов.

– Ударник, это точно. Куда мне до него. Вот машинист Петро Кривонос. Сколько ему лет? Тридцати еще небось не исполнилось. А уже знатный человек. Вдвое увеличил скорость паровоза. Рационализировал работу котлов – и пожалуйста. Вот какая у нас молодежь. Или ты, Леонид. В двадцать пять лет уже был грамотным чекистом, героем. Куда мне до вас. Устарел товарищ Пронин. Списывать пора. Или на преподавательскую работа, опытом делиться, тихие исследования проводить. Я ведь, Леня, по характеру – отшельник и гедонист. Странное сочетание. У нас ведь как принято? Если отшельник, то аскет…

– Хитрец ты, Иван. На комплименты, что ли, напрашиваешься? Так у меня Ольга в большом балете работает. Богема. Я на комплиментах собаку съел. Цену им знаю. Знаешь, как покрутился среди артистов – опротивели мне все реверансы на свете. Так что я тебе, Пронин, прямо скажу: тебе доверяют. Не потому, что ты – гений какой-нибудь, Пинкертон или полковник Лоуренс. Это все имена для показухи. Тебе нарком доверяет, тебе Сталин доверяет. Потому что пахарь ты, каких мало. Из простых красноармейцев вышел, крестьянский сын, а стал асом разведки.

– Ну, ты у нас тоже не был маленьким лордом Фаунтлероем. Вышел из низов – а кем стал! Такая эпоха. Потому мы за нее и сражаемся и будем сражаться, когда немец навалится и англичанин подкрадется.

Они расставались как друзья, которые своевременно сверили часы. Райхман подтвердил некоторые подозрения Пронина – собственно говоря, именно для этого Пронин его и пригласил на Кузнецкий. Теперь – Гасин. Найти Гасина.

Бухгалтерия Василия Гасина

Это уже вошло в привычку – просыпаться от радостных криков Железнова. Но чтобы в три часа ночи! Пронин спал ровно пятнадцать минут, когда Виктор явился на Кузнецкий. Его распирало от новостей, глаза горели с мороза.

– Нашли, Иван Николаич, нашли!

– Кого нашли? – Пронин, ничего не понимая, хлебнул морсу прямо из графина.

– Сукиного сына нашли! Миша Лифшиц уже выехал в Подольск.

Все повторяется. Снова Гасина выследили, снова Лифшиц будет его сторожить… Значит, бухгалтер решил не уезжать далеко от Москвы. На риск пошел! Что-то его держит возле Белокаменной.

Они въехали в тихий двухэтажный подмосковный городок. С утра на улицах прилежно вкалывали дворники. Случайных прохожих не было. Рабочий люд наслаждался последними минутами сна. Не пройдет и получаса – и на автобусных остановках затолпится озабоченный народ, живущий по заводскому гудку.

– Улица Ворошилова – это где?

– На самой окраине, – сказал Адам. – Так сказать, самые задворки Подольска.

Они остановились возле заснеженного забора, перед одноэтажной деревянной избушкой. Темные окна, на крыльце не убран снег. Наискосок от калитки покуривал подольский чекист – абсолютно лысый, с бритыми висками.

– Спиридонов, – он отдал честь Пронину. – Все тихо, товарищ майор.

Виктор поскакал на разведку, пробираясь по сугробам. Цепная собака сперва затявкала лениво, а потом разразилась заливистым хриплым лаем. Пронин разочарованно махнул рукой: эх, Виктор! И переложил «Коровина» в карман пальто. Именно сейчас, на морозе, ему остро захотелось горячего калача с зернистой икрой. Нет, не с паюсной, которая в зубах застревает, а именно с зернистой! И чаю – такого крепкого, что от одного запаха прочихаешься. Пронин не позавтракал, держался на беглом ночном ужине. Вместо калача пальцы держали увесистую рукоять «Коровина» в кармане.

Никто не выскочил из избы на собачий лай. Это подозрительно: возможно, они предпочли тихо скрыться затаенным подпольным путем. Лучше бы уж началась перестрелка. Пронин оставил Адама и Спиридонова контролировать калитку, а сам поспешил к задворкам дома. Ни следов, ни шума он и там не заметил. Пронин махнул рукой Железнову – и Виктор, легко выбив дверь, вошел в дом. Он быстро обыскал две комнаты и чердак. На кровати лежал человек, с головой укрытый толстенным одеялом. Железнов отдернул одеяло – и увидел немолодого мужчину с посиневшими щеками. Он неестественно откинул голову. Подушка залита кровью.

Больше никого в избе не было. Железнов не успел оглянуться, как Пронин (который вошел в дом бесшумно!) обнял его за плечи.

– Это не Роджерс. И не Гасин.

При жизни убитый был лысоватым толстяком с седыми клоками волос. На столе стоял чайник – еще теплый.

– Опять, опять он ушел! – вскричал Железнов. – Да, это Роджерс. Теперь мне совершенно ясно. Это Роджерс.

– Но почему во дворе нет следов? Снег лежит еще с вечера, а Гасин явно был здесь еще полчаса назад. Ты смотрел в подвале?

Пронин потянул за железное кольцо – и дверь в подвал легко открылась, почти без скрипа. Несомненно, ее недавно уже открывали. Железнов на полную мощь включил фонарь. Пахнуло холодом. Пронин спрыгнул в заледенелый подвал. Да, там он сразу увидел следы. Следы больших валенок. В таких мог ходить и убитый. Железнов свистом вызвал Спиридонова. Подольский чекист стоял на страже подвального люка, когда Пронин с Железновым, согнувшись в три погибели, побрели по следам валенок. Следы привели к потайной деревянной дверце, которую можно было принять за днище бочки. Пронин с трудом туда влез. Метров с пятьдесят пришлось пробираться ползком, а потом резко запахло кислой капустой и тайный ход привел их в просторное подвальное помещение, где можно было встать в полный рост.

– Овощехранилище! – прошептал Железнов. – По предложению товарища Шверника такие теперь в каждом районе устраивают. Чтобы продукты особой важности у населения были круглогодично.

– Неплохо придумал товарищ Шверник. На перспективу.

Поскальзываясь на наледи, они прошли вдоль кадок с огурцами, капустой и помидорами, поднялись по ступенькам и вышли в открытую дверь. Да, это было никем не охраняемое районное овощехранилище. В двух шагах – автобусная остановка, да и грузовики курсируют. Гасин мог поймать левака. А, может быть, здесь его ожидала заранее приготовленная машина.

Через пять минут Пронин уже расспрашивал. местного милиционера.

– Автобусы у вас нынче точно по расписанию бегают?

– Так точно.

– Когда последний ушел?

– Последний, он же второй за сегодня. Двадцать минут как ушел.

– А теперь, товарищ Свиридов, скажите мне четко, по минутам – когда и где проезжает этот автобус. Четко скажите.

Свиридов поглядел на часы.

– В аккурат сейчас – на станции Силикатная-4. Через пятнадцать минут – в Прохорове будет.

– Дайте знать и на Силикатной, и в Прохорове. Внешние приметы Гасина здесь описаны подробно. – Пронин передал Свиридову конверт. Свиридов бегом, поскальзываясь на льду, ринулся исполнять приказ. – И в Прохорове усадите в автобус двоих наших людей. Это на случай, если господин Гасин дальше поедет.

– Ну, что, Железнов? Устроим ему сегодня царскую охоту? Давай Мишу Лифшица на Силикатную, а мы с тобой в Прохорово поедем.

В Прохорове они прибыли через семь минут после автобуса.

Осмотрелись. Сразу за остановкой – фабричная проходная. Экспериментальная фабрика игрушек. По другую сторону шоссе – лес. К Пронину подбежал молодой милиционер.

– Моя фамилия Сергеев. Мне звонил сержант Свиридов. На остановке из автобуса вышли четыре пассажира. Три женщины, один мужчина лет двадцати. Рабочий местной фабрики. Личность установлена.

– Иван Николаич, а может Роджерс в женщину переодеться? Вот так платьишко напялит – и баба. Никаких подозрений. А?

Пронин поморщился:

– Роджерс многое может. Но это как-то слишком театрально. С этим ты лучше к товарищу Ливанову обратись или там к Мирову – Дарскому. Уж ты лучше, Виктор, эту версию отбрось до лучших дней.

– А что? – Виктор обиделся и разрумянился. – Разве не мог он припрятать в подземном тайнике женскую одежду? Это же смелый ход в духе Роджерса. Может быть, он только и рассчитывает на наш консерватизм.

– Ну, тогда шерше ля фам, Виктор, а я буду искать рослого мужчину, который, вероятнее всего, спрыгнул с автобуса на ходу. Лично я на его месте поступил бы именно так. А ты, наверное, предпочитаешь в женском платье от преследования бегать. Как Александр Керенский.

Пронин гордо показал Железнову спину и чеканно пошел в сторону леса, поманив за собой и Сергеева…

– Обшарим лесок. Погода подходящая. Гляди, как светло-то стало. Благодать.

Лифшиц бодро выскочил из «эмки» у проходной кирпичного завода. Начинался солнечный зимний день – их было немало тем январем. Миша хотел петь и танцевать, любоваться прекрасными девушками и выигрывать сотни рублей в карты у осанистых полковников – как в кино. Очень кстати пришлась не новая, но привязчивая песенка: «На окраине где-то у города я в убогой семье родилась, горемыкая, лет пятнадцати на кирпичный завод нанялась». Вокруг него завертелась жизнь: подбегали милиционеры, чекисты, сторожа. Лифшиц размахивал руками, отдавал распоряжения, выслушивал предполагаемых свидетелей. Увы, только предполагаемых – потому что никаких полезных свидетельств не было.

«Дурью мы здесь занимаемся. Стерна надо хватать. И выжимать из него соки. И с Дитмаром работать как следует. А мы тут лапту круговую устроили. Нахрапом хотим партию выиграть». Лифшиц оглянулся на шум: с ледяной горки кубарем спускался молодой милиционер в полушубке.

– К кому тут обратиться по приказу товарища Пронина?

– Слушаю вас. – Лифшиц (а он с утра щеголял в штатском костюме) с торжественным видом кивнул.

– Видел я человека… Сходятся приметы-то.

– Вы его задержали?

– Не мог я задержать, оплошал. Сразу сюда побежал. В столовой он обедает. Ну. Я буфетчице наказал за ним последить. Но если деру даст – она догонять его не станет. Рабочего места не покинет. – Милиционер тяжело дышал.

– Ведите нас. Товарищи, прошу следовать за мной.

Человек десять штатских и военных гуськом пошли за Лифшицем и милиционером.

Гасин допил компот, доел булку с изюмом. После борща и картошки-пюре с почками душа пела. Бухгалтер аккуратно вытер губы и бросил салфетку в супную тарелку. Потом собрал все тарелки на поднос и, как образцовый посетитель столовых, отнес его на стол для грязной посуды. Гасин крякнул, потом кашлянул в платок и пружинистым спортивным шагом вышел из столовой. На пригорке он увидел группу товарищей во главе с милиционером. Эта длинная вереница приближалась неотвратимо. Гасин не стал к ним приглядываться. Спокойно пошел в другую сторону, вдоль складских помещений. В фыркающий грузовик грузили деревянные ящики с провизией. Гасин остановился, полюбовался этим зрелищем. Потом подошел к шоферу, предложил ему папиросу. Шофер – кряжистый парень, ростом по плечо Гасину – улыбнулся, махнул рукой. Грузчики закончили работу. Шофер и Гасин неторопливыми, привычными движениями забрались в кабину зимовского грузовика и поехали с ветерком.

В это самое время Лифшиц допрашивал столовских. По устному описанию все узнавали Гасина.

– Да он же только что поел и ушел! Буквально минуту назад! – Да нет, не минуту. Минут пять тому. – Слышь, Томка, здесь точность нужна сугубая!

Лифшиц бросился на улицу. На сотни метров вокруг никого, слепящая белая пустыня. До автобусной остановки далеко, и там дежурят наши люди. Значит, левак? Попутная машина? Легковые автомобили здесь показываются редко. Какой вывод сделал бы товарищ Пронин? Надо искать грузовик!

– Товарищи, здесь не проезжал грузовик?

Возле столовки как раз перекуривали грузчики.

– Проезжать – не проезжал. Просто уехал груженный. Морковь грузили, консервы, муку. В сельпу Фабричного поселка. Умаялись.

– Шофер никого не захватил?

– Да крутился там один. Долговязый.

Что делать? Лифшиц послал милиционера за «эмкой» (эх, зря я ее на остановке бросил!) – и в Фабричный поселок. В третий раз повезло Лифшицу. В третий раз он вышел на след Гасина. Третий раз – это счастливая примета, ведь так? Но Лифшиц в приметы не верил.

До Фабричного поселка – километра три, не больше. «Эмка», переполненная пятью несубтильными мужчинами, глохла, не выдерживала скорости. А Лифшиц все требовал газку, газку…

– Ты, Петров, по сторонам поглядывай.

– Не боись, товарищ Лифшиц! У меня глаз острый! Если он выскочил – живо засеку.

– Газку, газку добавь, сердечный. Сумерки скоро.

– Самые короткие дни, – мрачно сказал рассудительный милиционер Петров.

Этот Петров успел узнать у грузчиков фамилию шофера. Можно было бы установить и номер машины, но времени не нашлось!

По дороге к Фабричному поселку Гасин заметил, что с заснеженной тропинки на бетонную дорогу с превеликим трудом свернул другой грузовик. Гасин попросил шофера притормозить – и на слабом ходу спрыгнул на лед. Грузовик с провиантом помчался дальше, а Гасин остановил новую машину. Быстро поладил с шофером – и влез в кабину.

Через двадцать минут в Фабричном поселке Лифшиц допрашивал шофера Микитина. Что он мог рассказать про Гасина? Ну, про этого, попутного-шелапутного. А что сказать? Попросил подбросить по дороге. Мужик обходительный, видать, из интеллигентов. Учитель какой, али сам инженер. Одет аккуратно. Тверезый. Курит «Беломор». Денежку имеет, не из шантрапы.

Пронин с Сергеевым беззаботно гуляли по лесу. Майор наслаждался зимним загородным воздухом, говорил о птичках, о том, что вот-вот ударят крещенские морозы – и непросто им будет добывать пищу. Может быть, сердобольные пионеры им помогут?

– Это что за просека, Сергеев?

– Здесь высоковольтку строить будут. На следующее лето. Коммунизм – это советская власть плюс электрификация всей страны.

– Это правильно. А там, верно, населенный пункт? Дорога-то больно широкая через лес идет.

– Так Фабричный поселок! Там и общежитие энергетиков построили. Уже заселили.

Они побрели по обочине.

– Тормознем грузовичок? – предложил Пронин.

Сергеев смекнул, что немолодой майор устал от прогулки и самоотверженно бросился наперерез облезлому грузовику. Сквозь затуманенное стекло шофер не различил милицейской формы и сперва громко выругался в приоткрытую дверь:

– Куда прешь, придурочный?… Прощения просим, товарищ.

– Пассажиров примете?

– Принял бы, да некуда – шофер кивнул на пассажира, который степенно восседал в прокуренной кабине.

Пронин уже нащупывал «Коровина» в кармане пальто. Он отодвинул Сергеева, ловко запрыгнул в кабину и оттолкнул шофера. Шофер упал, ударился головой о льдистую бетонку. А Пронин уже газовал. Одной рукой держал баранку, другой приставил «Коровина» к сердцу пассажира.

– Давненько вас ищем, товарищ Гасин. Не берет вас время. Все такой же, как двадцать лет назад.

Пронин уверенно вел грузовик на предельной скорости. Он мчался к Фабричному поселку. Возле отделения милиции толпился народ, в центре внимания размахивал руками Лифшиц. Миша с удивлением смотрел на виляющий грузовик, явно превышающий положенную скорость, когда Гасин изловчился оттолкнуть руку Пронина, открыть дверь и спрыгнуть в снег. Пронин тоже на ходу вынырнул из машины, которая превратилась в неуправляемый метеорит. Гасин бросился в сторону леса, Пронин за ним. Бухгалтер выиграл метров двести: он ведь соскочил раньше, а Пронин выпрыгивал в противоположную дверь. Гасин выстрелил – на бегу, не прицеливаясь. Пронин бежал чуть быстрее, ухитрялся сохранять равновесие на скользкой земле. Бежал, как сельский парубок перед кулачным боем. Гасин занял место за широким дубом и начал прицеливаться. Пронин видел только его руку.

Пронин тоже спрятался за деревом – за сосной совсем не богатырских размеров. Между ними осталось пятьдесят метров. От выстрелов ствол сосны раздробился возле лба. Пронин откатился в сугроб – оттуда было удобнее прицеливаться. Да и простреленная сосна внушала недобрые мысли. Выстрел! – и Гасин опустил раненую руку. Кровь его хлынула в снег.

Пронин неторопливо подошел к нему. Выстрела с левой руки он почему-то не опасался. Подоспели и Лифшиц с Сергеевым. Три дула нацелились на бухгалтера Гасина. Он отбросил револьвер в снег, поднял левую руку. Сергеев веревкой связал ему ноги. Гасина погрузили на носилки, понесли к бетонке.

– Загубил я грузовик. Старею. Придется родному ведомству купить для местного колхоза машину. Миша, это на тебе.

– Сделаем.

– И врача поскорее для этого, раненого. Он мне нужен в хорошей спортивной форме.

– Иван Николаич, а скажите, это Роджерс?

– Да нет, обыкновенный советский бухгалтер, член профсоюза, общественник. Видал, как отстреливался? Это только бухгалтера и общественники такую прыть имеют.

Пронин присел на обочине. Мышцы болели, как после первой в году длительной лыжной прогулки. Пока Лифшиц всех распределял по машинам, появился Железнов.

– Ты взял Роджерса? – Виктор восторженно смотрел на майора.

– Пришлось даже баранку покрутить. Поразмялись мы с ним. Если бы я не упустил его тогда, когда они макароны с мясом ели…

– А телеграфные коды?

– Так же далеки от нас, как и вчера. Просто сегодня мы взяли Роджерса.

Железнов протянул ему руку, но Пронин, покряхтывая, встал самостоятельно. В Москву Пронин добирался в кузове грузовика, накрывшись брезентом. От почетного места в «эмке» отказался. Никакой передышки. Только приехали – сразу к товарищу Коврову.

– Ну, Пронин, поздравляю тебя. Всем нам носы утер. Знаю, все знаю. Слава-то впереди тебя бежит. – Ковров игриво подмигнул. – Мы Роджерса дергать не будем. Первые допросы – твои. Только твои. Товарищ Берия так сказал.

Вот и славненько. Пронин не стал медлить, не стал мариновать Гасина в одиночной. Вызвал его для разговора сразу после аудиенции у Коврова. Пронин заранее приготовил кофейник, две чашки, бутерброды с красной икрой. Накрыл все это ситцевым рушником. Приготовил массивный магнитофон – чудо техники. Сам приосанился в глубоком кресле.

Ввели Гасина. Рука перевязана свежим бинтом, перевязана грамотно. Он помыт, причесан. Порезы на лице замазаны йодом. Держится спокойно, улыбчив. Пожалуй, ему надоела маска бухгалтера. Сейчас перед Прониным появился сам майор Роджерс. Когда они познакомились? Аж в восемнадцатом году! Разумеется, тогда он не представился Роджерсом. Тогда он был племянником старухи Борецкой, красногвардейцем. Он тогда понравился Пронину. Сам Пронин в те революционные дни в разведке разбирался, как в севрском фарфоре. То есть не разбирался вовсе, не знал даже азов. Пронин посмотрел на руки Роджерса. Прошло двадцать два года – а у него все такие же длинные, но сильные музыкальные пальцы. Руки не огрубели и не опухли. А что, он, наверное, неплохо на фортепьянах играет. Но все-таки послабее, чем Лев Оборин. А в разведке он оказался все-таки пожиже, чем майор Пронин.

– Здравствуйте, Роджерс!

– И вам не болеть, Иван Николаевич! – Роджерс привычно выдал русскую фразу.