Текст книги "ВЕСЕЛЫЕ СУМАСШЕДШИЕ, или ЗАРАСАЙСКИЕ БЕСЕДЫ"

Автор книги: Аркадий Ровнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

ЗАРАСАЙСКИЕ БЕСЕДЫ

ПЕРВАЯ НЕДЕЛЯ ВОСХОЖДЕНИЯ

Утром 14 июля под большими оленьими рогами в холле мотеля Далюса появился листок следующего содержания:

Рекомендации участникам восхождения на вершину А2

Твое участие в экспедиции начинается с вопроса: Что такое небо без облаков? Что такое сознание без мыслей?

Подъем на вершину А2 начинается с первого холма. Определи свой первый холм.

В пятибалльной системе оцени серьезность своего отношения к задаче экспедиции.

Соблюдай пифагорейское правило: встав, застели свою постель.

По мере восхождения углубляй свой контакт с камнями, деревьями, травами, небом и водой.

Проснувшись утром и засыпая вечером, думай о вершине. Все остальное время думай о следующем шаге.

Незаметно для окружающих глубоко погрузись в себя перед едой. Пошли благодарность тому, кто тебя накормил, после еды.

Не забывай, что ты в экспедиции: следуй за проводником, помогай идущему сзади.

Тщательно продумай вопрос, который ты хочешь задать. Может быть, ты разрешишь его сам в течение дня.

Первая беседа 14 июля
о реальности

Среди рекомендаций для участников нашего практикума, вывешенных в вестибюле мотеля, одна, третья по счету, связана с вашей собственной оценкой вашей серьезности. Предполагается, что вы эти рекомендации осмысливаете и принимаете то, что вам полезно. Работа здесь – три недели – это уникальная возможность серьезного сдвига для всех. Мы с вами знаем: сдвиг этот зависит от очень многих условий. Прежде всего, от того, насколько пластичен, гибок, свободен внутри самого себя человек, насколько он непривязан к самому себе. Каждый человек – это определенная структура. Есть структура жесткая, есть структура пластичная. Каждый человек погружен в самого себя на определенную глубину: один – больше, другой – меньше. Погружен в самого себя – значит свободен от жестких стереотипов. Прежде всего, от стереотипов мышления и восприятия. Когда в прошлый раз мы с вами работали пять дней – это была работа по самопогружению, по созданию или выявлению в себе сущностного центра, кристалла, зерна. Это хорошая работа, связанная с классической идеей: человек – это зерно, человек – это потенция. Потенция может раскрыться, зерно должно прорасти. Но сначала он должен осознать, что он потенция, потому что большинство людей думают, что они вполне реализованы: Я – хороший физик, я – хороший музыкант, я – хороший спортсмен и т.д. Нужен особый опыт, чтобы увидеть, что все эти хорошие вещи существуют на уровне феноменальном, на уровне иллюзий. Лучше всего с самого начала честно признаться самому себе: «я – хороший набор стереотипов».

Та новая работа, которую я предложил вчера, связана с образом самого себя. Образ строится на противопоставлении: я и мир, я и город, я и сын, я и жена, я и сосед. И этот взгляд буддизм называет обычным. Так мы обычно все думаем: есть я и есть мой муж; есть я и есть моя жена. Кроме этого обычного, привычного нам взгляда на себя, есть взгляд очень непривычный. И вот с развитием этого не совсем привычного для нас взгляда, с практикой этого взгляда и связана наша работа. Согласно такому взгляду, который буддизм называет нормальным, нет разделенности на субъект и объект. Есть поток реальности. Я касался этого вчера в своей беседе. Это очень непростая вещь. Видеть себя в неполярности, в непротивопоставлении – это очень трудно. Человек – это набор ролей. Я говорил – набор стереотипов, но он также и набор ролей: я – учитель, я – муж, я – брат, я – актер… Все это – роли. А кто же я сам, когда я не играю никакой роли? Этот вопрос связан с первой рекомендацией, повешенной на стене. Что такое небо без облаков? Что такое сознание без мыслей? Что такое я без ролей и без стереотипов? Получается, что это какая-то рамка без картины. Возникает мысль, что это пустая рамка, что это пустота, ничем не заполненная. Наполнение – это те роли, которые я играю, те стереотипы, из которых я состою. И опять-таки традиция утверждает, что на самом деле пустотой являются мои роли, пустотой являются мои стереотипы. Полнотой является вот эта рама, в которой помещены я и не-я. Полнотой является реальность. И все традиционные учения связаны с переходом от иллюзии к реальности, от майи к реальности. Об этой реальности очень трудно говорить. Как только мы начинаем говорить, мы становимся сектантами. Все вокруг говорят: стол – это стол, а мы говорим: нет, это не стол, это тень стола. Или: это и стол, и не стол. Здесь начинается противоречие с миром, и для того чтобы не раздражать окружающий мир, мы просто перестаем разговаривать.

Мы верим, что реальность – это нечто иное нежели то, что нас окружает в нашей повседневности. Об этом говорит Веданта, об этом говорит христианство, об этом говорит Иммануил Кант. Они говорят, что реальность качественно отличается от нереальности. Христианство, например, утверждает, что этот мир некачественный, павший, и что есть иной, вышний мир. Вы видите, что и буддисты, и христиане, и евреи, и мусульмане в принципе утверждают одно и то же. Все они говорят о разрыве между тем, что привычно, обычно, и тем, что нормально. Все они говорят о Великой Норме. Самая большая трудность, которая стоит перед нами, – это не успокоиться на догмате, что есть Бог, что есть Норма, что есть та реальность, которая так или иначе обозначена и у Гомера, и у Данте, и у Раджниша, и у Кастанеды, и во всей мировой культуре, кроме культуры секулярной и прагматической, которая утверждает, что нет ничего выше социума или – выше моих интересов. Наша задача – не догматическая, а практическая и опытная, задача перехода от оперативного ума к созерцательному. В греческих религиях, в христианстве, в индуизме предполагается вера в Зевса, Диониса, Аполлона, Христа, Шиву. Для решения нашей задачи нам не нужна такого рода вера. Наша "вера" – это доверие опыту величайших мировых традиций. Все эти традиции так или иначе говорят об оном: нужно расширить свое сознание и от оперативного ума сделать шаг к уму созерцательному, к своему истинному "я". Это "я" в индуизме называется Атманом. Слово Атман имеет два значения. Первое значение – индивидуальное "я", а другое значение – универсальное "Я". Переход от одного к другому очень простой и очень сложный. Они соприкасаются. Они на самом деле одно и то же. И отсюда выражения, которые вы все знаете: "ты есть То" и "сансара есть нирвана". Внутри каждого из нас очень близко, пугающе близко, находится подлинная реальность, она заслонена нашими стереотипами, нашими ролями, потоком нашего сознания, с которым мы отождествлены. Попробуйте задержать мысли. Прямо сейчас, в течение одной минуты…

Знаете на что это похоже? Это похоже на канал или реку: вы поставили плотину, и плотина не очень крепкая, вода просачивается в щели, мысли по-партизански проникают в тебя. Второй способ намного лучше. Вот течет вода в реке. Пусть она течет. Но не теряйте из виду берегов. Не теряйте из виду вашу свободу от мыслей. Пусть они идут своим путем. Сейчас ты подумал о кошке, потом о приятеле, о дереве – пусть они идут, отпустите мысли, отпустите образы. Попробуйте отпустить мысли. Прямо сейчас, в течение одной минуты, здесь и сейчас…

Вот вам, на выбор, две задачи, которые я предлагаю взять себе на вооружение для начала. То же самое мы можем сделать с нашими ролями. Очень интимная вещь – роли, которые мы играем. Мы срастаемся с этими ролями. Роль друга, роль родственника, роль духовного искателя, роль мудрого человека. Фактически, сколько у нас друзей – столько у нас ролей. Человек похож на многогранник, каждая грань – это друг или сфера деятельности. Если вы перепутаете эти грани – вам будет неловко. Представьте себе, если бы вы относились ко мне, как к вашему начальнику. Мы точно знаем, какую грань, какую роль когда включать. Эту роль мы последовательно играем. Кроме того, есть несколько ролей, которые мы играем, когда никого нет. Все-таки возникает вопрос: кто же я, когда нет ролей? И здесь тоже существуют два подхода. Первый подход: перекрыть канал плотиной, отказаться от всех ролей, сесть в позу медитации и задавать себе вопрос: "Кто есть я?" Всё забыть. Все роли. И стучаться в эту ржавеющую дверь, на которой висит заржавевший замок, стучаться и спрашивать: "Кто есть я?" Ничего не услышишь очень долго, кроме эха. Второй способ – это, напротив, спокойно играть роли, которые мы играем. И при этом жестко отстраняться от этих ролей.

Третья область – после мыслей и ролей – это область состояний. Мы знаем: есть набор состояний, которые нам известны. И опять, мы либо прерываем, закрываем реку, выходим изо всех состояний и пробуем достичь высочайшего созерцания, неба без облаков, безоблачного неба – это сверхсостояние, – либо мы позволяем себе и уныние, и радость, и опьянение, и отчаяние, но при этом мы – хозяева своих состояний.

Гертруде Штейн в Париж привезли из Америки мальчика. Она не знала, что с ним делать, его родители были разведены, мальчик оказался бездомным. Американский ребенок, десятилетний мальчик. Гурджиев взял его в свое шато Приер в Фонтенбло. Мальчик был у него там "кофейным мальчиком". Он должен был по звонку Гурджиева приносить кофе. Больше ничего он не делал. Этот мальчик, Фриц Питере, до сих пор жив и проживает в Нью-Йорке, а его книга только что переведена и напечатана в России. Книга Фрица Питерса "Детство с Гурджиевым" – может быть, одна из самых замечательных книг, написанных о Гурджиеве. Год или два, что он прожил в Приере (потом родители его забрали), были самыми конструктивнымы в его жизни. Гурджиев учил его наблюдать, видеть. Он играл множество ролей, но он никогда не играл их перед этим мальчиком. Много раз люди видели его гневным, рассерженным, пьяным, ироничным, растерянным. Гурджиев любил изображать растерянность, слабость и усталость. Он, вообще, десять лет изображал больного. Смертельно больного после автомобильной катастрофы, которая, по видимости, была спектаклем. Мальчик этот время от времени ловил на себе смеющиеся глаза Гурджиева, которые говорили ему: "Мы-то знаем, что все это игра". Мальчик был для него зеркалом его подлинного "я". Мальчик помогал ему фиксировать непривязанность к эмоциям, состояниям.

Для чего я так пространно об этом рассуждаю? Потому что необычность и трудность того, что я предлагаю вам, состоит именно в том, чтобы не останавливаться, не прерывать жизнь, а продолжать играть роли, переживать различные состояния и позволять потоку мыслей, мыслеобразов идти туда, куда они хотят. Пускай по небу плывут облака. Но пускай вы будете связаны не с облаками, а с небом. Пускай вашей родиной будут не облака, а небо. Пускай вы будете кровно привязаны не к пробегающим образам, а к тому фону, по которому пробегают эти образы. Вот первая конкретизация того, что мы будем делать здесь три недели. Я надеюсь, что я не буду повторять так часто эти формулировки, потому что будут магнитофонные записи, и эти записи смогут послушать те, кто приедет. И выступление в Вильнюсе, и эти беседы. Я считаю, что с этой минуты каждый присутствующий получил и дал самому себе задание на все то время, которое он здесь намерен находиться. Задание это будет в дальнейшем вами самими конкретизироваться. Я дал только самые общие понятия.

Я рассчитываю, что с минуты пробуждения каждым утром и до минуты засыпания каждый вечер вы будете непрерывно решать поставленную вами задачу в вашей собственной ее формулировке. Если вам ближе христианская, или алхимическая, или астрологическая формулировка, или то, что я определил вчера как "религия просветления" (то, что мы делали в прошлый раз в Вильнюсе), – вы можете работать в соответствующих понятиях. На самом деле это одна и та же задача. Вы помните, когда мы с вами вырабатывали вот здесь (в центре груди) сущностной центр, я вам говорил, что на самом деле здесь ничего нет. Этот центр находится в плече, или в ухе, или в пятке. На самом деле этот центр трансцендентный, и его нигде нет. Мы с вами занимаемся грубым приближением, аналогией. В этом измерении его нет. Мы создаем болванку, мы создаем чучело внутреннего человека. Мы говорим сейчас не о каком-то кристалле, мы говорим о трансформации. Вы помните, я вас предупреждал. Я с самого начала говорил, что я вас обманываю. И что вы сами себя какое-то время обманываете, убеждаете себя, что вот здесь у вас есть некий центр. Есть некий сердечный центр, в который вам надо переместиться из "головы". Но этот центр находится не здесь, хотя с этим местом – с сердцем – его связывает много традиций. Сейчас я формулирую задачу намного сложнее. Я говорю о переходе от роли, от привязанности к роли, от привязанности к мыслям, страхам и привычным состояниям в измерение, где роли, мысли и состояния оказываются облаками на небе. Я затронул вчера много тем. Естественно, во вчерашнем своем вводном слове я смог лишь очень фрагментарно говорить о том и о другом. Это все очень сложные вопросы. Я затронул тему смерти и тему страха. Смерть вызывает в нас не только страх, она вызывает в нас ужас своей бессмысленностью, своим издевательством. Человек строит-строит, зная точно, что то, что он построил, рухнет и превратится в труху. Вся жизнь человека – это карабканье, это альпинизм с точным знанием, что он умрет и что то, что он постиг и заработал, лишь в очень малой степени может быть передано сыну, брату, другу, ученику. Все твои знания, все умения, все достижения – все рассыплется, и это пугает. Утверждения некоторых религий о том, что после смерти душа отделяется от тела и живет новой жизнью, – кого-то эта надежда утешает и кому-то лучше верить, что так оно и происходит. Шопенгауэр считает, что умирает индивидуум, но не умирает род, что умирает сознание, но не умирает Воля. Гурджиев, которого я уже сегодня цитировал, вообще утверждал, что у человека нет души, душу надо себе создать. И тогда она, может быть, будет жить после смерти. Большинство людей не имеет интегральной личности, а представляет собой набор ролей, набор "я". Мы действительно помним, что мы были когда-то какими-то личностями, у нас были какие-то роли, которые растворились, и мы больше не играем эти роли. В детстве мы играли одни роли, в юности мы играли другие роли. Представим себе человека, который сидит в тюрьме, в камере. Этой тюрьмой является наша привязанность к нашим ролям, к нашим мыслям, к нашим страхам. Это то, что буддисты называют нашим обычным состоянием. Но это не нормальное наше состояние. Нормальное состояние – это состояние свободы от тюрьмы. Эта свобода не вмещается в наши понятия. Потому что мы не привыкли ею пользоваться. Я приводил образ спасательного круга, который мы пробуем удержать под водой. Очень тяжело держать, он рвется наверх. Но когда мы долго держим его под водой, представьте себе: спасательный круг постепенно начинает видеть, слышать, понимать, что там его место. Наше место там. Мы это почувствуем, если освободимся от наших привязанностей, не отрицая эти привязанности, научимся жить в мире и вне мира, быть и не быть в этом феноменальном мире. И научимся устойчиво быть в том. Пожалуйста, вопросы.

Вопрос: Что такое «нормальное состояние»?

Аркадий: Эти очень трудно объяснять. Потому так много написано священных книг. Потому Христос приводил так много образов, описывая «Царство Небесное», и не исчерпал тему. Образами ее не исчерпать. Это как пробовать объяснить слепому от рождения, что такое зеленый цвет. Внутри каждого из нас есть тот уровень, который бессмертен. Есть та часть, которая бессмертна. Но мы к этой части не имеем никакого отношения. Я предлагаю вам наладить отношения с этой частью в себе.

Я думаю, что на земном шаре есть очень немного мест, где сейчас собралось 40-50 человек, ставящих перед собой такие задачи. Такие вопросы в университетах трактуют теоретически, в церквях, синагогах и мечетях – догматически, в различных мистических группах – технологически, каждое из этих мест – университет, церковь, мистическая группа – уверены, что обладают последней истиной, знанием, технологией, мудростью, откровением.

Вот мы сидим здесь, мы знаем, что мы ничем не обладаем. Ни теориями, ни технологией, ни догмой. У нас есть третий пункт рекомендаций, в котором говорится: посмотри-ка честно на самого себя, тебе не нужно отчитываться ни перед кем. Насколько серьезно ты веришь, что это – серьезная задача, что это не очередная игра, не очередная роль, не очередной понт. Если даже вы говорите: я неуверен, но я хочу быть честным с собой и я хочу сконцентрироваться на этой задаче, странной для социума, непонятной для друзей, – это уже необычно. Это действительно странная задача для мира, в котором мы живем. У вас нет никаких преимуществ перед кем-либо. Преимущество у вас появится, когда вы скажете: да, вот в пятибалльной системе я могу оценить свою серьезность на "три с плюсом", это даже не "четыре с минусом", и это будет честностью перед самим собой. Вот обо всем этом я хочу, чтобы вы подумали.

Это первая наша беседа в Зарасае. У нас будут и другие беседы. Тема будет развиваться. Итак, перед каждым стоит абсолютно индивидуальная задача, и никто ни перед кем не отчитывается, и никто никому ничего не должен. Это разговор со своей совестью, со своим собственным подлинным "я". Будет очень хорошо, если муж и жена, два любящих друг друга человека, два приятеля в этой задаче перестанут на время быть сообщающимися сосудами и станут решать ее каждый сам за себя. Когда двое-трое начинают обсуждать эту проблему – происходит расфокусировка, уходит энергия. Кроме того, я хочу, чтобы во время наших встреч перед ужином мы читали один текст. Мы начнем читать его вслух в следующий раз. Это книга Рене Домаля. Она называется "Гора Аналог". Эту книгу мы будем читать здесь маленькими кусочками. За три недели мы ее прочтем. Люди, которые приедут позже, прочитают ее сами. Это приключенческая книга, написанная перед войной, книга не закончена, автор умер. Автор – француз, очень интересный человек. На самом деле это очень простая книга, написанная для десятилетних мальчишек, она очень легко, очень светло читается. На следующей встрече мы начнем ее чтение.

И большая просьба не вести никаких мистических разговоров ни с друзьями, ни со мной. А жить как люди, которые приехали отдохнуть. Отдыхайте сколько есть сил. Отдых – это форма духовной работы. Никто ни к кому никуда не лезет. Если не хотите, не участвуйте в вечерних встречах. Просьба быть очень серьезным в главном нашем деле, связанным у каждого с самим собой. Просьба не выдавать свою серьезность, а вести себя очень несерьезно, вести себя так, как вы ведете себя обычно. Когда будут приезжать новые люди, вы, старожилы, то есть люди, живущие здесь с самого начала, во время вечерних разговоров старайтесь уходить в тень и позволяйте говорить новым людям, чтобы мы могли с ними познакомиться и на их трудностях, на их вопросах, на их ситуациях лучше видеть свою собственную ситуацию. Если кому-то нужно поговорить со мной наедине, то вы просто мне скажите и мы просто с вами пойдем гулять. Пока я не вижу других формальных элементов, кроме наших встреч перед ужином и после ужина. Все остальное достаточно свободно. Завтрак в 9.30, обед в 14.00, ужин в 18.30, часов в десять вечера нам дадут кефир и булочку. Кормят здесь так, что я пообедал, а вот ужинать уже не хочу. На улице свежо, жары сумасшедшей нет. Большая личная просьба ко всем присутствующим найти в себе очень важную, очень интимную точку радости и нести эту радость внутри себя. У нас есть все основания, чтобы быть переполненными радостью. Прекрасные условия, прекрасная погода. Единственное, что запрещается в этом месте, – это назойливая оглушающая ритмическая музыка, барабан, рок, рэйв. Потому что это очень разрушительно для той работы, которую мы делаем. Если вы можете, постарайтесь избегать телевизора. Это все рекомендации. Строгий запрет только на музыку, которая обрушивается на человека, как тигр. Вот, собственно говоря, пока все.

Вторая беседа 15 июля
о жертве-плате

Катерина, которой нет сегодня, коснулась очень важного вопроса на нашей встрече после ужина. Она спросила, как совместить оперативный ум и ум созерцательный. И мы пробовали с разных сторон подойти к этому вопросу. Вопрос очень серьезный, если мы живем в мире среди людей, друг с другом, и с теми, кто дает нам работу, и с теми, кто нам помогает, и с теми, кто нам мешает, то есть в сложном клубке социальных отношений. Каким образом достигать и сохранять созерцательность? Если мы хотим заниматься только созерцанием, то мы должны уйти в место, в котором у нас никаких забот, обязанностей, переживаний, и заниматься чистым созерцанием. Но мы продолжаем жить в мире и вести себя как люди мира. Значит ли это, что нам надо отказаться от надежды освободиться от потока жизни, который никуда не ведет, и войти в поток, который куда-то ведет? Поток жизни никуда нас не ведет, в лучшем случае, если человек соприкасается с традицией, он может его привести к культуре. А культура – это вторичный продукт традиции. Я хочу, чтобы мы это четко различали. Мы живем в культуре, культура является промежуточным элементом между традиционным знанием, т.е. соприкосновением с реальностью, и полной нереальностью внекультурной жизни. Мы живем посередине, и можно вполне законченно и самоудовлетворенно жить в культуре, но это нам не гарантирует никакого реального продвижения за ее пределы. Культура полна самопровалов, и она сама собой недовольна. Смотрите на трагические образы тех, кто творит культуру, поэтов, которые кончают жизнь очень рано, самоубийц, дуэлянтов. Посмотрите на произведения искусств, которые нас окружают, которые дают нам катарсис, временный подъем, а потом снова упадок. Когда мы слушаем медитативную, мистическую или религиозную музыку, мы ищем выхода из пространства культуры и приближения к пространству Традиции с большой буквы.

Посмотрим на этот вопрос в контексте тех идей, которые я развивал в прошлых беседах. Я говорил вам, что есть поток мыслей. Этот поток находится в русле сознания. Есть поток состояний, которые постоянно меняются: хорошее состояние – плохое, состояния, которые нам известны, набор состояний. У каждого имеется свой набор состояний. И если мы честны и внимательны к себе, то мы знаем, что у нас есть десяток состояний, которые мы можем перечислить. Состояние уверенности, состояние неуверенности, опьянение, то-се, пятое-десятое… Их не очень много – этих состояний. Они как готовые клише, мы в них западаем и остаемся, и знаем: "да, у меня сейчас плохое состояние", "да, у меня сейчас прекрасное состояние, я могу сейчас что-то делать". Каждое состояние мы используем для какой-то операции или набора операций. Все вместе эти состояния составляют "меня". "Я" – это рамка, в которой десяток-два, неважно сколько, состояний. И наконец, роли, которые мы играем. Роль матери и отца по отношению к детям, роль сына и дочери по отношению к родителям. Роли легкие и трудные, игровые и напряженные, и мы стараемся не забываться. Иногда забываешься и не из той роли чего-то такое выдашь. Ну, потом тебя быстро одернут, и ты снова быстро входишь в роль. Роли уже написаны для нас. Здесь мы не можем быть особенно свободными. Если мы играем роль великодушного друга, который принес другу 100 долларов, когда тот в нужде, одолжил или подарил, – это роль, и мы ее, обычно, доводим до конца. Если мы играем роль соблазнителя девушки, которая нам нравится, то мы играем эту роль и не выходим из этой роли. И так далее…

И роли эти вчерне уже написаны, готовы, и каждый из нас играет в пьесе, которая кем-то написана, а нами только интерпретируется. Как исполняется эта пьеса? Вслепую. Т.е. мы с вами постоянно выходим за пределы тех вещей, которые мы знаем. И упираемся лбом во что-то, чего мы не знаем. Мы не знаем, что такое сознание, и мы не знаем, что такое мысли. У меня сейчас мелькнула мысль, которую я вкладываю в предложение. А что такое сознание? Откуда растут эти мысли? Где их корни? Где они соединяются между собой? В XX веке появились компьютеры, и мы думаем, что все в нас происходит как в компьютере, есть какие-то файлы, происходят какие-то процессы, группируются какие-то блоки информации, которые обусловлены и причиной и целью, – в результате как бы магнитно притягиваются определенные мысли и движутся в определенном направлении.

В диалогах у Платона обычно происходит следующее: Сократ подходит на базаре к человеку и спрашивает:

– Ты откуда?

– Я оттуда.

– А зачем ты приехал?

– Я приехал судиться со своим другом, он несправедливо со мной поступил.

– А ты уверен, что он несправедливо поступил?

– Да, несправедливо.

– А что такое справедливость?

– Ну, как… это просто. Справедливость – это вот, когда…

И начинается разговор, и через сорок страниц выясняется, что человек этот не знает, что такое справедливость. И тогда Сократ начинает его вести, причем Сократ-то прекрасно знает, что будет в конце. Он знает, куда он тянет наивного провинциала. А провинциал думает, что сейчас он все объяснит этому простаку на рыночной площади. И вот собирается толпа молодежи, знакомой с этими сценками и сократовскими провокациями, и весь дискурс вытягивается в виде определенной цепочки, начало которой в конце. Потому что Сократ ведет своего собеседника туда, куда он хочет его привести. А приводит он его в конечном счете к пониманию того, что есть справедливость, которая не зависит от нашего частного понимания справедливости, и так же точно есть красота, и, вообще, есть реальный мир, в котором живут справедливость, добро и красота. Тот мир реальный, а наш мир – это теневой мир. Лошадь, которая живет на небе, она реальная, она вечная, она прекрасная. А те лошади, которые ходят по земле, они умирают, они спотыкаются, они болеют. Но они все возможны только потому, что на небе есть идея лошади. Эта идея есть где-то, кто-то ее создал, кто-то ее знает, и кто-то в соответствии с этой идеей создает лошадей на земле. Если бы не было такой обязывающей идеи, то у лошадей росли бы рога, горб и вообще было бы неизвестно что. Но кто-то очень строго распорядился лошадьми.

Я не случайно обратился сейчас к Платону и к платонической теории идей, которые реальны, которые полновесны, которые неизмеримо богаче, чем наши несчастные лошади, и наши глупые мысли, и наши плоские состояния и роли. Я хочу сказать, что и суфийская музыка, которую мы сейчас слушаем, неизмеримо богаче, чем наша светская музыка. Но дело не в музыке, а дело в нас, дело в нашей закрытости, и вопрос, который задала Катерина: "Как связать нашу повседневную жизнь и тот высший план, к которому мы стремимся?" – это вопрос очень конкретный. У нас есть поток мыслей, у нас есть набор состояний и ролей. У нас нет доступа туда, где все это собирается, в тот мир, где находятся "корни" наших мыслей, корнем наших мыслей. Представьте себе, что невероятный метеорит упал на землю с неба, метеорит, в котором все лучшее – платина, золото, серебро, алмазы – все сплавлено. Он упал с какой-то планеты, и мы его изучаем в пробирке, что-то с ним делаем, подогреваем, охлаждаем, но на эту планету у нас нет доступа. Как же быть? Мы живем в мире, мы живем в социуме, мы живем в культуре. И мы можем идти двумя путями: либо отвернуться от мира, от социума, от культуры – "мы этого не хотим", и повернуться к миру идей. Знаете, что предлагал сделать Рамана Махарши? Он предлагал людям, которые сидят в кино и смотрят на экран, где тени изображают артистов, развернуть стул и смотреть в проектор. Но мы к этому еще не готовы, мы все хотим смотреть телевизор и кино, а смотреть в кинопроектор мы не можем, он нас ослепит, мы ничего в нем не увидим. Как совместить ту мудрость, которая идет из проектора, и иллюзию, которая на экране? Иллюзия – это наша социальная, психологическая, культурная жизнь. Мудрость для нас закрыта. Мы не можем ничего увидеть, яркий свет нас ослепляет. И мы знаем, что все иллюзии создаются на экране благодаря лучу, который проходит в проекторе через пленку.

Путь у нас один. Он идет через углубление и трансформацию нашего опыта. Вот что это такое – об этом мы и будем говорить. И суфийская музыка, под которую идет наша беседа, – это маленький намек на то, где лежит ответ. Он лежит в определенном новом отношении к нашему обыденному опыту. Возьмите мысль, одну промелькнувшую короткую мысль: "идет дождь". Вот промелькнула эта мысль, что с ней делать? Ее можно использовать как ключ к платоновским идеям, ее можно истончить и пропустить через себя подлинную реальность. Экран, иллюзия, майя вдруг станут тоненькой и прозрачной пленкой, и раскроется подлинная реальность за ней. Что делать с этой мыслью? Что делать с ролью матери, которая очень суетлива и беспокойна? Ребенок – это же тысяча движений и забот каждую минуту, когда ребенку год, пять, двадцать пять. Очень легко сказать – углубление и трансформация. То же самое с чувствами – у нас в течение дня сменяются десятки чувств: вот нам хорошо, вот нам плохо, вот у нас страх, вот у нас ожидание, вот у нас скука. Что нам делать с этими чувствами? Что значит углубить это чувство? Растворить его, не давать ему заслонять, не давать этой лошади заслонять истинную лошадь, не давать этому страху заслонять реальность. Вы видите, что ничего не получается, мы говорим с вами "углублять", а как углублять? Можно прийти с дрелью и сверлить это чувство или эту мысль. Можно наблюдать за собой, считать, как счетчик, секунды: когда эта мысль возникла, когда исчезла. Можно снимать ее видеокамерой, можно изучать при помощи приборов. Ничего не получится. Как совместить эти два плана: план оперативного ума и план созерцания. Может быть, кто-нибудь что-нибудь подскажет? Это только по видимости тупиковый вопрос. Из него есть выход.

Реплика:Точка?

Аркадий:Точка какая?

Реплика:Иметь точку, с которой…

Аркадий:Точку опоры.

Реплика:Да.

Аркадий:Сразу чувствовать оба состояния. Слышать как будто одним ухом одно или видеть… Тогда появляется в тебе устойчивость. Мы говорили сегодня про жемчужину: попадает песчинка и вокруг нее начинает образовываться устойчивая структура. Вот так же мы начинаем создавать в себе центр устойчивости, и тогда уже поток этот организуется вокруг, поток жизни крутится вокруг этого центра. Но этот центр (как говорили здесь несколько человек, в частности, Скайсте) некоторое время был, а потом это ушло. Вот Дарюс и говорил, что какое-то время было состояние ясности, а потом это ушло. Это уходит, потому что нет устойчивости.

Реплика:Я вот сам так: я упускаю. Я чувствую эмоцию – точку – и тут же упускаю. Я так все время делаю.