Текст книги "208 избранных страниц Аркадия Арканова"
Автор книги: Аркадий Арканов
Жанр:
Юмористическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
Из центральных газет одного нейтрального государства
Киев. По сведениям Комитета Обороны Дядьковского Объединенного Королевства, сегодня после завтрака войска Объединенного Королевства перешли границу Огородной Федерации на всем протяжении и вторглись на глубину от двух до пятисот километров. Затоптано свыше восьми тысяч гектаров пашни, захвачено четыреста пятьдесят овощей и бронетранспортеров…
…Огород-сити. По сведениям Верховного Командования Огородной Федерации, сегодня утром Федеративная армия натощак пересекла границы Дядьковского Королевства по всему фронту и находится в двух трамвайных остановках от резиденции Любимого Дядьки на Подоле. Захвачено в воздухе четыреста боевых самолетов. Войска Огородной Федерации потерь не имеют…
Нью-Йорк. Как стало известно, сегодня в 14 часов пополудни состоялось экстренное заседание Совета Безопасности по обсуждению встречных жалоб двух воюющих стран, обвиняющих друг друга в неспровоцированной агрессии. Выступивший на заседании представитель СССР потребовал немедленного взаимного прекращения огня с последующим решением конфликта за столом переговоров. В случае отказа советский делегат пригрозил полным прекращением поставок оружия обеим воюющим странам. Большинством голосов Совет Безопасности принял советскую резолюцию. Делегат Эфиопии наложил полное вето.
Белград. По неподтвержденным данным, вчера авиация огородников нанесла превентивный атомный удар по столице Дядьковского Объединенного Королевства. По сообщениям Огородного агентства, Дядька и Тетка погибли. Столица стерта с лица земли.
По сообщениям Дядьковского радио, жертв и разрушений нет.
Пхеньян. Корреспондент Дядьковского радио в Корее подтвердил, что по территории Огородной Федерации нанесен мощный ядерный удар с помощью ракет типа «земля – земля», после чего такие понятия, как Огород-сити и матушка Бузина, остались в истории как воспоминание.
По данным Огородного агентства, жертв и разрушений нет.
Лондон. Сегодня в полдень в лондонском аэропорту Хитроу приземлился воздушный шар, в корзине которого находятся Любимый Дядька, Тетка, а также другие члены семьи и правительства ДОК. Как уже сообщалось ранее, Дядька накануне в спешном порядке покинул столицу своего государства. Спустя час в Лондон прибыл бежавший из Огород-сити Регент ОФ г-н Турнепс. Оба правителя заявили по прибытии о своем решении переселиться в Лондон, чтобы отсюда руководить действиями своих войск.
Правительство Великобритании решило предоставить политическое убежище главам воюющих стран.
Нью-Йорк. Здесь вновь в экстренном порядке собрался Совет Безопасности с тем, чтобы обсудить положение в воюющем регионе. В результате была принята резолюция советского делегата, в которой, в частности, говорится:
1. В связи с тем что войска Дядьковского Объединенного Королевства полностью оккупировали территорию Огородной Федерации, а войска Огородной Федерации полностью оккупировали территорию Дядьковского Объединенного Королевства, считать дальнейшие военные действия бессмысленными и прекратить огонь после ужина.
2. В целях последующего мирного развития двух стран переселить оставшееся население Дядьковского Объединенного Королевства на земли Огородной Федерации, а оставшееся население Огородной Федерации переселить на земли Дядьковского Объединенного Королевства.
3. Провозгласить столицей Дядьковского Объединенного Королевства гор. Огород-сити.
4. Провозгласить столицей Огородной Федерации гор. Киев-таун с перенесением на Подол матушки Бузины.
5. Провести в обоих государствах свободные выборы.
6. Для поддержания порядка дислоцировать в приграничных районах ограниченный контингент войск Казахской Республики.
Резолюция была принята большинством голосов. Делегат Эфиопии сначала воздержался, но потом наложил полное вето.
РЕЧЬ
Регента г-на Турнепса, произнесенная им
на обеде в честь главы Дядьковского
Объединенного Королевства по случаю
60-й годовщины со дня заключения Мирного
договора между двумя странами
"Дорогой Любимый Дядька!
Дорогая Тетка!
Товарищи!
60 лет минуло с того дня, как между нашими народами началась вечная нерушимая дружба. Постепенно уменьшаются подозрительность и взаимоненависть. Увеличиваются смешанные браки. Возрастает торговый оборот на паритетной основе. На каждые пять ваших помидоров приходится пять наших народных удобрений. Отменены таможенные тарифы на переход через границу крупного рогатого скота. В будущем году будет полностью разрешен проплыв всех видов красной рыбы для нереста. Завершается процесс передачи лагерей военнопленных в ведение профсоюзных здравниц. Желаю Вам, дорогой Любимый Дядька, кавказского долголетия в труде и сибирского здоровья в личной жизни! Шлепнем!"
Речь г-на Турнепса была выслушана и неоднократно прерывалась.
Глава четвертая. Идиллия…Международный дом отдыха на знаменитых болгарских «Золотых песках» начинал свою обычную вечернюю жизнь. Полтора часа назад на летней эстраде закончился концерт популярного советского певца и депутата съезда. Головные боли постепенно стихали, успокаивалась изжога, и вспоминать как-то не хотелось. На двух смежных балконах четырнадцатого этажа главного корпуса стояли, держась за перила, двое отдыхающих и плевали вниз на меткость в специально высаженные для этой цели гладиолусы. Спать не хотелось, а не спать было скучно. Поцыкивали цикады. Покусывали комары. Нигерийский полковник с девятого этажа задумчиво надувал презерватив. В реликтовом лесу надрывно кричала девушка. По линии горизонта медленно проплывали уютные огоньки чартерного теплохода, вызывая тихую грусть и чувство оторванности от семьи. И один из плюющих произнес как бы не для него, а скорее для самого себя:
– А у меня бузина в Киеве…
Эта выдохнутая в душное пространство фраза, видимо, всколыхнула что-то, задела сокровенное, разбередила, и второй сказал:
– А у меня дядька в огороде…
1989
Очень крепкое здоровье императора Бляма
СКАЗКА-БЫЛЬ
У императора Бляма было очень крепкое здоровье. Выходившая ежедневно императорская газета каждый раз сообщала об этом огромными буквами: «У императора Бляма и сегодня очень крепкое здоровье!»
И жители империи, встречаясь друг с другом в очередях за рисом, обменивались вместо приветствий бодрыми восклицаниями:
– Вы слышали радостную новость?! У императора Бляма и сегодня очень крепкое здоровье!
– Да-да-да! Я читал уже эту радостную новость в газете! У императора Бляма и сегодня очень крепкое здоровье!
– И вчера у императора Бляма было очень крепкое здоровье!
– Да-да-да! И вчера у императора Бляма было очень крепкое здоровье!
– Мой сын, как узнал, что у императора Бляма и сегодня очень крепкое здоровье, так на радостях прямо взял и не пошел в школу!
– Да-да-да! Если бы у меня был сын, то и он, узнав, что у императора Бляма и сегодня очень крепкое здоровье, тоже бы на радостях прямо взял бы и не пошел в школу!..
И, получив причитавшуюся порцию риса, жители империи расходились, вздыхая:
– Конечно, риса могло быть и больше, но разве это что-нибудь значит по сравнению с тем, что у императора Бляма и сегодня очень крепкое здоровье!..
…А между тем очень крепкое здоровье императора Бляма оставляло желать лучшего. Даже был создан огромный научный Институт Крепкого Здоровья Императора Бляма. Институт имел, разумеется, несметное количество отделов. Отдел Мозга Императора Бляма, Отдел Правой Руки Императора Бляма, Отдел Левой Ноги Императора Бляма, Отдел Растительности Императора Бляма, Отдел Почему, Отдел Стула… Был даже один Отдел, назвать который своим именем было не совсем прилично. Поэтому он назывался под псевдонимом – Личный Отдел Императора Бляма…
И неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы сотрудник Отдела Левой Ноги не раздобыл где-то левым путем препарат, увеличивающий рост и силу мышечных волокон.
Это привело к тому, что Левая Нога Императора Бляма в короткий срок достигла неимоверных размеров и стала оказывать физическое и политическое давление на жизнь империи вообще. Все стало зависеть от прихоти Левой Ноги Императора Бляма, с которой он в силу ее размеров вставал каждое утро.
Сотрудники Отдела Левой Ноги стали получать по дополнительной унции риса, что привело к недовольству в других отделах.
Начались распри, мордобои и кровопролития. Сотрудникам того самого Личного Отдела удалось похитить пресловутый препарат силы и роста. В результате этого Личный Отдел Императора Бляма (вы только представьте себе) принял такие параметры, что даже Крепкое Здоровье Императора Бляма оказалось под угрозой.
Тем не менее жители империи, стоя в очередях за рисом, по-прежнему обсуждали радостные газетные сообщения:
– Эй, уважаемый! Вы что же это, изволите переться без очереди? Небось не читали, что у Императора Бляма и сегодня очень крепкое здоровье?!
– Что-о? Да как вы смеете говорить мне такое?! Да я читал, что не только сегодня у Императора Бляма очень крепкое здоровье, но и завтра у Императора Бляма очень крепкое здоровье!..
– А я читал, что и послезавтра у Императора Бляма очень крепкое здоровье!
– А я читал, что и послепослезавтра!!
– А я, что и послепослепослезавтра!!!
– А я – послепослепослепослезавтра!!!!
Так они продлевали очень крепкое здоровье Императора Бляма до десяти тысяч лет, и к этому моменту как раз подходила очередь за рисом…
И, получив по крохотной порции риса, жители империи расходились, вздыхая:
– Если бы не очень крепкое здоровье Императора Бляма, то вообще можно было бы протянуть ноги…
А крепкое здоровье Императора Бляма постепенно расшатывалось.
Возмущенные своим бесправным положением, сотрудники Отдела Печени перекрыли баррикадами все желчные протоки и стали угрожать немедленным и острым циррозом.
Отдел Почек был обвинен в неблагонадежности и замурован камнями и песком. Начались бесконечные острые приступы.
Артериальный отдел, пользуясь широко разветвленной агентурной капиллярной сетью, стал оказывать на Отдел Мозга весьма повышенное давление. Назревал явный кризис.
Реакционно настроенные эскулапы настаивали на старинном, испытанном дедовском средстве – на обширном кровопускании…
Но уже ничто не могло спасти очень крепкого здоровья Императора Бляма, в организме которого были нарушены разумные природные принципы динамического равновесия…
Потомки жителей империи спустя много, много лет недоуменно спрашивали друг друга:
– Как?! Неужели было когда-то такое время, когда у ИМПЕРАТОРА БЛЯМА БЫЛО ОЧЕНЬ КРЕПКОЕ ЗДОРОВЬЕ?
Им просто не верилось.
Экскурсия на Синее озеро
РАССКАЗ
Колымага стояла у колоннады. Она была черно-серого цвета и показалась Забелину похожей на похоронный автобус, у которого ровно срезали верхнюю часть с крышей и окнами. Кабина водителя тоже была без верха. В ней стоял мужчина в черном пиджаке и белой нейлоновой рубашке с ярко-красным галстуком. При одном только взгляде на него Забелину стало жарко, и он отошел в тень.
Мужчина, стоявший в кабине, приложил ко рту серый с красной окантовкой микрофон и заговорил в него ровным, без интонаций и запятых, голосом:
– Граждане отдыхающие через пять минут состоится автобусная экскурсия к Синему озеру маршрут ее пролегает по живописной Военно-узбекской дороге через Карьяльское ущелье и горный перевал Кума вы увидите неповторимое создание природы Синее озеро которое образовалось в результате провала земной коры и является вторым в мире по красоте после знаменитого Портлендского провала для желающих шашлык из молодого барашка и королевская рыба форель прямо из озера стоимость экскурсии четыре рубля продолжительность пять часов тридцать минут повторяю граждане отдыхающие через четыре минуты…
Забелин не любил многолюдье. Он его почему-то стеснялся и не знал, как себя вести. Он трудно сходился с людьми и потому выбрал для отдыха этот неизвестный ему курортный городок. Он уехал сюда сразу, как только выдалась возможность получить отпуск. Внутренне он признавался сам себе, что фактически его отъезд был просто бегством. От полудрузей и полузнакомых, от полуинтеллигентной и полусветской жизни. Ну, а в общем-то, конечно, от нее и от всего, что связано с ней. От ее походки и от ее запахов. От неожиданных парадоксальных замечаний и от предельной глупости. От бесшабашного веселья и черной хандры. От полной беззащитности и злой агрессии. От тончайшего вкуса и кричащей безвкусицы. Наконец, от непредугадываемой мгновенной близости и не поддающегося нормальной логике безразличия.
Первые две недели отшельничества и отсутствия знакомых показались Забелину блаженством, но потом вдруг возникла тоска, появилось раздражение, и захотелось уехать домой. Но упрямо, почти по-мазохистски, он заставлял себя не трогаться, отсчитывая каждый час, приближающий момент отъезда.
Письма на почту приносили в три часа дня. И хотя его адрес знала только мать и прислала ему два чисто материнских письма, он ежедневно в три часа дня наведывался на почту и протягивал свой паспорт провинциально-симпатичной девушке. Та рылась в отделении на букву "З", возвращала Забелину паспорт и говорила, улыбаясь:
– Пишут.
Забелин смотрел на колымагу, на мужчину, стоявшего в кабине, слушал названия, казавшиеся ему ребусами, и ему вдруг захотелось совершить эту увлекательную экскурсию к Синему озеру через Карьяльское ущелье и перевал Кума, к неповторимому чуду природы, второму по красоте после Портлендского провала. В конце концов, никогда не знаешь, где потеряешь, а где найдешь. И Забелин занял в колымаге место у левого борта в последнем ряду. Таких рядов в колымаге было пять по пять мест в каждом. Незанятыми оставались еще два места, когда экскурсанты начали торопить:
– Поехали! Всех не дождешься!.. Чего стоять?.. Дело добровольное…
На что мужчина ответил:
– Нормально, товарищи! Все путем! Куда торопиться-то! Жизнь короткая… Мультфильм вчера смотрели?.. Там один велосипедист все торопился, торопился… А куда торопился? Оказалось – на кладбище… Древние греческие философы любили говорить: нет ничего смешнее, чем торопящийся куда-то человек…
– Мы не в Греции, – заметил кто-то из второго ряда и сам засмеялся.
И в этот момент из-за поворота появился парень лет двадцати восьми в черном костюме, в красной рубашке без галстука (такие рубашки Забелин называл сопливыми) и в белой матерчатой каскетке с синим пластмассовым козырьком и надписью над ним – "Эстония". В левой руке он держал авоську, в которой была бутылка лимонада, полбуханки белого хлеба, помидоры, свежие огурцы, банка шпрот и еще что-то, напоминавшее ливерную колбасу. А правой рукой он бережно вел под руку женщину в бигуди под сувенирной косынкой с календарем, как выяснилось позднее, семьдесят пятого года. Женщина была в черной гипюровой кофте, сквозь которую просвечивал желтый лифчик, и в белых брюках. Они торопились, но не бежали, потому что женщина была изрядно беременна.
– Автобус на озеро? – крикнул парень.
– На озеро, на озеро, – ответили пассажиры наперебой.
– Пересядьте с первого ряда кто-нибудь, – предложил кто-то. – А они в положении пусть спереди едут. Все меньше трясет.
Студент и студентка (так, во всяком случае, решил для себя Забелин) нехотя уселись на два свободных места в четвертом ряду. А парень в каскетке ("эстонец") бережно усадил свою даму сразу сзади водителя, уселся рядом и, как бы извиняясь, обратился ко всем:
– Нам-то вообще все равно, но вот у нее какая история, а так-то нам все равно.
Беременная "эстонка" тяжело отдувалась, обмахивалась газетой и время от времени оттягивала от тела черную гипюровую кофточку и задувала куда-то под нее сверху вниз в область груди.
Дорога до Карьяльского ущелья была довольно ровной, пыльной и однообразной. И Забелин принялся рассматривать экскурсантов, пытаясь по внешнему облику определить профессию, уровень, внутренний мир, манеру говорить. Студент и студентка, по-видимому, были технарями. Рядом с Забелиным сидела средних лет пара. Типичные певуны-затейники, шустрые, юркие, ерзающие. Он то и дело выбрасывал вдруг руку в известном ему направлении и вскрикивал так, как будто видел летающую тарелку:
– Вон! Видала?!
– Где? Где? – вытягивала голову она.
– Вона! А?
– Ага! А вон еще!
– Где? Где? – теперь уже вытягивал голову он.
– Да вон же! – кричала она.
– Вижу. Ага.
Но сколько Забелин ни всматривался, он никак не мог заметить ничего такого, что так привлекало их внимание. А спрашивать не хотелось, чтобы не ввязаться в разговор.
– Товарищи экскурсанты, – заговорил экскурсовод-водитель, – у нас экскурсия организованная, так что попрошу никакой самодеятельности. Не разбредаться, не зевать. Слушать вот этот свисток (он свистнул в милицейский свисток). Ждать никого не будем. Все, что необходимо и интересно, я расскажу, а какие будут вопросы – отвечу. Закурить у кого найдется?
– "Прима" имеется ростовская, – откликнулся мужчина без пары, сидевший сам по себе в самом центре и явно искавший общения ("вдовец-курец").
– Вот! Одного выловили! – обрадовался экскурсовод-водитель. – Сам не курю и другим запрещаю. Хотя бы на время экскурсии. Вот сделаем остановочку, отметим маленькие радости – покурите в рукавчик, а лучше не надо. В Польше, например, отлично поставлено дело против курения.
– Мы не в Польше, – засмеялся из второго ряда тот же, кто уже отметил, что "мы не в Греции" ("международник").
Заслуживала внимания еще одна почти старуха, которая каждую сказанную кем-то реплику воспринимала подозрительным взглядом и, видимо, на все имела свою, исключительно свою, точку зрения. Она не была экскурсанткой, а просто ехала к сыну, который жил и работал официантом на Синем озере ("свекровь"). Колымага между тем въехала в Карьяльское ущелье, и Забелин бросил изучать остальных едущих, окрестив их "статистами".
Стало значительно прохладнее и темнее. Дорога шла вдоль маленькой, но нахальной горной речушки по имени Карья. Колымага двигалась по дну тесного мрачного коридора, стены которого составляли серые скользкие скалы, а вместо потолка где-то очень высоко было абсолютно чистое небо. И Забелину казалось, что в этот колодец вдруг должна свеситься сверху гигантская голова с одним глазом, и дьявольский хохот должен сотрясти ущелье, и две страшные волосатые руки бросят вниз огромный кусок скалы.
– Тот не патриот, кто не любит свою Родину, – сказал экскурсовод-водитель. – Вот она, красавица Карья. Наш поэт Николай Петелин сказал:
Течет в песках Амударья,
а рядом с нею Сырдарья.
Есть много разных рек.
Они впадают все в моря,
но я люблю тебя, Карья.
Как мать, как человек.
Забелину очень захотелось, чтобы она тоже услышала эти стихи и вообще чтобы она сейчас была рядом с ним, в этой колымаге. Реакцию ее предсказать, конечно, невозможно. «Мы с тобой такие маленькие крохи и все что-то суетимся, воображаем, гоняемся за джинсами! Зачем?.. Обними меня… крепче…» Или: «Дьявольская скука… камни, камни, камни… Трата времени… Не трогай меня».
Он не предполагал, что попадет в такие тиски. Он даже подумал как-то обратиться к знакомому гипнотерапевту, чтобы тот погасил этот болезненный очаг возбуждения. Гипнотерапевт творил чудеса. В прошлом сезоне он вывел "Динамо" на первое место. Но тут же Забелин отказался от гипнотерапевта, боясь, в случае "излечения", оказаться в полном вакууме и просто испугавшись, что она перестанет вызывать в нем какие-либо эмоции и превратится в обыкновенную статистку…
Колымага остановилась. "Эстонец", поддерживая "эстонку", опустил ее на землю, и ее начало яростно рвать. С каждым приступом сувенирная календарь-косынка сползала с головы, обнажая сардельки-бигуди. Потом она совсем упала на землю. Ветерком отнесло ее к заднему колесу как раз под Забелиным, и он увидел, что календарь этот тысяча девятьсот семьдесят пятого года. "Эстонец" в растерянности топтался возле нее и говорил, обращаясь к колымаге:
– Извините, конечно, но у нее такая история…
– Эн как с души рвется, – пробурчала "свекровь". – И чего потащылась с таким-то брюхом.
– Токсикоз беременности, – сказала студентка.
– Поздний, – сказал студент.
– Ранний, – сказала студентка. – Какой же это поздний?.. Гражданка, у вас сколько месяцев?
– Ой, шесть, – простонала "эстонка".
– Шесть у нас, – подтвердил "эстонец". – Извините, конечно…
"Эстонец" поднял с земли календарь-косынку, и колымага тронулась.
– Я в газете читал, – громко произнес "вдовец-курец", – что в Англии каждый полицейский, они у них бобби называются, так вот каждый бобби умеет принять роды.
– Здесь не Англия, – засмеялся "международник".
Когда колымага выкатилась из ущелья, дорога, петляя, поползла вверх, мотор заработал натруженней, стало тепло, а потом очень быстро – жарко, и начало закладывать уши.
"Эстонец" гладил по спине "эстонку", заглядывал снизу в ее лицо и все время спрашивал:
– Как? Не тянет? Скажи, не тянет?
Нет, гипнотерапевт отпал сразу. И Забелин был рад этому. Однажды ночью, зимой, часу в четвертом, она позвонила ему по телефону и настоятельно потребовала, чтобы он приехал…
Они просидели в кухне часа два, щекоча друг другу нервы полудвусмысленной болтовней. Она начала зевать, и он понял, что надо уходить. Встал лениво, нехотя оделся, тоскливо оглядел кухню, сказал "пока" и вышел. Дверь за ним тщательно закрыли на все замки и цепочки.
"Международник" достал из кармана газету, разложил ее на коленях, вынул из целлофанового пакета кусок курицы, булку и начал жевать. Колымага последовала его примеру, зашелестела бумагами, пакетами, газетами, зажевала, задвигала скулами. Запахло ливерной колбасой и крутыми яйцами.
– Эй! – услышал Забелин сверху. Он поднял голову. Она стояла на балконе в одном халате. – Эй! Поднимись-ка!
Он буквально взлетел на девятый этаж.
– Обними меня, – сказала она, когда Забелин вошел. – Вот так! А то мне что-то жутко… Ты не можешь не пойти на работу?
Но Забелин никак не мог не пойти на работу.
– Тогда приходи вечером.
– Угощайтесь, – предложил сидевший справа "статист". На его коленях лежали помидоры, огурцы и пончики.
– Спасибо. Я не хочу.
А когда вечером он приехал к ней, к двери была пришпилена записка: "Уехала за город. Буду через два дня".
– Берите, не стесняйтесь, – настаивал "статист".
– Спасибо. Я сыт.
"Свекровь" посмотрела на него подозрительно.
– Фигуру небось бережет, – жуя, сказал "вдовец-курец".
– Все зависит от обмена, – объяснил студент и отхлебнул лимонад прямо из горлышка.
– У нас в группе одна девочка есть, она вообще ничего не кушает, а весит сто двенадцать килограммов, – вставила студентка.
– Типофизарное ожирение, – объяснил студент.
– Болезнь Кушинга-Иценко, – уточнила студентка и хрустнула редиской.
– Вот с жиру и бесятся, – добавила "свекровь".
"Вдовец-курец" поспешно прожевал, проглотил и выпалил:
– А вот в "Здоровье" была напечатана любопытная французская диета…
– Здесь не Франция, – перебил его "международник" и смачно стукнул яйцом по яйцу.
– Ну так как? – снова пристал "статист" справа.
Забелин отказался.
– Была бы честь, верно? – обратился "статист" к соседней "статистке".
Та оторвалась от книги и рассеянно кивнула.
Молчавший долгое время экскурсовод-водитель вдруг заметил:
– Товарищи экскурсанты, остатки пищи и всякие банки-бутылки на дорогу не бросать, а хранить до специально отведенного места.
Из-за крутого поворота навстречу выскочил "газик". Сидевший рядом с шофером милицейский майор сделал знак колымаге остановиться.
Поздоровавшись с экскурсоводом-водителем, как со старым приятелем, майор попросил всех сидящих в колымаге приготовить документы.
Видно было, что майору очень жарко и многое надоело. Фуражка его сбилась на затылок, воротник расстегнулся, галстук сполз вбок. Синяя некогда рубаха почти выцвела и только под мышками, мокрая от пота, сохранила прежний цвет.
Колымага полезла по карманам, сумкам и бумажникам. Дойдя до Забелина, майор взял его старый, неизвестно на чем державшийся паспорт и долго с вниманием стал его изучать, переводя взгляд то с паспорта на Забелина, то с Забелина на паспорт. Потом, не возвращая паспорта, спросил:
– Давно здесь?
– Семнадцать дней.
Колымага насторожилась.
– Почему до сих пор не обменяли? – спросил майор.
– Замотался, – вяло улыбнулся Забелин.
– Замотался, – недовольно повторил майор, все еще не возвращая Забелину паспорт. – А для чего, я вас спрошу, государство обмен паспортов устроило?
Забелин напряженно стал думать для чего, но майор ответил сам:
– Для того, чтобы население их вовремя обменяло.
– По приезде я сразу обменяю, – поспешно сказал Забелин.
– Уж пожалуйста! – И только теперь майор возвратил ему паспорт.
"Газик" укатил вниз, а колымага рыча поползла дальше, вверх по Военно-узбекской дороге, серпантинно нависшей над почти отвесными пропастями.
– Это что ж за строгости? – произнес "вдовец-курец". – Погранзона, что ли?
– Преступника разыскивают, – ответил экскурсовод-водитель.
"Свекровь" посмотрела на Забелина и поставила сумку, стоявшую рядом с ней, на колени.
– Видать, матерый, – продолжал экскурсовод-водитель. – Под Воронежем ограбил сберкассу и изнасиловал кассиршу.
– Караем мягко, – сказал "вдовец-курец", – ох мягко караем.
– В Саудовской Аравии, между прочим, – подкинул студент, – до сих пор действует закон, по которому человеку, даже если он украл на рынке простую лепешку, отрубают руку.
– Здесь не Аравия, – хихикнул "международник".
Между тем "статист", предлагавший Забелину угоститься, беспардонно его разглядывал.
– Что-нибудь не так? – улыбнулся Забелин.
– Да нет, все так, – многозначительно сказал "статист".
– Смотрите! Смотрите! Дерево на скале! Дерево прямо на скале! – буквально завопила студентка.
Колымага, как по команде, повернула свои головы налево. Забелин вообще трудно переносил высоту.
"Ну, дерево, – думал он, – ну, на скале, ну и что?"
– А вам неинтересно? – поинтересовался "статист".
– Нет, – ответил Забелин. – У меня от высоты голова кружится.
– А как же верхолазы, – не отставал "статист".
– Поэтому я и не верхолаз, – улыбнулся Забелин.
– А чем же занимаетесь, если не секрет?
Забелин заметил, что этот вопрос заинтересовал всю колымагу.
– Во всяком случае, не верхолаз, – сказал Забелин, давая понять, что продолжать разговор ему неинтересно.
Да, он трудно сходился с людьми…
Наконец колымага достигла верхней точки и остановилась возле белого глиняного домика с двумя маленькими окнами под крышей.
– Перевал Кума! – провозгласил экскурсовод-водитель. – Тысяча девятьсот двадцать метров над уровнем моря. Справа от себя вы видите архитектурный памятник – творение неизвестного архитектора… Особенностью строения являются два входа – мужской и женский.
Колымага заулыбалась, захохотала, экскурсовод-водитель подошел к заднему борту, открыл створки и спустил на землю лестницу.
– Прошу! – пригласил он. – Здесь можно отметить маленькие радости, а желающие приблизить свой смертный час пусть перекурят.
Колымага мгновенно опустела. Остался на месте один Забелин. Ему просто не хотелось.
"Вдовец-курец" жадно и быстро курил, стоя возле мужского входа. "Певуны-затейники", отметив маленькие радости, подошли к краю обрыва и, протягивая руки в только им известном направлении, радовались:
– Опять! Видела?
– Где?.. Ага!.. Ой, да сколько!
– Это не то!.. Вон то!
И снова, сколько ни старался Забелин определить предмет заинтересованности "певунов-затейников", ничего у него не получилось.
Остальные экскурсанты, разбившись на две кучки – мужскую и женскую, – о чем-то шушукались, время от времени поглядывая на одиноко сидящего в колымаге Забелина.
И Забелин понял, что дебаты ведутся на его тему.
Пассажиры, украдкой бросая на Забелина осторожные взгляды, проверили оставленные в колымаге, на время празднования маленьких радостей, вещи и, убедившись, что все в порядке, постепенно успокоились. Тем не менее спины их выражали беспокойство.
"Статист" справа от Забелина похвалялся сидевшей рядом с ним девушке:
– У меня с бандитами разговор короткий. Подсечка, и ногой в пах. Вот потрогайте мою руку. Это же нога! И потом, я вам скажу, бандит силен, пока его боятся. А когда нас много, он тут же, извините, накладывает в штаны. К примеру, нас тут полный автобус. Ну, что он с нами сделает?
– Все у вас просто получается, – сказала девушка. – А если он вооружен?
– Хорошо, – продолжал "статист", – допустим, вооружен. Ну, убьет он вас или еще кого, но остальные-то его схватят, и крышка. А он за свою жизнь дрожит. Он только с виду бандит, а душа-то у него заячья.
– У них совсем другая психика, – вмешалась студентка.
– Этого я не знаю, – сказал "статист", – а жить каждому хочется. Даже анекдот такой есть. Идет ночью один грабитель, а навстречу прохожий, выпивши. И думает: дай-ка я его напугаю. Подошел да как крикнет: "Жизнь или кошелек?!" Бандит струхнул, отдал прохожему кошелек, и с концами. Поняли?
– Ну и что? – не поняла девушка.
– Как – что? – удивился "статист". – В этом вся соль, что прохожий не знал, что перед ним бандит. Разве не смешно, а?
Вопрос уже был адресован Забелину.
– А про муравья и корову кто знает? – спросил "вдовец-курец". И он рассказал анекдот про муравья и корову.
Колымага рассмеялась и начала рассказывать анекдоты.
Анекдоты были разные: школьные, деревенские, соленые, производственные… И после каждого анекдота все оборачивались на Забелина – как он реагирует. Но он вообще редко смеялся вслух, а если было смешно, то смеялся внутренне, отмечая для себя, что это действительно смешно.
– А вот идут по дороге, – заговорил "международник", – американец, русский и француз. И видят – лежит кларнет…
Выслушав анекдот, колымага опять расхохоталась. Даже "свекровь" улыбнулась.
– А вы чего не смеетесь? – уже с раздражением спросил "статист".
Забелин стал думать, что бы такое ответить, но в этот момент колымага запела.
– Не слышны в саду даже шорохи, – нестройно и не в ритм движению пела колымага.
"Все здесь замерло до утра", – мысленно отмечал Забелин.
– И с полей уносится печаль, – вызывающе, прямо в лицо Забелину, пел "статист".
Забелин молчал.
– И с души уходит прочь тревога, – не унимался "статист".
Наконец впереди сверкнуло что-то действительно синее. Забелин понял, что это – Синее озеро, и облегченно вздохнул.
Колымага еще не успела заглушить мотор, как "статист" с непостижимой скоростью скинул с себя верхнюю одежду, перепрыгнул через борт, разбежался и с криком "Эхма!" сиганул с берега в воду. Уже через мгновение он вскарабкался на берег. Лицо его было в крови, а вода, стекавшая с волос по телу, перемешиваясь с кровью, делала эту картину устрашающей. "Статист" то и дело прикладывал правую ладонь к голове, потом разглядывал ее и снова прикладывал, приговаривая разгоряченно: "Во навернулся… во навернулся…"
