Текст книги "Дарю веснушки"

Автор книги: Аркадий Млодик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Расчудесное лекарство

«Скорая помощь» приехала. Я боялся, что она увезёт меня в больницу. И когда к моей кровати подошёл старенький доктор, притворился, будто совсем не умираю.

Доктор надел очки и велел мне показать язык. Потом наклонился и, пощекотав мой живот седой бородкой, помял его. После этого я ему ещё раз высунул язык.

– Так, так, – сказал он. – Ну-ка, мой милый, поведай нам без утайки, чем ты лакомился сегодня.

Я повторил ему всё то, что у меня уже выпытал милиционер. Доктор поинтересовался, сколько стаканов воды я выпил, и похвалил меня. – Так, так, – снова произнёс он. Потом пообещал, что проживу весь будущий век. Но ложечка касторки мне не помешает. Безобидное, древнейшее лекарство. И во всяком случае – не горькое.

Бабушка тотчас принесла из своей секретной аптечки бутылочку касторки и подала её доктору. Он вынул пробку и лизнул её, вкусно причмокнув. В конце концов он так разохотился, что налил в столовую ложку не одну, а две чайных ложечки касторки.

Прежде мне никогда не приходилось её пробовать. Но раз она не горькая и доктор ею так восхищается... Я сопротивляться не стал. Послушно открыл рот. И чуть не задохнулся... Никакое это не безобидное лекарство. А самая-пресамая отвратительная гадость.

И почему это у взрослых привычка хитрить? Тот же доктор. Сказал бы прямо – мерзостное лекарство. Что я – трус? Не выпил бы его? Не сразу, но одолел бы. Я так разобиделся на доктора, что больше смотреть на него не захотел.

Доктор же, хоть и сказал «молодец», на самом деле ни капельки меня не пожалел. Посмеялся и посоветовал больше не объедаться, чаще вспоминать про совесть и не подводить себя, тем более – родителей.

Я ему ничего в ответ не сказал. Нарочно я никого не подвожу. А совесть у меня есть. Только она, как Лида говорит, часто юлит. Легкомысленная! Обо всём этом я подумал и тут же про себя поклялся воспитать свою совесть.

Родители это поняли. Когда ушёл доктор, ни о чём меня больше не спрашивали.

Мой друг – милиционер

Я лежал и думал только об одном: что не сумел побывать на представлении в цирке. Кирилл Яковлев подумает, что я расхотел быть его сыном. Кончится ли когда-нибудь моё невезение?!

В комнату вошла бабушка. Наклонилась ко мне.

– Уже поздно, – прошептала она. – Ты засни, детка. Утром будешь здоровенький!

Что, если бабушке всё рассказать?.. Бабушка – верный человек. Она всё поймёт. Но сказать ей я ничего не успел, потому что явился мой друг – милиционер.

Он отдал мне честь. И, вручая голубой конверт, сказал:

– Вот тебе, Илья Ильюшин, письмо от знаменитого клоуна Кирилла Яковлева. Мне удалось повидаться с ним.

Я хотел встать, чтобы тоже отдать честь. Но милиционер не позволил:

– Лежи, лежи! По уставу больной имеет право не вставать перед старшим. Ты лучше прочти, что написал тебе Кирилл Фёдорович.

Я вынул письмо из конверта и прочёл его вслух:

– «Славный мой дружище Илья! Узнал, что у тебя неприятности. Рад, что ты мужественно справился с ними. Что касается мороженого, то это и моя вина. Перестарался. Передай родителям мои извинения. Не огорчайся, что не попал на представление. Мы скоро к вам приедем. Будем выступать на утренниках. Приглашаю тебя и твоих родителей на любой мой спектакль. Помни о нашем уговоре. Жди от меня известий. С клоунским приветом. Кирилл Яковлев».

Милиционер стал прощаться. Тогда я спохватился, что ещё не поблагодарил его. И повторил слова папы:

– Спасибо вам, товарищ милиционер!

– Служу Советскому Союзу!—откозырял он мне. – Служу юным друзьям милиции.

Я видел, как бабушка платочком вытирает глаза. И я подумал: «Может, нарушить мне мои клятвы? Расскажу родителям про свой секрет». Но в комнату вошёл папа и приказал:

– Немедленно спать! – и выключил свет.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
ШЕФЫ НАД ЗМЕЯМИ

Всем некогда

Утром проснулся от подозрительной тишины. Обычно, когда мама с папой спешат на работу, шума хватает. Да и бабушка всегда воркует над ухом и тормошит меня.

А сегодня прислушиваюсь – ни звука! Значит, рано. Мне же спать не хочется.

Почмокал губами и даже покрутил языком во рту.

Ничего противного не почувствовал. Вроде меня и не заправляли касторкой. Но я-то уж её, проклятую, никогда не забуду.

Вынул из-под подушки письмо клоуна. Прочёл ещё раз.

На какой это он уговор намекает? Конечно, на то, чтобы я про кино не хвастался. А я вчера чуть было не рассказал об этом раньше времени. Может, клоун о дисциплине и отметках напоминает? . .

Всё равно, решаю, придётся над силой воли ещё поработать.

Видно, я про силу воли вслух произнёс. Потому что сразу стало в квартире шумно. Оказалось совсем не рано. Все давно уже встали.

– Ну-с, герой, как дела?—спросил папа.

– Отлично. В школу пойду.

– Так я тебя и пущу!—вмешалась мама. – Что-то неспроста ты в школу вдруг рвёшься... Опять что-нибудь надумал!

– Ай-ай! – заволновалась бабушка. – Как же ты, голубчик, пойдёшь? Ведь не поправился! Надо врача позвать.

А папа сказал:

– Раз он считает, что у него всё отлично, пусть идёт.

– Ни за что на свете! – возразила мама.

– Пора ему наконец научиться отвечать за себя! – твёрдо сказал папа.

Спорить им было некогда.

– Посмотрим, к чему приведут твои поблажки! – вздохнула мама.

И убежала на работу. Папа – тоже.

Бабушка осталась со мной. Мне всегда её жалко, когда она волнуется.

Чтобы её успокоить и доказать, что я совершенно здоров, перекувырнулся на кровати. Затем вскочил и перепрыгнул через стул.

Бабушка сначала испугалась, потом засмеялась.

– Ну и озорник! Будь по-твоему, баловень. Одевайся уж. Пойду завтрак готовить.

Когда бабушка смеётся – всегда меня слушается.

– Бабуля! – закричал я ей вдогонку. – Давай всё, что есть. Очень голоден!

Когда я оделся, умылся и вышел на кухню, на столе стояли овсяная каша, кисель, чай и сухарики. С таким пустяком справился вмиг. Чувствую, вроде и не ел.

– Бабушка, бабусенька, ну чего ты хихикаешь?– спросил. – Я же есть хочу. А ты мне, как малышу, – кашку! Ты мне хоть вчерашние сосиски дай!

– Ваське отдала, – оправдывается она. – Прописал бы тебе доктор касторку на каждый день, не стал бы капризничать: «Этого не ем, того не хочу!»

– Обманул меня твой доктор. Не знаешь, как ему удалось сделать вид, что она вкусная?

– Не иначе, как он сухую пробку лизал. «Надо будет опыт перенять! – подумал я.—

Теперь, когда с кем-нибудь спорить буду, то только на касторочку. Да и клятвы тоже на ней заставлю давать».

– Ну как, насытился?—спросила меня бабушка.

– Во! – похлопал я себя по животу.

На самом деле я справился бы ещё с пятью завтраками. Но я спешил. И пока бабушка возилась с кастрюлями, я проник в её комнату и взял из аптечки бутылочку с касторкой.

– Ну, я пошёл!

– Как пошёл?—запричитала бабушка. – Ещё восьми часов нет! Ты что, и поговорить со мной не хочешь?

– Некогда! – ответил я, и, схватив портфель, выбежал на лестницу.

Голубятня на колёсах

На лестничной площадке я встретил Лиду.

– Ты куда?

– К тебе.

– Зачем?

– Ты же болен. Проведать.

– Ничего я не болен.

– Не болен? Ну и хорошо! Похлопотал? ..

– Понимаешь... не удалось. А пока... сходим лучше к фотографу.

– Зачем?

– Отвыкни ты от этой противной привычки: зачем да зачем? Придём – узнаешь.

Лида надулась, перестала разговаривать со мной. Я уже решил первый кончить игру в молчанку. Но вдруг увидел Булина.

Он ехал на велосипеде. На багажнике у него лежали полбуханки белого и полбуханки чёрного хлеба мякишем кверху. А на хлебе сидели голуби и клевали его. Мы с Лидой переглянулись и чуть не прыснули со смеха. Я вовремя сдержался.

– Отойди в сторону, – прошептал я Лиде.– У меня с ним мужской разговор.

Она побежала вперёд. Булин застопорил около меня. И спросил:

– Слушай, Ильюшин! Верно, что ты автомобиль выиграл?

Я подумал: «Кто бы это насплетничал про меня?» И ответил на вопрос вопросом:

– Слушай, Булин! Верно, что ты голубятню завёл?

Он мне:

– Какую голубятню? Нет у меня голубей.

Я ему:

– Сам видел!

Он мне:

– Давай поспорим.

Я ему:

– Давай!

Он мне:

– На что?

Я ему:

– На касторку.

Он мне:

– Как это – на касторку?

Показываю ему бутылку.

– А вот так. Кто проиграет – всё выпьет.

– Касторка настоящая?

Для того, чтобы Булин не испугался, я вынул пробку и, как доктор, почмокал губами, лизнул её. И... чуть не задохнулся от пакости.

Булин же не только не испугался, а, обрадовавшись, заторопил меня:

– Идёт! Согласен! Как докажешь?

Уверенный в своём выигрыше, он протянул мне правую руку. Левой рукой он разнял нас.

Тогда я ему на багажник показал. Он обернулся и заорал:

– Киш! Киш! – И нажал на педали. Я ему кричу:

– Проспорил!

Он вовсю от меня дует. Голуби – за ним. Он одной рукой от них отбивается. Другой за руль держится. А ногами крутит и крутит.

Разве догонишь его?!

Страшная клятва

Пока шли к фотографу, я у Лиды выпытал, что произошло без меня в школе. Во-первых, никаких мух толстуха не приносила. Она подарила нам для живого уголка двух канареек и щегла. Во-вторых, весь класс и Марина Семёновна очень беспокоились,' куда я пропал. В-третьих, все говорят о выигранном мною автомобиле.

– Между прочим, – спросил я, – что значит «все говорят»? По радио или по телевизору передавали? Выражайся точнее.

– Между прочим, я всегда точно выражаюсь. Это у тебя всё секреты. Если хочешь знать, так моя мама тоже слышала про твой выигрыш.

– Между прочим, – сказал я Лиде, – пусть сплетничают. Мне это совершенно безразлично.

В это время мы подошли к фотографии. На двери была надпись: «Пятница – выходной день».

– Не послал, значит, наши портреты фотограф Кириллу Яковлеву. Что же теперь делать? – с досадой сказал я Лиде.

– Какие фотографии? Кому не послал?

«Проболтался! А может, и к лучшему? Без помощницы не обойтись. Придётся, видно, нашу тайну Лиде открыть. Она не выдаст», – решил я.

– Слушай, Лида!—сказал ей. – Пойдём. Я тебе одну тайну открою. Только это такая тайна... Хоть бы тебя пытали самой страшной пыткой, никто её узнать не должен.

Лида схватилась за свою булавку.

– Опять будешь язык колоть? – остановил я её. – Ерунда это. Ты рыбий жир любишь?

– Отвратительная пакость!

– Твоя пакость по сравнению с моей – мороженое,– сказал я и вытащил бутылку с касторкой.

Хорошенько встряхнув бутылку, вынул из неё пробку и приказал Лиде:

– Лизнёшь – поверю.

Лида заколебалась.

– А я не умру?

– От пробки – нет, – успокоил я её. – Если всю бутылку – наверное. Ну как, лизнёшь?

Лида вытянула вперёд руку с пробкой. И, не решаясь её поднести ко рту, несколько раз высовывала язык. Потом внезапно схватила пробку зубами. И стала её с отвращением лизать. Еле вырвал пробку из её зубов.

Лида отдышалась и поклялась:

– Если предам, сколько есть в бутылке отравы, вольёшь в меня. Пусть помру.

– Верю!—сказал я и дал ей письмо от Кирилла Яковлева. – На, читай.

Лида повертела его и прочла. Ждёт, что я скажу.

– Никакого автомобиля я не выиграл, – признался я.

– Значит, врал? В чём же твоя тайна?

– В том, что Кирилл Яковлев хочет меня в киношные сыновья взять. Но может быть, ещё ничего и не выйдет. Вот я и обещал ему молчать.

– Как это – в киношные?

– Сниматься буду в фильме. Сына клоуна изображать.

– Какой ты счастливый! – воскликнула Лида.

– Я и о тебе с ним поговорить хотел. Может, он тебя моей киношной сестрой сделает.

Лида ничего лучшего не нашла, как поцеловать меня.

– Ты эти шуточки брось! – оттолкнул я её.– Важный разговор веду, а ты – лизаться. Неужели все девчонки такие? Лучше слушай. Клоун уехал. Я вначале хотел, чтобы ты разведала, отослал ли ему фотограф мой снимок. А теперь вот что придумал: ты тоже завтра снимись. Отошлём оба снимка вместе. Но к фотографу без меня не ходи.

Мы уже подходили к школе. Навстречу нам шёл Антоша Милеев.

– Ильюшин! – воскликнул он, увидев меня.– Ты-то мне и нужен!

Лида сообразила, что раз староста назвал меня по фамилии, то у нас будет серьёзный разговор. Она отошла. Антон набросился на меня:

– Весь класс подводишь. Из-за тебя нас, может, в пионеры не примут. Иди, бестолковщина! Толь Толич вызывает.

– Директор! – удивился я. – Зачем?

– Медалью за спасение утопающих наградит. Чтоб не хныкал, когда будет исключать из школы.

– Исключать! – испугался я. – Ври больше!

– Пусть вру. Можешь не идти. Тебе же хуже, – усмехнулся Антон.

Я на него очень обозлился. И не стал больше расспрашивать ни о чём.

Щипай себя почаще

Директор у нас новый. Я только знал, что его зовут Анатолием Анатольевичем. Но Антон переиначил его в Толь Толича и пугал нас, что он «свирепый». И я, конечно, трусил, когда постучал в дверь его кабинета.

– Войдите! – разрешил директор.

Я приоткрыл дверь, шагнул и остановился. Анатолий Анатольевич читал, уткнувшись в бумагу. Он поправил на носу очки, строго посмотрел на меня.

– Подойди поближе, Илья Ильюшин.

Я подошёл.

– Вот ты какой!—Он хотел ещё что-то сказать, но зазвенел телефон.

Директор поднял трубку и сказал кому-то, что ведёт важный разговор и не может отвлечься. Положив трубку, он произнёс «так-так» и подошёл ко мне. Я почувствовал себя неважно.

– Любопытно было бы узнать, – сказал Анатолий Анатольевич, – почему ты позавчера не пришёл в школу? Надеюсь, ты поделишься со мной...

Вспомнил я предупреждение Антона про исключение. Совсем струхнул. Начал почему-то рассказывать, как усердно готовил уроки впрок...

– Чем же, Илья Ильюшин, вызвано такое усердие?

Чувствую, неспроста задал директор вопрос. Боюсь, но отвечаю:

– Чтобы с чистой совестью с Лидой Михайловой на базар пойти.

– Зачем вы пошли?

– Мух добывать для самолётов.

– Каких ещё самолётов?

– Мушиных. Чтобы эскадрильи запускать.

– Ну и как? Запустили?

– Запустили.

– Удачно?

– Ричард Львиное Сердце помешал... То есть Нарцисс... Кот наш Васька.

– Забавно ты его окрестил!

Я подумал, что теперь директор начнёт допытываться, для чего надо было запускать самолёты. Но опять зазвонил телефон. Директор снова сказал в трубку, что у него важный разговор. Положил её и посмотрел на меня.

Я набрался смелости и спросил:

– Вы сейчас исключите меня из школы?

– С чего ты взял?! Хотя, – погрозил он пальцем,– не буду скрывать: положение сложное. Сам посуди: день прогулял! Что за это полагается? На первый раз – внушение. Но... есть смягчающее обстоятельство. Говоришь, подготовил уроки впрок. Верно?

– Проверьте меня!

– Нет уж, уволь! – отказался он. – Человек ты серьёзный и не станешь меня обманывать. И всё же... Можешь ты с уверенностью обещать, что больше прогулов не будет? Подумай.

– Я подумал. Могу!

– Тогда на этом поставим точку. Садись. Разберём второй поступок.

В это время скрипнула дверь. Вошла из канцелярии секретарша. Анатолий Анатольевич сказал ей:

– Пожалуйста, немного погодя. Только закончу беседу.

Секретарша вышла. Директор плотнее закрыл дверь.

– Да... – задумался он. – Разберём второй поступок. Трусость.

– Я не трус! – вырвалось у меня.

– А как назвать сегодняшнее дезертирство?

– Я не дезертировал. Я временно убежал.

Анатолий Анатольевич сказал, что всё равно это трусость. Оказывается, он всё знал: и откуда пчёлы взялись, и зачем толстуха явилась.

– Сколько людей тревожиться заставил! – упрекнул меня директор. – Скольких от работы отвлёк! Что же мне с тобой делать?

Что со мной делать, я и сам не знал.

– Лида Михайлова причастна к твоему бегству? – спросил он.

– Нет! – воскликнул я. – Лида Михайлова ничего не знала.

– Хорошо, – сказал он. – Тогда есть у меня к тебе ещё вопрос! Кому на базаре первому пришла идея создать в школе живой уголок?

И про это толстуха ему наболтала! Если отвечать, так одному. Я уже хотел сознаться, что это моя идея, но Анатолий Анатольевич неожиданно похвалил:

– Славная идея! Тогда я сказал:

– Лида Михайлова придумала про живой уголок! Я только добавил, что будем изучать вредных и полезных мух.

– Почему же Михайлова промолчала об этом, когда ваша знакомая принесла в дар школе птиц?

– Михайлова скромная. Она никогда не хвастается.

– Хорошая черта. Выходит, ты один виноват?

– Один! – твёрдо ответил я.

– Согласно законодательству, чистосердечное признание смягчает вину, – сказал Анатолий Анатольевич.– Я бы мог ограничиться таким приговором: ты даёшь обещание, что не будешь подводить школу, огорчать учителей и родителей. Но... вот вопрос: долго ли ты сумеешь выполнять своё обещание? Давай обсудим.

– Совсем не огорчать? Нисколечко?

– Желательно. Ты хотя бы постараться-то в силах? Или ты безвольный человек?

– Стараться-то я стараюсь,– говорю. – И огорчаю не нарочно. Сам огорчаюсь, когда из-за меня огорчаются.

– Прекрасно! – похвалил директор. – Следовательно, ты разбираешься, что плохо, а что хорошо. Позволь мне дать тебе совет: щипай себя почаще.

– Как это щипать? – не сообразил я.

– Не знаешь? Тогда дёргай себя за уши. Тоже помогает думать и не делать глупостей. Захотел пойти вместо школы на базар за мухами—ущипнул себя или дёрнул за ухо, подумал, как будет огорчаться Марина Семёновна, если не придёшь в класс. Взбрело в голову сбежать с уроков – ещё больнее ущипнул. И хорошенько подумал, как за тебя будут тревожиться. Вот что: даю тебе испытательный срок до конца первой четверти. Сумеешь сдержать слово, будем друзьями. Идёт?

Я встал и сказал:

– Обещаю не одну, а две четверти... пусть уж и на каникулах... не нарушать дисциплину.

Директор пожал мне руку.

– Добро! Я тебе верю! – Он посмотрел на часы. – Скоро конец первого урока. Пошли в класс.

Экспонат с подвохом

Когда мы вошли в класс, все встали. Директор поздоровался и велел сесть. Я не сел. Встал около парты Антона Милеева. С ним рядом почему-то сидел Лёня Булин. Из вежливости я повернулся лицом к Марине Семёновне и к директору. Они о чём-то тихо разговаривали.

Стоя спиной к Антону, я показал ему кулак. Но, вспомнив о данном директору обещании, сразу же ущипнул себя и разжал кулак. Булин, решив, что кулак предназначался ему, сунул мне в руку что-то непонятное и загнул мои пальцы обратно. Я почувствовал, что в кулаке кто-то зашевелился. Подумал – муха. Вот была бы история, если бы она вырвалась. Я успел удержать её в кулаке.

– Ты чего стоишь, Ильюшин?—обратился ко мне Анатолий Анатольевич. – Садись.

Я прошёл на своё место. Анатолий Анатольевич поискал кого-то глазами и спросил, есть ли в классе Лида Михайлова. Лида встала. Он посмотрел на нее. Тоже велел сесть. И обратился к ребятам:

– Полагаю, вы догадались, почему я пришёл с Ильюшиным. Как вы к нему относитесь?

Ребята, видно, хотели меня выручить. Девчонки запищали:

– Он добрый!

– Учится хорошо!

Мальчишки:

– Не ябеда!

– Честный!

– Рад, что не ошибся, – остановил галдёж Анатолий Анатольевич.

Костя Валеев решил не отставать от других и, как всегда, с опозданием брякнул:

– Я бы тоже, как Веснухин, сбежал с уроков, если бы узнал, что выиграл по лотерее.

В классе засмеялись. Марина Семёновна укоризненно покачала головой. Анатолий Анатольевич будто ничего не слышал. Он продолжал говорить с нами и повторил несколько раз мою настоящую фамилию:

– Что касается проступка Ильи Ильюшина, то Илья Ильюшин... да, Илья Ильюшин сам осудил его. И я убеждён, что больше такого с ним не повторится. Но у меня к вам есть важное дело. – Директор внимательно посмотрел на всех. – Школа у нас новая. Кое-что мы с вами упустили. Забыли, например, о живом уголке. А вот Илья Ильюшин и Лида Михайлова напомнили. Пусть они шефствуют над ним. Вы же помогите им заселить уголок живой природой. Первые представители фауны у нас уже есть.

Как только директор всё это сказал, Булин сразу же заорал на весь класс:

– Я первый отдал Ильюшину для его фауны замечательный экспонат! Давай покажи! – схватил он меня за руку.

Я кулак не разжимаю. Боюсь подвоха.

– Заставьте его показать жука, – просит Лёнька директора.

Я раскрыл кулак и вправду увидел жука. Обрадовался, что ещё шевелится. Анатолий Анатольевич подошёл ко мне, посмотрел на жука и сказал:

– Для начала и такой почин неплох. Я внимательно рассматривал жука.

– И совсем это не редкий экспонат, – зашептала мне Лида.—А противнейший навозный жук.

Ни за какие блага!

После звонка я кинулся к Лёньке Булину.

– Зачем сунул мне навозную дрянь?

– А ты зачем мне кулаком грозил?

– Я не тебе. Я – Антону.

– А мне зачем?—возмутился Милеев.

– Чтобы шуточки свои на других пробовал!

– Ну и что? Драться хочешь?—спросил Антон.

– Не хочу.

– И я не хочу.

– А я хочу, – лезет ко мне Булин. – Ты пари проиграл!

– Нет, ты проиграл! – оттолкнул я его.

– Пей свою касторку! И всё!

Ребята спросили, что за пари. Мы им рассказали. Антон первым заявил:

– Пари неправильное.

– Почему? – закричал я в один голос с Булиным.

– Потому, что Ильюшин видел голубей и хотел обмануть Булина. А Булин знал, что у него нет голубятни, и хотел обмануть Ильюшина. Такое пари– жульничество! И хватит спорить! – Антоша вырвал у меня из рук бутылку. – Касторку выкину. Пари не было.

– Вот так... Всегда за Веснухина заступаетесь, – захныкал Булин.

В коридоре ребята шумели, обсуждали новость о «выигранном» мною автомобиле.

– Ильюшин! Тебе что выпало: «жигули» или «запорожец»? – обратился ко мне Сашка Белов из пятого «а».

Раньше он меня всегда Веснухиным дразнил. – Ещё неизвестно, – ответил ему.

– Почему неизвестно? Скрытничаешь? – пристали ко мне его дружки.

Остальные ребята даже и спрашивать не стали. Рассуждают между собой, как будто меня нет.

– Если «победа» – классно! ..

– Не! «Победу» по лотерее не дадут.

– Он боится, как бы катать нас не пришлось...

– Его ещё и самого не пустят за руль. У него даже для мотоцикла прав нет...

Девчонки около мальчишек толкутся. Ничего в машинах не понимают, а туда же... Рассуждают.

– Ну и везёт же Лидке Михайловой! – сказала Вера Красавина Машке Луковой. – Будет раскатывать на машине. Вовсе возгордится. Вот увидишь, станет уверять, что веснушки в моду вошли.

– Не знаю, не знаю! – ответила Лукова. – Мне бы хоть «Чайку»! Или целый замок! Ни за что не согласилась бы выйти замуж за веснушчатого. Ни за какие блага!

Это так меня разозлило, что я крикнул на весь коридор:

– Ничего я не выиграл! И выигрывать не собираюсь! Вот и всё!

Хлопнул дверью и вернулся в свой класс. Там за партой одна Лида сидела. Завтракать в такую рань собралась.

– Почему директор выбрал меня шефствовать? – спросила она.

– Откуда я знаю! Дай-ка лучше чего-нибудь пожевать.

Лида протянула мне зефирину и две конфеты.

– Ты сама-то сладостями не очень... – предупредил я её. – От них, бабушка говорит, толстеют.