Текст книги "Запоздавшее возмездие или Русская сага"

Автор книги: Аркадий Карасик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

Глава 16

… Признание матери не было для меня неожиданностью, я давно уже подозревал о непростой гибели отца. Но некоторые подробности просто поразили.

Тем более, сама обстановка разговора, напряженность и невероятная ярость, сквозившапя в каждом материнском слове…

Карп Видов.

Отшумели майские дожди, отгремели грозы и пришло долгожданное тихое лето. В этот июньские день Клавдия поднялась рано – около шести утра. Нагладила сыну черный, выходной костюм, белоснежную, недавно купленную рубашку, положила рядом цветастый модный галстук. Потом привычно полила цветы. Минут десять постояла, не сводя взгляда с упрямого лица вечного комбата. Будто разговаривала с ним.

Видишь, Семочка, вот и поднялся сын, вот и ступил на очередную ступеньку своей жизни. Дай Бог, чтобы он пошел по твоим стопам, не свернул в сторону, не завяз в гнилом болоте… Нет, нет, этого быть не может, испуганно отвергла дурацкие предположения Клавдия, ведь говорят, что яблоко падает недалеко от яблони, поэтому что-нибудь плохое для Карпуши заказано… Как я живу? Обычными воспоминаниями о прошлом счастьи с тобой. Перебираю в памяти каждую крупицу, каждую секунду. Тихо радуюсь и скорблю, одновременно.

Так – каждое утро. Нечто вроде утренней молитвы.

В восемь, без будильника и материнских напоминаний, поднялся Карп. Распахнул балконную дверь, минут десять – привычная зарядка. Прижав к губам кухонное полотенце, Клавдия смотрела на сильное, мускулистое тело сына и видела… мужа. Тот, собираясь на службу, тоже никогда не отказывался от утренней зарядки, разминал размягченные сном мышцы.

– Карпуша, что подать на завтрак? – спросила она, заранее зная, что попросит сын. – Яйца в мешочек? Кашку с маслицем?

– Ну, что ты, мама, будто с малышом говоришь, – ломким голосом укорил Клавдию недавний десятиклассник. – Знаешь ведь, что завтракаю одной овсяной кашей. Без молока и масла.

– Но сегодня особый день…

– Подумаешь, особый! Обычное занудливое собрание. Для учителей – галочка, для нас – обычное мероприятие.

Наспех позавтракав, Карп натянул наглаженную рубашку и костюм, но от цветастого галстука наотрез отказался. Дескать, неужели мать считает его вонючим пижоном? Ребята со смеху лопнут. Спорить, доказывать обратное – бесполезно, ибо Карп взял от отца его непомерное упрямство, умение настоять на своем, если даже это «свое» неправильно.

Проводив сына, Клавдия присела к кухонному столу, достала из посудного шкафчика спрятанную там связку писем, принялась перебирать их, поминутно поглядывая на приставленную к графину с водой пожелтевшую от времени фотокарточку. Будто сверяла свое настроение с изображенными там военными – тремя мужчинами и женщиной.

Через полчаса спохватилась: дел-то столько по дому, а она бездельничает. Специально выпросила у главврача поликлинники отгул за переработанное время – накрыть праздничный стол, сбегать на рынок купить что-нибудь повкусней, убраться в квартире.

Когда Карп пришел домой, все блестело, в центре праздничного стола – бутылка шампанского, в вазе – фрукты, на тарелках и тарелочках разложены закуски, из кухни плывет умопомрачительный аромат жаренного-паренного. Безулыбчивая мать сменила обычные разношенные тапочки на лакировки, вместо «рабочего» халата – нарядное платье.

– Ну, похвастайся успехами, Карпуша.

Клавдия еще неделю тому назад знала о золотом аттестате, ее пригласил к себе директор школы и долго благодарил за сына-отличника. Пророчил ему блестящую будущность крупного ученого или литератора.

Видов-младший молча положил на край стола аттестат с золотым обрезом, рядом пристроил коробочку с медалью. Дескать, ничего особенного не произошло, удалось успешно сдать выпускные экзамены. Обычное дело.

Клавдия, так же деланно равнодушно, бегло пробежалась по оценкам аттестата. Сплошные пятерки. Открыла и снова закрыла коробочку с медалью. Поколебалась и перенесла гербовую бумагу и медаль на комод, положила возле портрета мужа. Как бы отчиталась перед ним за результаты многотрудной работы по воспитанию сына.

Новоявленный золотой мелалист аккуратно повесил пиджак на спинку стула и придвинулся к столу. Он изрядно проголодался и не скрывал этого.

– Погоди кушать. Подойди ко мне.

Пришлось подчиниться. В голосе матери – непривычная сухость, обычно она говорит более мягко. Что-то произошло. На самом деле ничего не случилось, строгость и сухость – лекарственное средство против закипающих слез.

– Что случилось, мама?

– Куда намереваешься поступить?

Странный вопрос, уже давно обсужденный и решенный! Стоит ли снова возвращаться к нему?

– Мы ведь уже говорили об этом? В юридический.

– Не передумал? Может быть, в военное училище?

Упоминание об армейской карьере – не новинка. С одной стороны, Клавдия хотела, чтобы сын пошел по стопам отца, с другой, страшилась. Вдруг – война! Вслед за мужем потерять сына казалось ей чудовищной несправедливостью, злобной насмешкой судьбы.

– Мамочка, ну какой из меня офицер? Нет, нет, только в институт!

Все ясно – упрямец ни за что не согласится с материнскими доводами. Пора переходить к главному. Помолчав, женщина неожиданно взяла сына под руку. Заговорила таким же строгим голосом. глядя не на Карпа – на фотографию мужа.

– Я тебе никогда раньше не говорила об этом. Сегодня ты стал взрослым, пришла пора узнать правду… Твоего отца, капитана Видова… убили.

Карп с удивлением посмотрел на мать.

– Я знаю, мама… Но на фронте всегда убивают. Такова мерзость любой войны. Понимаю, тебе больно говорить об этом…

– Больно – не то слово, сынок… Но ты не понял. Отца убили свои. В спину.

– Как это «свои», – юноша недоумевающе вздернул густые, отцовские брови. – Кто?

– Именно об этом я и хочу поговорить с тобой…

Несколько слезинок все же пробились и одна за другой покатились по щекам. Клавдия поспешно слизала их языком, оставшиеся убрала носовым платком. Карп не заметил – смотрел на отцовский портрет.

Большинство женщин, переживших подобные потрясения, через несколько лет более или менее спокойно могут говорить о своей беде. Для Клавдии – проблема. Поэтому говорила она короткими, отрывистыми фразами, часто страдальчески морщилась и торопилась поднести к мокрым глазам смятый носовой платок.

– Может быть, случайный выстрел? – спросил Карп, когда Клавдия закончила нелегкое повествование. – У кого-нибудь рука дрогнула?

– Хочется так думать, но, наверно, стреляли специально. Многие бойцы и командиры не любили комбата, слишком он был резок в выражениях, любил посмеяться, а от обычной насмешки до злой издевки недалеко. Кто-нибудь из обиженнных выбрал удобный момент и отплатил капитану…

По наивному представлению подростка советское оружие должно было стрелять только во врага, командиры и рядовые обязательно помогали друг другу, выносили из-под огня раненных, торжественно хоронили убитых. Он еще не понимал всей мерзости жизни, всей сложности отношений между людьми.

– И что ты собираешься делать?

– Найти убийцу и поглядеть в его глаза! – выпалила Клавдия, сжав в кулачке мокрый носовой платок. С такой злостью и силой, что Карп от неожиданности вздрогнул. – Я не успею, ты найдешь!

Приступ неженской ярости прогнал слезливую слабость. Будто вдова увидела перед собой силуэт убийцы мужа – неясный, расплывчатый, нечеткий.

– Ты никого не подозреваешь?

Вопрос – закономерен, но Клавдия заколебелась – до чего же тяжко подозревать, не имея ни малейшего основания, кого-нибудь из однополчан, людей, с которыми она прошла через кровь и муки войны!

– Подозреваю, – тихо ответила она, вспомнив старшину Сидякина. – Был в батальоне один человек, не просто однополчанин – друг детства. Мой и Семкин. Завистливый и по своему преданный. Но утверждать не берусь, не хочу брать на себя тяжкий грех… Хочу предварительно разобраться.

– Но, мама, прошло без малого пятнадцать лет, многие не дожили до Победы, многие умерли в мирное время от ран.

– Мишка Нечитайло не погиб и не умер, – с оттенком досады сообщила Клавдия. – Ах, да, ты его не знаешь… Тогда он был начштаба батальона. С него и начнем.

– А ты все эти годы не пыталась найти подонка?

– Пыталась, как не пыталась. Не раз с Нечитайло беседовала, просила вспомнить, но тот заупрямился: столько лет, дескать, прошло, пора забыть о трагедии. Это ему легко забыть, Семчик был для него просто командиром, а мне как это сделать? Может быть, Мишка тебя постесняется.

Конечно, Карп не остался равнодушным к планам матери, мало того, его потрясли подробности гибели отца, но сейчас он думал совсем о другом. Одноклассница Наташка, наконец, согласилась вместе с ним пойти в кино… Сегодня решающий вечер…

– И когда мы поедем к твоему фронтовому другу? – замирая, спросил он.

– Надеюсь, не сегодня?

– Нет, сынок, не сегодня. Судя по твоему взволнованому виду, вечер у тебя занят более приятными делами… Свидание, да?

Врать матери не хотелось – у них сложились дружеские отношения, говорить правду тоже не совсем удобно. Поэтому Карп ограничился смущенным смехом.

– Извини, мама, есть хочу зверски…

Перед выпускными экзаменами Карп неожиданно влюбился. Приглянулась ему вялая, флегматичная девица, не отличающаяся ни особой красотой, ни умом. Даже девичье кокетство отсутствует. Обычный середнячок. Говорят, что противоположности сходятся, может быть, именно это толкнуло друг к другу молодых, еще неопытных, людей.

Встретились они вечером в скверике рядом с кинотеатром. Наташка – в легком летнем платьице – сидела на лавочке и читала какую-то брошюрку. Наверняка, из серии душещипательных сентиментальных романчиков о безответной любви.

– Опаздываешь, кавалер, – равнодушно бросила она. – Лишних пять минут ожидаю, думала – не придешь.

Карп не опоздал, наоборот, пришел за полчаса до назначеного времени, но возражать не стал. Вдруг девушка обидится. Молча показал заранее купленные билеты. В ответ – такой же равнодушный кивок.

Фильм показывали – так себе, ничего интересного. Молодые люди уезжают на очередную стройку коммунизма, по дороге ссорятся, потом он выбивается в бригадиры, влюбляется в другую девчонку… Короче говоря, надоевшая муть. Карп смотрел на экран «вполглаза», думал вовсе не о разворачивающихся там событиях, его волновали случайные прикосновения к пухлому девичьему плечику.

– Понравилось? – спросила Наталья, когда они, сойдя с трамвая, неторопливо двинулись к многоэтажному дому. – Лично мне – не очень.

– Мне тоже, – признался Карп. – Обычная мура.

Как поступить возле входа в подъезд – поцеловать или ограничиться дружеским рукопожатием? Сверстники утверждают, что девчонки только и ожидают страстных поцелуев, сопровождаемых заверениями в вечной любви. Но вдруг Наташка оскорбится и влепит нахальному кавалеру пощечину?

Обычно Видов более решителен, а тут, будто его подменили. Идет, боясь прикоснуться к девушке. О том, чтобы взять ее под руку – Боже сохрани. Когда до подъезда остались считанные шаги, он, наконец, решился на некоторую вольность.

– Когда мы встретимся? – спросил, замирая от возможного отказа.

– Давай завтра, – равнодушно предложила Наташа. Будто речь шла не о свидании с парнем, а о посещении с матерью рынка. – Вечером, как сегодня.

– Вечером не могу… Только не обижайся, пожалуйста… Мы с мамой приглашены в гости. К полковнику Нечитайло.

Воинское звание материнского фронтового побратима произнесено со значением. Несмотря на привитую матерью нелюбовь к похвальбе, Карп все же не удержался, очень уж хотелось ему выглядеть в глазах полюбившейся девушки этакой неординарной личностью, с которой водят знакомство такие важные персоны, как полковники и генералы. По той же самой причине он умолчал вторую половину звания бывшего батальонного начштаба – «в отставке».

Неожиданно Наташа останвилась, сморщила забавную гримаску.

– Нечитайло?… Где-то я слышала эту фамилию… Ах, да, вспомнила! В пятом классе учится Сережка Нечитайло, много крови перепортил и однослассникам и учителям. Ехидный, дерзкий. Однажды, когда он принялся меня дразнит – надрала уши. Думаешь, исправился? Как бы не так, дерзит еще больше… Наверно, сынок твоего полковника, вот и забавляется безнаказанно… А у твоей матери какие-то дела с Нечитайло?

– Они вместе воевали: мои отец с матерью и полковник, тогда старший лейтенант. После гибели отца…

– А как погиб твой отец? – неожиданно перебила Наташа. – Где?

Что ей до отцовской судьбы, с невольным раздражением подумал Карп, лучше говорила бы о предстоящих экзаменах в институт иностранных языков, куда собирается поступать. Ведь у нее нет золотого аттестата, придется снова проходить через письменные работы и собеседования. Но промолчать на прямо заданный вопрос Видов посчитал недостойным настоящего мужчины.

– На Украине. Во время атаки, – коротко ответил он, чувствуя – краснеет. Благо тусклый свет от висящего на столбе фонаря скрыл румянец. – Подробности нам с мамой неизвестны. Да и какие могут быть подробности, когда на фронте миллионы погибли.

Наконец, допрос окончен. Удовлетворенная полученными сведениями, Наташа, не оглядываясь на кавалера, пошла к подъезду. Он шел за ней, мысленно ругая себя малоумком, слабовольным интеллигетиком и прочими бытующими в школьной среде обидными кличками.

Возле входа в дом девушка остановилась, повернулась лицом к парню. Тот понял это, как приглашение к расставанию и опасливо обнял Наташу за талию. Опасливо потому, что ожидал либо пощечины, либо насмешки. Неожиданно девушка качнулась к нему, положила теплые ладошки на грудь, закрыла глаза и сложила сердечком губы.

Поцелуй, если сильное прижимание мужских губ к девичьим можно назвать поцелуем, длился очень долго. По мнению Карпа – минуты, девушка с досадой подумала: слишком долго. Легким толчком она восстановила прежнее расстояние, тихо, очень тихо, проговорила, на первый взгляд, наивные слова, которые не раз слышала по радио.

– Женишься?

Будто поцелуй обязывает парня завтра же утром прикатить к дому невесты на такси с разноцветными воздушными шариками и торжественно повезти ее в ЗАГС.

– Обязательно! – горячо ответил Карп, уже без опаски обняв девушку за талию и потянувшись за вторым поцелуем. – Завтра же подадим заявление. А сегодня я поговорю с мамой…

– А ты без мамочки что-нибудь делаешь? Уже и аттесат зрелости в кармане и студенчество – рукой подать, а ты все еще советуешься и спрашиваешь разрешения. Будь ты, наконец, мужчиной, ведь мы с тобой – взрослые, свободные люди, стоит ли спрашивать позволения создать семью? Правда, ты даже целоваться толком не можешь – какой из тебя мужчина?

Обычно равнодушная ко всему, что делается вокруг нее, Наташа была необычно раздраженной. Неожиданно она закинула руки на шею Карпа, прижалась к нему грудью и несколько раз прикоснулась приоткрытыми губками к его губам. Так нежно и призывно, что у парня дух захватило.

– Вот так надо, – отстранившись, без малейшего намека на волнение, удовлетворенно произнесла она. – А ты только больно делаешь и – все… Никаких завтра или послезавтра не будет, поступим в институт, переселимся в общежитие и там сыграем комсомольскую свадьбу. Понятно?

Сказать, что он собирается жить с мамой, что ни в какие общежития переселяться не будет – вызвать град очередных обидных насмешек. Поэтому Карп промолчал, не сказал ни «да», ни «нет». В конце концов, до института еще далеко – не меньше нескольких месяцев, мало ли что за это время произойдет.

Матери он ничего не сказал, но та и без слов все поняла. Кажется, сын превращается из мальчишки в зрелого мужчину. Интересно, как выглядит будущая ее невестка, что она из себя представляет, что связывает молодых людей – настоящее чувство или мимолетная страсть? Дай Бог, чтобы у сына сложилась настоящая семья, чтобы он не получил болезненных синяков, которые так травмируют молодую, неокрепшую душу человека.

Секретов, недоговоренностей у матери и сына не существовало, она даже поведала ему сокровенное – историю знакомства с мужем и их скромной свадьбы. Поэтому молчаливая отрешенность Карпа больно ранила ее. Но настаивать, выспрашивать она считала унизительным не столько для себя, сколько для сына. Захочет, посчитает нужным – сам расскажет.

Клавдия невольно вспомнила свою первую брачную ночь в объятиях Семки и привычно всплакнула…

– В гости поедем на такси, – торжествнно провозгласила Клавдия после обеда. – Звонила Михаилу, тот пригласил на ужин. Правда, поколебался, знает ведь о чем пойдет разговор… Странно?

Занятый мыслями о вчерашнем свидании с Наташей Карп не ответил. Стыдно за равнодушие к памяти погибшего отца, к переживаниям матери, но ничего сделать с собой парень не мог – все заслонили девичью губки и прижавшиеся к его груди упругие холмики.

– Болезненный вид у тебя, Карпуша, – заволновалась Клавдия. – Уж не заболел ли, избави Бог? Давай измерим температуру?

– Ничего страшного, мама, просто читал почти до утра, вот и расквасился… А у твоего полковника будет еще кто-нибудь из ветеранов? – неумело попытался он переключиться на менее больную тему. – Или только мы с тобой?

– Только мы… Все же, температуру измерь – не помешает, – стояла на своем Клавдия. – И прими, пожалуйста, поливитамины – весна, экзамены – какое здоровье выдержит?

Спорить с матерью бесполезно. Насмотревшись в своей поликлинике на несчастных больных, она машинально примеряет все их болячки к сыну и, соответственно, пичкает его лекарствами. Пришлось улечься на диван, сунуть подмышку градусник, отправить в рот таблетку поливитаминов. Хорошо еще, не горькую успокоительную микстуру.

Клавдия устроилась в покойном кресле рядом с диваном, надела очки и принялась за газету. Ничего нового, тем более, интересного, но издавна, со времен комсомольской юности, вошло в привычку газетное чтиво.

Карп лежал в полузабытьи. Он действительно ночь провел без сна, но не потому, что увлекся чтением недавно купленного Геродота – мечтал о совместной жизни с Наташей.

Мать осторожно вытащила из сыновьей подмышки теплый градусник, посмотрела, удовлетворенно кивнула. Температура нормальная, можно не беспокоиться. И снова взялась за газету.

– Что, мама, пора ехать? – не открывая глаз, спросил Карп. – Извини, задремал.

– Спи, сынок, есть еще время.

Разбудила Клавдия сына в половине пятого. На спинке стула висит вычищенный и отглаженный светлый пиджак, на нем – белоснежная рубашка с розовыми крапинками, на кресле – тоже наглаженные брюки. Мать одета значительно скромней – черная удлиненная юбка и светлокоричневая блузка. На шее – монисто, когда-то подаренное мужем.

– Оделась бы понарядней, – недовольно бросил Карп, поспешно одеваясь.

– Есть же у тебя праздничные платья и костюмы? Подкрась губы, почерни бровки – пусть все видят, какая ты у меня красавица! А то поглядит твой фронтовой побратим на боевую подругу и подумает – замухрышка.

– Мне и так хорошо, – вынужденно усмехнулась Клавдия. – Ни к чему красоваться, пусть принимают такой, какая есть… Готов, критик? Тогда поехали.

Подхватила хозяйственную сумку, без которой из дому не выходит, и открыла дверь на лестничную площадку. Карп хотел было отобрать сумку – куда там, не разрешила. Дескать, не дело мужикам таскать бабьи причиндалы, они должны гордо вышагивать рядом, охраняя и воодушевляя слабый пол.

– Взяла бы вместо этого чудища, – Карп пренебрежительно ткнул пальцем в далеко не новую сумку, – черную лакированную сумочку…

– В сумочку бутылка с закуской не влезут, – выходя из подъезда, ответила женщина,

– Какая еще бутылка?

– Водка. Разве ты хочешь, чтобы Нечитайло посчитал нас бедняками? Нет уж, милый, такого никогда не будет!

Клавдия рассердилась. Нехватает еще, чтобы бывший начштаба батальона посчитал жену своего комбата несчастненькой, забитой, считающей в потертом кошельке копейки!

Отошла она только в такси. Примирительно улыбнулась, ласково погладила руку сына.

– Вот, что хочу сказать напоследок, сынок: никогда ни перед кем не склоняй головы, как говаривал твой отец, держи хвост пистолетом… Ладно, повзрослеешь – сам поймешь… У Нечитайло будешь говорить ты – я ему уже успела приесться. По праву сына предательски убитого капитана. О чем – мы с тобой уже обговорили. Нужно, чтобы упрямый до невозможности Мишка вспомнил всех, кто в тот злосчастный день находился поблизости от комбата… Понимаешь?… О Сидякине мне уже известно, о Федорове – тоже, но ведь не они одни тогда лежали неподалеку от Семчика?

Если честно признаться, Карп не совсем уверен в своих следовательских способностях, мало того, он не представлял себе, как начнет допрашивать пожилого человека. Спросить прямо в лоб? Не годится, полковник может обидеться и свести разговор к бытовым вопросам-ответам.

– Не волнуйся, сынок, будь более решительным, – будто прониклась сыновьими сомнениями Клавдия. – Михаил не откажет, не сможет отказать. При всем своем упрямстве, у него – добрая, отзывчивая на чужие несчастья, душа…

В квартире Нечилайло первым их встретил верткий мальчишка с ехидным взглядом. Сережка, вспомнил разговор с Наташкой Карп… Неужели съехидничает?

Как в воду смотрел!

– Здравствуйте, – вежливо поздоровался Нечитайло-младший, метнув на Карпа издевательский взгляд. – Я думал, что ты заявишься с

Наташкой-невестой, а ты – с мамочкой! Слюнявчик захватил или принести полотенце?

Хотел было Карп отвесить наглецу полновестного «леща», но во время удержал поднятую руку. Как посмотрит хозяин квартиры на расправу над внуком? Вместо шалобана, ответил ехидине насмешливой ухмылкой.

– Зови отца, пигалица, не к тебе ведь пришли.

Звать хозяина не пришлось – он сам вышел в переднюю. Среднего роста, полный, с лысиной на макушке и нависшими на глаза густыми бровями.

– Здорово, Клавка. Ты, как всегда, приходишь во время. Молодчина! А это кто с тобой?… Ба, можешь не представлять, узнал – сын вечного комбата! Надо же, фигура, манеры, взгляд, все – капитанское!

Полковник принялся бесцеремонно тормошить гостя. Потом неожиданно обнял и прижал к себе.

– Здорово, Семеныч, здорово комбатенок! Рад познакомиться… Учишься или готовишься в армию?

– Вчера получил аттестат зрелости, – опередила Карпа мать. В голосе – гордость за птенца, которого она, без помощи и поддержки мужа, научила летать. – В институт готовится!

– В институт? – удивился старик. – А почему не в училище? По стопам отца…

– Слаб в коленках – в училище, – немедленно отреагировал Сережка. —

Ему не воевать – бумажки перелистывать. Интеллигент дерьмовый…

– Брысь, ехидина! – добродушно буркнул Нечитайло, сопроводив бурчание щелчком по лбу. – Отправляйся на кухню и сиди там до особого приглашения!

Странно, но Сережка не расплакался и не обиделся, понимающе улыбнулся и убежал. Вместо него из кухни выплыла полная хозяйка.

– Что же ты, хозяин, гостей держишь в прихожей? – густым басом спросила она. – Проходите, дорогие, в комнату, садитесь за стол, отведайте грибков и огурчиков. Свои, некупленные.

Предварительная процедура встречи гостей выполнена, остальное можно продолжить за столом.

Видимо, гостей ожидали: стол еще пустует, но он застелен цветастой скатертью, посередине – ваза с тремя гвоздичками, вокруг нее – рюмки и фужеры, на углу – стопкой закусочные тарелочки.

– Присаживайтесь, гостеньки, сейчас отметим встречу, – Нечитайло повернулся в сторону кухни. – Эй, хозяйка, поторопись, в желудке – революция!

«Поторопилась» не хозяйка – Сережка принялся таскать блюда, расставлял их на скатерти, одновременно ухитрялся посылать Карпу ехидные улыбки, от которых у Видова буквально чесались кулаки.

Стеснительно улыбнувшись, Клавдия выставила бутылку водки, достала из сумки кастрюлю с холодцом, банку самолично изготовленного ядренного хрена.

– Обижаешь, фронтовичка, – погудел Нечитайло, в свою очередь извлекая из секретера коньячную бутылку. – У нас так не принято… Испортилась, окончательно испортилась, батальонная фельдшерица, забыла армейские обычаи… Впрочем, ладно, будь по твоему. Надо бы вернуть твои подношения обратно в сумку, да боюсь обидеть… Ну, что, за встречу?

Чокнулись. Бывший начштаба батальона лихо опрокинул полную стопку, поморщился, понюхал краюху хлеба, принялся вилкой ворошить селедку. Подражая ему, Карп выпил так же лихо, но нюхать чернушку и ковыряться в закусках не решился, скромно отправил в рот ломтик материнского холодца, обильно намазаного хреном.

– А почему хозяйки нет за столом? – недовольно спросила Клавдия. – Брезгует или ты не разрешаешь?

– На работу торопится. Порешила на старости лет потрудиться на ниве всеобщего образования, заодно накопить денег для покупки мебели старшему сыну… Примем по второй? За тех, кто не дожил?

Карп почувствовал легкий толчок в бедро. Мать сигналит – настал удобный момент для задуманной беседы, не упусти. Но не прерывать же пожилого человека, который, выпив вторую рюмку, ударился в воспоминания.

Наконец, Видову удалось выбрать удобный момент – Нечитайло промочил пересохшую глотку стаканом нарзана.

– Михаил Иванович, а как погиб мой отец?

Полковник поперхнулся, долго откашливался. Бросил на Клавдию укоряющий в взгляд. Ему явно не хотелось говорить на опасную тему. Почему?

– Неужто мать не рассказала? – недоверчиво спросил он. – Не верю!

Клавдия наклонилась над столом, выписывала вилкой на тарелке какие-то каббалистические фигуры и с трудом удерживалась от слез.

– Говорила, конечно, но – вскользь, без подробностей. А мне хочется знать все. Как сын имею право…

– Имеешь… Но большего все равно не скажу. Какой-то подонок выстрелил в комбата. Была такая заваруха – не до разглядываний и подозрений. Все мы были уверены, что капитан убит либо пулеметной очередью мессера, либо осколком бомбы. Человек тридцать тогда полегло, да еще два десятка пораненных… Только потом особист просветил. Когда допрашивал нас… Вот, пожалуй, и все.

– Нет, не все! – упрямился Карп. – Вы не можете не знать, кто тогда находился рядом с отцом. Михаил Иванович, постарайтесь припомнить, очень прошу вас!

– А толку от моих «припоминаний»? На дуэль вызовешь или в КГБ напишешь? Сам подумай, фактов-то нет, как докажешь, что в капитана стрелял

Иванов или Сидоров? Зряшная потеря времени. Вот бывший комроты-три Романов тоже пытал меня, а когда я спросил: почему он сам не вспомнит – умолк… Так что, прими мой совет, Видов, перестань полоскать да выжимать старое белье, ничего не выжмешь.

– А ты не отнекивайся, Мишка, не тряси штанами. Это со мной можно вертеться-крутиться, а тут – родной сын погибшего капитана, ему положено знать все. Говори, как на духу, кто мог выстрелить в Семчика? – не выдержав, вмешалась в беседу Клавдия.

Нечитайло поднялся со стула, досадливо морщась, грузно заходил по комнате. В квартире – настороженная тишина. Хозяйка умчалась в школу, прихватив с собой слишком уж любопытного сына-непоседу. Она чувствовала необычность беседы мужа с гостями и не хотела, чтобы Сережка мешал им.

– Кого можно заподозрить – не скажу, не хочу грешить. Многие были недовольны грубым и ехидным Видовым, который умудрялся ковыряться во внутренностях подчиненных. Любой мог, пользуясь неразберихой, выстрелить в него… Кто тогда находился рядом с вечным комбатом – тоже толком не могу сказать, ибо лежал на спине и стрелял по наседающим мессерам…

– Неужели никого не запомнили?

Полковник снова присел к столу, раздумчиво покачал пустым фужером.

Налил стопку и залпом выпил.

– Почему не запомнил?… Неподалеку «нюхал цветочки» пулеметчик Федоров. Только его тебе не достать – погиб во время той бомбежки… По другую сторону стрелял ротный старшина Сидякин… Орал раненный ездовой Хомяков… Полз младший сержант Перов… Пожалуй все, что удалось запомнить…

– Мог достать батальонного Сидякин? – тихо спросила, не отрывая взгляда от пустой тарелки, Клавдия.

– Да ты что, сбрендила? Они же земляки с Видовым, из одной деревни!

– Знаю. Но я спрашиваю не о родстве или землячестве. Мог или не мог?

– Мог, – подумав, выдавил Нечитайло. – И Федоров, и Хомяков, и

Перов – все могли, вернее, имели основания. Но точно – один Бог знает, спросите у него…

– Где они сейчас живут?

– Точно не скажу. Хомяков потерял руку, работает сторожем в колхозе. Федорова похоронили. Перов – пенсионер, живет в Москве. А вот старшина Сидякин вообще исчез, в списках нашей ветеранской организации против его фамилии – пустое место…

Клавдия торопливо записывала на бумажной салфетке с таким трудом добытые новые сведения…