Текст книги "Запоздавшее возмездие или Русская сага"

Автор книги: Аркадий Карасик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

Когда ей исполнилось шестнадцать лет, Настя посвятила «подружку» в суть любовных отношений, то-есть, выполнила материнскую обязанность. И сделала это полностью, открытым текстом, без умалчивания и прочей маскировки.

И вот Клавдии исполнилось двадцать лет, а она попрежнему чиста и гордится этой своей физической и моральной чистотой. Дай Бог, пронести чистоту до конца жизни! Нет, нет, это противоестественно! Но неужели первым ее мужчиной станет старик?

За полноводной рекой, на темных вершинах деревьев лежала полная луна. Легкий ветерок подгонял шаловливые облачка. Тишина стоит такая, что, кажется, слышен шорох пылинок, отбрасываемых в стороны колесами пролетки.

Не подгоняемый вожжами и кнутом, меринок медленно плелся по пыльной дороге. Клавдия задумчиво отрывала листочки с березовой ветки. Словно гадала: любит, не любит. Гадать – глупо, ибо в чувствах пожилого вдовца она не сомневалась. А вот в своих…

– Хочу откровенно поговорить с вами, – дрожащим голосом начал исповедь доктор. – Только единственное условие – не обижаться. Ладно?

Вот оно то, чего девушка так ожидает и так боится! Хорошо еще, что престарелый жених не лезет со слюнявыми поцелуями, не ощуывает девичью спинку в поисках застежки лифчика.

– Что нибудь по работе? – утихомиривая бешенное сердце, максимально спокойным тоном поинтересовалась медсестра. – У нас, кажется, все в порядке.

– Нет, не по работе, дорогая медсестричка, совсем не по работе, – помолчал, выстраивая в голове систему неопровержимых доказательств, впервые за все время после выезда из города, подхестнул мерина. – Вы знаете, что я одинок – десять лет тому назад похоронил жену и с тех пор живу бобылем?

Горячев никогла не говорил Клавдии об этом, о его одиночестве она узнала от больничной санитарки, которая почти всю сознательную жизнь проработала вместе с доктором и, похоже, была не прочь согреть остывшую после смерти его супруги постель.

– Понимаю, я для вас – стар, но ведь возраст – не самое главное в семейной жизни. Короче говоря, предлагаю, как говорилось в старые времена, руку и сердце. Обещаю счастливую совместную жизнь. Сделаю для этого все, что в моих силах…

Главное сказано, остальное – мишура, которой можно пренебречь.

Будущей новобрачной остается покраснеть, изобразить девичью стыдливость и принять предложение. С тем, чтобы после приезда в поликлинику, на законных основаниях улечься в одну постель с человеком, который в отцы ей годится… И все же, решение принято!

Неожиданно для себя Клавдия сказала не то, что думала.

– Вы знаете, Фрол Петрович, как я вас уважаю. Мало того, ценю наши добрые отношения… Но сейчас я не готова дать окончательный ответ…

Совет Насти пришелся, как нельзя кстати: не сказать ни да, ни нет. И ни в коем случае не называть конкретные сроки.

– Понимаю, – склонил лысую голову врач. – Но я могу надеяться?

– Без надежды нет жизни, – философский ответ тоже пришелся впору. – Простите меня, Фрол Петрович, за боль, которую я вам причинила. Поверьте…

Все та же мишура, которой приходится осыпать фактический отказ.

Мерин, почуяв теплую конюшню и предстоящий отдых, неожиданно перешел на рысь. Луна спряталась в наплывших дождевых тучах. Впереди тускло засветились немногочисленные огни Степанковки…

Настя появлялась в магазине не позже половины седьмого – разложить по полкам полученный товар, изучить ценники, получить у заведующей последние напутствия. Клавдия уходила в поликлинику в восемь утра. Подруги встречались, как правило, по вечерам.

На этот раз девушка не выдержала – подстерегла утром продавщицу, заманила ее к себе в боковушку. Плотно закрыла дверь и приникла к настиному уху горячими губами. Шептала со всеми подробностями, основной упор – на почтительное отношение к доктору не только односельчан, но и жителей других деревень района. А когда дошла до ночного разговора в пролетке – слово в слово монолог Горячева, начиная от его одиночества и кончая предложением создать семью.

Настя возмущенно всплескивала полными ручками, одобрительно кивала, поощрительно улыбалась.

– Так их, вонючих козлов, подружка, пусть знают, что такие, как ты, ягодки сами с ветки не падают – их нужно снимать нежно и бережно… А я вот обмишурилась со своим псаломщиком, – стыдливо потупившись, призналась она. – Прижал он меня возле церкви – выйдешь за меня или нет? Ну, я, конечное дело, будто заколебалась: с одной стороны неплохо бы, но с другой… А он, паразит, мигом руку за пазуху. Не знаю уж, что там нащупал, но тут же полез под подол. Я туда, я сюда – не вырваться, вцепился на подобии весеннего клеща… Уступила…

– Как же так? Советовала, советовала, а сама…

– Советовать завсегда легче. К тому ж, тебе – только двадцать, а я тридцатку раскупорила, легко ли сопротивляться? Скоро мужики перестанут облизываться… Знаешь, подружка, мой старый, кривой псаломшик совсем неплох по мужской линии. Цельный час старался, как бы не обрюхатил…

– Вдруг не оженится? Получил свое и – в бега?

– Не получится. К батюшке пойду, на весь район ославлю!… Лучше скажи, как порешила с доктором?

Клавдия неопределенно пожала плечиками. А чего, собственно, решать, какие-такие проблемы? Сроки не обговорены, сколько захочет, столько и будет думать.

Женскую беседу оборвала заведующая. Продавщица заторопилась в торговый зал, медсестра побежала в поликлинику…

Наверно, Настя не удержалась – выдала Клавкиной матери потрясающую новость. Вечером Мария зазвала дочь в горницу. Говорила и поминутно поглядывала на часы, видимо, запаздывал очередной ее любовник. Если раньше услугами разбитной бабы пользовались молодые парни, потом их сменили зрелые мужики, то теперь приходилось мириться с визитами седых ветеранов. Сегодняшний – кладовщик, глава многочисленного семейства, почему-то не появлялся. Или жена привязала к подолу, или очередная комиссия проверяет материальный склад?

– Настя говорит, что доктор захотел взять тебя в жены? Брешет или так?

– Так, – независимо проворчала Клавдия, про себя ругая болтунью. – А ты что, против?

– Я-то за. Пора тебе седлать своего мужичка. Надеюсь, дала согласие?

Мать – не Настя, объяснять ей что-нибудь все равно, что головой прошибить каменную стену. Лучше сразу поставить все точки и запятые.

– Отказалась!

Несколько минут Мария непонимающе моргала. По ее мнению, перспектива превратиться из обычной сопливой девчонки в уважаемую докторшу настолько очевидна, что отказаться может только круглая идиотка. Трудно сказать, чем бы завершился назревающий гнойным нарывом семейный скандал, если бы, наконец, не появился кладовщик. Как хозяин, прошел прямо в горницу и принялся раздеваться. Мария, памятуя старое присловье: как накормишь, так и поедешь, хлопотала вокруг накрытого стола. Она начисто забыла дочкину промашку.

Жизнь после потрясений, связанных с неожиданным предложением Горячева, постепенно вошла в привычные берега. Доктор попрежнему вел прием больных, по утрам обходил единственную больничную палату, строгим голосом делал очередные назначения. Он уже ожидающе и просительно не смотрел на медсестру, наверно, догадывался о ее решении и по мальчишески боялся его услышать.

Клавдия тоже успокоилась. В конце концов, ничего страшного не произошло, мало ли кто делает предложения, всем не угодишь, не подстроишься. Жизнь у нее одна, и как ею распорядиться решать только «хозяйке».

Медленно текли дни и недели. На исходе второго месяца Настя переселилась в дом псаломщика. Сыграли негромкую свадьбу, главный лицом на которой были не молодожены – Клавдия. Она придумывала такие заковыристые тосты, что даже батюшка прослезился.

Но работу в магазине новобрачная не бросила. Не потому, что муж мало получает – ради женской самостоятельности. Одно дело – сидеть на хребтине муженька, чувствовать ущемленность, совсем другое – вносить в бюджет семьи свой пай.

По утрам на крыльцо псаломщиковой избы первой выходила хозяйка – дородная, величавая, с гордо вскинутой головой, украшенной короной белокурых волос. За ней ковылял коротконогий, тощий, полуслепой старикашка.

Как-то Клавдия увидела эту комическую сценку и полдня смеялась…

Через полгода – очередное потрясенние, надолго выбившее медсестру из ставшего привычным равновесия. Однажды, перед самым обедом в поликлинику заявился дядька Трофим. От частого дыхания вздрагивает борода, из глаз текут слезы, на щеках – болезненный румянец. Посмотрел на него доктор и, не выслушивая и не выспрашивая, поставил диагноз: грипп.

– Какой-такой грипп? – удивился старик. – Сичас выглотаю стакан самогона – наилучшее лекарствие, подкреплю его твоими таблетками – все дела. Да и от кого я мог бы заразиться? Разве от зануды-мерина?

– Зараза от лошадей к человеку не прилипает, золотой мой, такого медицинская практика еще не зарегистрировала, – назидательно погрозил длинным пальцем деревенский эскулап. – Прошу не выдумывать небылиц!

– Тады от учителева сынка.

Начисто позабыв о своем больном состоянии, дядька Трофим со вкусом рассказал о прибывшем на отдых в Степанковку красном командире. Подробно изложил содержание интересной беседы, лукаво поглядев на покрасневшую по неизвестной причине медсестру, упомянул о раскрасавице, которую он, дескать, расхвалил Видову.

Так Клавдия узнала о приезде Семена.

Казалось бы, ничего необычного, односельчанин приехал в отпуск. Почему же тогда вместе с вполне объяснимой радостью – все же друг детства! – в душе появилось какое-то волнение?

Может быть, поэтому при встрече с Семеном девушка была необычно холодна и равнодушна. Дескать, мало ли кто приезжает-уезжает, стоит ли прыгать от радости и петь хвалебные гимны?

Совместная прогулка и купание в Ушице немного растопили показное равнодушие. А получив предложение вместе рано утром пойти на рыбалку, Клавдия обрадовалась.

– Фрол Петрович, разрешите мне завтра отдохнуть? – попросила она во время вечернего осмотра лежачих больных. – Позже отработаю.

– Надеюсь, не заболели? – с непривычной сухостью осведомился Горячев.

– По внешнему виду не похоже.

– Домашние дела, – неопределенно пошевелила пальчиками медсестра. – Уборка, постирушка. Ведь с раннего утра до вечера на работе.

Доктор успокоился и разрешил.

Вечером Клавдия придирчиво изучила немногочисленные наряды, выбрала кокетливые брючки и темную кофтенку. Как раз для загородной прогулки. Правда, в деревне не особенно жаловали женщин в брюках, но кто увидит ее на восходе солнца? А незаметно возвратиться – тоже не проблема – огородами, спускающимися к берегу реки.

Рыбалка не состоялась. Больше часа девушка прогуливалась на условленном месте встречи – возле полуразваленного сарая, невесть для какой цели построенного на берегу речки. Семен не пришел. Проспал? Вряд ли, все же не простой парень – командир. Значит, просто забыл. Неужели она так мало для него значит, что можно забыть о назначенном свидании?

Отбросив девичью гордость, девушка отправилась в школу.

Мать Семена кормила курей. В длиннополой юбке неопределенного цвета, в грубых башмаках она меньше всего походила на учительницу – обычная деревенская баба, занятая домашним хзяйством.

– Здравствуйте, Валентина Наумовна, – еще не зная, как спросить о Семене, неловко поздоровалась Клавдия. – Я – на минутку.

– Кажется, минуткой нам не обойтись, – пошутила Видова. – Проходи на кухню, сейчас помою руки и побеседуем.

В прихожей не видно вещей Семена – на вешалке, в основном – женские одежды. Правда, висит и брезентовый мужской плащ, но, видимо, он принадлежит главе семьи, командир не снизойдет до такого одеяния. Армейские хромовые сапоги тоже отсутствуют.

– Ну, вот и все. Сейчас я тебя напою чаем с ватрушками…

– Спасибо, уже позавтракала…

– Позавтракала, не позавтракала – твои проблемы, но не нужно отказом обижать хозяйку. Это невежливо.

Пришлось взять с блюда удивительно аппетитную ватрушку. Торопясь на встречу с парнем, Клавдия толком не позавтракала, ограничилась куском черного хлеба, посыпанного крупной солью.

– Итак, что случилось? – прихлебывая ароматный чаек, спросила учительница. – Надеюсь не эпидемия? Что-то твой вид мне не нравится – встревоженный.

– Нет, не эпидемия… Мне бы повидать Семена…

Валентина Наумовна спрятала понимающую, довольную улыбку. Да и какая мать останется равнодушной, когда ее сыном интересуется такая красавица!

– Вынуждена тебя огорчить – вчера вечером Семен уехал…

– Как это уехал? – непонимающе моргнула Клавдия. – Мы договорились пойти на рыбалку.

– Сама не понимаю. Вечером подхватился, сложил чемодан и ушел. Даже с нами толком не распрощался. Только сказал: напишу, ждите…

Глава 13

«… прощание со Степанковкой прошло у меня более или менее спокойно. Значительно трудней далось вживание в армейскую жизнь. Рядом с Семеном…»

Из второго письма батальонной фельдщерицы.

Прошло полгода. За это время Клавдия написала добрую дюжину писем, из которых отправила только одно – остальные порвала и сожгла. От Семена – ничего. Будто втреча с отпускником ей приснились.

Что же делать? В свою очередь выбросить из памяти или написать еще одно жесткое письмо? То-есть, поставить на дружбе с парнем жирную точку? Ни то, ни другое делать не хотелось, Клавдия все еще надеядась, придумывая для Видова множество оправдательных причин. На исходе шестого месяца она решила посоветоваться с Настей? А к кому еще обратиться за помощью, не к матери же, которая только и думает о мужиках?

«Совещание» состоялось все в той же боковушке. Навестить подругу в новом ее доме Клавдии не хотелось, мысль о возможном подслушивании женской беседы псаломщиком вызывало у нее брезгливую дрожь.

– Ну, что у тебя снова случилось? Выкладывай пока мать возится в кладовке.

За полгода замужества продавщица раздобрела, раздалась в груди и бедрах, движения сделались плавными, величавыми и, одновременно, осторожными. Однажды призналась – понесла. Труды хилого псаломщика увенчались успехом.

– Как у тебя там, – Клавдия выразительно кивнула на округлившийся живот подруги. Не потому, что так уж интересовалась ходом беременности

– просто еще не подыскала подходящих слов для откровенного разговора. —

Шевелится?

– Еще как шевелится, разбойник! – светло улыбнулась женщина, ласково проведя ладонью по «разбойнику». – Такой же бешенный, как его папаша. – Тот полгода спать не давал, теперь – этот… Так что же все-таки случилось?

Клавдия говорила округлыми словами, старалась не показать особого своего отношения к Семену. Обычное беспокойство, связанное с детской дружбой: исчез человек, пообещал писать и – ни одной строчки. Обратиться к командованию не хочется, как бы не накликать на Видова неприятности, общих знакомых нет. Положение безвыходное.

– Почему безвыходное? – удивилась Настя. Помолчала и неожиданно спросила. – Любишь, да?

– Сама не знаю.

Благо, жена псаломщика не стала обсасывать непростой вопрос о любви, понимающе улыбнулась.

– Любишь, не любишь – твои дела. Адрес Семена знаешь – поезжай, проверь. И себя и его.

– Как это поезжай? – Клавдия непонимающе округлила глаза. – В качестве кого: жены, сестры, любовницы? Гарнизонное начальство в обмороки попадает, командирские жены заплюют… Нет, так не получится – не поеду!

Несколько долгих минут Настя размышляла, заодно поглаживала вздувшийся живот. Словно уговаривала псаломщикова ребенка успокоиться, перестать брыкаться. В конце концов придумала.

– А почему бы тебе не поступить на армейскую службу? Случайно слышала, что в военкомате с охотой принимают женщин-медиков. Что у тебя – семеро по лавкам, да? Или мамочка не пускает? Напиши заявление: так и так, желаю служить в Красной Армии, имею среднее медицинское образование, семьей не обзавелась… И в гарнизоне кумушки на заплюют, и Семен зауважает.

Неожиданый совет подруги упал на хорошо подготовленную почву. Через неделю, снова отпросившись у Горячева, Клавдия поехала в райвоенкомат. Откажут – так откажут, в народе говорят: попытка не пытка. А вдруг согласятся? Тогда она снова увидит Семку, насладится его растерянным взглядом, недоуменно разведенными руками. И будет жить и работать рядом с ним.

Все прошло, как нельзя лучше. Принявший просительницу немолодой майор с интересом оглядел девушку.

– Можно узнать причину вашего желания пойти в армию?

– Разве для этого необходимо какое-то особое желание? – вопросом на вопрос ответила Клавдия. – Скажем, хочу принести пользу Родины. Или такое стремление возбраняется?

По мнению медсестры патриотический порыв – самое верное средство рассеять сомнения майора и выставить себя в благоприятном виде. Пусть только попробует возразить – она натравит на него райком комсомола, введет в действие тяжелую артиллерию – второго секретаря горкома партии, которому однажды перевязываоа порезанную руку.

Майор не стал ни возражать, ни ехидничать.

– Ладно, пишите рапорт. Рассмотрим.

– Но у меня имеется одно непременное условие…

– Вот как, – устало усмехнулся военкоматовец. – Не успели надеть военную форму и сразу – условия? В чем же они заключаются?

– Служить только в этой части! – Клавдия выложила на стол бумажку с выписанным на ней адресом Семена. – В другую не поеду!

– Понятно, – снова усмехнулся майор. – Любимый человек, да? Ничего не скажешь – достойная причина!

В конце концов, Клавдия добилась своего!

Переговоры с матерью прошли удачно. Мария, озабоченная бегством кладовщика, не стала выспрашивать или возражать. У каждого – своя жизнь, захотелось дочке помаршировать в кирзачах – туда ей и дорога!

– Выписываться станешь или сохранишь Степанковскую прописку? – рассматривая в зеркале сетку тонких морщин, покрывших ее лицо, базразлично спросила она.

– Обязательно? То же мне – свет в окошке, деревенская прописка!

– Как хочешь.

Вот и все переговоры матери с дочкой.

Разговор с доктором еще короче, но более напряженный. Клава выбрала время сразу после утреннего обхода – пациенты потихоньку выздоравливали, двое уже пытались выбраться из душной палаты на свежий воздух. Соответственно, настроение лечащего врача, он же – глава деревенской медицины, было радужным. Фрол Петрович смеялся, шутил, потчевал всех встречных-поперечных ласковыми словами.

– Фрол Петрович, а у меня – новости!

Клава влетела в кабинет этакой счастливой птахой, казалось, что у нее за спиной трепещут ангельские крылышки. Радость, конечно, напускная, на самом деле девушка откровенно боялась предстоящего разговора с «женихом», но отлично понимала, что этого все равно не избежать, поэтому – чем скорей он произойдет, тем лучше.

– Рад за вас, бесценная. Позвольте поинтересоваться в какую блескучую бумажку завернута ваша новость? – с присущей ему виртуозностью ненавязчиво поинтересовался Горячев.

Клава безостановочно говорила, старалась не дать возможности доктору разглядеть за внешне восторженными фразами действительную причину. Она отлично знала проницательность Горячева.

– Где, как не в армии, можно приобрести солидный опыт медика? Ведь там и обычные заболевания, и ранения, и профилактика эпидемий. Прослужу несколько лет – поступлю в Военно-Медицинскую Академию, получу диплом и обязательно – слышите, Фрол Петрович, обязательно! – вернусь в Степанковку!

Доктор согласно кивал, задумчиво теребил пальцами густые брови, горестно улыбался. Кажется, он все понял как надо, подумала Клавдия, укладывая в потертый ученический портфель немногочисленные медицинские учебники, тетрадки с беглыми записями, тапочки, в которые она переодевалась, приходя на работу.

Так они и расстались. Без выяснения отношений и зыбких, как топкое болото, надежд на будущее…

Не успел поезд отойти от перрона, как Клава начисто забыла обо всем: о немолодом влюбленном, о сексуально озабоченной матери, о туманном будущем. Облокотясь на столик, незряче смотрела в окно и мечтала о предстоящей встрече с Видовым.

Плацкартный вагон переполнен. В отсеке – четверо пассажиров: пожилой мужчина в очках и с полуседой бородкой клинышком – наверно, бухгалтер или снабженец – кокетливая девица с накрученной прической, женщина с ребенком и военный. Если судить по петлицам, старший лейтенант.

Разбитной парень, ничего не скажешь, общительный. Не успели проехать и десяти километров, как он успел познакомиться с соседями. В первую очереь, представился: старший лейтенант Новоконев, можно по простому – Сашка. Едет по переводу в Ковыль.

– Впервые или уже там служили?

Сашка невесть по какой причине радостно рассмеялся. Будто своим нескромным вопросом Клава пощекотала его самолюбие. Девица осуждающе вздернула выщипанные бровки, вздохнула. Надо же, до чего неразборчивы военные: вместо того, чтобы поухаживать за симпатягой, втягиваются в серьезную беседу с грудастой, деревенского вида, девкой!

– Служил, как не служить!… А вы, товарищ сержант, тоже в тамошнюю часть?

Надо было не надевать форму, ехать в гражданском, подумала Клава, уловив презрительный взгляд соседки.

– Да… Вы, наверное, там всех командиров знаете?

– Ну, не совсем всех, но – многих. А кто вас интересует?

Клава помолчала, собираясь с силами. Во рту пересохло, сердце будто взбесилось.

– Не то, чтобы так уж интересовал… Один односельчанин, кажется, обитает в тех краях… Лейтенант Видов.

Назвала фамилию, облегченно вздохнула. Главная трудность позади, остается только слушать, по возможности избегая испытующих взглядов пассажиров. Ибо развитие беседы между двумя военными заинтересовало не только выщипанную красотку, но и женщину с ребенком. А о «бухгалтере» и говорить нечего – так и влипнул опухшими глазами в лицо сержанта медслужбы, так и сверлит ее грешную душу.

– Лейтенант, говорите? Отстали от жизни, девочка: Видов уже с полгода капитаном ходит! О должности говорить не стану – военная тайна, сами должны понимать, но, поверьте, она достаточно высокая. А вы – служить?

В армейских тонкостях недавняя медсестра разбиралась плохо, на уроках военного дела в училище, в основном, преподавали начала полевой хирургии. Но слова старшего лейтенанта о «высокой должности» понравились, мало того, содействовали появлению радостной гордости за друга детства.

А вот «бухгалтер» проявил по части армейской структуры неожиданные знания. Доверительно наклонившись к Новоконеву, тихо спросил.

– Командир батальона? Или даже – полка?

Кокетливая девица презрительно хмыкнула – вот, дескать, знаток, ему на печи лежать да через раз дышать, а он туда же. Но ничего не сказала, остереглась. Разговор – чисто мужской, слабому полу лучше не вмешиваться.

Сашка тоже ограничился пожатием плеч, но выразительный взгляд на сержанта показал, что зародившиеся у него смутные подозрения перерастают в уверенность.

– Пойдем, сержант, подымим, – не без похвальбы извлекая из кармана галифе престижную пачку «казбека», предложил он. – Не знаю, как у тебя, а у меня уши опухли и во рту горечь.

Девушке ответить бы: не курю, но многозначительный вид старшего лейтенанта показал, что предложенная прогулка в тамбур ничего общего с папиросами не имеет.

– Пошли, – согласилась она. – Только у меня – ни папирос, ни махры.

– Нет проблем.

В тамбуре хоть топор вешай, предыдущие курильщики постарались. В жестяной банке – гора окурков. Под потолком плавают клубы дыма, похожие на грозовые облака.

Клава отказалась от предложенной папиросы.

– Не курю, товарищ старший лейтенант… Вы что-то хотели мне сказать?

На самом деле она отлично знала тему предстоящей беседы. Ей тоже не понравился человек с клинообразной бородкой, прижимающий к тощему животу такой же тощий портфель. По мнению комсомольцев интеллигенты, то-есть люди, не принадлежащие к рабоче-крестьянскому сословию – либо действующие, либо потенциальные предатели.

– Как тебе бородатый сосед? – косясь на дверь в вагон, прошептал Новоконев. – Думаю, не мешает проверить его эксплуататорское нутро…

Клава, не скрывая легкой насмешки, высказала сомнения. Дескать, пора прекратить игру в шпионские страсти, видеть в каждом встречном-поперечном агента вражеских разведок. Сосед по купе – обычный человек, интересующийся армейской жизнью. Не более того.

Старший лейтенант возмутился. Наверно, ему страшно хотелось самолично поймать шпиона и прослыть героем. Он уже видел хвалебные статьи в газетах, приказ по части с объявлением благодарности за революционную бдительность. А эта девчонка смеет еще издеваться над ним!

– Мелко плаваешь, сержант, слабо тебя подковали в медучилище. Короче, слушай и выполняй, – жестко приказал он. – Оружия у тебя, конечно, нет?

– Слуховая трубка и парочка ланцетов, – так же тихо рассмеялась Клава.

– Я ведь – медслужба.

Сошлись на том, что сержант посидит напротив интеллигента, отвлечет его от опасных мыслей легким разговором, а старший лейтенант отыщет в соседних вагонах чекистов. Каждый пассажирский поезд и даже товарняк должны сопровождаться ими

Не получилось. Когда командиры, младший и старший, после тамбурного совещания, возвратились на свои места, «бухгалтера» уже не было. На резонный вопрос: куда он подался, возможно отправился справить нужду в противоположный туалет, или решил подымить в другом тамбуре, ответа не последовало.

Выщипанная девица, не отрываясь от карманного зеркальца, презрительно скривила накрашенные губки. Дескать, что у меня более важных дел нет, как следить за старикашкой? Мамаша кормила ребенка и вообще ничего вокруг себя не видела.

В соседнем отсеке пьяные мужики отматерили непрошенных «следователей», толстые злые бабы так понесли их, что они порешили с ними не связываться.

Старший лейтенант до самого вечера мотался по составу, заглядывал в лица пассажиров, распрашивал проводников. Все же он умудрился найти молоденького чекиста в обязательной кожаной куртке, вместе с ним бегал по вагонам.

Подозрительный тип будто свозь землю провалился.

Всю ночь Сашка и Клава спали по очереди. Чем черт не шутит, забыл «враг народа» в купе какую-нибудь изобличающую его преступную деятельность вещицу и заявится за ней? Постепенно смутное подозрение переросло в уверенность – с ними ехал именно изменник, предатель.

Простая мысль о том, что пока они в тамбуре строили планы поимки шпиона, «бухгалтер» мог сойти на станции, куда и направлялся, не приходила в голову.

До самого Ковыля огорченный старший лейтенант не слезал с верхней полки. Что-то жевал, читал, даже курить не спускался. Ворочался, огорченно вздыхал.

Клава обложилась купленными на очередной станцией газетами и журналами. Читала далеко не все – выбирала статьи о Красной Армии, впитывала новую для нее информацию, машинально искала там фамилию Семки.

Рано утром – в половине шестого – поезд остановился возле ковыльского вокзала. Старший лейтенант подхватил два чемодана – свой и Клавдии, замаршировал к привокзальной площади. Клава шла рядом, с любопытством оглядывая незнакомую обстановку.

Старое запушенное здание вокзала с облупленными стенами и кривыми буквами «Ковыль». На площади – телеги, пролетки, армейская машина. В запыленном скверике с пожухлой листвой деревьев на ломанных лавочках пьют, закусывают, ругаются, мирятся, дерутся, целуются пассажиры. Среди них медленно, солидно прогуливаются милиционеры и чекисты.

– Не держи на меня сердца, сержант, – неожиданно принялся извиняться Новоконев. – Обстановка в стране, сама видишь, какая. Поневоле держишь ушки на макушке, – настороженно огляделся и тихо проговорил. – У нас в полку тоже невесть что творится. Чекисты арестовали командира роты – оказался агентом зарубежных разведок. Сразу трех, представляешь? Вместо него назначили Видова. Потом ночью исчез комбат – тоже порядочная сука, продался за доллары, подонок. И снова командование выбрало Видова. Присвоили звание «капитан» и – вперед…

Услышав знакомую до боли фамилию, Клавдия насторожилась. Значит, Семка стал комбатом? Не арестуют ли его ночью, как арестовали его предшественника? Причину ареста придумать недолго, органы делают это умело и быстро.

Мысль, непривычная для комсомолки, как бы скользнула по поверхности.

Но след оставила. Ибо все, что грозит новому комбату не может не волновать девушку.

– И как Видов справляется? – стараясь прогнать постыдные сомнения в справедливость всевидящих органов, спросила Клава. – Слишком высоко он взлетел, вдруг неудачно приземлится?

– Это Видов-то «приземлится»? – возмутился старший лейтенант. – Мужик носом землю роет, не спит, не ест, все время – с батальоном. Сначала в полку поговаривали, что капитан вот-вот спихнет комполка, но не произошло

– остался подполковник на старой должности. Тогда и получил Видов от острословов кличку «вечный комбат»… Ты, сержант, все таки почаще оглядывайся, чую остробородый может появиться в нашем городке. Не зря же он выпытывал что, где и почему…

Полковой врач, майор медицинской службы оказался на редкость подвижным и моложавым человеком. Позже выяснилось, что он недавно на своей ответственной должности – сменил подполковника, переведенного в другую часть. Отсюда и резвость в движениях, и напускная солидность крупного начальника.

Не успела Клавдия изложить свою просьбу о назначении в батальон капитана Видова, как майор вскочил со стула и возмущенно забегал по утлому кабинетику.

– И как только не стыдно? Едва надели армейскую форму и сразу – хочу к мамочке, направьте к любовнику! Откуда знаете Видова?

Говорить о детской дружбе все равно, что раздеваться. Поэтому Клавдия ответила максимально сухим, официальным тоном.

– Односельчанин.

– Ах, вот оно что, односельчанин, значит? Мне все понятно. Ну, что ж, захочет капитан встретиться с землячкой – найдет возможность… Короче, сержант, служить будете в дивизионном медсанбате, с его командиром я уже договорился. В нашем полку нет вакантных мест. Посыльный покажет куда идти… Свободны.

Вышла Клава из штаба с неприятным ощущением обиды. Спрашивается, что предосудительного в ее просьбе направить для прохождение службы к Семену? По ее мнению, как раз наоборот, родственные и дружеские связи даже в армии полезны. А этот командир-резвунчик умудрился за какие-то несколько минут и облить девушку грязными подозрениями, и чуть ли не поставить по стойке смирно!

Возможно, служба в медсанбате окажется лучше нежели в видовском батальоне, постаралась она приглушить обиду.. Одно дело встречаться с Семкой время от времени, совсем другое – круглосуточно находиться рядом.

– Покажи дорогу, дружок.

Посыльный – красноармеец в просторной гимнастерке, подпоясаной брезентовым ремнем – подхватил фанерный чемоданчик сержанта, смущенно улыбнулся.

– Товарищ майор приказал проводить вас.

Они медленно пошли по городской улице. Воообще-то, назвать ее городской не поворачивается язык: живописные хатенки прячутся в зелени садов, по покрытой травой проезжей части разгуливают куры и утки, в большой луже блаженно хрюкает свинья.