Текст книги "NEXT-3: Дюбин снимает маску"

Автор книги: Аркадий Карасик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Лавр обозлился. Он вообще не выносил любой критики, тем более исходящую от оруженосца.

– Ты мое серое вещество не трожь! Сначала свое взвесь! Федька первый пренебрег моими советами! Прикажешь в ножки ему кланяться?

– Чем пренебрег? Советы – слишком опасная вещь...

– Тогда – моим мнением! Просьбой! Отцовским приказом! Ты даже представить себе не можешь, во что он может меня вляпать!

Стараясь успокоиться, Лавр снова задымил. Санчо отказался от предложенной папиросы. Устроились друзья-противники не на скамейке – на шинах.

– Ежели ты Синайский проповедник, который слышит только одного себя, тогда не кури, пожалуйста, не тумань и без того заплесневелые мозги.

– Буду курить! – упрямо заявил Лавр. – От никотина в голове светлеет!

– Отсюда следует, что никакой ты не Синайский проповедник, а заурядный старый дурак! Пойми, Лавруша, старость предполагает мудрость, мудрость – терпимость. А не ишачье упрямство.

Лавр погасил недокуренную папиросу, огляделся в поисках урны и спрятал окурок в карман.

– Насобачился словоблудить! Чего ты хочешь от меня, самый мудрый и терпимый из Санчев?

– Чистой ерунды. Позвони ребенку и, как ни в чем не бывало, побазарь с ним. «Привет, сынок! Ты жив-здоров? Я пока тоже. Не забывай о родителе, он у тебя совсем плох». Вот и все! Короткий человеческий диалог!

Лавр поправил очки, внимательно поглядел на внешне равнодушного наставника. Санчо насторожился. Неужели не удалось пробить броню гордости, неужели друг пошлет его по известному адресу?

– Ты настоящий клещ-мутант, – нервно посмеиваясь, Лавр достал мобильник. – Прокурорский доставало после тебя – беззубый младенец...

– Хоть горшком обзывай, но – звони.

– Пожалуйста! Делаю первый шаг, – набирая знакомый номер, объявил Лавр. – Цени мое послушание...

– Ценю. Только разговаривай уважительно, по-отцовски. Не дави на сознание, не воспитывай. Не с младенцем базаришь – с взрослым мужиком. К тому же, миллионером…

В кармане у Федечки снова запипикал мобильник. Поглядев на определитель номера, он поспешно отключился. Очередные наставления сейчас ни к чему. Вот возвратившись в Москву – ради Бога, постарается покорно выслушать и... сделать наоборот...

– Отключился, дребанный гуманоид, – с досадой выругался Лавр. – Не желает беседовать с отцом. Вот тебе, мутант, и весь родственный разговор. Просто вырубил трубку. Пришельцы какие-то, а не дети.

– Не гони волну, Лавр! Это могут быть не пришельцы-гуманоиды, а эфирные помехи, Началась связь и вдруг оборвалась. Обычный сезон гроз, циклон в обнимку с антициклоном, только и всего. Попробуй еще раз!

– Тебе бы по ящику погоду прогнозировать. Хватит, пробовать не стану – напробовался, аж тошнит!... Поймаю паразита – выпорю. Кажется, пришла пора исполнить отцовский долг. Лучше поздно, чем никогда!

Санчо безмятежно улыбнулся. Он уже не раз слышал подобные угрозы в адрес непокорного сына и всегда они сменялись ласковым тенорком. В молодости жестокий авторитет на старости лет превратился в размазню…

Нет, до «размазни» Лавру еще далеко, дойдет до разборки – покажет прежнюю свою силу.

– Не помню у какого поэта вычитал. В гневе он бывает страшен, черной молнии подобен… Не про тебя ли сочинили?

– Заткнись, балаболка, уши вянут слушать тебя.

– Авось, в мозгах просветлеет... Еще раз позвонить не хочешь?

– Уже сказано: гуманоид не дождется! Запас унизительных уступок исчерпан! – твердо заявил Лавр, забираясь в салон машины. На место водителя. – Поехали!

Пришлось подчиниться. Санчо втиснулся на пассажирское сидение. Все равно он добьет этого упрямца! Не сегодня, так завтра, но – добьет.

– Погоди, стажер, куда рулишь? – заволновался «инструктор», когда машина покатилась к выходу с площадки. – Программа обучения на сегодня едва начата...

– Домой. У меня, наконец-то, имеется своя квартира. Без зажравшихся дворецких, крикливых телок, обнаглевших детей и прочих спиногрызов.

Прозрачный намек на свою занудливость Санчо привычно пропустил мимо ушей. Знает, что «рыцарь» относится к нему по прежнему с любовью, а его обидные слова – дань растерянности и тоски.

– Согласен, есть все для полного счастья. Только пусти меня за руль. Таранишь кого или собьешь – еще одна статья Уголовного кодекса.

– И не подумаю! Машина – тоже моя!

– А как же я?... Осторожно! Тормози!

– Ни за что!

Лавр, дождавшись разрешающего зеленого света, ловко обошел «рено» и вписался в поток машин. Так ловко, что резко затормозила черная «Волга», шестисотый «мерс» выскочил на обочину и едва не опрокинулся. Водители осыпали виновника матерными сравнениями.

Слава Богу, обошлось. Как и во время первой самостоятельной поездки к Оленьке, – ни смертоубийства, ни столкновений.

Санчо открыл зажмуренные глаза, вытер со лба пот.

– Мы еще на этом свете?

– Пока на этом... Если не считать безобразного поведения разных «мерсов»... Ну, как? Кто я по-твоему: новичок за рулем или настоящий водила?

– Нет слов! Ас!

– То-то же... На худой конец, смогу зарабатывать извозом. На овсянку уж точно хватит...

– Не особо зазнавайся… Куда прешь? Это тебе не родная квартира – дорога! Разобьешь машину, придется пешком ходить! Если живым останешься!

С трудом избежав столкновения с автобусом, Лавр победоносно ухмыльнулся. Дескать, знай наших. Санчо снова вытер со лба выступивший пот…

Не успел Лавр перешагнуть порог квартиры, как недобрые предчувствия навалились на него. Когда он общался с окружающими его людьми, с тем же Санчо, эти мысли как бы отодвигались на обочину сознания и посылали оттуда тревожные сигналы. А вот в одиночестве они терзали душу, заставляли мучиться.

Переодевшись в любимый теплый халат, Лавр включил стоящий на полу телевизор. Передавали старый фильм с участием Орловой. Ему бы смеяться, негодовать и любить вместе с героями, а он взял мобильник. Хотел было позвонить Оленьке, но непослушные пальцы «выбили» на клавиатуре совсем другой номер. И снова, в который уже раз, прозвучала скрипучая фраза о недосягаемости абонента.

С трудом удержавшись от того, чтобы швырнуть наглую трубку в окно, Лавр занялся приготовлением кофе.

– Хозяин, каким колером будем крыть спальню?

Лавр обрадовано обернулся, Слава Богу, он в этой пустыне не один, рядом живая душа. «Живой душой» оказалась кокетливая девчонка в рабочем комбинезоне, заляпанном краской. Будто палитра художника. Чем-то она походила на умершую Катеньку. Изящной фигуркой, лукавыми глазенками? Или раскованными жестами?

– Кройте любым колером, только светленьким. И – побыстрей. Надоел раскардаш в квартире.

– При евроотделке любым не кроют, – с важностью профессионала заметила девчонка.

– А мы сделаем не евроотделку, пойдем азиатским путем, – смешливо предложил «хозяин». – Согласна?

Малярша подумала, почему-то окинула вопрошающим взглядом бидоны, бутыли и мешки. Потом, видимо, приняв окончательное и бесповоротное решение, она строго поглядела не неуча, ничего не понимающего в малярном искусстве.

– Каким путем не ходи, от колера зависит ваше психологическое расположение. И – физическое тоже.

Лавра изрядно забавляла беседе между неграмотным мужиком и всезнающей девчонкой. Тревога за сына отступила еще дальше, предупреждающие сигналы были едва слышны.

– Да ну? Неужто правда?

– Давно доказано. Холодные тона бодрят, настраивают на деловой лад. Теплые – наоборот, расслабляют. Тем более, в спальне.

– Вот даже как? – непритворно удивился Лавр. – Навесила ты мне проблемку! С одной стороны, в спальне нужно расслабляться. Но, с другой, нередко приходится быть сильным и бодрым.

Девчонка хихикнула, но не покраснела и глазенки не опустила. Ничего не скажешь, современная телка! Растерялся Лавр. Дожил старикан, ляпает непристойности.

– Это зависит от того, с кем спать и какой темперамент.

– Интересно получается! Раньше мы и спали и размножались без учета колера.

– Потому-что раньше не было такой стрессовой нагрузки, – профессорским тоном продекламировала малярша. – Не требовалось релаксировать.

– Чего не требовалось? – не понял Лавр.

– В переводе – расслабляться. Все было ясно. Шел в магазин и знал, что масло – три пятьдесят, кефир – тридцать копеек, «жигулевское» мужу – тридцать семь, картошка – десять. А сейчас идешь и – еждневный стресс. Вернешься домой, а тут тебе стены, к примеру, темно-красные или краплаковые. Опять стресс!

– Согласен! Значит, угнетающего краплака не надо... А вообще, погоди. Позвоню невесте – пусть сама решает про спальный колер.

– И еще решите про краскопульт.

– А что, он тоже давит на психику, – невольно рассмеялся Лавр. – Удивительное несоответствие!

– Краскопульт влияет и на психику маляра и на скорость его работы. Санек, ну, маляр из Орши, одолжил на время краскопульт, возвратил неочищенный. А в нем засохла краска в подающих трубках. Попробовали расковырять – куда там, не поддалась... Придется покупать новый.

– Может, лучше пылесос, Помнится, раньше советские пылесосы умели белить. Для этого труба к заднему месту цеплялась, к выхлопу.

– Раньше умели, сейчас разучились.

– Уговорила, профессионалка. Допиваю кофе и – рысью за пультом.

– О колере тоже не забудьте!

– Обязательно! Психологический настрой в спальне имеет сейчас для меня огромное значение. По сравнению с ним все остальное – чепуха...

Проводив разбитную молодку смешливым взглядом, Лавр снова позвонил сыну. И снова безрезультатно...

Глава 23

Федечка немного постоял перед проходной. Той самой, которая, если верить песне, кого-то куда-то вывела, а его – введет. Нерешительности не было – все сомнения остались в Москве. Просто он еще раз продумывал предстоящую нелегкую беседу с директором «консервки».

Вообще-то продумывать нет нужды. Потому-что неизвестно, как поведет себя директор, какие виражи заложит, какие требования обрушит на свалившегося на его голову инвестора. Вполне может послать его куда подальше.

В проходной, за остекленной перегородкой – два вохровца. Пожилой и молодой. Пожилой равнодушно поглядел на незваного посетителя, молодой оскалился в ехидной улыбке. Дескать, узнал наглого очкарика, которого недавно, при попытке проникнуть на охраняемый об"ект, вышиб на улицу.

– Там пропуск заказан на Лаврикова, – Федечка склонился к окошку, показал раскрытый паспорт.

– Лавриков? Поглядим... Леонов, Луковичный, Сидоренко... Ага, есть такой! Иди.

На паспорт – ни малейшего внимания. Будто у парня на лбу написано, что он – Лавриков, а не Сидоренко.

– Не подскажете, как найти директора?

Простой вопрос задан со значением. Посетителя не интересуют ни мастера, ни начальники цехов, ни даже главный инженер. Все это – шушера. Его уровень – только один директор.

– Сразу упрешься в кирпичный корпус, через железную дверь на второй этаж. Там спросишь...

На второй этаж Федечка не поднялся. Притормозил возле открытых дверей, ведущих в один из заводских цехов. Осторожно заглянул. Вполне современное оборудоване. По ленте конвейера, на подобии солдат в строю, плывут одномастные бутылки. Автомат впрыскивает в них какую-то жидкость, второй завинчивает пробки. Рабочий следит за порядком конвейре, второй, наверно, наладчик, что-то подвинчивает-подкручивает.

– Господин Лавриков, вам – на второй этаж!

Ехидный вохровец стоит за спиной, покачивает черной палкой.

– Извините, заблудился, – вежливо отозвался Федечка, открывая тяжелую дверь, ведущую на лестницу.

Секретарша беспрепятственно пропустила его в кабинет. Даже не спросила: кто и по какому вопросу? Или здесь все на распашку, или внешний вид молодого бизнесмена вызывает чувство доверия.

Кабинет, как кабинет. Деловая, без излишеств, обстановка. Стол, заваленный чертежами и бумагами, несколько жестких стульев, непременный компьютер устаревшей марки, старомодный ламповый приемник.

Мамыкин по хозяйски открыл дверь, прошел к тумбочке, выключил приемник.

– Лавриков Федор Федорович? – устало вздохнув, осведомился он. Дескать, осточертели ревизоры и аудиторы, мешают работать, дергают, донимают разными каверзными вопросами. – Я не ошибся?

– Не, не ошиблись... Здравствуйте.

– Тогда садитесь.

Не поздоровался, не представился. Как обращаться: товарищ директор или господин директор? Впрочем, разговор только начался...

– Можно, я постою?

– У меня – геморрой, это понятно, – доброжелательно посетовал Мамыкин. Когда это требовалось, он мог быть и суровым, и доброжелательным, и холодно вежливым. – А у вас-то что? Неужели – тоже болезнь? В таком возрасте?

– У меня не геморрой, у меня – такой стиль, – туманно признался Федечка. – Манера поведения.

– Ничего не скажешь, хороший разброс по представителям эпох. У одних – проблемы с проктологией, у других – стиль... Николай Анисимович предупредил меня, что вы не совсем обычный юноша. Это правда?

Пришлось скопировать собеседника – изобразить такую же доброжелательную гримасу.

– Почти правда. Главное мое достоинство в том, господин директор, что я совершенно точно знаю о своей обычности. Более того – заурядности. Такое знание спасает от многих ощибок и разочарований.

Хитро закрученному монологу позавидует любой адвокат. Федечка сам себе мысленно поаплодировал. Правда, о победе говорить рано, пока счет – ноль-ноль, но наметки просматриваются.

– Ну, что ж, давайте говорить стоя.

– Давайте. Сейчас я начну долго и занудливо вещать о грандиозных инвестиционных планах, вы будете одобрительно кивать. Потом пошлете меня отдохнуть на пару дней, а сами станете советоваться с акционерами. Хотя мнение уже, наверняка, выработано... Угадал сценарий?

Мамыкин с интересом и с опаской оглядел безмятежную физиономию собеседника. Ох, и непрост он, этот рыжий наследничек своего хитроумного папаши! Только и он не лыком шит, многие пытались взять его на зуб, после ходили с вставной челюстью. Если вообще ходили.

– Почти угадали... Вы всегда с ходу перехватываете инициативу?

– Учился этому... перехвату.

– Чувствуется неплохая школа... Только сценарий напрашивался сам собой. Не надо быть великим драматургом, чтобы сочинить его. Да и в нашем Богом забытом уезде нет собственных Шекспиров. Иногда появляются приезжие.

Явный намек на появление московских делопутов? Ничего, подумал Федечка, стерпим, сделаем вид, что по неопытности не врубились.

– Тогда предлагаю перепрыгнуть «протоколы о намерениях» И сразу взять быка за рога. То-есть, заняться второй серией под условным названием... Например, «Захват-два». По-моему, очень перспективное коммерческое название.

Мамыкин изобразил понимающую улыбку. На самом деле, он пока ничего не понял. Лихо закрученные фразы, какой-то «захват», упоминание малопонятных «протоколов» – все это переплелось в его сознании.

– Действительно... Только кажется уже было. Я не любитель остросюжетных произведений, могу и ошибиться.

– Как сказано мудрецами: «Что было – уже есть, и чему быть – уже было».

– О! Мы и в Писание заглядываем? Похвально!

В божественном Мамыкин был полным профаном. Будь возможность – проконсультировался бы с женой. Приходится рядиться в монашескую скуфью инока, только что поступившего в монастырь.

– Экклезиаст выпадает из библейских текстов. Странно, что его вообще в апокриф не сбросили.

– За что? – равнодушно осведомился Мамыкин. Прегрешения незнакомого ему Экклезиаста мало интересовали его, но надо же как-то поддерживать на плаву тонущую беседу.

– За поэтическое вольнодумство.

– Значит, сбросили за дело... Тогда самое время вернуться к ортодоксальной прозе... Вы сколько миллионов готовы выложить?

Разговор перешел от обнюхивания в деловую плоскость. Забыв о мнимом геморрое, Мамыкин опустился на стул. Федечка занял место напротив. Лицом к лицу.

А вот о моих возможностях знать тебе рановато, подумал Федечка. Речь о вложениях пойдет позже, когда разрешится главный вопрос.

– Цифры назовут эксперты.

– Так-то оно так, но потолок, возможности, перспективы определяют не они. Кошелек вашей «Империи».

И о компании знает? Слава Богу, не догадывается о том, что бизнесмен никого сейчас не представляет – одного себя. Придется приоткрыться

– В принципе согласен... Для предприятия такого типа имеется примерная шкала... Если не ошибаюсь, постройка семидесятых годов?

– Семьдесят восьмого, – уточнил Мамыкин. – Имеет значение?

– Еще какое! Похоже, с тех пор ничего не трогалось – ни коммуникации, ни оборудование.

– Само собой. Только косметика к с"ездам. Потом и с"езды приказали долго жить.

Федечка поднялся со стула, ероша, как всегда, взлохмаченные космы, заходил по кабинету. Он забыл про осторожность – охватил азарт первооткрывателя.

– Значит, капремонт – до десяти миллионов по самому минимуму. Замена устаревших технологических линий – к двадцатке подкатывает. Прибавим на разворование, взятки и прочие непредвиденные расходы. Всего встанет в районе пятидесяти.

– Здорово просчитано! – похвалил Мамыкин. – За пару минут решена задача на сложение!

– А чего тянуть?

– Значит, вы готовы инвестировать пятьдесят миллионов?

– А вот это уже предмет для более длительного разговора. И не здесь. И не сейчас.

– Наверно вы правы... Но даже на уровне элементарной арифметики подобная сумма превращает нынешних держателей акций в пустое место.

О так называемых акционерах Мамыкин не особо беспокоился. Каждый за себя: он – за свой кошелек, полунищие держатели заводских акций – за свой. Принцип рынка. Если подойти с умом, предстоит неплохой навар.

Он знал, что щедро обещанные миллионы – блеф, наживка для глупых рыбешек, к числу которых себя не относит. Но заставить себя не мечтать не мог. Это было превыше его.

– А что вашим нынешним акционерам выгодней? – Федечка недоуменно развел руками. – Допустим, иметь две копейки с рубля в год или иметь их же, но чувствовать себя хозяевами? Или выгодней перестать быть хозяевами развалин, но получить уже рубль за рубль?

Трезво мыслит младенец, мысленно покривился Мамыкин. Придется возвратить его с ангельских высот на грешную землю.

– Чувство собственника, молодой человек, не всегда рационально. И не всегда подчиняется выгоде, рентабельности и прочей красивой терминологии. Это – чувство, а не гольная цифра. Ирреальная, я бы сказал.

Федечка снова занял покинутой место напротив оппонента. Досадливо поморщился.

– Ерунда, извините, словоблудие. Вы не вишневым садом торгуете.

– Покуда я ничем не торгую. Нет у меня таких полномочий. И еще... Как сказал известный вам вольнодумный поэт – «Лучше покоя на одну ладонь, чем полные горсти тщеты и ловли ветра...». Сильно сказано! – он встал со стула, навис над самовлюбленным пацаном, возомнившим себя великим реформатором. – Разговор окончен!

– То-есть? – Федечка тоже поднялся. – Что вы хотите сказать?

– Я вовсе не директор! Меня зовут Григорий Мамыкин. Ма-мы-кин, – по слогам продекламировал Мама. – Окимовский хозяин... А вы, Федор Федорович, лезете в авантюру. Никто вам не доверил вести переговоры, никакая «Империя» за вами не стоит и стоять не может. Пару дней назад я предостерегал вашего папеньку от подобных происков, он, видимо, не внял, не проникся. Поэтому вынужден повторить его прощальные слова. Пошел вон отсюда! И дальше других слов не будет. Дальше начнут трещать шейные позвонки. Уходите. И побыстрей. Это относится и к вашему пребыванию в городе. Пошел вон!

Федечка подошел к двери, остановился.

– Думаешь, испугался? А мне почему-то не страшно.

Дверь захлопнулась с такой силой, что с притолоки посыпалась известка.

Несколько долгих минут Мамыкин успокаивался. Казалось бы, полушутливая беседа изрядно потрепала его нервы. Прийдя в себя, взал мобильник, набрал знакомый номер.

– Губернатора срочно! Как это занят? Пусть освободится! Мамыкин говорит, деточка, МАМЫКИН! Пора узнавать по голосу... Юрий Сергеевич, привет! Ты там своего Лазаря Ильича поторопи, вставь ему фитиль в надлежащее место. Финансовый фитиль или тротиловый – это по ситуации! Чего, чего, спрашиваешь? Опять нервы дергали. Пацан был, младший Лавриненок, которому, как и папаше, палец в рот не клади – отхватит. Пусть берут Лавра, Юрик! Немедленно берут! Сейчас десять утра с минутами, так вот, до вечера вопрос должен быть закрыт. А с мальчишкой я как-нибудь сам управлюсь... Тоже мне, полез Давидик на Голиафа!... Это я говорю не тебе, Юра, ты этого не проходил...

Мамыкин говорил и смотрел в окно, провожая ненавидявшим взглядом идущего к проходной Федечку...