Текст книги "NEXT-3: Дюбин снимает маску"

Автор книги: Аркадий Карасик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Аркадий Карасик
NEXT—3: Дюбин снимает маску

Глава 1

В этот день Лавр не изменил привычной программе – как всегда, поднялся ровно в шесть утра. На недовольное ворчание Клавдии и подначки Санчо спокойно отвечал: шести-семи часов для здорового человека вполне достаточно. Недоспишь – откуда возьмутся силы? Переспишь – тяжелая голова и плохое настроение. Вот и получается, что установленное им самим время ночного отдыха – в самый раз.

Изображая зарядку, подвигал руками и ногами, несколько раз присел. Бега с трусцой не признавал, он, этот дурацкий бег – для разжиревших толстяков, а он к их числу не относится. Точно так же не любил всевозможных диет, щадящих и, наоборот, взбадривающих режимов. Организм – умный, он сам выберет, что для него полезно, что вредно. Главное – не вмешиваться, не навязывать свои правила.

Выйдя на цыпочках из своей спальни, Лавр нерешительно потоптался возле двери соседней комнаты, где спала Ольга. Страшно хотелось заглянуть – пожелать доброго утра. Без поцелуев и объятий – они впереди, просто выполнить непременную обязанность культурного человека.

Не стоит! После перенесенного потрясения и последующей комы Оленька еще слаба, хотя и пыжится изобразить этакую сверхгероиню. Для нее сон – самое лучшее лекарство. Вот и пусть отсыпается!

Осторожно, стараясь не шуметь, спустился в кухню. Из комнаты, занимаемой Санчо и Клавдией, доносился громоподобный храп. Семейный дуэт. Санчо, как и положено главе семьи, издает басовые звуки, Клавдия отвечает то сопраном, то дискантом.

Удивительно они подходят друг к другу: Санчо и Клава! Оба округлые, веселые, не лезут в карман за острым словцом, поют под аккомпанимент гитары – заслушаешься!

Сам Бог соединил их. Точно так же, как послал Лавру своего ангела – Оленьку. Господи, как не помолиться, не поблагодарить за щедрый"подарок"?

Лавр набожно перекрестился. Особой набожностью он не страдал, но иконы в доме развесил в каждом углу. Хотел повесить и на лестничной площадке – Клавдия запретила: кощунство! Пришлось перекреститься на дверь «девичьего теремка», вход в который ему запрещен. До официального венчания.

Первый завтрак гораздо вкусней второго. Стакан молока с ломтем черствого хлеба. Покончив с едой, Лавр вышел из дома, вернее, из перестроенной и надстроенной деревенской избы. Пора размять главное оружие щипача – пальчики, проверить, не потеряли ли они гибкости, не забыли ли былой науки. И хотя Лавр давно завязал со своей криминальной профессией, но старался оставаться в «форме».

Была еще одна причина почти ежедневных тренировок. Одни гадают на картах, другие – по линиям ладони, третии – на кофейной гуще. Бывший авторитет гадал на... манекене. Не зазвякают колокольцы, когда «вор» запустит гибкие пальцы к кошельку – все задуманное свершится, зазвякают – облом.

Забавное устройство! Создал его деревенский умелец из множества подручных материалов: металлических стержней, мешковины, ваты, пластиковых бутылок, выпотрошенной тыквы, полешек. Чучело в человеческий рост, с ногами, руками и головой, нарядил в штаны и куртку, даже на голову водрузил нечто вроде шляпы. Остальное они доделали вместе с Санчо. К карманам, полам куртки, к штанинам, даже к шляпе пришили маленькие, чуткие колокольчики. Дотронешься к карману – звонок, означающий прокол. В карманах ожидают щипача собранные на свалке, разнообразные кошельки и бумажники.

В результате совместных усилий на свет Божий народился трамвайно-автобусный лох в натуральную величину. Поселили его в древний сарайчик, доживающий свой век на границе участка. Подальше от греха. Увидит «гадание» та же Клавдия – горестные вздохи и причитания, заметит Федечка – заподозрит неладное, для отца миллионера – позорное.

Не говоря уже об Оленьке. Она не станет укорять и воспитывать – просто посмотрит в глаза, чуть шевельнет полными губками. Достаточно для того, чтобы жених почувствовал себя не в своей тарелке, принялся стеснительно протирать линзы очков и извинительно улыбаться.

Плотно закрыв за собой дверь сарайчика, Лавр подвигал пальцами, размял их. По кошачьи придвинулся к манекену, запустил пальцы в наружный карман. Звонок! Неудача! Вторая попытка с таким же результатом. Лавр недовольно поморщился, выругался. Сказывается отсутствие настоящей практики. Которой уже никогда не будет.

К дьяволу практику и иже с ней! Грустное позвякивание потревоженных колокольцев будто подтвердило опасения, возникшие после напряженного разговора с сыном. Федечке грозит серьезная опасность! И он, недавний авторитет высокого ранга, смотритель криминального общага, отставной депутат Госдумы ничем не может ему помочь. Разве только советами, всегда отвергаемыми самолюбивым пацаном.

Всю свою нелегкую жизнь Лавр верил в Бога и в свое везение. Обычно манекен подтверждал эту веру. А сегодня – никак не получалось. Любое движение встречается насмешливым колокольным перезвоном.

В конце концов, он плюнул на гадание, обозвал ни в чем неповинный манекен выражениями, почерпнутыми из бандитского арсенала. Запер сараюшку на амбарный замок и возвратился в свою спальню. Не досыпать – посидеть в кресле, подумать. Дождаться, когда проснутся остальные обитатели дачи.

Заодно полюбоваться заречными далями – удивительно красивыми полями и перелесками, тихой речкой, ее обозвали находчивые деревенские пацаны «Переплюйкой», стройной церквушкой в центре деревни, перспективой далекого мегаполиса.

Обычно это любование успокаивало, заставляло сердце биться более спокойно и уверено, снимало напряжение. На этот раз успокоение не пришло. Сказался нелегкий разговор с сыном, предостерегающий перезвон колокольцев манекена.

Лавр любил природу. Наверно, работали гены, наследство предков – пахарей и скотоводов, лесников и рыбаков. Правда, он не знал их, ни по наслышке, ни по преданиям, переходщим из рода в род. Просто любовался и – все тут!

Тихо открылась и захлопнулась дверь «девичьего терема», по ступенькам простучали каблучки. Проснулась Оленька. Почему ей не спится, какие мысли будоражат сознание?

Лавр многое знал, о многом догадывался. Конечно, будущую его супругу тревожит поведение сына. И он, ее муж, как и с Федечкой, не в силах помочь ей.

Даже не поздоровалась, по детски обиделся немолодой жених, не спросила, как спалось, как самочувствие? Ничего не сказала о неожиданном от"езде. Неужели разлюбила – ушло капризное чувство, растворилось в повседневности, как выражаются поэты и журналисты, «разбилось о быт»?

Что за чушь лезет в голову? Капризное чувство, быт – все это глупость! Лавр мысленно обозвал себя самонадеянным петушком, приник к окну.

Из дому вышла Кирсанова. За ней, в ночной рубахе, в накинутом на голые плечи платке торопилась проснувшаяся толстуха. Значит, Санчо похрапывает в одиночестве, солирует.

Интересно, о чем они говорят? Подслушивать, конечно, мерзко, но все, что связано с Оленькой не может не интересовать ее будущего мужа. Да и подслушивать нет нужды – В утреннем чистом воздухе отлично слышна беседа двух женщин. Будто он стоит рядом с ними.

– Оленька, возьми гостинцы. Пусть Иван с Женькой полакомится. Оттощали, небось, без пригляда.

По твердому убеждению Клавдии, все вокруг мучаются от голода. Особенно, детишки. Накормить-напоить – непременная обязанность женщины. И она, и Лиза стараются изо всех сил, откармливают ребят, будто новогодних гусей.

– О чем ты говоришь, Клава? Там же Лиза только и занимается изготовлением гостинцев, без устали жарит и парит. Она не только Ивана – воробья не оставит некормленным.

Лавр язвительно усмехнулся. Клавдия и Лиза будто на одной колодке изготовлены, из одного материала скроены и пошиты. Накормить, обиходить – главная задача обеих. Особенно, если она касается неухоженных мужиков.

– Оно и так и не так! – упорствовала толстуха. – Все же добавок не помешает. В корзинке – новомодная пицца, изготовленная по мало кому известным рецептам, домашняя сметанка – вчера купила в деревне, такая же домашняя колбаска, пирожки с мясом и капустой...

– Так это – на целый взвод оголодавших новобранцев!

– А ты? Дорога не близкая, захочется полакомиться, а оно, это лакомство, под рукой. Бери, бери, не пожалеешь. И Ивану хватит, и Лизе, и Женьке, и тебе достанется!

Ольга покорно поставила тяжелую корзинку на заднее сидение. Занудливая доставала переставила ее рядом с водительским креслом.

– Так будет сподручней, не придется останавливаться. Протянешь ручку, нащупаешь тот же пирожок и – в роток... Как выражается мой благоверный, кайф.

Отказываться, сопротивляться – бесполезно, все равно Клава настоит на своем.

– Спасибо...

Поблагодарив, Ольга Сергеевна попыталась сесть в машину, но Клавдия остановила ее.

– Погоди... Знаю, что тебя гнетет. Сынок, Ванечка. Не терзайся попусту, войдет он в разум, поймет. Дети всегда ревнуют родителей, стоит ли так мучиться. Переходный возраст.

Клавдии своих детей Бог не дал, поэтому она считала Федечку и Ивана родными и говорила сейчас о них со знанием и плохо скрытым сочувствием.

– Головой все понимаю, а вот сердцем... Сын ведь... Иногда хочется схватить его и увезти из России и... от Лавра...

От резкого взмаха руки платок сполз и упал на землю. Не обращая внимание на оголенные плечи, женщина, оскорьленно так закричала, что перепуганные воробьи бросились врассыпную.

– Даже не думай, дура! Всю жизнь потом будешь каяться. Такие, как наш Лавруша под забором не валяются. Не дай Бог, другая прихватит. Тебе повезло, ох, до чего же повезло! А что до Ивана – попомни мое слово: ничего непоправимого, перемелится – мука будет... Минует переходный возраст – опомнится.

Ольга Сергеевна улыбнулась. Она сама понимала, кто полюбил ее. Ей действительно повезло, ох, до чего же повезло! Но сына из сердца не выбросишь.

– Опомнится ли? Или натворит такого – страшно подумать.

– Ничего не натворит! Женька не даст, Лиза не позволит. Как выражаются наши политики, он «под контролем»! – настойчиво внедряла Клавдия в сознание Кирсановой успокоительные мысли. – Так что не трави душу.

– Спасибо, Клавочка... Постараюсь...

Не переставая наставлять и советовать, толстуха распахнула ворота и машина выкатилась из них. Возвратившись на кухню, сбросила платок, сняла калоши и принялась готовить завтрак. Поднимется Санчик – угостит его деревенской сметанкой, побалует пирожками, до которых он великий охотник

– Почему меня не разбудили?

Лавр вышел из своей комнаты, остановился на лестничной площадке. Зевает, протирает под очками «заспанные» глаза. Якобы, только-только проснулся, заглянул в соседнюю комнату – ау, улетела пташка! Не дай Бог, заподозрит Клавдия «подслушивание» – замучает шутками-прибаутками.

Испуганная толстуха уронила блюдо с пирожками, они разлетелись по полу.

– Господи! Испугал! Подкрался, яко тать в ночи. Или этот самый... Дракула!

– Дракула – из другой оперы, – не без ехидства прогудел Лавр. -Угу, по пластунски подкрался... Подумай, фантазерка, где стою я и где – ты? Могла б заметить!

Собрав с пола валяющиеся пирожки, Клавдия выбросила их в помойное ведро, протерла полотенцем блюдо и выложила на него новую порцию. Увидел бы это кощунство Санчо, так бы разорался, что разбудил бы всю деревню.

– Не такой уж ты великий, чтоб на расстоянии видеть, – резонно возразила она. – Пусть Ольга тебя замечает, ей по статусу жены положено!

Лавр спустился на две ступеньки, критически оглядел полуголую женщину. Брезгливо поморщиться не решился: одно дело беззлобно пошутить, совсем другое – обидеть. Нередко уничижительная ранит больнее шутливых слов.

Это Санчо можно безопасно донимать намеками на его габариты, постоянный «голод» и всеядность. Не обидится – ответит тем же. Клавдия – совсем другой коленкор, может и обидиться.

И все же он не удержался от парочки заостренных «иголок».

– Зато я не слепец! И ты могла б в ночной рубахе не шокировать мои глаза. Взяла моду разгуливать перед посторонними мужиками в чем мать родила. Ни стыда, ни совести. Сооблазняешь, что ли? Меня не совратишь.

– Ты, что ли, посторонний?

Лавр снял очки, чистым носовым платком протер линзы. Спустился еще на одну ступеньку.

– Получается, что так. Посторонний. Посколько с"езжаю, – серьезно объявил он.

Новость не огорошила Клавдию. С присущей всем женщинам проницательностью она уже давно догадалась о намерении Лавра. Объяснимое и оправданное. Любая пичуга или звереныш вьют себе гнездышко или копают нору. Для совместного проживания. Человек – тем более. Особенно, Лавр – добрый и ранимый, суровый и добродушный.

Но лезть ему в душу не решилась. Захочет, сам объяснит, не захочет – ничем не выбить.

– Коли с"езжаешь, потерпишь. Невелика фигура.

– Это у тебя-то невелика? – улыбнулся Лавр. – Сразу не оглядишь, не обхватишь.

Помедлив, толстуха накинула халат.

– Так лучше?

Снятые очки, в глазах так и прыгают бесенята.

– Что так, что эдак – все наружу. Застегнись, бесстыдница!

– Почему бесстыдница? – обиделась Клавдия, – На красивое не грех полюбоваться. Вот и любуйся, – подбоченилась она.

В разгоревшуюся шутливую перепалку подбросил жару проснувшийся Санчо. В халате, разрисованном геометрическими символами – треугольниками, конусами, овалами, из под которого выглядывают необъятная майка и семейные – по колено трусы он выглядел древним звездочетом, покинувшим после бессоной ночи такой же старинный телескоп.

– Между прочим, это не твое хозяйство, Лавруша, не твой товар, чтобы его критиковать да охаивать. Твоя барышня, ни свет, ни заря, слиняла, так ты к чужой прицениваешься? Гляди, я мужик ревнивый, могу и обозлиться.

– Не страшно, ревнивец! Лучше спички в глаза вставь – затекли. Китаец китайцем!

Санчо изображает ревнивца, готового пустить в ход кулаки, Лавр подсмеивается. «Актеры» играют неумело, но не без удовольствия. Обычная утренняя разминка.

– Вот и пободайтесь, баранчики, – удовлетворенно и насмешливо посоветовала Клавдия. – Только мне не мешайте, иначе голодными останетесь.

Долго ждать не пришлось.

– Китайцы такими крупными не бывают – сплошная несолидная мелкота, – толстяк горделиво распахнул халат и показал арбузообразный животик.

– Ладно, пусть будет по твоему, – сдался Лавр, опускаясь на широкую лавку. – Китаец ли, японец, мне без разницы.

Санчо немедленно устроился рядом с «оппонентом». Толкнул локтем ему в бок, получил ответный тычек. На подобии соглашения о временном перемирии.

– А чего Ольга? – максимально равнодушно обратился Лавр к обоим незаконным супругам. – Что-то случилось?

Поставив на огонь гречневую кашу, Клавдия горестно покачала головой.

– С четырех начала пить кофе. Без молока и без пирожков. После не выдержала... Измаялась за ребенка. Мужикам не понять женские страдания. Им только подавай... сладкое. А бабам остается горькое...

Санчо выразительно хмыкнул и потер пухлой ладонью выпирающий животик. Дескать, только подавай и сладкое, и горькое, и с кислинкой. Снова подтолкнул Лавра. Хватит, мол, шуток и словесных баталий, пришла пора позавтракать. Пустой желудок подает тревожные сигналы, не терпится ему заполниться чем-нибудь с"едобным.

Лавр отрицательно помотал головой. После недавнего, первого завтрака есть не хотелось. Что до «оруженосца», пусть попостится, дай Бог, сбросит пару килограммов.

– Елки-моталки! Ну, почему из-за нас с Санчо отродясь никто не маялся, счета в ошфорах не открывал, банковские вклады не подпитывал? А мы выросли нормальными, полноценными...

– ... бандитами, – закончил безмятежно улыбающийся Санчо.

Лавр недоуменно поглядел на друга-неприятеля и... рассмеялся.

Тот ответил тем же. Сидели на лавке, будто первоклашки за партой и хохотали дуэтом.

– Ладно, бандиты, пободались и хватит. Перевыполнили утренюю норму. Давайте по быстрому позавтракаем. Я, чай, не пенсионерка, у меня – рабочий день.

Санчо, не дожидаясь повторного приглашения, пересел к столу. Еще раз огладил живот, будто предупредил его о предстоящей работе.

– А что на завтрак?

– То, что осталось с ужина. Не ресторан – без разносолов и деликатесов. Деревня есть деревня.

Санчо плотоядно оглядел стол. Деревня так деревня, село так село. Мгновенно соорудил многоэтажный бутерброд – колбасу перекрыл сыром, закрыл ветчиной, замаскировал печеночным паштетом, нахлобучил ломоть хлеба. Активно заработал челюстями, перемалывая, измельчая и прожевывая чудовищный гамбургер. На подобии камнедробилки, только беззвучной. Вернее, полубеззвучной.

– Гляди, не подавись, – с шутливой заботой предупредил Лавр. – Алло, коммунары! После завтрака придется произвести раздел имущества.

– Это какое имущество ты делить собираешься, – промакивая салфеткой губы, осведомилась Клавдия. – Какая еще фантазия пришла в башку?

– Обычная, житейская. В новой квартире нет ни ложки, ни поварежки, спать не на чем, наготу прикрыть нечем. Раньше я не догадывался о том, сколько человеку нужно всякой мелочи. Тот же половичок у двери, чтобы вытирать грязные ноги, или крючок, на который повесить кухонное полотенце. Как я приведу туда хозяйку, чем стану оправдываться?

– Понятно, – пропела Клавдия, покосившись на погрустневшего супруга. – Вполне законное желание обустроить гнездышко. Вот, что скажу. Личные свои шмотки – носки, белье, штаны, костюмы с галстуками – конечно, забирай. А потом поезжай в «Тысячу мелочей» – есть в Москве такие магазины – и покупай все нужное. Нечего в новое жилье стаскивать всякий раздрай.

– Точно сказано! – охотно поддержал Санчо. – В новой квартире должно быть только новое!

Он всегда принимал сторону невенчанной супруги. И во время шутливых перебранок и при серьезных переговорах.

– Вашими устами да дед пить, коммунары, – вздохнул Лавр. – Покупай, говорите? Нашли миллионера! Я вам, между прочим, не племянничек Федечка, а его нищий папаша. Ремонт – за счет богатого сынка, мебель – из его кармана. А теперь и – мелочи? Хватит, насосался! Западло все это!

– Западло, – тут же согласился Санчо, ибо заявление друга не шло в разрез с Клавкиным.

– Ничего, наскребешь по сусекам, осилишь, – не уступала толстуха. Санчо помалкивал, глядя в окно. Не потому, что был не согласен с ней – ему было почему-то стыдно. Раздел «имущества» походил на расставание, а расставаться с другом ему не хотелось. -

Ежели порешишь оттовариться у меня в маркете, так и быть, отпущу со скидкой, почти по оптовой цене. Как заслуженному пенсионеру. И самолично подберу все, что потребуется на первое время.

– А что требуется на первое время? – сняв очки, беспомощно поинтересовался Лавр. – Нужно же определиться... Что главное, что второстепенное?

Клавдия всхлипнула и уткнулась головой ему в плечо.

– Самое главное, чтобы ты один не остался, Лавруша. Это и на первое время, и навсегда. А то, когда уезжаешь, этот дом становится, как из фильма ужасов: все скрипы и шуршания становятся слышными... Чего уж говорить о новом твоем жилье, где в голыестены еще семейное тепло не впиталось. Страховина да и только!

Санчо поднялся со скамьи, сочувственно обнял Клавдию за плечи, другую руку положил на плечо Лавра. Сентиментальная картинка, списанная с прошлого века.

Смешно и грустно.

– Ну-ну, коммунары, успокойтесь! Никуда я от вас не денусь, поэтому одиночество мне не грозит... Пустите, мешаете собирать шмотки!... Санчо, давай хоть стволы из тайника поделим.

Спрятанные в подполье «стволы» такими только именуются. Автомат Калашникова и два пистоля – тэтушка и макаров. Плюс упаковка с патронами. Невелик арсенал, но в смутное время сть чем защититься.

– Не надо их делить! Пусть здесь полежат, пока ты не обживешься. Ты же тайник в Манхеттене своем еще не оборудовал?

– Только думаю... Молоток, дружан, правильно мыслишь. Не в унитазе же их держать, хоть он и финский?

– В унитазе – западло. Он от самого мелкого калибра сломаетя .

– А куда еще?

– Думать надо. Чтобы попасть в цвет...

– Значит, и делить нам нечего?

– Похоже, нечего.

– Плохо.

– Не то слово, – грустно согласился Санчо. И вдруг повеселел. – Знаешь что, вместо стволов возьми будильник. Имеется замечательный – родного японского производства. Правда, слегка травмированный, склеенный, но время показывает – зашибись! И звонит, как надо, с руладами.

– Спасибо, кореш. Ты – настоящий, щедрый друг.

– А то...

Подшучивая и принимая ответные шутки, умиляясь и негодуя, Лавр не мог выбросить из головы сына. Сидел тот в сознании больнючей занозой, заставлял сжиматься сердце, туманил голову...

Никто из троих не знал, что над их головами сгущаются тучи, готовые выплеснуть свинцовый град.