Текст книги "Журнал «Если», 1999 № 01-02"

Автор книги: Аркадий и Борис Стругацкие

Соавторы: Кир Булычев,Владимир Гаков,Эдуард Геворкян,Джеймс Генри Шмиц,Йен Макдональд,Евгений Харитонов,Сергей Кудрявцев,Джеффри Алан Лэндис,Александр Ройфе,Арсений Иванов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

– Понимаю твое чувство, – заявил Адам Тесслер. – Но она возродится вновь, и вновь, и вновь. – Вступив на нижнюю ступеньку трапа, он обернулся. Ты хоть немного представляешь себе, как сильно меня расстроил, Сол?

– Честно тебе скажу – плевал я на это! – крикнул Соломон Гурски, но его слова потонули в гуле запущенных турбин. Аэролет, ненадолго зависнув над площадкой, скользнул вниз, к расчерченным по линейке бескрайним просторам города и улетел в сторону северных холмов.

Сол Гурски и Мариса остались на платформе одни.

– Действуй! – крикнул он.

И осознал, что мускулы, которые так нравились ему, – всего лишь аугменты. Ее пальцы схватили его за шею и подняли над площадкой. Задыхаясь, он сучил ногами в воздухе и урывками глотал воздух. Держа его одной рукой, она подошла к самому краю.

– Действуй, – попытался сказать он, но ее пальцы задушили все слова в его горле. Улыбаясь, она держала его над пропастью. Он наделал себе в штаны и понял, что это и есть экстаз, что испражнение всегда было экстазом. Именно поэтому взрослые запрещают детям испражняться в трусы – первобытные, звериные радости стоят вне закона.

Сквозь кровавый туман он увидел, как ползет к ним, перебирая розовыми человечьими пальчиками, крохотное, скукоженное тело Марши с вывернутой назад головой, и ее глазки, не мигая, созерцают солнце. Затем женщина наконец-то разжала пальцы – и, прошептав «спасибо», он начал падать к ослепительно белым погребальным огням Гуверовского бульвара.

СРЕДА

Сегодня вечером сегуридадос вышли на бульвары – охотиться на мертвецов-нарушителей., Живцы-сегуридадос были чудовищами – богатыми скучающими чудовищами. Эти женщины и мужчины, эти «серристо» [5] 5
  Крутые (мекс. сленг).


[Закрыть]с огромным удовольствием корчили из себя ангелов Большой Смерти в мире, где все прочие разновидности смерти были временными. На живцов было противно смотреть – зато их машины были прекрасны. «Мечадоры» – роботы-богомолы с клювами из ванадированной стали и двумя скорострельными огнеметами системы «МГЛА-27», которые выстреливали пятьдесят самонаводящихся снарядов в секунду, а те, в свою очередь, за полсекунды до поражения цели превращались в рой солярной картечи. Пятнадцать органов чувств расширенного спектра действия анализировали мир; а маневрировали роботы при помощи узкофокусируемых генераторов-импеллеров. И абсолютно никаких потугов на милосердие. Большая Прекрасная Смерть.

На холмах стоял дом с высоким, широким окном на втором этаже. Мужчина застыл у окна, точно посередине. Он наблюдал, как охотятся мечадоры. Их было четверо: разбившись на пары, они прочесывали обе стороны авеню. Он увидел, как робот с надписью «Смерть мертвецам» на тектопластиковой шкуре, разок пыхнув электрогравитационной энергией, перемахнул через живую изгородь с усадьбы Сифуэнтесов на их участок. Проплыл над газоном, поводя чуткой головой с клювом. Замешкался, отсканировал окно. На секунду взгляд его пяти фасеточных глаз скрестился-с взглядом мужчины. Робот двинулся дальше. Его импеллер оставлял на чисто выбритом газоне следы – земляные водовороты. Мужчина не отвел глаз от улицы, пока мечадоры не скрылись из виду, пока по проспекту не прошли сегуридадос в устрашающих и пошлых боевых скафандрах, угрожая воображаемым врагам своим отвратительным оружием.

– Теперь уже каждый вечер, – заметил мужчина. – Совсем сдрейфили.

Спустя миг в просторной комнате с деревянным полом, где находился мужчина, появилась женщина, одетая в виртуальный инфандр. Она выскочила из «Паутины» с такой поспешностью, что пообрывала щупальца скафандра, которые теперь торопились втянуться обратно в узлы сететкани. Темноволосая, смуглая, страшно обозленная. Злость пополам с испугом.

– Сколько раз я тебе говорила: не подходи к этому окну! Никогда! ЧТО БЫ НИ СЛУЧИЛОСЬ!

Соломон Гурски П9жал плечами. За те несколько недель, что он прожил в ее доме, женщина успела возненавидеть эту ужимку. Мертвецы по-своему, по-особому пожимают плечами: когда Сол это делал, в ее большом, теплом, красивом доме на холмах веяло холодом преисподней.

– Это меняет дело, – заявил мертвый мужчина.

Элена Асадо натянула брюки из «умной кожи» и сетчатую блузку. Прямо поверх инфандра – она не снимала его с тех самых пор, как стала предательницей. Двенадцать часов в день она проводила в виртуальном мире, подключив к «Паутине» свои глаза, уши, нос, душу – вела войну с человеком, который убил ее возлюбленного. С тем же успехом можно воевать с демиургом, думал Соломон Гурски долгими, пустыми часами в этих приветливых, наполненных светом комнатах. Тесслер – владыка жизни и смерти. Элена снимала скафандр только для того, чтобы опорожнить кишечник и помыться. Ну и рано утром, в голубоватых сумерках, какие бывают только в больших городах, для невеселого соития на большой белой постели. Время и злость высушили и закалили ее тело. Элена Асадо превратилась в существо, скрученное из тугой проволоки. Женственность слетела с нее, сменившись решимостью отомстить Адаму Тесслеру. Отомстить – уничтожить режим, установленный на Земле после того, как Тесслер подарил миру способ воскрешения мертвых.

Подарил – нет, какое уж там подарил. Тесслер не Иисус, чтобы гарантировать жизнь вечную всем истинно уверовавшим. Вера – дело неприбыльное. Адам Тесслер забирает все – оставляя тебе лишь твою душу. Если ты можешь вносить солидные взносы за «имморталидад» [6] 6
  Бессмертные (исп.)


[Закрыть], все нормально: благодаря страховке ты возродишься совершенно свободным, без цента долга. Остальные девяносто процентов мертвецов планеты Земля отрабатывали свое спасение согласно условиям контрактов, ввергающих их во временную крепостную зависимость от Дома Смерти – сети воскресительных цехов при корпораде «Тесслер-Танос». Контракты заключались на много столетий. Время принадлежало мертвецам. Но сами они стоили дешево.

Их напугала история с «Эворт-Оз-Вест», – сказала Элена Асадо.

– Горстка контрададос отказывается от своих обязательств на каком-то занюханном астероиде – и они уже трусят, что небо свалится им на головы?

– Они называют себя «Свободными Мертвецами». Дай вещи имя – и ты дашь ей силу. Это лишь начало. «Эворт-Оз-Вест», все остальные орбитальные и дальнекосмические промышленные корпорады – они давно поняли, что вне Земли их контракты будут недействительны. Они уже проиграли. Космос принадлежит мертвым, – сказала женщина.

Сол пересек эту просторную, комнату и подошел к другому окну, к безопасному, под которым в глубокой ложбине расстилалась панорама ночного города. Рисунок его ладони, служивший ключом, расконфигурировал стекло. Вокруг заклубилась ночь, городская ночь, пропахшая можжевельником, сексом, дымом, смуглым полуденным зноем. Он подошел к балконным перилам. Бульвары мерцали, точно карта сознания, но в сердцевине этой карты расстилалось огромное черное пятно амнезии – аморфная зона, где свет отсутствовал, где не работала геометрия городской планировки. Сент-Джон. Некровилль. Мертвоград. Город мертвых, город в городе, окруженный стенами и рвами, охраняемый теми же вояками, которые патрулировали бульвары. Город комендантского часа. Каждый вечер на закате, в двадцатикилометровой высоте над Мегаполисом-Трес-Вальес расцветали алые пульсирующие сполохи искусственной зари: этот небесный знак приказывал всем трем миллионам мертвецов вернуться с живых улиц в свои некровилли. Мертвецы проходили через пять массивных ворот в форме буквы «V», разделенной пополам горизонтальной линией. Энтропическая, телесная жизнь спускается вниз; жизнь вечная, воскрешенная восходит вверх, пересекая разделительную линию смерти. Таков закон, таково правило сегрегации. Мертвецы есть мертвецы, живые есть живые. И вместе им не сойтись – как не сходятся ночь и день.

Тот же самый знак был вплавлен в ладонь всех воскрешенных, покидавших резервуары Дома Смерти.

Неувязочка вышла, подумал Сол. Не все соблюдают комендантский час. Он поднес свою ладонь к глазам, изучая линии и бугорки, точно пытаясь прочесть по ней свою судьбу.

Он видел знак смерти на руке служанки Элены – видел, как он загорается одновременно с зарей.

– Никак не можешь поверить, что это возможно?

Незаметно для него Элена тоже вышла на балкон и остановилась за его спиной. Он почувствовал, как она прикасается к его волосам, к плечу, к голой руке. Кожа к коже.

– Индейское племя «проколотых носов» верит, что мир погиб на третий день существования, а мы живем в сновидениях его последней ночи. Я упал. Я ударился об ослепительно белый свет – он оказался твердым. Твердым, как алмаз. Может, мне только снится, что я жив, а мои сны – последние раздробленные секунды моей жизни.

– Тебе могло такое присниться?

– Нет, – сказал он, помедлив. – Я больше ничего вокруг себя не узнаю. Не могу понять, как из того, что я помню, мог получиться нынешний мир. Столько всего пропало бесследно.

– Я не могла ничего предпринять, пока не уверилась, что он не подозревает. Он все предусмотрел.

– Это в его стиле.

– В байку про аварию аэролета я с самого начала не верила. Вселенная, конечно, – дама ироничная, но аккуратность ей не свойственна.

– Я все думаю о том бедняге-пилоте, которого он тоже убрал, чтобы все выглядело аккуратно. – Ветер принес из города мертвых отдаленный барабанный бой. Завтра большой праздник Ночь Всех Мертвецов. – Пять лет, – проговорил он. Услышал, как прервалось ее дыхание, и понял, о чем она сейчас спросит и что последует за этим.

Что чувствуешь, когда становишься мертвым? – спросила Элена Асадо.

За несколько недель заточения в этом доме на холмах он, незаконный мертвец, неклейменый, незакрепощенный контрактом, понял, что она спрашивает не о переживаниях воскрешенных людей. Ее интересует тьма до воскресения.

– Ничего, – ответил он гак, как отвечал всегда. То была истина, но не правда, потому что «ничего» – феномен человеческого сознания, а во тьме, наступившей после сокрушительного света на перекрестке Гуверовского бульвара, не осталось никаких следов сознания ни человеческого, ни какого-либо еще. Ни снов, ни времени, ни утрат, ни света, ни тьмы. НИЧЕГО.

Теперь ее пальцы гладили его кожу, пытаясь нащупать остаточный холод этого «ничего». Повернувшись к городу спиной, он подхватил ее на руки и понес к большой пустой кровати. За месяц новой жизни он отлично усвоил правила игры. Он отнес ее к большой, широкой белой кровати, освещенной огнями лежащего внизу города. Все было холодно и формально – как и в прошлый раз, и в позапрошлый, и поза-поза… Он знал, что для нее это не просто соитие с любовником, который вернулся после изгнания из далекого далека. По трепету, по дерганью ее мускулов он чувствовал: ее возбуждает именно идея секса с мертвецом. Именно его природа чаровала и отталкивала Элену. Роль фетиша в чужом извращении его ничуть не смущала. Но тело, когда-то известное под именем «Соломон Гурски», знало кое-что другое – нечто, известное лишь мертвым. Не все, что умерло, потом воскресает. Облик, личность, разум возвращаются. Но любовь не переживает смерти.

После секса она любила слушать его рассказы о воскресении: о том, как «ничто» превратилось в «нечто» и он увидел сквозь мельтешение текторов ее склоненное лицо. Но этой ночью он ничего не рассказывал. Он спрашивал.

– Как я выглядел? – задал он вопрос.

– Твое тело? – переспросила она. Он не стал ее разубеждать.

– Опять хочешь посмотреть фотоснимки из морга?

Обугленную ухмылку пустой оболочки он и так помнил наизусть. Руки, вытянутые по швам. По этой детали она сразу обо всем догадалась. Погибшие в огне умирают, воздев кулаки кверху, сражаясь с пламенем.

– Даже после того, как тебя эксгумировали, я не могла тебя сразу воскресить. Знаю-знаю, ты мне передал его слова, что на данный момент мне ничего не угрожает. Но было слишком рано. Технология еще недостаточно развилась, и он бы сразу узнал. Прости, что мне пришлось держать тебя на льду.

– Ничего, я даже не заметил, – сострил он.

Я все спланировала с самого начала. Все предусмотрела: уволиться из «Тесслер-Танос», нанять нелегальный резервуар в Сент-Джоне. Дом Смерти не знает и одной десятой о том, что там творится.

– Спасибо, – сказал Сол Гурски. И тут почувствовал ЭТО. Почувствовал ЭТО, увидел ЭТО, точно свое собственное тело.

Она ощутила, что Сол напрягся.

– Опять воспоминания?

– Нет, – проговорил он. – Наоборот. Вставай.

– Зачем? – растерялась она. Сол уже натягивал на себя одежду: прикосновение шелка, прикосновение кожи.

– Время, которое тебе дал Адам…

– Да?..

– Оно истекло.

Машина морфировала в сплющенную, гоночную. У поворота, где авеню начинала спускаться с горы, они оба ощутили энергетическую волну: над ними низко-низко летело нечто огромное, абсолютно беззвучное.

– Бросаем машину, – приказал он.

Двери уже откинулись, точно крылья чайки. Три шага – и дом за их спинами взлетел на воздух, растаял в белом огне. Пламя силилось их всосать, тянуло назад в свою зону аннигиляции земного притяжения. Но тут ударная волна швырнула их, машину и всех бездомных существ на мостовую авеню. Несмотря на вой домашней сигнализации, вопли соседей, рев и треск пожара, Сол услышал, что воздушное судно делает круг над испепеленной асьендой. Схватив Элену за руку, он бросился бежать. Аэролет прошел над ними. Машина испарилась в протуберанце белой энергии.

– Черт! Нанобоеголовки!

Они полубегут, полускатываются по террасам многоярусных садов. Элена уже задыхается. Высоко вверху кружит аэролет, заслоняя массивной тушей тусклые звезды, вынюхивая Сола с Эленой своими экстрасенсорными органами чувств. Внизу по садам уже рассыпаются, начиная прочесывание, многочисленные сегу-р ид ад ос.

– Как ты узнал? – хрипит; Элена.

– Увидел, – отвечает Соломон Гурски.

Целая компания серристос расслабляется в бассейне. Сол с Эленой срывают вакханалию – едва завидев их, перепуганные гуляки пускаются наутек. Ниже, еще ниже. Аугментированные кибергончие, рыча, провожают их своими инфракрасными глазами; системы домашней защиты, пробуждаясь от спячки, фиксируют их изображения, вызванивают полицию.

– Увидел? – переспрашивает Элена.

Сол с Эленой выскакивают из проулка между заборами прямо на бульвар. АПВ-эшки и муниципальные гондолы, резко тормозя, вычерчивают на черном шоссе дымящиеся гексаграммы. Клаксоны. Фары. Многоэтажная ругань. Скрежет колес. Визг тормозов. Треск ломающегося тектопластика отзывается двойным, тройным эхом. Затор из расплющенных машин на правой полосе. На правой обочине у тортиллерии [7] 7
  Лавка, где продают мексиканские кукурузные лепешки-тортильи (исп.)


[Закрыть]стоит мопед-мобиль. «Кочеро» [8] 8
  Возчик, здесь рикша (исп.)


[Закрыть]охотно забывает о своих «энчиладас» [9] 9
  Тортильи с мясом, сыром и перцем (исп.)


[Закрыть]ради твердой, черной валюты из кошелька Элены. Ради денег, которые и звенят, и складываются.

– Куда?

Разрушения, причиненные его пассажирами, произвели на шофера немалое впечатление. Лютая ненависть к автомобилям – общее свойство всех таксистов на свете.

– Вперед! – сказал Гурски.

Стреляя и чихая, мопед выехал на мостовую.

– Еще не улетел, – заметила Элена, высунувшись из-под тента и вглядываясь прищуренными глазами в ночное небо.

– Не посмеют – полное шоссе машин.

На авеню уже посмели. И, после паузы: Ты сказал «увидел». Как это – «увидел»?

– Когда ты мертв, ты знаешь смерть, – сказал Соломон Гурски. – Знаешь ее лицо, ее маску, ее запах. У нее есть аромат, он ощущается издали, как феромоны моли. Он поднимается вверх по течению времени.

– Погодите, – сказал «кочеро» – нищий, но живой. – Вы чего-нибудь знаете насчет того взрыва на холме? Там что, аэролет разбился? Или другое что?

– Другое что, – произнесла Элена. – Поторопитесь!

– Леди, скажите, куда ехать – я поеду.

– В Некровилль, – распорядился Соломон Гурски.

Сент-Джон. Город Мертвецов. Поселение вне закона, вне смертности, вне страха, вне любви – вне всех уз, которые прочно соединяют живых. Город изгнанников. Сол сказал Элене:

– Если ты хочешь свергнуть Адама Тесслера, это удастся сделать только извне. Со стороны.

Он сказал это по-английски. Слова со странным привкусом тяжело давались губам:

– Ты должна примкнуть к обездоленным. К мертвецам.

Попытка проскочить через флуоресцирующую букву «V» – ворота Некровилля – была равносильна Большой Смерти в эпицентре нановзрыва, превращающего все, что угодно, в горячую ионную пыль. Мопед прокрался мимо самурайских силуэтов – сегуридадос, охранявших ворота. Сол велел шоферу высадить их под пыльными пальмами заброшенного бульвара, тесно прижавшегося к суперколючей проволоке Сент-Джона. Покинутые живыми газоны буйно разрослись, бассейны покрылись коростой из отбросов и кувшинок, приветливые дома в испанском стиле кротко разрушались, перевариваемые собственными садами.

«Кочеро» нервно ежился, но Солу здесь понравилось. Он знал эти улицы. Маленький мопед, покашливая, унесся в страну подлинно живых.

– Здесь полно рек и ручьев, которые забраны в трубы, – сказал Сол. Некоторые проходят под заграждениями – прямо в Некровилль.

– Опять твое мертвецкое ясновидение? – спросила Элена, когда Сол нырнул в заросший проулок между усадьбами.

– В некотором роде. Я здесь вырос.

– А я и не знала.

– Тогда мы здесь в безопасности.

Элена остановилась.

– Ты меня в чем-то обвиняешь?

– Элена, сколько процентов меня ты выстроила заново?

Сол, все воспоминания – твои. Настоящие. Мы любили друг друга – когда-то.

– Когда-то, – повторил он.

И почувствовал ЭТО. Мурлыканье трущегося о его кожу статического электричества – точно руки Элены гладили все его тело одновременно. Это не было предчувствием, астральным бутоном близкой смерти. Это было физическое явление – ласковое прикосновение сфокусированных гравитационных полей.

Они свернули за угол проулка в тот самый миг, когда мечадоры, спокойные и медленные, слетели с небес на крыши старых замшелых ресиденсиас. За бурьяном былого теннисного корта оказалась дренажная канава, огороженная ржавыми сетчатыми щитами. Сол одним ударом повалил целый щит. Адам Тесслер производил сильных, проворных мертвецов. Тухлый, еле текущий ручеек привел беглецов к ржавой решетке стока.

– А теперь проверим, не исказил ли чего во мне генератор, сказал Сол, ударом ноги выбив решетку. – Если мои воспоминания принадлежат мне, мы вылезем в Сент-Джоне. Если нет, то три дня спустя мы будем качаться на воде в бухте, и хлорка выест наши глаза.

Они спрятались в тоннель за миг до того, как над ними прошел мечадор. «МИСТ-27», осыпав ручей боевыми текторами, взметнул ил и воду к небесам. Мертвый мужчина и живая женщина, хлюпая по воде, убежали во тьму.

– А знаешь, он тебя любил, – сказал Сол. – Потому-то он это и делает. Он ревнивое божество. Я всегда знал, что он хочет тебя – сильнее, чем ту женщину, которая считается его женой. Пока я был мертв, он мог сам перед собой прикидываться, что у вас еще что-то получится. Он мог не обращать внимания на твою войну против него – Элена, ты ведь против него бессильна, в одиночку-то… Но когда ты меня воскресила, он не мог больше обманывать себя. Не мог прикидываться победителем. Не мог тебя простить.

– Мелочное божество, – проговорила Элена.

Вокруг ее икр, затянутых в кожаные брюки, бурлила вода. Над головой зиял светящийся круг – водоотводная труба с улицы. Они немного постояли под ним, ощущая, как прикасается к их лицам свет Некровилля. Элена поднялась на цыпочки – отодвинуть решетку. Соломон Гурски задержал ее, повернул ее руку ладонью к свету.

– И вот еще что, – произнес он. Вытащил из стены туннеля остроконечный обломок бетонной опалубки. Тремя мощными, жестокими штрихами врезал в ее плоть перечеркнутое «V» – знак смерти.

ЧЕТВЕРГ

Он успел спуститься на три километра по погонщику массы, когда флот разнес Марлен-Дитрих в клочья. Комета Джуди находилась в пяти астрономических единицах от перигелия, вне эклиптики, в тридцати шести градусах от Клайда-Марлен-Дитрих, но в ее небесах на миг засияло второе солнце.

Складки прозрачной тектопластиковой кожи, прикрывавшие лицо Соломона Гурски, потемнели. Верхоруки Сола, державшие паутинницу звездодвигателя, задрожали – его электромагнитные органы чувств сотрясла ударная волна от пятидесяти миниток-боеголовок, превратившихся в беваватты твердой энергии. Предсмертный крик целого народа. Внутри астероида, тесно сгрудившись в хаотично переплетенных туннелях, парили в невесомости триста Свободных Мертвецов. Марлен-Дитрих была колыбелью мятежа. Корпорады таких обид не спускают.

Лицещит Соломона Гурски вновь посветлел. Костер, на котором погибла Марлен-Дитрих, уже отгорел, но его инфракрасные глаза видели искры, медленно гаснущие среди звезд.

В его черепе раздался голос Элены.

«Ты знаешь?»

Хотя Элена сидела в «матке» – штабном бункере в полукилометре от поверхности кометы, – она была открыта Вселенной нараспашку: связана идент-линками с сенсорной сетью в «корочке» ядра и целым нимбом зондов-шпионов размером с бактерию, которые сновали по разреженному газовому гало.

«Видел», – произнес про себя Сол Гурски.

«Теперь переключатся на нас», – сказала Элена.

«Тебе так кажется».

Перебирая низоруками, Сол пробирался по тонкому хребту погонщика массы к микропробоине, вызванной столкновением с метеоритом.

«Я знаю. Когда дальнобойки наводили порядок после взрыва, мы засекли следы термоядерных блиперов».

Левой уцепиться, правой отцепиться, правой уцепиться, левой отцепиться, правой отцепиться…. Когда Свободные Мертвецы модернизируют тебя, ты узнаешь много нового. Например, что пространство – штука относительная, обусловленная твоим мировоззрением. Спустившись на треть высоты девятикилометрового погонщика массы, на который наколоты миллиарды тонн кометного вещества, ты уже не употребляешь понятий «вверх» и «вниз». Скажи про себя «вверх» – голова закружится. «Вниз» – и над твоей головой повиснет грязный ледяной шар диаметром в два километра, болтающийся на ниточке из тектопластика-супер-проводника. «Прочь отсюда» – единственное понятие, позволяющее сохранить здравый рассудок. Уйти и вернуться.

«Сколько движков?» – спросил Сол.

Пробоина сама привлекала к себе внимание – умный пластик в случае ранения пульсировал оранжевым огнем.

«Восемь».

Сол выругался про себя. Даже роздыху себе не дают.

«Много у нас времени?»

Элена перекачала свои расчеты по М-линку на зрительный центр его мозга. Огненные кривые протянулись сквозь время и мрак, искривляясь под напором тяготения Юпитера. При заданном ускорении земной флот окажется в дальности выстрела через восемьдесят два часа.

Война в небесах длилась уже двенадцатый год. И обе стороны твердо решили, что этот год будет последним. Война «Найтфрайта» не должна была завершиться перемирием. Непокорные потомки первых мятежников с астероидов, восставших против Эворт-Озвест, они называли себя «Клейды». То была кучка редутов, разбросанных по умопомрачительным просторам Солнечной системы. Марлен-Дитрих – первый астероид, провозгласивший себя независимым государством. Неруро – все еще недостроенное тектопластиковое колесо двадцатикилометрового диаметра, окруженное о’ниловскими сервис-контейнерами, агропромышленными комплексами и жилыми «пузырями». В перспективе – столица космических Мертвецов. Арес-на-Орбите, мечты о терраформировании Марса в пористых кусочках пемзы – внутри Фобоса и Деймоса. Пастухи Лун, живущие над пропастью – лавирующие среди колец Сатурна, подставляющие паруса солнечному ветру. Ненадежные зацепки, легкие царапины на теле Вселенной, космические хибарки; и бурный расцвет ворованной нанотехнологии, ибо космос бесконечно богат энергией. Бескрайняя экологическая ниша. Свободные Мертвецы знали, что унаследуют Вселенную. Корпорады живых ретировались на орбиту своей планеты. Но ненадолго. В один прекрасный день живые атаковали – зная, куда бить. Ударные силы корпорад перешли в наступление – и первым погиб Клейд Циолковского на темной стороне Луны. Альфа-лучи погубили хрупкую пленку адаптированных к вакууму лесонасаждений, которая покрывала стенки кратера. Когда корпорады прекратили обстрел, на месте туннелей и выемок былой базы шахтеров зиял новый, глубиной в пять километров кратер из тускло тлеющего туфа. Луна закачалась на своей орбите, ломая ритм земных приливов.

Большая-Большая Смерть.

Ударные отряды устремлялись к заданным целям. За время сидения в пределах земной атмосферы, предписанного эмбарго, корпорады многому научились. Создали новые корабли – поджарые, быстрые, злые. Многозарядные ракетные установки, приделанные к мощным термоядерным двигателям-блиперам – вот и вся конструкция. Пилоты висят в контейнерах с гелем-амортизатором, точно мухи в кусках застывшего янтаря, подключенные через все телесные отверстия к огромным боевым виртуалайзерам.

Самая эффективная комбинация нужных качеств – быстрота реакции плюс жестокость – у тринадцатилетних мальчишек.

Именно эти буйные подростки безжалостно разрушили Клейд-Марлен-Дитрих. Арес-на-Орбите бессилен, как котенок. Неруро, где сосредоточено большинство кораблей-боевиков Свободных Мертвецов, дорого продаст свою жизнь. Два корабля корпорад идут к Юпитеру. Орбитальная механика дает беззащитным пятнадцать месяцев на приготовления к смерти.

«Но семена уже упали в почву, – подумал Соломон Гурски, вися на погонщике массы где-то в недрах кометы Джуди. – Там, куда мы летим, нас не достанут ни самые мощные из ваших кораблей, ни самые настырные из ваших мальчишек».

Удар микрометеорита помутил ограниченный разум тектопластика: умно-полимерные волокна и нити скручивались, завязывались в узлы, пытаясь осуществить свое предназначение. Сол прикоснулся к ним своими верхоруками. Вообразил, будто чувствует истечение приказа из своего тела – так иголочки текторов пронизывают вакуумно-непроницаемую кожу.

«Дни чудес и дивных свершений, Адам, подумал он. – А ты хочешь распотрошить нас всех на фотоны – ведь тебе завидно, что в наших руках твоя магия творит то, о чем ты и мечтать не мог».

Пробоина заделана. Погонщик массы, дрогнув, швырнул в пространство первую дробинку. За ней – другую. Третью. И Сол Гурски, спускаясь (левой-правой-левой-правой-левой) по машине, которая везла его к звездам, понял, что такое комета Джуди на самом деле. Шарик из зыбкого льда, волочащий за собой длинный хвост. Нет, не семя – сперматозоид, плывущий сквозь великий мрак. Так мы осеменяем Вселенную.

Комета Джуди. На общем фоне семейства, ведущего свой род от облака Оорта, она маловата: 2,8 х 1,7 х 2,2 км. (Вообразите себе уродливый ломтик жареной картошки, который вы отодвигаете на край тарелки, ибо от такого мутанта точно живот разболится.) Дистрофичка всего-то шестьдесят два миллиарда тонн. Бомжиха Солнечной системы, медленно брела она себе в одиночестве, возвращаясь во тьму п. осле своего часа на Солнце (главное, близко к нему не подходить – уж больно сильно жжется это нехорошее Солнце) – и тут ее хватают эти мертвецы, начинают щупать, засовывают ей всякие штуки в задницу, копаются во внутренностях, заставляют совершать странные и неестественные действия – к примеру, ежесекундно какать собственным веществом на скорости, близкой к световой. А ты что, еще не врубилась? Ты уже не комета. Ты – ЗВЕЗДОЛЕТ Вот видишь – там, в Лебеде, чуть левее во-он той крупной яркой звезды? Там прячется махонькая, не видимая тебе тусклая звездочка. К ней и лежит твой путь, моя маленькая Джуди. Возьми с собой кого-нибудь. Путешествие будет долгим. – А что я там найду, когда долечу? – Большого гнусного верзилу газовый супергигант, обращающийся вокруг звезды на том же расстоянии, что и Сатурн вокруг Солнца. Вот что ты там найдешь. Вокруг него яблоку некуда упасть от лун. Одна из них наверняка сгодится для земной жизни. А если и не сгодится, неважно: какая разница, что терраформировать – астероид, комету, луну газового супергиганта вдали от Солнечной системы? Все различие лишь в масштабе. Видишь ли, все, что нужно для приручения новой солнечной системы, у нас есть с собой. Углерод, водород, азот да кислород – вот и все. У тебя их до фига и больше. А может, мы тебя так полюбим, что и планеты никакие не понадобятся. На кой черт нам сдались эти катышки из гравитации и грязи. Мы Свободные Мертвецы, ясно? Пространство и время принадлежат нам.

Двадцать живых мертвецов – команда кометы Джуди – собрались в штабном бункере, вырытом в недрах этого ледяного шарика, чтобы спланировать битву. Остальные пятьсот сорок путешественников выполняли функцию сверхпроводящих тектор-матриц в сердечнике из замороженного гелия. То были мертвые мертвецы, которых предполагалось воскресить из кометного вещества уже после переезда в новый дом. Члены экипажа парили в наноневесомости, кружась среди летучих нагромождений приборов. Они были прекрасны странной красотой как боги и ангелы. Подобно ангелам, они умели летать. Подобно богам некоторых народов, они были четвероруки. Изящные, ловкие верхоруки; сильные, цепкие низоруки, растущие из поясничного отдела позвоночника, превращенного в мощные спинные лопатки. Их кожа, непроницаемая для радиации и вакуума, служила органом фотосинтеза. Красотой и пестротой расцветки она ни в чем не уступала шкурам хищных животных. Полоски, зеленые завитки на оранжевом фоне и синие на черном, фрактальные узоры, флаги легендарных государств, татуировки. Люди в картинках.

Элена Асадо, нежась в ласковых щупальцах сенсорной сети, сообщила им печальные вести. Как только она открывала рот, флуоресцентные заплаты на ее плечах, бедрах и пониже живота начинали светиться.

– Эти сволочи преодолели W-барьер. Наверное, спалили весь водород в своих баках до последней молекулы. Теперь у нас всего шестьдесят четыре часа до атаки.

Капитан кометы, ветеран мятежа на Марлен-Дитрих, изменил ориентацию и заглянул в лицо Хорхе, бортинженеру по реконфигурациям.

– Первая линия обороны? – кожа капитана Савиты была усыпана филигранными крапинками – миниатюрными светло-зелеными листьями бамбука на солнечно-желтом фоне. Этот мирный узор не вязался с напряженной атмосферой в бункере.

– Ракеты первой волны будут выращены и приведены в боеготовность через двадцать шесть часов. С истребителями хуже. При всех моих стараниях ассемблеры управятся не скорее, чем за шестьдесят шесть часов.

– А что ты успеешь сделать за время, которое есть? – спросил Сол Гурски.

– Если поможете, я мог бы упростить конструкцию истребителей для ближнего боя.

– До какой степени упростить? – спросила Элена.

Бронированные скафандры с маневренными движками – вот и все.

«Нам надо постоянно работать мозгами, – подумал Сол. – А корпорады так сильны, что для победы им нужна всего одна гениальная мысль…

Звездная война не только швырялась пространством и энергией – она расточала время. Пока новые конструкции росли, Сол Гурски провел большую часть двадцати шести часов, оставшихся до запуска ракет, на льду, подставив обнаженное тело звездам, воображая, что их лучи согревают его лицещит. Прошло пять лет с того дня, когда он пробудился от своей второй смерти в жилом «пузыре» на Марлен-Дитрих, но так и не перестал дивиться красоте звезд. Вернувшись с того света, ты привязываешься к первой увиденной тобой вещи. Для Сола это были звезды – много-много звезд за прозрачным тектопластиком «пузыря».