Текст книги "Синее золото (Роман)"

Автор книги: Аркадий Борман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Аркадий Борман
СИНЕЕ ЗОЛОТО
Роман

I
В РЕСТОРАНЕ

В монмартрском кавказском ресторане было шумно и суетливо. Часам к одиннадцати съехалось много публики. Почти все столики уже были заняты. Большинство посетителей принадлежало к международному Парижу. Дельцы, биржевики – удачные завсегдатаи игорных домов – те, кто умеют зарабатывать большие деньги или кому случай помог их заработать в тот день.

Деньги не считались в монмартском ресторане и посетители, уходя, нередко оплачивали счета в тысячи франков.

Кавказец в черкеске предлагал шашлык. Лакеи уже начали откупоривать шампанское. Все шло своим чередом. Опытный глаз хозяина-грузина уже видел, что выручка будет хорошая. Но в этот вечер он ждал важных гостей и не обращал особого внимания на остальных посетителей.

Для этих гостей был оставлен столик в далеком углу и грузин то и дело подходил к нему, одергивая белоснежную скатерть или поправлял приборы.

Много знал старый грузин, и хотелось ему угодить Абраму Романовичу Лангу, который вечером заказал столик на четверых.

Они прибыли поздно из театра.

После длительных переговоров, наконец, в тот день было заключено соглашение между советским Трестом особых металлов и французской Компанией редких металлов. Обе стороны по-своему были довольны этим соглашением.

Бернье, директор французской компании, получал многомиллионные заказы, а представитель советского треста, кроме похвал от начальства за удачное окончание переговоров, получал хорошую комиссию от поставщиков.

Ланг предложил Бернье – одному из самых крупных французских промышленных тузов – спрыснуть сделку «по русскому обычаю»…

Маленький толстый Ланг с жирными губами любил употреблять это выражение. Когда он произносил эти слова, то хитрый огонек мелькал в его маслянистых глазах, а его короткие пальцы начинали как-то особенно шевелиться, выражая этим движением общее удовольствие.

Ланг почти не говорил по-французски. Переводчицей ему служила Галя, которую он выдавал то за племянницу, то за секретаршу, то за подругу жизни. В начале переговоров он предложил Бернье воспользоваться услугами Гали, но француз предпочел свою секретаршу Таню Дикову.

Французскому промышленнику было лет сорок пять. Это был новатор во французском деловом мире. Человек с большим размахом, он вводил американские методы в дела. Он не боялся рисковать и его тянули широкие масштабы. Ему везло и он уже много сделал для развития французской торговли и пользовался большой репутацией. В петлице его пиджака красовалась розетка высокой степени Почетного Легиона.

Его давно манил русский размах.

Таня Дикова, дочь русского белого эмигранта, работала у Бернье уже больше двух лет. Ей было двадцать лет, когда, после окончания школы машинисток, она поступила в Компанию редких металлов. Таня не окончила лицей, так как надо было помогать семье. Отец, шофер такси, не мог один содержать всех.

Маленькой служащей, да еще иностранке, далеко до директорского кабинета. Таня усердно стучала на машинке в большой комнате, где, кроме нее, еще двадцать таких же молодых существ переписывали непонятные, совершенно чуждые им бумаги, когда вошел грозный заведующий персоналом и спросил, кто знает английскую стенографию – к патрону приехал американский делец, а директорская машинистка заболела.

Машинистки бросили работу и быстро заговорили между собой.

– Ах, я бы хотела пойти, все же разнообразие, да боюсь, не справлюсь.

– Патрон такой интересный, – хихикнула другая, – да я не знаю английского.

Оказалось, что только Таня знает английское стено.

– Ну идите, русская недотрога, – добродушно-хмуро сказал заведующий персоналом. – Только помните, что вам придется там быть более любезной, чем со мной.

Пожилой француз, привыкший распоряжаться молоденькими машинистками как ему было угодно, не мог примириться с тем, что Таня не соглашалась на все его требования. Но он знал разницу между полезным и приятным и не хотел расставаться с хорошей работницей.

– Господин директор, вот «ля петит рюсс»[1]1
  «Маленькая русская» (фр.).


[Закрыть] говорит, что знает английское стено, – почтительно докладывал он Бернье, вводя Таню в директорский кабинет.

– Хорошо, хорошо, скорее за работу, – бросил Бернье. – Мистер Хилл сейчас будет диктовать вам важные и секретные бумаги, не беритесь за работу, не зная языка.

– Вы русская эмигрантка, – поморщился Бернье. – Помните, что никто не должен знать содержания писем.

– Господин директор, это элементарное правило мне хорошо известно, – с едва заметной усмешкой ответила Таня, прямо глядя на Бернье своими большими серыми глазами. Она чуть-чуть выпрямила свою стройную фигуру.

Бернье не привык к таким ответам служащих и нашел, что русская машинистка недостаточно почтительна и особенно в присутствии иностранца. Ему это не понравилось и он сухо заметил:

– Ну, хорошо, садитесь за работу.

Таниной работой остались так довольны, что через несколько дней ее опять вызвали к директору.

Она была быстра, точна и сообразительна. Но, кроме того, француза дразнило что-то новое, необычное в молодой русской… Он так привык к типу «петит дактило»[2]2
  Здесь: «маленькая стенографистка» (фр.).


[Закрыть], так хорошо знал его. А в Тане было что-то непонятное для него.

Она держалась очень просто, так как привыкла вести себя со старшими. Но в ней не чувствовалось страха перед начальством. Наоборот, иногда усмешка быстро мелькала в ее больших глазах.

Сколько молодых лиц видел Бернье. Сколько покорных лиц прошло перед ним и вдруг эта неожиданная усмешка в чужой русской машинистке.

– Кто ваш отец? – как-то спросил Бернье.

– Шофер такси, – коротко ответила она.

– Да, но он русский эмигрант. Что он делал раньше в России, почему вы так хорошо знаете языки?

– Я не знаю, господин директор, что отец делал в России. Я была маленькой девочкой, когда мы уехали. Я не помню.

Ей было внушено дома никогда не рассказывать на службе, что отец командовал полком и что ее мать, воспитанная английской гувернанткой, тоже выписала для трехлетней дочери молодую англичанку, которая позже вместе с ними бежала от революции за границу.

У Тани было два мира – свой русский беженский и весь остальной.

Внешне русский мир состоял из шоферов такси, фабричных рабочих, лакеев из ресторанов, манекенш из портняжных домов или конторских служащих. Но это был только их внешний однообразный облик. Внутренний же их мир, почти недоступный для нерусского глаза, совершению не соответствовал этому облику.

Таня хорошо знала свой русский мир и жила его интересами. Большинство русских для нее были связаны со славным прошлым, а иногда и настоящим.

По праздникам у них собирались рабочие с заскорузлыми руками. Вот этот командовал подводной лодкой и подходил к самому Босфору, вот тот сбил пять вражеских аэропланов. Имя ее отца было связано с лихими кавалерийскими атаками. Отец вот этой хорошенькой манекенши был убит на улице за то, что не скрывал своего отвращения к большевикам.

Ваня, брат ее подруги, тоже шофер такси, время от времени куда-то уезжал из Парижа на два-три месяца. И было не принято спрашивать, где он пропадал. Может быть, не принято потому, что всем известно. Он возвращался как всегда веселый, только после одной из поездок его черные волосы совсем поседели.

Нерусский мир для Тани был связан с заработком, с трудной добычей денег. Никто и ни от какого заработка не отказывался. Мыли посуду в ресторанах, были поварами и кухарками в частных домах, кормили диких зверей у каких-то южно-американских художников. Брали шитье на дом и подвергались бесконтрольной эксплуатации.

Но в той среде, где выросла Таня, к заработку почти никто не относился серьезно. Прошло больше шестнадцати лет, как главная масса русских беженцев покинула свою родину, и все же то основное ядро, которое выехало из России с оружием в руках, продолжало относиться к добыванию хлеба насущного так же, как относятся выкинутые на пустынный остров во время кораблекрушения.

– Можно и нужно браться за все, чтобы не умереть с голоду. Но это все преходящее и временное. Кроме же него есть важное, настоящее, которое надо хранить до того, как настанут сроки.

Такое настроение очень облегчало жизнь старшим, а у молодежи создавало особое отношение к заработку и службе.

Не все ли равно, где и как служить. Сегодня здесь, завтра там. Конечно, надо искать работу полегче и зарабатывать как можно больше. Для этого надо стараться, но в общем все это не так важно.

– Петит, разве вам не скучно сидеть целый день в конторе и зарабатывать гроши, – сказал как-то Тане Бернье, когда она сидела за машинкой Он подошел к ней сзади и положил руку ей на плечо. Танк чуть-чуть повела плечами, как бы стряхивая руку.

– Я бы хотела зарабатывать больше, господин директор. Очень бы хотела. Мне так нужны деньги. Без них так трудно.

– В чем же дело, милая? Это совсем нетрудно в вашем возрасте и с вашими лукавыми глазами, – ответил Бернье, беря Таню за подбородок и приподнимая ее голову.

– Очень просто, м-р Бернье, директору дотронуться до маленькой служащей. Для этого не надо иметь особой храбрости, – холодно ответила Таня, стряхивая его руку и смотря на него чуть прищуренными глазами.

– А вот вы попробуйте сделать такое же предложение дочери вашего приятеля. Тогда я поверю, что в вас есть дерзость, которая всегда привлекает, – закончила она с усмешкой.

Бернье глубоко уколол такой ответ – смеет девчонка рассуждать.

– Хорошо, идите.

Дня через два, однако, ему вновь захотелось увидеть русскую машинистку, захотелось разгадать, понять то непонятное, что было в ее глазах.

Закончив диктовать письмо, он уже с улыбкой не хозяина, а доброго знакомого сказал полушутя:

– Как же, м-ль Дикова, у меня нет дерзости?

– Я не знаю, м-р Бернье, может быть, и есть. Я ее не видела.

– Я кормлю вас сегодня обедом у Прюнье. Будьте там в восемь.

– Спасибо, м-р Бернье, за приглашение, но сегодня никак не могу, я занята.

– А другой раз поедете со мной?

– Спасибо, если пригласите.

Через неделю Бернье угощал Таню обедом. Умный француз сразу понял, что это не директор пригласил свою служащую, а знакомый даму.

Он не ожидал найти в молодой девушке так много такта, непринужденности и широких интересов.

Скоро Таня стала личным секретарем директора Компании Редких Металлов и ее жалование было утроено.

Заведующий персоналом со злобной усмешкой говорил старой машинистке:

– Ловкая штучка, эта русская. Знала, к кому надо было подлезть. Теперь понимаю, почему она меня так отшила. Хотел бы я знать, что бы сказала м-м Бернье, если бы узнала, что эта сероглазая вне всяких очередей попала к директору.

А Таня дома, весело смеясь, рассказывала, как быстро ей удалось научить Бернье стать джентльменом и какой он, по существу, милый и интересный человек.

Когда у французской компании начались переговоры с советским трестом, то Ланг заговорил было, что он предпочел бы, чтобы дочь русского эмигранта не была бы переводчицей.

– Вы знаете, кто ее отец? Полковник. Принимал видное участие в белом движении, – говорил он Бернье. – Моя Галя достаточно хорошо знает французский, чтобы быть переводчицей, да и я сам, как видите, могу объясниться.

Бернье впервые от Ланга узнал, кто была Таня и оценил ее молчание.

– Нет, она будет моей переводчицей, – сухо сказал француз, и Ланг понял, что настаивать бесполезно. Но на всякий случай он сообщил куда нужно, чтобы за семьей Диковых установили слежку.

Русские друзья рассказали Тане биографию Ланга. Во время войны он сидел в тюрьме по обвинению в шпионаже в пользу немцев. Потом работал в Чека и, наконец, занялся экономической деятельностью.

Но все это были ее русские дела. Своему директору она ничего не рассказала и нашла в себе достаточно выдержки не обнаружить брезгливости к Лангу – надо было служить.

– Ну вот, по русскому обычаю, мы и спрыснем сегодня нашу сделку, – потирая руки и услужливо улыбаясь, говорил Ланг, вставая навстречу Бернье, входящему с Таней в залу ресторана.

– Люблю хорошо поужинать в обществе молодых и интересных дам, – продолжал он. – Посмотрите, как красива сегодня моя Галя, сшила себе новое платье по случаю окончания переговоров, – подмигнул он, суетливо усаживая гостей.

За ужином Ланг старался любезничать с Таней.

– Очень рад, м-ль Дикова, наконец провести с вами непринужденный вечер, – тараторил он. – Вы, конечно, меня презираете, считаете красным, большевиком. А знаете, кто я такой, почему мое отчество «Романович». Я незаконный сын великого князя. Теперь вы понимаете, почему я работаю в Москве, – оборвал он многозначительно.

Таня давно была предупреждена об этой сказке, но сделала удивленный вид.

– Вот как. Как интересно, как романтично, – сказала она и передала рассказ Бернье.

Француз по неуловимому выражению ее глаз понял, что она этому не верит.

Уже поздно, за шампанским, стали обсуждать, кто поедет в Россию переводчиком с Паркером – представителем английских компаньонов Бернье. Французскому промышленнику давно хотелось, чтобы Паркера сопровождал свой переводчик. Он уже несколько раз говорил Лангу, что не прочь был бы послать Дикову.

Но Лангу это не улыбалось. Русская беженка, будут затруднения, хлопоты, может быть, осложнения.

– А вы не боитесь попасть к нам в лапы, разве вы не верите легенде о Чека? – насмешливо спросил он Таню.

– Что же мне бояться? Кому я нужна? Не будете же вы мстить мне за дела предыдущего поколения. Да и не захотите делать неприятности м-р Бернье, – тоже с насмешкой ответила она.

– Молодец барышня. Вот таких бы побольше среди эмигрантов. Хорошо, будем работать вместе. Я сейчас поговорю по телефону и надеюсь, что устрою вам разрешение.

– По телефону? Но к кому же вы будете звонить так поздно? – удивился Бернье.

– О, не беспокойтесь, мы работаем день и ночь, – и нельзя было разобрать, гордость или издевка звучит в его голосе.

Ланг вышел из-за стола вместе с Галей.

– Вы действительно согласны ехать и не боитесь? – спросил Бернье Таню.

– Что же бояться, ведь вы же будете выручать меня, если со мной что-нибудь случится… А мне своими глазами интересно посмотреть на Россию. И я хорошие суточные получу. Ведь правда, господин директор? – спросила Таня, лукаво улыбаясь.

«Когда же эти глаза позволят быть мне дерзким? Чем связывает меня эта девчонка?» – подумал Бернье и потом громко сказал:

– Ну конечно. Только внимательно наблюдайте за всем и в Москве и на уральских приисках.

– Бернье настаивает. Нам выгодно ему уступить в этом пустяке, – быстро говорил Ланг Гале, направляясь с ней к телефонной будке. – Но если только она себе что-нибудь позволит, то даже Бернье не удастся вытащить ее от нас. Вызови сюда Воронова и установи за девчонкой особое наблюдение.

– Ну вот и отлично, – с улыбкой говорил он Бернье, возвращаясь в зал. – Сейчас сюда приедет Воронов, который отправляется в Россию вместе с Паркером. Я вас познакомлю. Очень милый человек. Ведь через неделю ехать. Надо все устроить с паспортами.

– Вы можете ехать через неделю? – спросил он Таню.

– Я готова, только позвольте все же позвонить мне домой, сказать, что я согласилась. Мои будут волноваться, вы сами понимаете.

Таня быстро пошла к телефонной будке. На ходу она бросила приятелю, русскому лакею:

– Миша, займи соседнюю будку. Надо с тобой переговорить. И смотри, чтобы за нами не следили.

– Они согласны, чтобы я ехала. Отъезд через неделю. Будешь ли ты готова? – спрашивала она кого-то по телефону: – Милая, милая, но ты знаешь, как мне за тебя страшно. А если все провалится? Как бы я хотела, чтобы это была не ты… Да, да, я знаю, ты скажешь, что так нужно. Но мне все-таки страшно. Все же я так бы хотела, чтобы всего этого не было. – Миша, – шептала Таня через стенку кабинки лакею, – сейчас сюда явится один чекист, Воронов. Я устраиваю пир горой. Мне необходимо, чтобы вы его сразу же оглушили какой-нибудь смесью. Чтобы, как только он сел за столик у него бы в глазах все замутнело и затуманилось. Чтобы он плохо различал, где я, где та – советская.

Минут через двадцать в зал вошел Воронов. Его вид всегда невольно притягивал общее внимание. Это был гладко выбритый русый гигант с руками не то грузчика, не то молотобойца. На пальцах сверкали крупные бриллианты. Его лицо, несмотря на чуть приподнятые скулы, было скорее красиво. Это не было лицо интеллигентного человека, но в то же время в нем, и особенно в его остром, внимательном взгляде, несомненно чувствовался какой-то опыт и знание жизни. Хорошо сшитый темно-синий костюм сидел на нем очень ловко, и по тому, как спокойно и уверенно шел он среди столиков ночного ресторана, было видно, что он чувствовал себя в привычной обстановке. В Париж Воронов приехал под видом директора одного из рудников на Урале. Но в переговорах он никакого участия не принимал и ничего не понимал в горном деле. Он был прислан в Париж для наблюдения за разными лицами. Воронов в Париже был очень занят, но все же находил время покутить как следует.

Он уже несколько вечеров провел в кавказском ресторане.

Лакеи, в большинстве бывшие белые офицеры, знали, кто он, и догадывались, зачем он приехал. Они были настороже. Но Воронов оказался совсем не похожим на других советских людей, как мелких, так и высоких. Он нашел с лакеями какой-то странный, но общий язык.

– Охота вам в Париже лакеями служить, всяким спекулянтам прислуживать? Поедем лучше со мной домой.

– Когда-нибудь поедем и без вашего приглашения, – заметил лакей, быстро пронося мимо блюдо.

– Ишь, какой гордый, – усмехнулся Воронов, – без приглашения, без приглашения. А ты добудь себе поездку-то без приглашения, заслужи ее.

– Ну ладно, ладно. Что у вас туг позабористее? Молодцы, что трудитесь. Давай сюда, что покрепче.

Воронов всегда уезжал из кавказского ресторана навеселе.

– Эх, беззаботное здесь житье. Были бы деньги, лучше не надо.

Входя в зал, Воронов подмигнул лакею:

– Сегодня с вашей белогвардейкой ужинаю.

Миша быстро сделал свое дело. У Воронова от третьей рюмки затуманилось в глазах.

– Так что же, товарищ, или как вас величать, барышня, – едем на Урал, что ли, – говорил он уже отяжелевшим языком.

– Едемте, едемте. Покажу вам наш Союз, понравится. Англичанину, что можно, рассказывайте, но помните, за запретное никуда. А то разговор будет короток и француз ваш не поможет. А так едемте, едемте. Мне все равно, кто поедет. Только чтобы все было в порядке.

Бернье не понравилось это полупьяное лепетание.

– Ну как, вы решаете ехать? – спросил он, полуоборачиваясь к Тане.

– Да, конечно, отчего же? Я уверена, что полажу с ним. Правда, господин Воронов, мы с вами поладим? – спросила она, смеясь, по-русски.

– У нас «господин» обидное слово. Зовите меня или товарищ, или Иван Иванович.

– Хорошо, хорошо, Иван Иванович. Я-то в России ничего запретного не сделаю. Помните, что я для вас вроде как иностранка, да и паспорт у меня не советский.

II
ОТЪЕЗД

– Конечно, я бы очень хотел, м-ль Дикова, чтобы вы поехали в Россию переводчицей при Паркере. Вы для дела можете оказаться полезнее, чем кто-либо другой, – говорил Бернье Тане, отвозя ее домой в своем нарядном автомобиле.

– Только мне не нравятся эти типы. Приходится и с ними иметь дело, но в общем они отвратны. Лангу ни в чем нельзя верить. А этот Воронов? Тоже субъект, сразу напился. Почему мы были все трезвые, а у него язык заплетался? Он вас может поставить в неловкое положение.

– А потом, милая, вы знаете, мне будет без нас скучно, очень скучно, – продолжал Бернье, осторожно беря Таню за руку.

Таня это хорошо знала, но она не позволяла своему хозяину даже делать намеки и сейчас же освободила свою руку и, чуть отодвинувшись от него, сказала, смеясь:

– Нет, я не боюсь Воронова как человека, но вы должны мне обещать, что если советская власть начнет делать мне неприятности, как русской беженке, вы употребите свои самые высокие связи, чтобы вернуть меня во Францию. А о скуке забудьте. Я ведь только ваша секретарша и всегда останусь ею. У вас есть семья… и потом…

– Что, что потом? – оживился француз.

– Потом, потом… – запнулась Таня.

Она хотела сказать, что он богатый француз, а она бедная русская, но удержалась.

– Потом, потом, еще много впереди А теперь надо работать. Я еду, если вы мне обещаете то, что я прошу. И знаете, пока я езжу, лучше задержите этого Ланга здесь. У вас найдется сколько угодно предлогов.

– Ну спасибо. Я знал, что вы молодец. И Ланга задержу и сделаю все, что просите. Что же касается вашей личной охраны, я надеюсь на Паркера. Он джентльмен и вас в обиду не даст. Завтра он приезжает. Вы его сразу оцените. Ведь через неделю уже надо ехать.

Длинновязый Паркер явился в контору к вечеру следующего дня, прямо с лондонского поезда.

– Я, конечно, предоставляю это вам, Бернье. Вы вели переговоры. Вы лучше знаете этих типов. Но я бы предпочел переводчика мужчину, меньше возни.

– Правда, Паркер, у мужчины есть свои преимущества в таком длинном путешествии, да еще в дремучие леса. Но и у Диковой большие преимущества. Я совершенно уверен, что вы ее оцените. Она очень спортивна. Идемте, я вас познакомлю.

– Здравствуйте, мисс Дикова, очень рад, что вы назначены ехать со мной переводчицей, – говорил Паркер, протягивая руку девушке. Он старался быть немного более развязным, чем обыкновенно, надеясь этим скрыть некоторую застенчивость, которую он всегда ощущал, знакомясь с молодыми и хорошенькими женщинами.

Паркер только раз взглянул в глаза Тани и сразу запомнил их серый цвет.

Бернье их оставил вдвоем, и Таня быстро направила разговор в деловое русло. Стали обсуждать, что надо брать с собой.

– Завтра сюда приедет Воронов, наша первая встреча втроем.

– Да, да, – смеясь, ответила Таня, – вы проверите, какая я переводчица. Они тоже привезут свою переводчицу для проверки.

На следующее утро Таня позвонила Бернье и попросила разрешения не приходить – ей нездоровилось.

Воронову пришлось объясняться с Паркером при помощи Гали – секретаря Ланга.

– А где же барышня? – с усмешкой спросил он, – надо с ней все обсудить.

Воронов смутно вспоминал Таню в ресторане. Она ему понравилась.

– Таких бы побольше, у нас и жить было бы веселее, – думал он. И сейчас, идя в контору Компании редких металлов, он надеялся ее увидеть.

– Все же я хочу повидать ее до отъезда. Надо сговориться о многом, – объяснял он Паркеру.

Но Воронов так и не увидел Таню. С Паркером она виделась два-три раза, да и то мельком. Оправдывалась, что очень занята приготовлениями. Редко показывалась на службе. Сговорилась с Паркером пойти в синема, но в последнюю минуту позвонила ему, что ее задержали.

Поезд отходил с Северного вокзала вечером.

Уезжали втроем: Таня, Паркер и Воронов. Бернье и Ланг с Галей приехали их провожать.

На Тане было модное парижское пальто с высоким воротником, в который она кутала свое лицо.

– Ну как, барышня, поправились? – спросил Воронов, подходя к ней. – Только вот благодаря французу выправили паспорта заочно. Товарищ Цолин ни за что не хотел давать. Уж сам начальник вмешался. А что же вас никто не провожает? Как же это папаша отпускает дочку в пасть зверю? – спросил он, смеясь. – Ну ничего, ничего, отпустим вас обратно, если будете себя хорошо вести.

– Не пугайте меня все время, Иван Иванович, я не из пугливых, – с улыбкой ответила Таня и отошла от него к Бернье.

– Да, да я уже попрощалась со всеми и просила меня не провожать, не все ли равно, где прощаться?

– Так помните, м-р Бернье, обещание – в случае чего меня освобождать всеми возможными способами. Вам-то всем хорошо. Вы знаете, что с вами ничего не сделают, а я дочь русского эмигранта.

– Не беспокойтесь, я это хорошо понимаю, – улыбнулся Бернье. – Спасибо, что едете для меня. А мне, все-таки, без вас будет очень скучно, – закончил он, задерживая ее руку.

Поезд легко двинулся. Все трое отъезжающих стояли у окон в коридоре.

– Молодчина, м-ль Дикова, я вами любуюсь. Не похожи на этих прогнивших эмигрантов. Дело ставите выше всего, – говорил Ланг, когда поезд трогался.

Поезд быстро скрылся из виду. Бернье сейчас же попрощался и ушел. А Ланг, идя медленной переваливающейся походкой, отдавал распоряжение Гале:

– Сегодня же скажи Цолину, чтобы взял под наблюдение все семейство Диковых. Не верю я этой девице. Зачем ей ехать на Урал? Ей и здесь, в Париже, хорошо. Тут что-то нечисто. Ну, да от нас не уйдет. И Бернье не спасет, если что заметят.

Паркер и Воронов занимали общее купе. У Тани было верхнее место в другом конце вагона.

Поезд отошел поздно. Таня, постояв несколько минут в плохо освещенном коридоре, ушла к себе и легла.

Воронов и Паркер немного посидели. Пробовали объясняться. Воронов старался показать знание английского.

– Руссиа, бюзинесс уелл, – повторял он улыбаясь.

Паркер тоже улыбался и пытался произносить русские слова. Уже недели две, как он учил русский язык.

– Дикова уелл гэрль, – подмигнул Воронов, – можно будет приятно провести время.

Паркер понял намек Воронова, сухо взглянул на него и сказал полу по-английски, полу по-русски, точно не понимая:

– Да, да милая девушка, уверен, что будет полезна для дела.

Воронов нравился Паркеру гораздо больше, чем Ланг, которого он уже прозвал жабой. Его привлекало могущество этого человека и его цветущее здоровье. Он был предупрежден, что в деловом отношении он ничего не значит и как-то сразу настроил себя, что к Воронову надо относиться как к конвою или особому телохранителю.

Поезд плавно укачивал пассажиров, и Воронова с Паркером скоро потянуло ко сну.

Уже все спало кругом, когда Таня вышла из купе. Она быстро прошла несколько вагонов и остановилась на площадке одного из них.

Через пять минут молодая женщина в пальто с меховым воротником внакидку шла по полутемным коридорам к спальному вагону. Вошла в купе и юркнула на верхнее место.

Все кругом крепко спало.

Утром пошли втроем в вагон-ресторан пить кофе.

Таня с улыбкой болтала то с Вороновым по-русски, то с Паркером по-английски и старалась служить между ними переводчицей.

Воронов был доволен. Чистая скатерть. Вкусное кофе. Против него красивая молодая женщина. Но это не просто его служащая, к которым он привык у себя дома. Какая-то не совсем своя, хотя и русская. Таких он еще не встречал и эта новизна как-то дразнила его и он не мог найти с ней подходящий тон.

– Что сказать, поля здесь у немцев в порядке. Но и у нас так скоро будет. Дайте немного сроку, – говорил он. – Вот вы, барышня, назад вернетесь, своим расскажите, как в Советском Союзе хорошо. Завидно станет. Но только чтобы никакой контрреволюции. На этот счет у нас вот как строго, даже с таким привлекательным женским полом. Чуть что, примут меры и там уже не отвертишься.

Молодая девушка поправила тонкой рукой свои светлые волосы и сказала, улыбаясь:

– Иван Иванович, не пугайте, я не боюсь. А когда найдете нужным, принимайте меры.

Паркер довольно безразлично слушал русскую речь. Он не мог следить за разговором. Он сидел рядом с Таней, а напротив них был Воронов.

Когда он заговорил с Таней, она пила кофе, наклонялась над столом и, не смотря на него, отвечала.

Все было так просто и ясно. От Бернье он знал, что за девушка дана ему в переводчицы, и он спокойно беседовал с ней как с женщиной своего круга. В течение разговора его только немного поразил акцент собеседницы.

«Точно вчера это был другой акцент», – мелькнула у него в голове мысль и он сам усмехнулся ее несуразности.

Но вот Таня во время разговора подняла на Паркера глаза, как раз в тот момент, когда он на нее посмотрел.

«Что за наваждение, – подумал Паркер, – ведь это другие глаза. Те-то серые я хорошо запомнил. И эти серые, да не совсем. В них какой-то синеватый отблеск. Да, но ведь это та же девушка. Те же густые светлые волосы, тот же правильный овал лица с тонкой линией губ. Совершенно та же улыбка, показывающая ряд крепких и белых зубов. Даже тот же часто повторяемый жест – поправлять длинными пальцами прядь волос – и даже ногти так же выкрашены в красный цвет. Не мог же он со вчерашнего дня забыть ее лицо. Конечно, это то же лицо, в этом нет никакого сомнения».

Однако откуда взялся этот синеватый отблеск в глазах? Он придает им особую глубину – точно два густо-дымчатых сапфира смотрят на него. В этих глазах больше спокойствия и какая-то не женская уверенность.

Паркер почти демонстративно протер свои очки. Но у него было достаточно выдержки, чтобы не выдать своего удивления. Он продолжал разговор.

После кофе они разошлись по своим купе.

– Ну и переводчицу нам с вами, мистер, дал француз. Удружил, нечего сказать. – Воронов благодушно старался объясняться на смеси двух языков. – Как говорится, «царь-девица». Не бойтесь, не бойтесь это один из немногих случаев, когда нам позволено употреблять слово «царь». Она еще боится, ерепенится. Ничего, ничего, пока до Урала доедет, сделается податливой.

Паркеру не нравился этот разговор, который к тому же он с трудом понимал. Но ему не хотелось в первый же день обрывать Воронова. Надо было найти с ним верный тон. Он забаррикадировался тем, что не понимает Воронова и взял книжку.

Его очень интриговало то, что он заметил за кофе и скорее хотелось проверить свое наблюдение. Он несколько раз выходил в коридор, но Таня сидела у себя в купе.

Эрика Паркера, молодого химика, специалиста по металлам, давно тянуло посмотреть на Россию. Он много читал о том, что там происходит и, наконец, потерял всякое суждение об установившемся там режиме. Надо было самому посмотреть – единственный способ понять.

Случай представился очень удобный. Эрик работал над редкими металлами. Ему хотелось побывать на уральских рудниках и удостовериться, что в России в последнее время действительно были обнаружены интересные полиметаллические руды с большим содержанием таких металлов, как молибден, тунгусен, кобальт, ванадий и другие.

У него была тайная мечта проверить свое лондонское лабораторное открытие, о котором он ни с кем не говорил. Производя анализ образцов полиметаллических руд, доставленных откуда-то из Восточного Туркестана, ему как будто удалось выделить какой-то неизвестный металл. Когда он его освободил от всех примесей, то его крупинки – он получил только крупинки – оказались сверкающего синего цвета. «Синее золото», – подумал он и подбавил несколько крупинок синего золота в расплавленное железо. Охлажденный сплав ничем не отличался от простого железа. Паркер обдал его водой, чтобы он скорее остыл, и забыл про него.

А на следующий день он был совершенно поражен, найдя железную болванку без всяких признаков ржавчины. Опыт не удалось повторить. У него не было больше сырья и он побоялся истратить последние несколько крупинок своего синего золота.

Потому-то он с такой охотой решился сразу бросить все в Лондоне и быстро собрался для поездки на Урал. Ему было немного жалко бросить библиотеку и лабораторию на четыре месяца и досадно было, что он не увидит своих лодочных гонок и не будет свидетелем победы синего Кембриджского цвета над голубым Оксфордским. Он вперед был уверен в этой победе, потому что всего лет десять тому назад, сидя на втором весле, был участником одной из них.