355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Аркадий Первенцев » Огненная земля » Текст книги (страница 8)
Огненная земля
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 00:32

Текст книги "Огненная земля"


Автор книги: Аркадий Первенцев


Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава шестнадцатая

Поднявшись на крутобережье, Букреев и Батраков увидели плоскую побуревшую степь, расцвеченную светло-голубыми островками полыни. Большие лиманы, похожие на озера, отделялись от моря солончаковыми мочажинами. На лиманах табунилась дичь, доносился писк не то бекасов, не то чибисов. По небу двигались длинные серые облака. Букреев закурил папироску и посмотрел на притихшего Батракова. Хитринка играла в уголках букреевских губ и в прищуре его черных умных глаз. Он улыбался по-особенному, не разжимая губ, и тогда подрагивали щеки от этой сдержанной улыбки и подбородок, лежавший на туго затянутом воротничке гимнастерки.

– Квартиру нам дали без мебели, Николай Васильевич, а? И хозяев пока нет.

– Нас должны встретить, Шагаев говорил.

– Встретят. Где-то в этих травах расположилась целая дивизия, а посмотреть – пустыня.

В глубине степи виднелась какая-то ферма. Туда вела дорога, но возле нее не замечалось никакого движения. Еще дальше чернели плохо различимые строения, похожие на кошары – степные загоны для овец.

Оттуда к пристани бежала легковая машина. Она шла напрямик, по бездорожью. Батраков, наблюдая ее из-под ладони, сказал:

– К нам едут.

Роты располагались на завтрак. Моряки ломали бурьян на топливо. Пресной воды поблизости не нашли, и Букреев приказал подошедшему Баштовому пользоваться водой из фляг; костров пока не разжигать.

С Керченского полуострова через пролив слышались глухие, но сильные взрывы. Букреев внимательно вслушивался.

Машина остановилась возле роты Ярового, шагах в пятидесяти от того места, где стояли Букреев и его заместитель. Из машины неторопливо вылез невысокий армейский офицер, в сером плаще с полевыми погонами полковника.

– Наверное, сам полковник Гладышев, – догадался Букреев. – Пойдем-ка представляться.

Полковник направился навстречу. Его сопровождал незнакомый худощавый офицер с тонким бледным лицом, одетый в меховую дубленую безрукавку.

По сырой траве оставались ясные следы, или, как говорят степняки, оставалась сокма. На полынной кружавинке, покрытой кучками глинистой земли, выброшенной слепышами, полковник остановился, поджидая Букреева и Батракова. Когда они подошли и откозыряли, полковник назвал себя. Это был командир Новороссийской стрелковой дивизии Гладышев, которому придавался их батальон для десантной операции. Офицер в меховой безрукавке оказался подполковником, начальником штаба дивизии.

– Поздравляю вас с благополучным прибытием, товарищи, – сказал Гладышев. – Вас немцы хотели подхватить?

– Вы уже знаете? – удивленно спросил Букреев.

– Слухом земля полнится. Или, как говорится, у каждого слуха найдется свое ухо, – пошутил полковник и серьезно добавил: – Я был как раз у командующего фронтом, когда Звенягин радировал о нападении бомбардировщиков…

У Гладышева оказался слабоватый голос, не соответствующий его плотной фигуре. На гладко выбритом лице пролегли морщины, доказывающие, что ему далеко за сорок.

Во всей одежде: новенькой фуражке, замшевых перчатках, начищенных сапогах, сейчас забрызганных росой, чувствовалось, что полковник подготовился к встрече. Аккуратный Букреев с сожалением оглядел свой ватный костюм, прошитый полосами, вымазанные грязью головки сапог.

Командир дивизии держался вначале начальнически-небрежно, но после нескольких минут разговора, словно рассмотрев и оценив новых подчиненных ему офицеров, стал более прост.

– Костров пока не разжигайте, – сказал он в подтверждение приказания Букреева, – немцы следят. Перед вашим приходом бомбили причалы. К счастью, никакого результата.

– И рыбки наглушили, товарищ полковник, – заметил подошедший Баштовой.

– Рыбу они мастера глушить. Да… Ваш маршрут вон к той фактории. – Гладышев указал в сторону фермы. – Располагаться придется в степи, не прогневайтесь. Место выберете сами, только биваки должны быть скрыты от воздушного наблюдения. Вы придаетесь полку майора Степанова и от него получите продовольствие и пресную воду. Сегодня же свяжетесь с ним и представитесь начальнику политотдела. Вы их найдете в той же фактории.

Полковник с подчеркнутым удовольствием произносил слово «фактория». Это не резало уха, так как на фоне пустынной степи, напоминающей какие-нибудь льяносы или пампасы, подходило именно такое слово.

– Мы хотели попросить вас добавить нам автоматов, – сказал Букреев, – нам нужно еще примерно полтораста или двести.

– Для кого?

– Для минометчиков и пэтээровцев. Обычно в десанте, когда выходят из строя минометы и противотанковые ружья, расчеты используются в качестве автоматчиков.

– Отлично! – Полковник подумал. – Автоматы получите… Вы учтите, товарищ подполковник. Видите, как важно быть опытным десантником… Кстати, товарищи моряки, у меня полки неплохие, но в десантах не участвовали.

– Мы знаем, – многозначительно сказал Батраков.

– Не участвовали, – повторил полковник, внимательно присматриваясь к Батракову. – Хотя и штурмовали Новороссийск. Очень просил бы вас помочь. Выделите опытных десантников и пришлите в наши подразделения для обмена опытом. Нам предстоит дело серьезное. Слышите?

В направлении Керченского полуострова снова грохнуло одновременно несколько взрывов, пронесшихся над степью рокочущими, как горное эхо, волнами.

– Что там происходит? – спросил Букреев. – Мы тоже обратили внимание.

– Готовятся к приему гостей. День и ночь идут взрывные работы. Строят укрепления.

– Вот оно что! – Баштовой повернулся и прислушался. – Там местность позволяет укрепиться с моря.

– Вы там бывали?

– Как же, товарищ полковник… – Баштовой помялся. – Вместе с майором Степановым, если мне память не изменяет. Ведь он там воевал в сорок втором?

– Да, он был там. – Гладышев посмотрел на часы. – Мне пора. Я лично в десанте буду впервые. Приходите, кое-что подскажете. Вы специалисты этого сложного дела.

Букреев, поймав дружеский, но хитроватый взгляд замполита, невольно покраснел.

– Я тоже молодой десантник, товарищ полковник, – признался Букреев.

Полковник приподнял черные, но уже с проседью брови, рассмеялся.

– Впервые? Шутите? Но вы же… – он щелкнул себя по козырьку, – моряк.

– Моряк, так сказать, по призванию, но не по специальности. Я пограничник.

– Пограничники, особенно если с Черного моря, все равно моряки. Одна закваска. Заходите, потолкуем…

Гладышев дружески распростился со всеми, сел в машину. Вскоре брезентовый кузовок его автомобиля скрылся на приозерной дороге.

– Ну как? – спросил Букреев.

– Сказал слепой – побачим, – уклончиво ответил Батраков.

– А вы, Иван Васильевич?

Баштовой помялся. Лицо его было хмуро и совсем невесело.

– Я ничего…

– Тут что-то не так, Баштовой. Чего опечалились?

– Гладышева я не знаю, но вот майора Степанова помню. Неужели к нему попадем?

– А что майор Степанов? – заинтересовался Батраков.

– Знаю я его, к сожалению.

– Знаешь? Давно?

– Давненько. Еще по керченской операции. Не могу похвалить при всем желании.

– Керченская операция сорок второго года, – раздумчиво произнес Букреев. – Наше отступление? В мае?

– Ну, не десант, конечно.

– Как же вел себя майор Степанов во время керченской операции?

– Плохо! – зло выпалил Баштовой. – Попалил людей.

– А он вас знает?

– Меня? – Баштовой рассмеялся. – Еще бы… Напомните ему Камыш-Бурун. Мы с ним столкнулись на переправе. Дело у нас почти до пистолетов дошло.

– Ты парень-кипяток, – сказал Батраков, заминая разговор. – По-моему, пойдемте-ка выполнять приказ и двигать к этой, как ее, фактории…

Глава семнадцатая

Вечером командир полка майор Степанов поджидал Букреева в «фактории». По стенам комнатки ползла грибковая плесень, кое-где штукатурка была оббита и виднелись косые сплетения дранки. В окнах, заколоченных жестью от консервных банок, посвистывал ветер.

На койке лежали соломенный матрац, прикрытый верблюжьим одеялом, и тощая подушка. На столике, сшитом из ящичных досок, возле полевых телефонных аппаратов стояли тарелки.

В углу, возле поставленной торчком мохнатой кабардинской бурки, виднелись два автомата с залосненными ремнями, насыпанные на пол гранаты и с полдесятка крупных таманских арбузов.

Степанов, человек средних лет, худощавый лицом, но округлый в поясе, разговаривал с молоденькой девушкой, дежурной по медчасти сестрой.

– Все же я так и не понял, освободили ли вы южную ферму для медчасти батальона морской пехоты? – спросил майор и окинул печальным взглядом нехитрую снедь, расставленную на столе.

Девушка тряхнула головой, пожала плечами.

– Я спрашиваю, – повторил майор.

– Не можем же мы выгнать своих в степь, чтобы поместить этих… краснофлотских девушек, товарищ майор.

– Что? – Майор сделал строгое лицо.

– Я уже сказала. – Девушка облизнула яркие губы, выпрямилась, опустив руки по швам.

– Выполнить мое приказание, товарищ сержант медицинской службы!

Девушка подбросила руку к пилотке:

– Можно идти, товарищ майор?

– Идите…

Майор, оставшись один, улыбнулся и, подойдя к столу, удобней переставил еду. Потом вынул из кармана перочинный нож, снабженный десятком необходимых в походе принадлежностей, и, отщелкнув вилку, положил нож к одному из приборов:

– Куприенко!

В комнату вошел, пригнувшись в низких дверях, Куприенко, веселый и предприимчивый украинец, вестовой майора.

– Я вас слушаю, товарищ майор.

– У вас больше ничего нет в запасах, Куприенко?

– Ничего нема, товарищ майор.

– Может быть, найдется что-нибудь на полковой кухне. Пригласили гостей, моряков, и вот нате… Вот если ты попадешь к морякам…

– Вобче я в гостях у моряков ни разу не був, товарищ майор, – весело ответил Куприенко, – но насчет кухни… Ячневая каша на угощение – ни то ни се. Да и моряки ее не уважают.

– А ты откуда знаешь?

Куприенко улыбнулся, показав белые, как сахар, зубы:

– Сегодня в обед выдали морякам ячневой каши. Зашумели, товарищ майор.

– Зашумели? Мне никто не докладывал.

– Докладывать и нечего. Просто зашумели, и всё. Начиняют, мол, нас, моряков, шрапнелью. Вроде они к такой пище непривычные.

– Вот оно что! Но ели все же?

– Мало кто, товарищ майор. У них свои харчи. И колбаса в банках, и сало, и печенье. А воду как пьют… Посчитать, бочек десять отвезли им в степь. Действительно моряки, товарищ майор.

– Тебе уж и воды стало жалко, Куприенко, – отечески пожурил майор, – экий ты жадный. Ну, иди, друг, раз у тебя, кроме тары-бары, ничего к столу не припасено.

Куприенко помялся у дверей.

– Ты не договорил всего, Куприенко? А?

– У меня есть банка бекона, товарищ майор. Могу принести.

– Вот видишь, а темнил.

– Мне один морячок подарил, земляк оказался. Он адъютантом у командира батальона. Манжула по фамилии.

– Земляков успел разыскать. Общительный у тебя характер.

– Який от батька достался.

В коридоре послышались голоса, и в комнату вошли Букреев и Манжула.

Майор приветливо потряс руку командиру батальона, предложил раздеваться.

– Батракова почему не прихватили?

– Устраивает ночевку. Как бы дождь не пошел ночью. Да… Путешествовал к вам с опаской. Такая темь! Чего доброго, на мину наскочишь.

– Тут этого добра сколько угодно. Случаи были… В окрестности появились собаки одичавшие. Ну, им, конечно, невдомек, куда люди мин понасовали. Подрывались. Откуда-то черт корову принес приблудную – тоже взлетела на воздух. Ну, та пошла, конечно, на говядину.

Куприенко принес банку бекона и долго раскладывал ломтики на тарелке, изредка лукаво посматривая на застывшего у двери Манжулу.

– Куприенко, вы оформляете, как в «Астории». Хватит вам упражняться…

Куприенко подмигнул Манжуле и увел его за собой. Вскоре за дверью послышались их приглушенные голоса.

Майор пригласил гостя к столу. Сам же, попросив разрешения, снял сапоги и переобулся в домашние туфли.

– Предпочтительней мне, конечно, служить в авиации и, в крайнем случае, в кавалерии, а не в пехоте, – сказал майор. – Мозоли и, очевидно, что-то подагрическое. Был на юге, лимоны уничтожал. Один знаменитый доктор порекомендовал.

– Помогало?

– Ничего себе. Длительное действие лимонной кислоты и прочая чепуха. Ноги я простудил под Туапсе, когда перевалы держали. Вот была кудрявая служба, Букреев! Ну, с первым знакомством! И за успех нашего совместного и, так сказать, дерзкого по замыслу десантного предприятия!

Настороженный намеками Баштового, Букреев с невольным предубеждением отнесся к майору, хотя распоряжения Степанова говорили в его пользу. Полк сразу же пришел к ним на помощь: потеснился в своих мизерных помещениях, снабдил дополнительными плащ-палатками, брезентами, отпустил свежий хлеб. Батальон, лишенный пока своего хозяйства, был огромным бесприютным детищем, потребности которого не так-то легко удовлетворить. Требования ротных старшин иногда встречали противодействие хозяйственников полка. Днем вспыхнуло несколько коротких перепалок. Но последнее, решительное слово осталось за «хозяином», и Степанов всем, чем мог, удовлетворил батальон.

Утомленный хлопотами и проголодавшийся Букреев много и аппетитно ел – это нравилось майору. Незаметно беседа перешла на щепетильную тему, затронутую сегодня Баштовым. Степанов вспомнил Баштового и догадался, что начальник штаба рассказал о их знакомстве.

– Видите ли, Букреев, – начал майор, – я, конечно, могу и не оправдываться перед вами. Но сами знаете, идем на большое дело, и такое дело, где главное – уверенность в каждом. Вернее… доверие к каждому. Мы проверяем солдат, младших командиров, подбираем достойных людей для десанта, так что надо говорить об офицерах, а тем более о старших начальниках. Вы давно в партии, Букреев?

– Членом партии с двадцать девятого года. До этого был, как и полагается в моем возрасте, комсомольцем.

– Я вступил в партию несколько раньше. Но мне и лет побольше. Словом, мы можем говорить сейчас с вами на равной ноге, если только можно так выразиться. По-честному, напрямик. Я не хочу обиняками голову морочить, Букреев… Баштовой очень меня ругал?

– Не так, чтобы очень… Вернее, он толком ничего и не рассказал. Какая-то у вас горячая встреча произошла на Камыш-Бурунской переправе. Где-то вы… «людей попалили». Я понял: вашу часть разбили?

– Понятно. – Степанов вздохнул, веки его дрогнули. – Ну что же, Букреев, если прямо сказать, я, конечно, командир битый и, может быть, этим наученный… С Баштовым мы встречались на Керченском полуострове в апреле – мае сорок второго года. Сами знаете, Букреев, тогда время было, отличное от сегодняшнего. Отступления, неудачи, нервное время… На полуострове у нас получилось вообще плохо в мае сорок второго года. Были ошибки у командования фронтом, были ошибки у нас, у среднего звена. Словом, немцы воспользовались и тем и другим и нашлепали нам. Баштовой тогда тоже был в морской части. Ничего не скажешь – моряки были магнитом, вокруг которого как бы собиралось все наиболее решительное, смелое, я бы сказал – безгранично смелое. А у меня был молодой состав в батальоне, новички. Опыта не было еще ни у них, ни у меня. Да… Если Баштовой сказал, что я «попалил людей», может, и так. Мне самому тяжело до сих пор. Тогда у меня из бока снарядом первый фунт мяса вырвало, Букреев. Но я в госпиталь не лег, и дырка на ходу заросла. Это не особая заслуга моя, но, может быть, и это штришок для моего портрета…

Степанов встал, прошелся по комнате, пришлепывая туфлями и заложив руки в карманы бриджей.

Ветер посвистывал за окном. Невдалеке выли одичавшие собаки. Через короткие промежутки времени стреляли орудия, донося сюда, в заброшенное степное жилье, рокочущие звуки, напоминающие о войне.

– Потом мне пришлось хлебнуть и горячего и холодного, – продолжал Степанов. – От рубежа Дона я отступал в арьергарде. Надо было прикрывать отход армии к Главному Кавказскому хребту. Местность вам известная, зацепиться не за что. В то время я понял смысл слов «оперативный простор». Помню, влезешь на скирду, замаскируешь в копнах полковые полуавтоматические пушки и ждешь. Появились… Бегут по этому оперативному простору, как на ладони, словно гончие собаки, черные германские танки. Бегут то кучкой, то врозь, обнюхивают каждый стог, каждую левадку, каждый полевой домик. Именно гончие собаки! Такими я их запомнил. Шарят, нюхают, стойку делают и, чуть что заметят, прут во весь дух, и за каждым танком пыль до небес, позади – дым космами: скирды поджигают, копны, хатенки. И могли бы те танки бежать таким макаром хоть до Ирана, но вот на пути сидят подобные моим орлята и ждут. Обвяжутся снопами, подтянут снарядов к себе побольше, и вижу только: оборачиваются ко мне, к моему командному скирду, ждут сигнала. – Степанов взъерошил волосы. – Вот в те денечки и побелело у меня наполовину мое оперение. До самого Терека так отходили. Под Тереком меня немного чиркнуло, – майор пырнул пальцем куда-то себе в грудь, – лечился, выздоровел и через Грузию – на перевалы, под Туапсе…

Скажу откровенно, тянет рассказать о пережитом. Под Туапсе вам театрик известный. Все эти знаменитые гора Индюк, скалистые гребни, террасы, теснины, седловины и котловины. Подтянули мы свой полк на передовую. Чем дальше, тем ущелье уже, горы выше и выше. Осень, тучи низкие, дождь идет беспросветно и кругом – стрельба. Какая! Бой в горах и в степи различный. Звуки совсем иные. Эхо звуки множит, ущелья то хохочут, то ухают, то гремят. И кажется, стреляют только в тебя.

Ехали мы всё медленней и медленней, а затем и совсем остановились. Помню, подходит к нам часовой, по штыку вода катится, руки синие, и говорит: «Дальше ехать нельзя. В полутора километрах немцы». Выгрузились. Заняли оборону возле Шаумяна – знаете это место? – оседлали дорогу. Какие там лили дожди, Букреев! Мы стоим внизу, а немцы – вверху. А на нас и потоки дождя льются и пули летят. Красноармейцы мои стояли в воде круглые сутки, недели. Пухли ноги, появились болезни: чирьи, дизентерия. И ничем нельзя помочь. Блиндажи строили, но их заливало. Грунт такой скалистый, что вода стояла, как в бассейне. Ведрами вычерпывали.

Продовольствие доставить невозможно. Сколько полегло на взгорках людей с наплечными термосами! За каждым человеком немцы охотились. Не знаю только, сумеет ли кто-нибудь описать правдиво то туапсинское наше стояние «насмерть»…

Сейчас некоторые стараются легонько все представить, так сказать, на тормозах спустить. Никаких, мол, трудностей советские войска не переживали, все было размечено, расчерчено, дождик и тот шел по приказанию… Помню, как мы мокли. Ужас! Сухого дерева нет, а раз нет сухого дерева, нельзя развести бездымный костер. Нет костра – нет горячей воды, пищи. А если задымишь, начнет бить батарея – чаю не захочешь. Сидим близко от врага. За их спиной были дороги, Кубань-матушку захватили, и жареное и пареное, а за нами что? Море. Этого Баштовой не знает обо мне… После того мне такая хибарка дворцом кажется!..

Букреев и Степанов закурили. Сизые полосы дыма повисли в комнате.

– Как там мои ребята? – побеспокоился Букреев. – На бурьянах спят. Правда, получше вашего Туапсе, но все же…

– Ничего с ними не будет. Ребята у вас молодые, крепкие. Я сегодня глянул на них. Ну, батенька мой, один к одному!

– Да, ребята у меня великолепные! Надежное войско. А главное – отлично подготовленное. Вы говорили о боях у Туапсе. Скажите, разве не лучше было использовать там специальные горнострелковые части?

– Разве напасешься горных стрелков, Букреев? Приходилось держать весь Кавказский хребет. У немцев были горные части. Убивали мы их, в плен брали. Хорошее спецобмундирование: короткие куртки, шаровары, высокогорные ботинки, штурмовые костюмы. Снаряжены были альпийскими веревками, альпенштоками, кошками, скальными крючьями. И мы отобрали из полков более здоровых ребят, послали учиться в Лазаревскую. Спустя немного и у нас появились «горные орлы», в ботинках с когтями, в специальных куртках, в гольфах и шерстяных чулках. Получили навыки горной войны, знали, как дышать на подъемах, спусках и тому подобное. А потом интересное дело получилось с этими башмаками. Погнали мы немцев, и представьте себе – в азарте некогда было переобуваться. Попали в Краснодар в ботинках с когтями. Ребята смеялись: «Товарищ майор, дайте хоть какую-нибудь горку взять штурмом».

Степанов замолчал, искоса посматривая на собеседника. Букреев покуривал, наблюдая, как ветерок, забивавшийся в окно, разрывает кольца табачного дыма и относит их в угол.

– Спать будете у меня, Букреев, – предложил Степанов, – на моей кровати.

– Зачем же вас стеснять? Я устроюсь где-нибудь.

– Не выдумывайте и разоблачайтесь. Я вас, очевидно, уморил своими воспоминаниями?

– Нисколько.

– Я доволен, что очистил душу. Но вы почему-то не реагируете, Букреев?

Букреев глубоким, одобрительным взглядом посмотрел на майора, и тот понял, что слова иногда бывают излишни.

– Я все же пойду проверю людей, товарищ майор.

– Только возвращайтесь сюда. Иначе вы не друг кесарю.

– Я не друг кесарю, но вашим другом постараюсь быть. И если вы разрешите, я поведаю о нашем разговоре Баштовому.

– Как хотите. Если для пользы службы, как говорится, – пожалуйста…

Букреев вышел из домика. Манжула отказался остаться и следовал за своим командиром. Во дворе стояли повозки, и лошади разбрасывали сено. Часовой осветил Букреева и Манжулу карманным фонариком.

Небо было затянуто облаками, воздух сырой и холодный. Все предвещало непогоду. Бурьяны ломались под ногами; казалось, они намерзли.

– Как бы не легла ранняя зима…

– Может, пролив тогда замерзнет, – отшутился Манжула.

По бурьянам шмыгали мыши и с тихим посвистом перебегали крысы. Море и лиманы шумели волной. По ветру стлался приторный запах мертвечины. Вероятно, трупы убитых закапывали мелко. Доносилась собачья азартная грызня. Низко пролетела какая-то ночная птица, пропала в темноте, но взмахи ее крыльев еще были слышны. В степи, среди высоких бурьянов, стоявших в темноте, как камыш, спал батальон. Часовые прохаживались возле оружия, связанного шатровыми кучками. Дежуривший по батальону Рыбалко подошел к Букрееву.

– Дождя не будет, Рыбалко?

– Уже срывается, товарищ капитан.

– Где комиссар?

– Он с Яровым. Я могу проводить, а то зараз не разберешься, где кто.

– А начальник штаба где устроился?

– Он на ферме, ось там. – Рыбалко ткнул куда-то рукой. – Манжула знает… Манжула, чуешь? Ферма, что коло лимана?

– Найдем, Рыбалко.

– Коли там будете, товарищ капитан, пожурите дежурную сестру с полка. Ни в какую душу не хотела пустить наших девчат под крышу. Я ее хотел прикладом уломать…

– Разве можно женщину прикладом? Никогда не поверю, лучше на себя не наговаривайте.

– Да я пошутковал, товарищ капитан. – В темноте сверкнули его зубы. – Ежли вы к ферме, то вправо не берите, там минное поле… Манжула, держи леворучь, ты же знаешь…

На ферме играла гармоника. У полуразрушенной кошары собрались девушки, и с ними Шулик, Горленко и неизвестный офицер из армейской пехоты.


У полуразрушенной кошары собрались девушки…

Букреев узнал среди девушек двух автоматчиц из роты Цибина и Таню. Увидев Таню, он нерешительно задержался в тени кошары.

– Послушаем, – сказал Букреев, словно извиняясь перед Манжулой.

Шулик тихо подыгрывал на гармонике и пел приятным тенорком. Букреева заинтересовала неизвестная ему грустная песня. В войну рождалось и жило или скоропостижно умирало множество песен известных и неизвестных авторов. Неужели сам Шулик придумал эти слова? В песне была тоска по городу Николаеву, а Шулик был оттуда.

 
Он был из Николаева,
Ходил он по морям.
Война, война несла его,
Как парус, по волнам.
Моряк уходит в плаванье,
Где моря синева,
И слышатся у гавани
Прощальные слова:
 
 
«Если скажут, если скажут, что погиб я,
Вы не верьте,
Не пришел еще последний час!
Ах, милый город Николаев,
Николаевские верфи,
Я уверен, мы еще с тобой увидимся не раз».
 

Припев подхватили, и голос Шулика потерялся, но зато возникли голоса Нади Котляровой и еще чей-то женский высокий, сильный голос, вырывавшийся из общего тона. Припев плавно угас, вступила гармоника, и снова тягучий и выразительный голос Шулика:

 
Гремят, грохочут выстрелы
Лавиной с темных гор.
Ах, ночь новороссийская,
Суровый разговор!
Лежит моряк израненный,
Разбита голова,
Дружку он шепчет тайные,
Заветные слова:
 
 
«Если скажут, если скажут, что погиб я,
Вы не верьте…»
 

Манжула, уставший от ходьбы, вздремнул, ухватившись за дрючковину, торчавшую из стены. Палка лопнула под тяжестью его тела, с кошары обрушился слеглый кусок соломенной крыши.

– Кто там? – крикнул Горленко.

Узнав комбата, все поднялись.

– Надо бы спать, товарищи. Время позднее.

– Сейчас разойдемся, товарищ капитан, – сказал Горленко. – Ну, друзья, по казармам…

– Шулик, вы чудесную песенку пели, – похвалил Букреев.

Шулик последний раз «рыпнул» басами, сдвигая мехи. Потом перебросил ремень через плечо и простился.

Горленко сопровождал автоматчиц и Надю Котлярову. Таня осталась одна.

– Как вам на новом месте, Таня? – спросил Букреев, поздоровавшись.

– Ничего, товарищ капитан.

Они пошли к домику.

– Вы не можете ли сказать, Николай Александрович, – она вдруг назвала его по имени-отчеству, – благополучно вернулась в Тамань вторая группа кораблей, ходившая в Анапу?

– Была небольшая стычка в проливе, но корабли не пострадали.

– И личный состав не пострадал?

– Кажется, кто-то из командиров кораблей…

Таня встрепенулась:

– Убит? Ранен? Кто именно?

– Только не Курасов, Таня. Уверяю вас. Тяжело ранен командир одного корабля…

Таня постояла, порывисто подала руку и ушла.

Букреев направился к «фактории».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю