Текст книги "Огненная земля"

Автор книги: Аркадий Первенцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава третья

На рассвете Букреев верхом приехал на пристань. Туман еще больше сгустился. Если бы не чрезвычайные обстоятельства, выход в море не был бы разрешен. Шалунов, исполнявший обязанности флаг-штурмана, был озабочен.

– Плавание в таком тумане вообще беда, а когда еще знаешь, что кругом рыщут подлодки… – мимоходом сказал Шалунов, пожимая руку Букрееву. – Ну как-нибудь, Букреев. На траверсе Очемчир, говорят, ясно…

Шалунов исчез в тумане. И только по скрипу сходни можно было догадаться, что он поднялся на корабль. Хайдар держал под уздцы лошадей и смотрел на капитана грустными, преданными глазами.

Кабардинка нервничала, прислушиваясь к звукам, несшимся с кораблей: к стуку ящиков, крикам матросов, грохоту перекатываемых пустых железных бочек. Букреев огладил ее шею:

– Хайдар! Ты сам присматривай за ней…

Букреев замолчал, ему не хотелось говорить. Было жаль Хайдара; жаль и лошади, прослужившей ему больше трех лет; жаль города и даже этих бесконечных дождей, перемежающихся с туманами.

Было горько оттого, что мечта о приезде сюда семьи не осуществилась; было тревожно: впереди опасные труды.

Вблизи него все чаще пробегали матросы в рабочей одежде. Фыркнули и загудели судовые моторы. Сырые запахи утра как бы прослоились запахами отработанного бензина и машинного масла. Появился Манжула, и с ним опять Горбань – светлоглазый сильный моряк, лет двадцати пяти, с приятным лицом и какой-то хитровато-безмятежной улыбкой. Манжула и Горбань привели команду. Получив разрешение Букреева на посадку, Манжула скомандовал, и моряки «тридцатки», как они себя сами шутливо окрестили, пошли на корабли. Манжула вернулся и остановился рядом с Букреевым, пренебрежительно поглядывая на Хайдара и лошадей. Хайдар заметил взгляд Манжулы, и его губы недружелюбно скривились.

– По кораблям! – прокричал вахтенный с борта флагманского корабля. – Кто там на берегу!

Букреев обнял Хайдара и пошел на корабль.

– Прощай, Хайдар, – сказал Манжула уже с палубы.

Узбек шагнул вперед:

– Его… товарища капитана…

Манжула понял, что значат эти слова.

– Как-нибудь, Хайдар!

– За капитана не беспокойся, чернобровый, – добавил Горбань и тревожно сказал: – Что-то моей сестренки нет, Манжула. Обещала проводить, а вот опоздала.

Моторы заработали сильнее, палуба под ногами задрожала. Два матроса стали у кнехтов, чтобы сбросить швартовы. Горбань, не скрывая беспокойства, перегнулся вперед, схватившись за поручни.

– Александр! Саша! Горбань! – картавя, прокричал из тумана девичий голос.

– Она, Раечка!

Горбань перемахнул через поручни и пропал в тумане.

Курасов сдвинул к переносице тонкие брови и буркнул так, чтобы его слышал стоявший у мостика Букреев:

– Вот почему я не люблю пассажиров. – И приказал боцману: – Снять со швартовых!

Корабль как бы выпрямился. Медленно начали покачиваться у борта причальная тумба, кони, вскинувшие головы, Хайдар в своей длинной шинели и фуражке пограничника, косо поднятые дышла орудийных передков, подготовленных к погрузке…

Горбаня не было, и раздосадованный Букреев строго отчитал Манжулу, отвечавшего за порученную ему команду.

– Горбань никогда не отстанет, товарищ капитан! – вытянувшись во фронт, оправдывался Манжула.

– Он уже отстал…

В этот миг Горбань появился из тумана и бежал вдоль причальной линии, вероятно думая переброситься на палубу, как говорят моряки, «с параллельного курса».

– Возьмите его! – закричала девушка. – Что вам, жалко?

Последняя фраза рассмешила всех на корабле. Все увидели ее красивое веселое лицо, локоны черных волос, выбившихся на лоб из-под мичманки-берета.

Курасов, решив помочь Горбаню, крикнул в мегафон:

– Товсь, дурья башка!

Корабль стал отрабатывать поворот, и за кормой заворчало и захрипело. Горбань, выждав удобный момент, с разбегу прыгнул на корму. Девушка в морской форме смеялась и приветливо махала рукой. Курасов в ответ махнул рукой и отвернулся. Пристань пропала из глаз. И если бы не шум рассекаемой воды, могло бы показаться, что корабль поплыл в облаках.

Шалунов вышел из рубки, вслушиваясь в понятные ему голоса моря.

– Тут пустяки кому-нибудь пузо пропороть. Тут нужны уши и глаза, – сказал он Букрееву. – Вот выйдем за боны, полегче будет. А ваш парень все же ловко прыгнул… Давай лево, лево клади! – закричал ом вдруг штурвальному и принялся помогать ему, перебирая своими огромными руками отполированные рукоятки штурвального колеса.

Мимо прошли высокие борта тральщика.

Манжула привел Горбаня, и он стоял перед Букреевым с провинившимся видом.

– Вы всегда такой, товарищ Горбань? – строго спросил Букреев, все же испытывая чувство симпатии к этому голубоглазому парню с таким хорошим, открытым лицом.

– Прошу прощения, товарищ капитан.

– Прощение прощением, товарищ Горбань, но нужно быть точным. Ведь вы могли отстать от команды. Хорошо ли?

– Нехорошо, товарищ капитан.

– Вас за что списали с линкора? – спросил Букреев, припоминая просмотренные им характеристики моряков «тридцатки».

Горбань потупился и молчал. Шалунов пришел ему на помощь.

– Небось на берегу пошумел? Чего ты молчишь, как красная девица? В морской пехоте все грехи отмолишь, браток.

– Так точно, пошумел, – улыбаясь Шалунову, сказал Горбань. – А сестренка выручила. Сама командира просила, товарищ капитан.

– Я угадал… – сказал Шалунов. – Ну, вышли за боны, теперь дышать будет легче… На берегу у нашего брата вечные приключения, товарищ Букреев. Вот на меня самого четверо бандитов накинулись в темном переулке в Батуми. Глаз ни за что ни про что подбили. Беда прямо. Решили изувечить самого красивого парня на Черном море! – Шалунов подмигнул Горбаню. – Хорошо, что я не растерялся, расшвырял их всех до последнего.

Горбань смотрел на Шалунова с уважением, а тот, поймав его взгляд, расправил плечи. Курасов, искоса наблюдавший за всеми, сошел с мостика:

– Ты, Шалунов, побудь за меня, а я гостя устрою.

– Есть, товарищ капитан-лейтенант! – бодро ответил Шалунов.

– Пойдемте, я вам укажу вашу каюту, – сказал Курасов Букрееву.

Они спустились по отвесному трапу и очутились в тесном коридорчике с четырьмя дверями. Указав на одну из дверей, Курасов сказал:

– Займите мою каюту.

– А вы, товарищ Курасов?

– Мы дома, – строго сказал Курасов.

Каюта маленькая, холодная, с жесткой, наглухо прикрепленной к полу койкой, крохотным столиком-тумбочкой с книгами на нем и сеткой над столиком. На стене прикреплен портрет миловидной девушки в морской форме с нашивками главстаршины; на крюке покачивались фуражка и немецкий автомат.

Иллюминаторы были задраены, яркий электрический свет давала лампа, ввинченная в плафон у потолка.

Все было знакомо. Букрееву приходилось ходить на таких кораблях.

Сняв фуражку, Букреев зачесал назад свои черные поредевшие волосы, посмотрел на часы. Прошло всего двадцать минут после начала похода. Он прилег на койку и заснул. Проснувшись, почувствовал присутствие в каюте другого человека. Это был Курасов, решивший с ним позавтракать.

Курасов держался сейчас предупредительно-вежливо. Завтрак состоял из кислой, плохо прожаренной вместе с колбасой и салом капусты да мутного теплого чая.

– Камбузов и коков на нашем корабле нет, – сказал Курасов. – Приспособили какую-то дырку, крутится там вокруг примуса один краснофлотец в порядке очереди. И на том спасибо. У нас дело грязное. Но все же я рад, что приходится воевать на малых кораблях.

Курасов хмурился и, избегая взглядов Букреева, рассказал о том, как он «скучал» на Каспии, как его оттуда переправили вместе с кораблем сухим путем, как он сразу же напал на «золотую жилу», назначенный в краснознаменный дивизион Героя Советского Союза Звенягина.

Дребезжащий продолжительный звонок прервал их беседу. Курасов, торопливо надев пальто и зюйдвестку, вышел. Корабль принял положение по «боевой тревоге». Появились немецкие самолеты. Моторы заработали сильнее. Мимо стекол иллюминаторов пронеслись зеленые кипящие струи. Через пятнадцать минут тревога окончилась. Самолеты прошли невдалеке.

Букреев поднялся на палубу. Под солнцем, выглядывающим из-за туч, светились отполированные детали орудий и пулеметов. Вдалеке ломаными курсами шли «морские охотники».

Ветер, дувший от скалистых белых берегов, зачерненных поверху кустарниками, гнал по морю барашки. Иногда ветер срывал с поверхности моря облачка, прилетавшие на палубу мельчайшими брызгами. Шалунов весело отряхивался и смеялся, поворачивая лицо навстречу ветру и брызгам.

– Море-то, а? Чудесное море! – восклицал он восхищенно. – Я, знаете ли, в море становлюсь во сто раз здоровее, право слово. В любую штормягу дыхание свободней. Тут, братцы вы мои, пыль – минус, газы – минус.

Манжула и Горбань сидели с группой матросов «тридцатки» на корме, возле глубинных бомб, расположенных на специальных рельсах-салазках. Моряки смеялись, слушая Горбаня, который в конце концов вскочил на ноги и прошелся по кругу, ловко отбивая чечетку. Шалунов тронул Букреева за рукав шинели, указал глазами:

– Ребята ваши занимаются проработкой инструкций по десанту, товарищ капитан, а?

– Вероятно, – с улыбкой сказал Букреев. – Кстати, скажите мне, вам приходилось на этом корабле подходить к берегу во время высадки десанта?

– Так и подходили.

– Осадка все же глубокая?

– Смотря где. На Новороссийск было самый раз, а вот у Соленого озера ссыпали ребяток прямо в воду. Лучше всего, конечно, на мотоботе. Рекомендую. Только, если переход велик, мотоботы надо буксировать, а у берега пускать своим ходом… Хотя заранее не угадаешь, что лучше, что хуже. Раз на раз не приходится. Дело само подскажет… Лучше я вам посплетничаю, как вы Курасова подсидели.

– Я подсидел Курасова?

– Классически подсидели! – Шалунов добродушно рассмеялся. – Ведь Курасов в каюте цветы вез.

– Какие цветы?

– Полную каюту, из Батуми. Цветы разные, я их названий не знаю… Невесте везет цветы, сам пресную воду меняет.

– Какой невесте?

– Вы видели карточку у него на стенке? Есть такая, главстаршина Таня Иванова. В Геленджике работает, в военно-морском хирургическом госпитале.

– Но почему же он убрал цветы из каюты?

– Вас стесняется. Молодой и застенчивый в этих вопросах. – Шалунов наклонился к Букрееву и рассказал о том, как Курасову пришлось перенести цветы из своей каюты в то помещение, которое они использовали под камбуз. Но там и так повернуться негде, и поэтому Курасов приказал не зажигать примусов, чтобы не поднимать на камбузе температуру. – Девушка, скажу откровенно, вполне заслуживает. Такая девушка! Я бы и то для нее пальму вывернул с корнями.

Веселый и общительный Шалунов поделился с Букреевым своей мечтой получить корабль. Но мечта оставалась мечтой. Вакантных мест было мало. Пока Шалунов удовлетворялся ролью помощника Курасова и штурмана. Шалунов любил свой корабль, говорил о нем, словно о живом существе. Что такого, что это всего лишь небольшое военное суденышко, с деревянным, обшитым тонким железом каркасом, наполненное моторами, бензином, оружием и боевыми припасами? Что такого, что людям экипажа приходится жить в коротких и узких клетках? Они сознательно лишили себя всех удобств, чтобы набрать побольше снарядов и бензина. Катер не отапливался и зимой промерзал насквозь, зато петом нагревался так, что хоть спички зажигай о его стены. Люди любили свои маленькие корабли, гордились ими и совершали на них подвиги. Вся команда Курасова была награждена орденами.

В Туапсе караван пришел ночью. Здесь было холоднее. В осенней дымке угадывался город. Из ущелья доходили запахи осеннего леса. Чернели проломы мола и камни, наваленные кое-где.

Над горами появились лучи прожекторов, они медленно прощупывали тягучие облака, переваливающие через хребты Предкавказья. Караван бесшумно входил в порт. Суда скользили по темной воде, медленные и настороженные. За пристанью, близко возле берега, жались сторожевые корабли. Их мачты напоминали поредевший после артиллерийского налета лесок. На пирсах двигались люди, вспыхивали и гасли огоньки фонарей.

На причалах были подготовлены к погрузке бунты зерна и муки, скирды прессованного сена, противотанковые пушки, ящики со снарядами и патронами, бочки с бензином, авиационные моторы, зашитые в сосновые коробки.

Порт жил войной. Здесь по крадущимся огням прожекторов, по затаенному дыханию города, бухты, причалов уже чувствовалось приближение фронта.

В Туапсе предстояло пробыть до утра. Побродив по пирсу с Шалуновым и проверив свою команду, Букреев решил вернуться на корабль. Ему хотелось повидать Курасова. Узнав его издали, он прошел к нему на корму. Заслышав шаги позади себя, Курасов обернулся и расставил руки, что-то прикрывая.

– Идите спать, товарищ капитан! – зло сказал он.

– Что-то не спится, товарищ Курасов.

– Вам постелили в моей каюте.

– Вы что здесь делаете, Курасов?

– Да какое вам дело? – вспыхнул Курасов. – Что вам, наконец, надо?

Букреева поразили этот тон, неприкрытое раздражение Курасова. Букреев, в свою очередь, хотел резко ответить командиру корабля, но, присмотревшись, заметил цветы, расставленные на дымовых шашках.

– Простите, – произнес Букреев и пошел от него.

– Там вам постелили, – вдогонку повторил Курасов. – И отдыхайте, ради бога.

В голосе его теперь уже слышались нотки извинения, смущения. Букреев спустился по трапу и вошел в каюту. Горбань писал за столиком письмо; он вскочил, но выпрямиться в низкой по его росту каюте не мог.

– Я сейчас уйду, товарищ капитан.

– Устроимся как-нибудь вместе, – сказал Букреев.

В борт лениво плескались волны. На канонерской лодке, стоявшей на рейде, пробили склянки. Букреев разделся и лег. Через несколько минут Горбань погасил свет и пристроился на полу, прислонившись спиной к двери и зарывшись лицом в ворот бушлата.

Глава четвертая

В Туапсе Курасов прихватил баржу, груженную бочками с авиационным бензином, предназначенным для анапских аэродромов.

– Караван «разжирел», – неодобрительно заметил Шалунов.

Немцы следили за Туапсинским портом, ночами минировали выходы из порта и коммуникацию к фронту. Поэтому пришлось добавить в конвой еще три сторожевика и идти по фарватеру, проверенному приданными каравану тральщиками. Караван, приспосабливаясь к тральщикам, вынужден был уменьшить ход. В этих местах германской подводной лодкой был недавно торпедирован транспорт. Конвойным кораблям приходилось идти осторожно, прощупывая море на переменных курсах. Тральщики, проведя караван по наиболее опасной зоне, оставили его. Теперь наблюдение еще усилилось. Курасов не сходил с мостика. Присланные командиром базы Мещеряковым самолеты сопровождения до самого вечера кружили над караваном, сменяясь через равные промежутки времени. Воздушная вахта была снята только с наступлением густых сумерек.

Букреев почти весь переход оставался на палубе, хотя ветер усилился и от боковой качки мутило. Транспорты уже не были видны. Горы приблизились и стали как бы выше. Были заметны пролетевшие низко над водой какие-то птицы; изредка с берега доносился вой шакалов, похожий на хохот и плач. Во время боев шакалы перекочевали на юг. Букреев удивленно прислушивался к шакальему вою.

Флагманский корабль шел в минных полях. Вся команда была вызвана наверх. Шалунов был сосредоточен и напряжен.

На берегу мигали условные световые точки, помогавшие вести корабли. Миновали скалистые обрывы Толстого мыса и вошли в Геленджикскую бухту. Шалунов появился на палубе.

– Ух! – выдохнул он. – Вы знаете, что такое холодный пот, Букреев? Холодный пот бывает у штурмана и у командира корабля, когда проходишь эти горячие минные поля. Тут мы своих нашвыряли да немцы засоряют каждую ночь.

На пристани у коренного причала слегка покачивались ошвартованные борт о борт баржи. Пахло рыбой и варом. Монотонно поскрипывали канаты в клюзах. Сверху иногда срывались капли дождя, и только кое-где в проломах облаков поблескивали тусклые звезды.

Горбань первым перепрыгнул на баржу, у которой ошвартовался сторожевик, и принял у Букреева чемодан. Неустойчивая узкая палуба осталась позади. Букреев перебрался через высокий борт баржи. Горбань, посвечивая фонариком, шел впереди, предупреждая его о попадавшихся на пути швартовых или других препятствиях. Все делалось им с ласковой и не обременительной для Букреева заботой.

Когда Букреев почувствовал под ногами скрипучие, но устойчивые доски причала, Горбань виновато спросил:

– Товарищ капитан, вы никому не говорили про то…

– Про что?

– Как это я прощался с сестренкой… Чуть не отстал…

– Ах, вы вот о чем, Горбань!

– Не говорите командиру батальона, а то сразу заметит с плохой стороны. Я буду стараться исправиться, товарищ капитан.

– Ладно, – с шутливой строгостью в голосе пообещал Букреев. – Ничего не скажу.

– Спасибо! А то я дал слово своему командиру корабля загладить проступок, и вот опять… тут получилось…

Их разговор перебил Манжула.

– Вас ожидают, товарищ капитан, – доложил он.

– Кто ожидает?

– Капитан Батраков. У машины, товарищ капитан.

Батракова, заместителя командира батальона по политчасти, Букреев знал еще по П., где тот вместе с ним и Тузиным принимал участие в формировании батальона из севастопольцев, бакинцев и раненых, передаваемых после выздоровления из госпиталей. Тогда, формируя часть, они жили на окраине города, в центральной усадьбе совхоза, среди тропической растительности. Там же Букреев обучал Батракова верховой езде, прививая ему, бывшему ленинградскому рабочему, любовь к коню. Букреев вспомнил щупленького Батракова, выезжавшего на прогулки в широкополой шляпе, которую шутливо называли «сомбреро», и в полотняной рубахе, чтобы плохой посадкой не компрометировать перед горцами достоинство офицера.

Букреева обрадовало, что он вот-вот увидит Батракова, приехавшего на пристань встретить его.

В Геленджике Букреев бывал и любил этот городок, но сейчас все казалось ему здесь унылым и чужим. Вот здесь был ресторан «Крыша». Сейчас возле полуразрушенного здания, как бы продавленного сверху, шоферы монтировали скат. Аккумуляторная лампочка освещала каменную стену с амбразурами и кучу консервных банок, забросанных картофельными очистками.

Курасов оказался невдалеке от Букреева. Он кого-то искал. Когда какая-то девушка в морской шинели и мичманке попала в свет его фонаря, он окликнул ее, и они исчезли в темноте.

– Видели нашего флагмана, Букреев? – спросил выросший перед ним Шалунов.

– Его встретила девушка. Очевидно, та самая Татьяна?

– Вы угадали… Жаль, что вы не могли разглядеть ее. Приятна внешне и проста душой, как говорится. Сегодня, наверное, опять прибежала через забор… Ну, до скорого и приятного свидания. Не забывайте бедных моряков, капитан.

Шалунов зашагал к будке дежурного.

Манжула подъехал на грузовой автомашине. Краснофлотцы «тридцатки» быстро попрыгали в кузов. К Букрееву направился невысокий человек в таком же ватнике, как у Манжулы.

– Букреев, здравствуйте! – глухим голосом сказал подошедший. – Можно поздравить с благополучным прибытием?

– Товарищ Батраков, здравствуйте! – Букреев радушно пожал ему руку. – Спасибо, что встретили. Такая темнота, хоть глаз выколи.

– Темнота типично южная. Это не ленинградские белые ночи. Ну, пожалуй, поедем… Манжула, ребята все устроились?

– Устроились, товарищ капитан.

– Добро. Я, Букреев, поеду с ребятами, а вам придется в кабинке с шофером. Хотел вас с шиком доставить на легковой, но не вышло у меня. Господин Тузин куда-то сами выехали… С вами поедет комбат капитан Букреев на Толстый мыс, – приказал Батраков водителю. – Садитесь, товарищ Букреев.

Букреев задержался у кабинки:

– Вы рангом ошиблись. Только начальник штаба, а не комбат…

Батраков тихонько засмеялся:

– Мне и невдомек, что вы не в курсе последних событий. Тогда садитесь ближе к шоферу, мы вместе устроимся, кабинка просторная. Я по пути все расскажу…

Машина выбралась из района порта и пошла при полном свете фар, освещая развалины, дома без изгородей, окруженные деревьями, зачастую с обломанными ветвями.

Геленджик не был похож на прежний, ничем особым не выдающийся, но все же аккуратненький приморский городок, куда приезжали отдохнуть и полечиться. Мостовые были разворочены, и над дворами, заросшими молодняком, светлели протоптанные по обнаженной земле тропинки. За городом пришлось сбавить скорость. Завыли и заскрежетали передачи на ухабистом подъеме. Справа шумело невидимое море.

– Тузина сняли, – сказал Батраков, посматривая на Букреева глубоко запавшими глазами. – Сняли и назначили вас. А на штаб поставили Баштового – он был начальником штаба у майора Куникова. Потому и пришлось вас срочно вызывать. Дел уйма, Букреев.

– За что же сняли Тузина?

– Зря не снимут. Не тем человеком оказался… Я могу вам коротко рассказать. Еще когда мы прибыли сюда, в Геленджик, Тузин сразу же схватился за живот, потому что встретивший нас начальник политотдела базы Шагаев напугал его.

– Чем напугал?

– Сказал, что скоро в десант. Тут Тузин сразу изменился. «Знаешь, – говорит, – начинает, мол, что-то лома-а-ать меня, живо-от болит». Я ему: «Подожди болеть, надо людей выгружать, устраивать их, кормить». А он ушел, и мне пришлось все самому. Дальше такая же история. Вижу, надо работать с батальоном, а командира фактически нет. Тут стали забирать от нас людей на таманскую операцию, вливать новых, переменили почти весь офицерский состав. Принялся Тузин куролесить, переругался с новым народом. Пришлось докладывать Мещерякову. Тот проверил, доложил члену Военного совета. Член Военного совета вместе с Мещеряковым сам в батальон приезжал. Тузина, значит, того… Вот вас и вызвали. Потому что не сегодня-завтра Тамань очистят, Крым подоспеет.

Машина остановилась возле двухэтажного здания, метрах в пятидесяти от края изрытого траншеями обрыва. Возле второго такого же здания, обращенного тоже фасадом к морю, собрались моряки. Слышались веселые выкрики и быстрый ритмичный топот. Кто-то под баян отбивал чечетку. Часовой, моряк с автоматом, узнал Батракова и посвистал в боцманскую дудку, вызывай дежурного.

– Сегодня кто дежурный по батальону? – спросил Батраков.

– Старший лейтенант Цибин, товарищ комиссар, сказал часовой, называя Батракова по-старому, комиссаром.

– Командир роты автоматчиков Цибин, – сказал Батраков. – Вы его еще не знаете. Под Новороссийском отличился. Сибиряк.

Цибин, высокий и стройный офицер, подошел уверенной походкой и представился.

– Вот что, Цибин – сказал Батраков, – принимай новичков, а мы с комбатом поедем к адмиралу.

– Есть, товарищ комиссар. А насчет ужина?

– Вернемся, тогда будет видно. Команду перемыть и накормить.

Есть перемыть и накормить команду, товарищ комиссар. К какой их роте? Можно у меня устроить?

– Ты уже хочешь новеньких себе прикарманить, Цибин? Утро вечера мудренее. Завтра командир батальона решит.

Цибин направился к казарме. Моряки «тридцатки» стояли кучкой у машины.

От казарм со двора, в одиночку и группами, к «тридцатке» стали собираться моряки. Сюда же перекочевал баянист. Замелькали красные точки зажженных папирос.

– Ребята! – крикнул еще издали кто-то. – Новый комбат прибыл!

– Тсс!.. – зашикали на него.

Букреев перепоясался, расправил на голове фуражку, подождал, пока Батраков расскажет Горбаню, куда снести чемодан и где ожидать их возвращения.

– Ну, поедемте, товарищ капитан, – сказал Батраков, окончив разговор с Горбанем.

– Итак, как Чацкий, «с корабля на бал»? – пошутил Букреев. – Может быть, погладимся, почистимся? Все же с дороги.

– Не успеем. Мы должны быть ровно в двадцать один час. В нашем распоряжении всего тридцать пять минут. А Мещеряков любит аккуратность.

В кузов прыгнул Манжула.

– Манжула тоже с нами? – спросил Букреев.

– Привыкайте, – ответил Батраков. – В морской пехоте вестовые – чистое наказание. Глаз с тебя не спускают. Недаром Мещеряков называет их телохранителями.

Грузовик, раскачиваясь своим устойчивым корпусом, катил теперь гораздо быстрее. Они ехали к городу по прямой дороге над обрывами. Кое-где встречались воронки от бомб. Букреев молчал, стараясь собраться с мыслями и подготовить себя к волновавшей его встрече.