Текст книги "Дорогой, я стала ведьмой в эту пятницу!"
Автор книги: Арина Холина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Она решительно направилась в комнату, что располагалась слева от холла, – это была столовая с массивным длинным столом, с буфетом с зеленым бутылочным стеклом на створках, с горкой, натюрмортами на стенах, стульями, обитыми вишневым бархатом.
По коридору Лиза дошла до кухни, которая поразила ее только своими размерами, заглянула в ванную – она была совершенно черной, даже раковина и ванна из черного мрамора.
«Сколько же у него денег?» – подумала Лиза и перебралась на вторую половину квартиры, в которую из холла вел довольно узкий коридор. Одна дверь была заперта – в замочную скважину Лиза разглядела стол и решила, что это кабинет. Еще здесь были спальня, комната для гостей, гардеробная, небольшая душевая, а из второго холла наверх вела винтовая лестница с перилами, покрытыми сложным узором, – создавалось впечатление, что этой самой лестнице не меньше тысячи лет и что ее привезли сюда неизвестно откуда.
Лиза осторожно поднялась наверх, в мансарду, приоткрыла дверь, которая удивила ее тем, что истошно скрипнула, и заглянула в комнату. Она успела лишь краем глаза углядеть полки с книгами, как вдруг услышала сзади:
– Привет.
Лиза чуть не свалилась вниз по ступенькам – она подпрыгнула, обернулась, зашаталась, но Федор успел ее поддержать.
– Фу! – с облегчением и возмущением выдохнула Лиза. – Что ты подкрадываешься? Думал, я тут ищу фамильные ценности?
– Я не подкрадываюсь, – улыбнулся он, обнимая девушку. – Я нормально подошел, просто ты не слышала.
– Что у тебя там наверху? – поинтересовалась Лиза, когда они спустились в столовую.
В столовой был накрыт ужин для двоих: блюда закрыты серебряными крышками, букеты в хрустальных вазах, около белых тарелок с античными рисунками лежат массивные серебряные приборы…
– В моей семье всегда собирали книги, – ответил Федор, наливая вино. – Есть очень старые, они требуют бережного ухода. Приходится поддерживать постоянную температуру, и все такое…
– Ух ты! – одобрила Лиза. – А книги по черной магии есть?
– Почему ты спрашиваешь? – усмехнулся Федор. – Хочешь кого-то угробить?
– Так, значит, есть? – оживилась Лиза.
– Пойдем, я тебе покажу настоящую магию, – сказал Федя, отодвигая стул.
Заинтересованная Лиза поспешила за ним и оказалась в гостиной, перед той самой мрачной картиной, где ничего нельзя было разглядеть.
– Что ты видишь? – спросил молодой человек.
– Ничего, – призналась Лиза.
– Сядь. – Федя усадил ее в кресло на гнутых ножках. – Теперь смотри внимательно, но только не суетись и не поворачивайся ко мне каждую секунду, чтобы сказать, что ничего не видишь.
– О'кей. – Лиза покорно уставилась на картину, заметив про себя, что никогда не любила дурацкие картинки в журналах, на которые нужно полчаса таращиться, чтобы в узорах разглядеть какую-нибудь чушь.
Некоторое время она бездумно пялилась в черные краски, но вдруг увидела, что черный цвет… расступается. Небо вдруг стало синим – просто оно было затянуто тучами, и вообще стояла ночь. В правом углу нарисовался особняк – мрачный, облупленный (Лиза могла поклясться, что облупленный). На балконе кто-то стоял – Лизе показалось, что девушка. А внизу, в кустах, обозначилась таинственная фигура… Лиза почувствовала запах желтой травы, высушенной солнцем, вдохнула густой предгрозовой воздух, откуда-то, то ли из подвала, то ли из кустов, пахнуло сыростью…
– Девушка на балконе ждет молодого человека, – вдруг заговорила Лиза. – Думает, что он любит ее, а на самом деле ему что-то от нее нужно, он хочет использовать девушку. Вот сейчас вместо того, чтобы выйти к ней, он присматривается, оценивает, готова ли она отдать ему все, не задавая вопросов…
– Просто Шекспир! – расхохотался Федор.
Лиза обиделась:
– А что я должна была увидеть? Европейский саммит по урегулированию национального вопроса?
– Нет, нет, нет! – Федор подошел к ней и влюбленно уставился на картину. – Это удивительная картина. Она каждому показывает что-то особенное. Никто не знает, кто ее написал, когда и в какой стране, но с 1793 года о ней ходят легенды. Говорят, Наполеон увидел в ней свое поражение.
– Ой, да ладно! – усмехнулась Лиза.
– Ну, про Наполеона я точно не знаю. – Федя пожал плечами. – Но один военный промышленник действительно увидел на ней, каким образом из его кабинета утекают секретные сведения. Мне она досталась от его наследников.
– Слушай, ну, это прямо мистика в стиле Стивена Кинга, – скептически заметила Лиза.
– На Кинга это не похоже, – холодно ответил Федор. – Лично я, когда встретился с ней, был зачарован. Не мог оторваться.
– С кем встретился, с картиной? – уточнила Лиза.
– Ну да. – Федор кивнул. – Вещи сами находят нас, ты разве не знала?
– Не знала, – мрачно ответила Лиза, которую несколько напрягал этот странный и неприятный разговор. – Кстати, если она пророческая, то что все это значит? Ты собираешься использовать меня? Мне надо тебя опасаться?
– Пойдем ужинать. – Федя обнял ее за талию и повел в столовую.
– Ну уж нет! – уперлась Лиза. – Давай выкладывай, чего мне нагадала твоя картина?
– Слушай, я же не ясновидящий, – сказал Федя. – Попробуй сама разобраться. Будешь омаров с авокадо?
Лиза ела и омаров, и авокадо, и паюсную икру, и шампанское пила, но ловила себя на том, что за этим образцовым столом чувствовала себя, как бедная родственница из Крыжополя на свадьбе столичной родни – второй раз за вечер. Все было так… элегантно и, главное, не только внешне элегантно, но и внутренне. Федор оказался до того изысканным, что Лиза до того смутилась, что вторую бутылку вина начала пить в одиночку.
После ужина Федор отвел ее в гостиную, растопил камин и усадил на кожаный диван. Себе налил виски, Лизе – шампанского, они закурили, и Лиза подумала, что заняться сексом на тигровой шкуре было бы так пошло, что прямо заманчиво.
Она отпила глоток, отставила бокал и посмотрела на Федора, который все понял, потянулся к ней и опрокинул ее на диван. Пламя уютно и романтично отблескивало, в голове шумело вино, Федор, как обычно, оказался таким теплым и отзывчивым, что все дурацкие мысли улетучились, и Лиза уже не смотрела на себя как бы со стороны – вот сидит изящная девушка с изысканным мужчиной на шкуре дикого зверя… Они соскользнули с дивана на шкуру, она закинула руки за голову, а он схватил ее за запястья и крепко сжал – с ним Лиза это очень полюбила. Если раньше она была уверена, что в сексе мужчинам нельзя давать волю – все сделают по-своему, не подумают, не учтут, – то Федору ей очень хотелось подчиняться, хотелось, чтобы, как в книжках, он ею «овладел», хотелось быть «источником наслаждения» и чтобы «мужчина сверху». Лиза выгибала спину, стонала и задыхалась от ощущений – она покорялась, когда он делал все медленно, доходила до грани, когда он вдруг превращался в секс-машину, и думала лишь о том, что хочет вот так провести всю жизнь, чтобы вся жизнь – секс с ним, без перерыва, не есть и не пить, не спать, отдать все, только бы это не прекращалось…
Глава 4
Маша проснулась в хорошем настроении.
В последнее время такое с ней случалось редко – она все чаще и глубже чувствовала одиночество, ей казалось, что она бежит, бежит, бежит к какой-то прекрасной цели, подбегает и оказывается на краю пропасти… И можно либо назад, либо в пропасть, либо сидеть на краю и оплакивать свою глупую жизнь. Бездействие, движение – все одинаково бессмысленно.
Даже подруги, познакомившись с какими-то хлыщами, отвернулись от нее. Дружба ничего не значит, хоть и не хотелось в это верить. Любовь не бывает на всю жизнь – ее заменяют привычка, обязательства, совместное имущество… Ради чего жить? Ради чего стараться? Чтобы потом, в старости, как все, умереть и чтобы твое имя забыли, а твои близкие вспоминали о тебе, только перебирая старые фотографии?
Но сегодня Маша была на удивление жизнерадостной. Синее апрельское небо, приветливое солнышко, ароматный кофе – все это радовало и придавало сил.
Вечером их радиостанция устраивала грандиозный сабантуй в честь семилетия – у Маши были новое платье, новые туфли и даже новая сумочка, но главное, что все это ей хотелось надеть и произвести впечатление на окружающих.
Маша села на диван с чашкой кофе в руках и с большим удовольствием оглядела квартиру. Она сама, без всякой помощи со стороны купила эти восемьдесят метров в Куркино! Пусть девочки говорят, что Куркино – край света. Зато она живет в отличном новом кондоминиуме, с огромным чистым подъездом, в котором сидит на страже суровый консьерж, и у них есть подземная стоянка, и клумбы, и лес, и река, и прудик с форелью, и все соседи чистенькие, благополучные, за собачками ходят с пакетами и веничками, и хамства никакого, и в лифте никто не пишет фломастером…
Всю жизнь Маша жила на Петровском бульваре в старинном доме. В парадном вечно пахло крысами и марихуаной, по ночам на лестнице спали бомжи, по вечерам толпились подростки, лифт никогда не работал, потому что был слишком старый, а электричество вечно гасло. Воду грели страшные колонки, которые иногда взрывались, проводка во многих квартирах была внешняя, а лампочка на их этаже никогда не горела – все грешили на семью Трофимовых, известных пьяниц, скандалистов и попрошаек. Мама умудрилась очень вовремя продать квартиру, купила землю на Новой Риге и построила милый домик – небольшой, но уютный и красивый. У нее появились отличные соседи, которые огородили участки общим забором, поставили охрану и открыли неподалеку супермаркет. С одним из соседей – пожилым вдовцом – мама начала встречаться, и Маша не переставала удивляться, с какой легкостью ее собственная мать в пятьдесят пять лет флиртует с мужчинами и верит, что жизнь только начинается.
В свои тридцать Маша не была в этом уверена. Ей всегда хотелось заниматься чем-то полезным, значительным – например, возглавлять службу новостей информационного канала, рассказывать людям правду, беспристрастно обсуждать события, вступать в бурные теледебаты… А вместо этого она получила экономическое образование и зарабатывала деньги для радиостанции, название которой ей даже стыдно было произнести в приличном обществе. Приличным обществом Маша считала группу людей, которые читают не меньше трех книг в месяц, разбираются в театре, никогда не смотрят молодежные ужастики и время от времени покупают картины современных художников.
Но даже несмотря на то, что приличных людей было не так много, а работа не удовлетворяла высоким Машиным запросам, она гордилась собой. После того как умер отец и они вдруг стали бедными, Маша клялась, и божилась, и обещала себе ни от кого никогда не зависеть. Бедность была унизительной – им все сочувствовали, мама не желала идти работать – она вообще не могла понять, как это – работать!.. Помогали иногда родственники, а все друзья отца, коллеги-актеры вдруг куда-то пропали. Маша ходила к «Макдоналдсу» на Тверском бульваре и смотрела, как люди едят гамбургеры, и завидовала, и мечтала об огромном сочном бутерброде. А дома были манка, овсянка и сервизы Кузнецова, и картины Серова и Кончаловского… Потом мама вышла за кого-то замуж и стало легче, а затем развелась, и опять стало тяжело – тогда-то Маша и предпочла экономику журналистике.
Маша обвела свое царство глазами: терраса за прозрачной голубой шторой, сорок метров кухня-гостиная, просторный коридор, настоящий паркет, а не какой-нибудь ламинат, удобная и стильная мебель, шикарная аппаратура… За окном – деревья, тишина и благополучие.
Маша улыбнулась, потянулась и пошла в ванную.
* * *
Вечером она едва успела в парикмахерскую на укладку. Ворвалась в салон, разбросала вещи и всю дорогу умоляла мастера не делать ей начес. Начес он ей все-таки сделал, но вышло красиво. Маша расслабилась, надышавшись теплого и ароматного парикмахерского воздуха, вдоволь налюбовалась на новое платье из шифона и пришла к неожиданному выводу, что жизнь – отличная штука.
День рождения радиостанции справляли в загородном клубе. Пригласили группу «Виагра». Знаменитости, миллионеры и сотрудники радио стояли спина к спине – было так тесно, что Маша впала в ступор: как пробраться из одного конца зала в другой? Пока она извинялась, здоровалась, улыбалась и протискивалась бочком, в зале возникло некоторое оживление – говорили, что приехала «Виагра». Толпа взволновалась, Машу неожиданно унесло в сторону и притерло к мужику в легком бежевом пиджаке, ярко-голубой рубашке навыпуск, бледно-кофейной вязаной жилетке и белых брюках. Он был так стильно, удобно и дорого одет, что Маша даже не сразу обратила внимание на его неземную красоту. А когда обратила, обрадовалась, что сзади ее подпирает чья-то обширная спина. О таком мужчине даже мечтать невозможно!
– Можно угостить вас коктейлем? – неожиданно спросил он.
– Можно, но, боюсь, нам придется отсюда уехать, – усмехнулась Маша. – Пока мы до них доберемся, все выпьют.
– А я совершенно не боюсь отсюда уехать, – заявил тот. – К тому же можно далеко не бегать – здесь рядом есть отличный ресторан.
– Э-ээ… – опешила Маша, которая в какую-то секунду решила, что неожиданное знакомство входит в систему розыгрышей, предусмотренных развлекательной программой.
Конечно, никакие розыгрыши никакой программой предусмотрены не были, но чтобы такой невероятный мужчина, и не успела она войти, и именно ее…
– Я с радостью, – пискнула она.
А он уже брал ее под локоток и осторожно уводил от толпы, на воздух, в ресторан…
– Никита, – представился неземной красавец, как только они выбрались из клуба.
– Маша, – от волнения Маша сделала что-то вроде реверанса.
Они подошли к роскошному «Шевроле Каприз»
53-го года – красно-белому лихому красавцу с откидным верхом.
– Вот это машина! – Маша замерла и чуть не расплакалась от волнения.
Она всю жизнь мечтала прокатиться в такой машине! В автосалонах, если ты не пришел туда с золотой кредиткой в зубах, такие автомобили даже потрогать не разрешали, и Маша любовалась издали, восхищаясь людьми, которые могут и хотят ездить на этих раритетах.
Салон пах дорогой кожей, мужскими изысканными духами и сигаретами. Все это подействовало на Машу, как сильнейший наркотик: за вспышкой эйфории последовал приступ безудержной активности и почти нездорового веселья.
– Какая чудесная машина, какая замечательная веранда, какие потрясающие стаканы! – восторгалась она без перерыва.
– Вас легко удивить, – усмехнулся он.
– Ну что вы, – смутилась Маша. – Я вообще-то очень искушенная.
– Маша, а вы чем занимаетесь? – спросил он, когда они сделали заказ.
Маша обожала такие вопросы! Она была серьезной, начитанной девушкой и терпеть не могла пустой, светской болтовни. Маша симпатизировала людям, увлеченным работой, а перед теми, кто занимается любимым делом, преклонялась. Еще Маша любила долго и вдумчиво разговаривать о политике, об искусстве, о смысле жизни, и чем больше собеседник удивлял ее своей образованностью, тем больше она возбуждалась.
– Я – финансовый директор, то есть, извините, заместитель финансового директора на радио «Эстрада», – не без неловкости ответила она. – А вы?
– У меня свое издательство. «Маверик».
Маша чуть не сползла со стула. «Маверик» постоянно на слуху – это самое крупное, агрессивное, скандальное и богатое издательство.
– Это не шутка? – переспросила она.
– У меня вполне здоровое чувство юмора. – Никита потянулся к бокалу со свежевыжатым яблочным соком. – Я не стал бы шутить так… необычно.
– О! – воскликнула Маша. – Удивительно! А я, вы знаете, так люблю читать!
Он рассмеялся:
– Не хочу вас расстраивать, но лично у меня на чтение нет времени. Я по работе слишком много читаю.
* * *
– Варя! – шипела Маша в трубку. В трубке гремело, стучало и шумело – Варя едва разбирала слова. – Варя, представляешь, я познакомилась с владельцем издательства «Маверик»!
– Ты случайно не пишешь в стол любовные романы? – прокричала Варя.
В данный момент Варя ненавидела Машу. Варя собиралась на встречу с Богданом, и у нее было всего два часа на то, чтобы уложить волосы, сделать эпиляцию, выщипать брови и выгладить очень сложную юбку.
– Не в этом дело! – шептала Маша. – Варя! Он потрясающий! Если я когда-нибудь и мечтала о мужчине, то только о таком! Я не знаю, что делать!
– Спокойствие, – одернула ее подруга. – Не надо истерик. Как тебе кажется, он на тебя запал?
– Возможно.
Маша коротко поведала и про вечеринку, и про ресторан, и о том, что они говорили два с половиной часа, а потом вернулись на вечеринку, и теперь все женщины смотрят на нее с завистью…
– Ну и все! – Варя подобрела – она была счастлива, что сейчас не придется советовать, как завязать знакомство и поддержать разговор. – Он от тебя без ума!
– Да, но… – засомневалась Маша, но Варя ее перебила:
– Маш, никаких «но»! И вообще, я тебя не слышу, так что давай ты мне все завтра расскажешь?
Варя с грохотом положила трубку на базу, включила автоответчик и поклялась ни за что больше не подходить к телефону, даже если ей позвонит Даррен Стар с предложением писать сценарии для его проектов. Хотя… В красках представив, как ей звонит Даррен, Варя поняла, что будущего работодателя должна знать в лицо, и побежала к компьютеру. Даррен Стар оказался крупным мужчиной итальянского типа – чем-то похож на главного героя клана Сопрано. «С ним можно работать», – решила Варя и прилегла на кровать, чтобы как следует представить, как она будет работать с продюсером «Беверли Хиллз, 90210», «Мэллроуз плэйс» и «Секса в большом городе». Работалось замечательно: Варя купила большой дом на Голливудских холмах, старинный розовый «Кадиллак», познакомилась с Билли Зейном…
Зазвенел будильник – это значило, что до выхода из дома осталось полчаса. Варя бросилась в ванную, быстро побрила ноги бритвой, кое-как выщипала брови и накрасилась.
Богдан ждал ее у машины. Завидев Варю, пошел навстречу, обнял, поцеловал в макушку и спросил:
– Как дела?
Обычный вопрос, требующий ответа: «Хорошо, а у тебя?», но почему-то Варе, прижавшейся к его теплому и сильному плечу, захотелось ему рассказать…
О том, как нелегко писать сценарии для сериалов, которые, что ни делай, все равно получаются дурацкими, глупыми и никчемными. О том, что от нее ничего не зависит: идея достается сюжетчикам, диалогистам, продюсерам, американским партнерам – и они все, будто нарочно, делают все, чтобы сделать фильм как можно тупее. Актрисы влюбляются в главных героев и забывают, что по сценарию их следует ненавидеть, американцам кажется, что они одни во всем мире умеют работать, продюсеры от жадности нанимают таких гримеров и костюмеров, что хоть святых выноси. И единственное, что ты получаешь после того, как сериал заканчивается, – ощущение полной бессмысленности своей работы и некоторое материальное благополучие – контракт с дьяволом.
– Но ты ведь можешь писать сценарии для кино, – посоветовал Богдан после того, как Варя, разбавляя жалобы всхлипываниями, выложила ему все свои сомнения.
– Не могу, – буркнула Варя.
– Почему?!
– Потому что я боюсь, – мрачно заявила Варя. – И я не знаю, куда его нести, сценарий этот. И вообще я не знаю, как его придумать. Я могу сочинять дурацкие сериалы, а чтобы настоящее кино…
– Ой, да ладно! – хохотнул Богдан. – Хочешь, познакомлю тебя с продюсером?
– Хочу, – согласилась Варя и оглушительно высморкалась. – Кстати, Богдан, а ты чем занимаешься?
– Строю, – ответил он.
– Что строишь?
– Дома, здания под офисы, загородные особняки… – Он пожал плечами. – Кучу всего.
– Ух ты! То есть ты богат и страшно влиятелен?
– Вроде того, – усмехнулся Богдан. – Куда поедем?
– Давай к тебе, – предложила Варя. – Я влюбилась в твою террасу.
– Значит, я тут ни при чем? – в шутку рассердился Богдан.
– Ни при чем, – подтвердила Варя.
* * *
Варя лежала в шезлонге на террасе и думала о том, что такие мгновения стоят десяти лет жизни. Вспомнив, что ей уже тридцать, Варя переосмыслила замечание насчет десяти лет и остановилась на годе. Потом года тоже стала жалко, и Варя решила, что это просто один из самых счастливых вечеров за последнее время. Богдан долго ругался по телефону, употребляя малопонятные слова и выражения, а потом уехал, сказав, что на стройке – катастрофа.
И Варя осталась одна. Минуты две она боролась с искушением залезть во все ящики и шкафы, но искушение повергло ее в нокаут, и Варя, с подозрением оглядев стены, на которых вроде бы не оказалось видеокамер, решительно пошла в спальню.
– Странно, – произнесла она вслух.
Нигде – ни в гардеробе, ни на письменном столе, ни в комоде, ни в секретере – не было ничего личного. Аккуратные, пахнущие жасмином стопки белья. Деловые бумаги. Ни клочка, ни письма, ни фотографии.
«Может, это потому, что он недавно переехал?» – подумала она, но засомневалась. По Вариным представлениям, новосел должен жить в окружении коробок с бессмысленным, но дорогим сердцу хламом. «Может, он педант?» – испугалась она.
Педантов Варя боялась до жути: они заставят ее складывать носки парами, помнить, куда она положила ключи от квартиры, выключать свет в ванной, класть на одно и то же место пульт от телика, уносить грязные чашки на кухню, а не прятать за монитором, они обязательно найдут под кроватью коробки от «Доширака» и использованные салфетки, а в холодильнике остатки борща, который Варя варила три месяца назад… В общем, превратят ее жизнь в ад.
Но так как очень уж сильно переживать было лень, Варя стянула с дивана плед, бросила его на шезлонг, смешала коктейль и устроилась так, чтобы смотреть на реку.
Зрелище было невероятное. Варя немедленно поняла, что деньги могут быть смыслом жизни – если на эти деньги ты покупаешь себе такой вид из окна.
Вся ее жизнь вдруг показалась Варе такой скромной, почти убогой, все достижения, приобретения и цели – ничтожными, мелкими, смешными. Сейчас ее окружала роскошь – настоящая роскошь, а не то, что Варя обычно называла роскошью – платье с распродажи из «Подиума», лампу из антикварного магазина – не шедевр, просто старая лампа, ужин в «Лалуне» – чтобы до отвала.
В этой квартире все было первоклассное: мраморная отделка, мебель из настоящего дерева, пледы из ламы, дорогое-дорогое постельное белье. Но главное, все было таким чистым, свежим, как будто новым, что от этого перехватывало дыхание.
Варя встала, прошлась по террасе, которая была, наверное, чуть меньше палубы «Титаника», заглянула на кухню и открыла двустворчатый холодильник.
«Что лежит в холодильнике миллионера?» – хихикнула она про себя.
В правом отделении были соки, воды и фрукты. Слева Варя обнаружила курицу с рисом, салат из креветок, белужью икру, зеленый суп, разные сыры, невероятное количество колбас и копченого мяса, молоко и йогурты.
Варя положила себе салат из креветок, сыр без плесени, буженину, налила стакан сока и вернулась на террасу. Сытую, укутанную в плед Варю разморило, и она, кое-как перебравшись в гостиную, заснула. «Пожить бы так хоть недельку…» – подумала она, проваливаясь в темноту.
* * *
Лиза любила музеи. В прохладных залах, где стояла старинная мебель, висели полотна старых мастеров и даже воздух казался особенным, ей было удивительно спокойно. Связь времен, уважение к традициям, вещи, которым люди словно отдали душу… Она блаженствовала.
И у Феди дома она ощущала то же самое – благоговение перед стариной, перед историей. Неловкость исчезла – осталось уважение к прекрасным вещам и к человеку, который все это бережно хранил и собирал.
Да! Она мечтала именно о таком мужчине! Не о каком-нибудь выскочке! Ей нужен был мужчина с корнями, с пониманием жизни.
Прабабушка Лизы была дворянкой. Хоть и не особенно богатой, но все-таки благородного происхождения. Прадед умер еще до революции, а прабабка предусмотрительно эмигрировала в Италию, где несколько лет жила с каким-то маркизом. Вместе они прогуляли его наследство, после чего маркиз женился на дочери газетного магната, а прабабушка познакомилась с известным русским художником-графиком и вернулась в Москву. Лизина бабушка была женой влиятельного чиновника из Госстроя, домохозяйкой и счастливой матерью, а мама Лизы, посредственная актриса, вышла замуж за режиссера и всю жизнь провела, разыгрывая домашнюю драму. У бабушки было трое братьев: один – ученый, теперь жил в Англии, второй стал главным редактором политического еженедельника, третий некогда считался одним из лучших кинооператоров «Мосфильма».
Двоюродная тетя Лизы жила в Англии, выйдя замуж за англичанина, двоюродный дядя стал банкиром, а вторая двоюродная тетка имела собственный торговый центр.
В этой большой, дружной, успешной семье Лиза, которая так и не поняла, что ей делать – удачно выйти замуж или взяться за карьеру, – была белой вороной, ее все любили, помогали и волновались о том, как сложится ее жизнь.
Лиза очень гордилась своей семьей, своими предками и раньше часто ходила на Остоженку – смотрела на трехэтажный дом, который некогда принадлежал ее прабабушке. Потом дом снесли, выстроили что-то большое и красивое, но Лиза знала, что она – одна из немногих, кто действительно может похвастаться своей семьей. И больше всего на свете ей хотелось, чтобы семья ее уважала, чтобы ею гордились.
– А где ты раньше жил? – поинтересовалась она, запивая любопытство прохладным белым вином.
– Здесь рядом, на Пречистенке, – лениво ответил Федя. – А до того в Испании, Мексике, Калифорнии и Бейруте.
– Что ты делал в Бейруте? – переспросила Лиза.
– Жил. И работал.
– О! – Лиза выразила недоумение и восхищение. – А это трудно – все время работать в разных местах?
– Я думаю, легко, если хорошо зарабатываешь, – хмыкнул Федя. – Вообще-то во Франции, в Нормандии, у меня основная резиденция. Я ее так чувствую – мой дом. Там спокойно, красиво, неподалеку живет разная богема. Там у меня есть Милен – экономка, две горничные, садовники, охрана.
– А ты сам русский?
– Я сам… не знаю кто. – Он усмехнулся. – Сейчас и не разберешь.
– Ну да… – кивнула Лиза.
– А ты бы хотела жить со мной в Нормандии? – спросил он, откинувшись на стуле.
– Странный вопрос, – мрачно констатировала Лиза. – Мы знакомы без году неделя.
– Ну чисто теоретически, – упрямствовал Федя, – ты бы хотела жить в Нормандии, среди яблоневых садов, в большом загородном доме…
Лиза задумалась.
– Не уверена, – медленно ответила она. – Все-таки город… Знаешь, хоть здесь и суета, и пыль, и грязь, и всякая морока… Я люблю город. Я бы согласилась жить, как ты. И знать, что где-то в Нормандии есть дом. Есть… приют.
– Здорово! – пылко воскликнул Федя. – Мы с тобой похожи. Очень трудно найти человека, который бы уважал кочевую жизнь. Пойдем в гостиную.
В гостиной они устроились перед камином, разожгли огонь, и Лиза погрузилась в истому.
– Ты довольна своей жизнью? – спросил Федя, глядя на пламя.
– Не совсем.
Это был сложный вопрос. С одной стороны, у нее были порядочные сбережения. И она всегда могла выйти за кого-нибудь замуж (в том, что по городу ходят десятки мужчин, желающих вступить с ней в официальные отношения, Лиза не сомневалась). В конце концов, она была известным фотографом.
Но во всем прослеживалась какая-то неустойчивость. Все браки распались – семью она так и не создала. И не была уверена, что готова создать. Ее фотографии покупали, некоторые ими восхищались, но осторожные журналы заказывали снимки только в крайнем случае. Журналы боялись рекламодателей, которым подавай гламур, а Лиза была капризной, не умела подстраиваться. При желании на те деньги, что она зарабатывала съемками, можно было бы прожить, но жить на эти деньги у Лизы не было никакого желания. Жить в одно время с Мадонной, Юлией Тимошенко и Скарлетт Йохансен и при этом быть полуфотографом, полусветской дамочкой, полуженой было как-то несерьезно. Лизе хотелось большего – все вокруг хотят большего. А как этого большего добиться, и вообще что такое это большее, Лиза не понимала.
Все это ей очень не хотелось никому рассказывать – она даже Варе ни разу не проговорилась, и только Маша однажды вытирала ей пьяные слезы и уверяла, что все получится.
Но Феде она почему-то все рассказала. Было в нем нечто, что давало надежду на то, что он поможет. Не делом, так словом. И Лиза сначала нехотя, а потом все с большим отчаянием выкладывала все свои страхи и сомнения.
«Если он скажет, что мне пора взрослеть, я его брошу прямо сейчас», – закончив исповедоваться, подумала Лиза.
– Я не хочу тебя ни в чем убеждать, – начал он, открыв новую бутылку французского вина. – Но мы думаем, что весь мир всегда будет относиться к нам, как папа с мамой. Для родителей мы – самые лучшие, что бы мы ни сделали. Но в жизни так не бывает. То есть бывает, но это надо заслужить. Чтобы тебя признали лучшим, нужно добиваться этого. Даже если ты Херб Ритц, тебе придется соглашаться с другими. Ты можешь оставаться собой, но зачастую тебе необходимо считаться с мнением рекламодателей или редактора журнала. Коллектив.
– Но я это ненавижу! – возмутилась Лиза. – Почему тогда я, а не кто-то еще, если все равно приходится подстраиваться?
– Ты сама ответила, – улыбнулся он. – Почему не кто-то еще? Потому что выбрали тебя. Тебя хотят. Надо этим пользоваться.
– Но я не могу общаться со всеми этими девицами, которые готовы повеситься, если у них трусы не из последней коллекции! – Лиза всплеснула руками.
– Рожай детей. Будь матерью. Подстраивайся под мужа.
– Н-да… Пони бегали по кругу, – пробормотала Лиза.
– Слушай, мои знакомые купили половину торгового центра. У них будет грандиозная реклама – по всему городу, во всех журналах. Хочешь, я тебя порекомендую?
– Да что ты? – ахнула Лиза.
– Да, но только там придется выслушивать их указания, – предупредил Федя. – Ты готова?
– Да. То есть нет. Или да. Не знаю, – растерялась Лиза.
– Слушай, попробуй, а? – предложил Федя. – Считай, что это игра.
– Шахматы? – улыбнулась Лиза.
– Бокс, – усмехнулся Федя.
Он встал с широкого кожаного дивана, подошел к ней, наклонился над креслом, оперся руками на подлокотники, и Лизу окатило горячей волной. Федор коснулся ее губ, и у нее по затылку побежали мурашки – она закрыла глаза, положила руки на его мускулистые плечи и подумала о том, что он лучший мужчина в мире. Первый раз у них был теплый, а не горячий, спокойный, а не страстный секс, и Лиза чувствовала такое доверие, такую нежность и такую глубину чувств, что ей хотелось разрыдаться от переполнявших ее эмоций, но она лишь крепче прижимала его к себе и чаще заглядывала в глаза, словно хотела найти в них ответ на свою, а может, на их общую жизнь.
