Текст книги "Семейное счастье (СИ)"
Автор книги: Арабелла Фигг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
Она так размечталась о скромном, зато своём домике в Излучине, снятом на доходы с имения, что ей даже стало немного полегче – изжога и одышка как будто слегка отступили. Вдохновлённая этим, она продолжила упиваться мечтами: маленький скромный домик, вышколенная, а не наглая, как здесь, прислуга, любимый предатель, раскаявшийся, вернувшийся, и их с Адрианом сын…
Но Адриана в городе не было. Это Лотта узнала у Голд, когда та зачем-то в очередной раз появилась в доме. Лотта небрежно спросила, как там дела у бывшего соседа, и ведьма рассеянно ответила, что вроде бы ушёл с обозом куда-то на юг, чуть ли не на побережье. Что-то там везли такое дорогое, что наняли дополнительную охрану, не понадеявшись на свою.
Спросить, много ли времени это займёт, Лотта не рискнула. Вместо этого она пошла в библиотеку, выбрала одну из развешанных там карт и долго водила пальцем по трактам, похожим на муравьиные тропки: она снизошла до того, чтобы спросить у Рутгера, что значат все эти кляксы и линии, и тот, ухмыляясь, рассказал и про значки, и про мас… маш… про то, как далеко на самом деле отстоят друг от друга нарисованные города. Мелкий паршивец показал ей сперва карту, где изображалось графство, потом – всё королевство, потом – Срединные Земли, а от остального она отмахнулась. Она уже поняла, что на карте графства Медные Холмы – довольно большое поселение, на карте королевства оно обозначено просто жирной точкой, а вот на карте Срединных Земель его уже нет вообще. Там точками обозначены и Излучина Светлой, и Горючий Камень, и сама столица. Ну, вот она, Излучина, а вот внизу – побережье Абесинского моря. Увиденное её поразило: так далеко? Это сколько же времени уйдёт на дорогу? А на обратную? Адриан же так только к концу лета вернётся!
Впрочем, поразмыслив, она решила, что так даже лучше. Он вернётся, когда ребёнок уже родится, а сама Лотта – оправится после родов, похорошеет снова, а то сейчас от этой страшной, отёкшей, бесформенной туши он, пожалуй, шарахнется в брезгливом ужасе.
***
Ну… она наконец родила.
Это был кошмар. Это, несомненно, было наказание богов за какие-то давние грехи человечества, только почему-то наказанными оказались одни женщины. Лотта наслушалась от родственниц и их подруг про мучения, тянувшиеся сутками, но сама она родила за два с небольшим часа. Однако что это были за два часа! По рассказам старых гадюк, между схватками они иной раз даже поесть успевали. У Лотты не было никаких «между». Все эти два часа её заживо рвала на части одна непрерывная, непрекращающаяся схватка, не дававшая Лотте даже дыхание толком перевести, не то что попить или съесть кусочек сладкого пирога. А в конце этой пытки ей показали красного сморщенного уродца и поздравили сиру Шарлотту из Паучьего Распадка с наследницей.
Дочь – это был удар. Лотта так рассчитывала на сына, надеясь убедить Адриана, что у него уже даже наследник есть! Мужчинам же так нужны сыновья, их наследники, а тут…
А вот Вебер чему-то обрадовался, тупой кабан. Даже пообещал устроить приём по такому радостному случаю. Не сейчас, конечно, месяца через три. Против такого повода его нелюдю нечего было возразить, и Лотта утешилась немного тем, что у неё будет повод собрать старых гадюк в его доме и слегка утереть им носы: пусть-ка полюбуются, где она живёт – как вам такая оранжерея для полевого цветочка?
А пока она отдыхала, набиралась сил, гуляла по зазеленевшему саду. Сначала в одно время с нею кормилица выносила на прогулку и Эрику, но девочка оказалась крикливой, орала как резаная даже на руках у няньки, и Лотта в конце концов потребовала, чтобы с нею гуляли в другое время. Нянька, похоже, наябедничала консорту, потому что тот спросил, неужели его супруга не желает хоть немного побыть с собственной дочерью. Лотта отговорилась тем, что ещё очень плохо чувствует себя после родов, но Вебер ей не поверил, это было ясно. Ну и в Бездну его! Он хотел быть консортом – он им стал. Ему был нужен наследник, чтобы в случае чего стать его регентом – у него появился наследник… наследница. Чего ещё ему надо? Чтобы его брали с собой к старым гадюкам? Кому он там нужен? Знал ведь, на что шёл, когда сватался к баронской дочери. Хотел носить лаковые туфли – пусть не жалуется, что они натирают мозоли.
А на приём вместо отца приехал Валентин: отцу целитель запретил ехать так далеко и участвовать в таком утомительном мероприятии. Посмотрев на племянницу, а потом на Вебера, Валентин грязно усмехнулся, но смолчал. Вернее, сказал потом наедине: «Не беспокойся, отец ничего не узнает. Только не ради тебя, сестрица, а потому что ему нельзя волноваться». У Лотты разом испортилось настроение, и даже толпа, собравшаяся в отмытом до блеска зале, не смогла его исправить. Её поздравляли, делали подарки (кое-кто – очень дорогие), играла музыка, сверкали подвески в люстрах, но ожидаемого удовольствия это почему-то не доставляло. Лица старых гадюк, столкнувшихся с толпой мастеров, стряпчих и особенно нелюдей, тем более не вызывали радости. Скорее, опасение, что теперь-то уж ей точно откажут от множества домов.
Не отказали, хотя шпыняли за неподобающие знакомства ещё долго. Лотта, окончательно уверившись в корыстном интересе родственниц, молчала, только злобно улыбалась в ответ на их шпильки, так что старые гадюки озадаченно притихли. Наверное, гадали, куда делся тот мило смущавшийся полевой цветочек и кто теперь сидит вместо него.
Лето было бесконечным, но кончилось и оно. Вернулся Адриан, загорелый, весёлый, ставший ещё красивее – Лотта встретила его, опять выходя из храма Канн. На этот раз она не полезла прятаться от него и от себя в коляску под полость. Сама окликнула, сама поцеловала в щёчку по-родственному, сама пригласила на обед. Вебер, узнав о таком приглашении, только хмыкнул, но сказал: «Хорошо, сира, но не злоупотребляйте терпением Эралана. Он и так уже ради вас принимал целую толпу совершенно не интересных ему людей». Лотта клятвенно пообещала, что это в первый и в последний раз, Адриан явился к обеду и неожиданно легко нашёл общий язык с Эрланом. Наёмник и бывший авантюрист сперва болтали за столом, перебивая друг друга, а потом прихватили с собой кувшин вина и перебрались из столовой в одну из гостиных. Лотта злилась, расхаживая по детской с дочерью на руках, а Адриан всё не шёл и не шёл. У неё уже руки отваливались держать упитанного младенца, но она боялась, что как только вернёт Эрику в кроватку, тут же войдёт Адриан и встретить его в роли юной матери не получится.
Так, разумеется, и вышло. Впрочем, Адриан к кроватке подошёл с откровенной неохотой. «Не понимаю я в них ничего, – оправдываясь, сказал он. – Ну, было бы ей хоть лет пять, на человека была бы похожа, а так…»
Дверь в детскую он, кстати, оставил открытой. Не хотел неприятностей, как он пояснил. Но Лотту выслушал внимательно, особенно про имение и про завещание.
– Да уж, Ло, – пробормотал он. – Ты меня прямо… нет, ты всегда отчаянная была, но чтобы вот так… Это ведь даже не сбежать и тайком обвенчаться. Это преступление.
Лотта вздохнула.
– Я понимаю, – сказала она. – Это неожиданно. Зато представь, ты не младший брат какого-то Георга с Змеиной Горки, а сир Адриан из Певуньиной Старицы. Я обязательно сменю название, вот увидишь!
– И не жалко тебе его? – спросил он.
– Кого? Вебера? – Лотту передёрнуло. – Он меня использовал, теперь я использую его, всё честно. Или ты боишься?
Ещё лет пять назад сработало бы безотказно, но теперь Адриан только зябко передёрнул плечами:
– Это каторга вообще-то, милая. А то и эшафот, раз уж он теперь сир-консорт. Может, ну его? Пусть живёт. А ты переедешь в своё имение, я тебя там буду навещать потихоньку…
– Я тебе буду за это платить, – кривясь, подхватила она. – Ладно, не хочешь – не надо. Тогда хотя бы постарайся разузнать, как нанять кого-нибудь из Ночной Семьи. У меня есть украшения, их можно продать. Или просто отдать за… работу.
Адриан неуверенно кивнул, а Лотта разозлилась: ну, что за тюфяк! Всё надо делать самой – бежать из дому, искать Ночных! Простились они холодно, чуть ли не враждебно. Только под конец Лотта спохватилась, что этак Адриан не захочет вообще выполнять её просьбу, и, обняв его, шепнула: «Это же всё для тебя, глупый! Мы будем богаты и счастливы вместе!» Он натянуто засмеялся, чмокнул её куда-то в ухо и почти сбежал. Так что Лотта готова была окончательно в нём разочароваться.
Она возвращалась из Паучьего Распадка. Съездить туда ей предложил Адриан: «Лучше, чтобы тебя не было в городе дня два-три». Она вопросительно посмотрела на него, и он, морщась, кивнул.
Что ж, она съездила. Дом и правда был построен новый, но у Лотты не было никакого желания переселяться в него. Жить здесь, в этой дыре? Где даже старых гадюк нет? Да она же тут свихнётся с тоски! Нет, отдохнуть денёк и от дочери, и от веберовских племянников было очень неплохо, но переезжать? Спасибо!
Она нервничала, гадая, что сейчас творится в доме Эрлана. Наверное, стражники и дознаватели толкутся: всё-таки не простой ремесленник, а один из самых богатых людей Излучины, как она неоднократно слышала про своего консорта. Её, конечно, допросят обязательно, но её, во-первых, и в городе не было, а во-вторых, достаточно прочитать завещание, чтобы понять: никаких корыстных мотивов у неё нет и не было. Лишь бы Адриан не подвёл, а то не казался он ей надёжным, если честно. Кудряшка… интересно, он сам справился, или как? Подкараулить Вебера без охраны несложно, но хоть Адриан и учился с детства владеть мечом, вряд ли ему удалось бы легко справиться с этим кабаном. Лишь бы не попался страже – сразу ведь выболтает всё и даже больше.
Она поднялась к себе, позвонила, потребовала ванну. Рыжая наглая тварь однако нахально заявила:
– Прощения прошу, ваша милость, да только господин Вебер велел вам, как вернётесь, сразу же к нему в кабинет идти.
– Что? – неверяще спросила Лотта. – Он…
Она прикусила язык, не спросив «Жив?» Олеандра поняла её восклицание по-своему. Она нахмурилась и с вызовом повторила:
– Ну да, велел, и прямо вот срочно.
Лотта швырнула лёгкий плащ и перчатки прямо на кровать и двинулась в кабинет консорта. Выжил, значит, да? А это ничего не значит. Даже если Адриан сознался, его слово – против её. Но он наёмник, любитель погулять по кабакам с девками под ручку, а её репутация безупречна!
Лотта без стука вошла в кабинет консорта, тот сразу отодвинул в сторону свои бумажки и указал ей на уже знакомый столик в углу. Она села, держа спину безупречно прямо и вздёрнув подбородок. Что бы там ни наговорил трусливый сир Кудряшка, она будет всё отрицать. Он… он ей мстит, вот. За то, что не вышла замуж за него, как обещала. Он сам хотел породниться с бароном Медных Холмов, а его обошёл какой-то ткач, вот он и разозлился.
Вебер положил перед нею несколько скреплённых меж собой листов, исписанных крупным неровным почерком.
– Что это? – брезгливо спросила она, отпихивая бумаги от себя. – Я не собираюсь ничего читать.
– Ну, это не Мунхарт и даже не Оливия Мелисса, – усмехнулся Вебер. Взгляд его был жёстким и колючим, так что Лотта почувствовала себя неудобно… неуверенно. – Вам не понравится точно. Это, сира Шарлотта, подробные показания сира Адриана о том, как вы склоняли его к убийству вашего консорта. Не трудитесь рвать их в клочья, это просто черновики, а настоящие показания, заверенные нотариусом в трёх экземплярах, хранятся в трёх разных местах.
– А вы и рады были слушать его враньё! – презрительно сказала она. – Да, я клялась ему в любви, хотела стать его женой и жить с ним в бедности, а сама хожу в золоте и в бархате, пока он зарабатывает гроши в своей гильдии. Что ещё он придумал?
– Что вызовет вас на суд богов, если вы обвините его в клевете.
– Меня?!
– Вас, сира. У вас же наверняка найдётся защитник, в крайнем случае выставите наёмника – обычное дело.
Лотта зябко поёжилась. Выходить на суд богов было страшно. Да и кого она могла выставить вместо себя? Денег у неё как не было, так и нет, разве что драгоценности отдать. Не Хаггеш же встанет на её сторону поля.
– Знаете, сира, – проговорил Вебер после долгого молчания, – я, конечно, во многом виноват сам. В том, что не уделял вам достаточно внимания, в первую очередь…
Лотта дёрнулась.
– Мне ваше внимание… – процедила она.
– Понятно, – кивнул он. – Моё внимание – последнее, что вам было нужно. Хорошо. А убивать-то зачем? Поговорили бы по-человечески, договорились бы как-нибудь. Хорошо, что сир Адриан человек здравомыслящий и пришёл предупредить меня. А то ведь вы бы, пожалуй, не успокоились. Каторга для вас, позор для всей вашей семьи, включая мальчика-послушника и пожилого человека с больным сердцем… Хотя всего только стоило прийти ко мне и сказать, что желаете жить отдельно.
– Так бы вы и согласились, – пренебрежительно отозвалась она. – Это же слухи и сплетни, которых вы так боитесь.
– А вы, как я понял, не боитесь ничего, – хмыкнул он. – Знаете, так и тянет дать этому делу официальный ход. Может быть, посидев в тюремной камере с воровками и крысами, вы научитесь немного бояться?
– Вы не посмеете, – быстро сказала Лотта, отгоняя от себя жуткое видение – грязную сырую каморку с железной решёткой во всю стену и полную ужасных мерзких баб, которые станут бить её, отнимая последнюю корку хлеба. – Вы… не захотите скандала.
– Не захочу, – с сожалением подтвердил он. – А ещё в отличие от вас, сира, мне жаль и вашего брата, и отца с матерью. Поскольку пока что из вашего намерения ничего не вышло, я не стану давать делу ход. Но и жить со змеёй под подушкой мне не хочется. Давайте договоримся так. Вы подписываете и заверяете у нотариуса признание в том, что показания сира Адриана – чистая правда и вы действительно хотели убить меня, чтобы выйти замуж за другого.
– Но…
– Вы подписываете, – не слушая её, продолжал Вебер, – доверенность на управление вашим владением до совершеннолетия дочери на моё имя. Опять-таки заверив его у нотариуса, разумеется. Вы подписываете…
– Что-то много мне предстоит подписывать, – буркнула она.
– Это последнее, – с усмешкой заверил он. – Подписываете обязательство не пытаться отнять у меня Эрику ни по суду, ни как-либо ещё. Она не моя дочь, конечно, но такой матери точно не заслужила. Взамен я перепишу на имя Эрики свой дом в Излучине…
– У вас есть дом?
– Не перебивайте, – поморщился он. – Дайте уже договорить. Дом я перепишу на Эрику, но жить в нём будете вы. До её совершеннолетия, а там как уж вы с нею договоритесь. Содержание я вам начну выплачивать с дня переезда, и можете забрать отсюда все вещи, которые считаете своими. Согласны вы на такие условия?
Лотта задумалась. Её признание Веберу, видимо, нужно, чтобы шантажировать её, если она потребует чего-то сверх этого договора. Не будет она ничего просить, так что пусть подавится. И доверенностью пусть подавится. Всё равно с этой нищей деревеньки ещё много лет не будет никаких доходов. А дочь… хочет возиться с чужими детьми – что ж, у него отлично получается. А она наконец будет сама себе хозяйка.
– Хорошо, – отрывисто сказала она. – Я согласна.
========== Эпилог ==========
Паршивой сотни в месяц еле хватало, чтобы пристойно содержать дом, а ведь надо было ещё и одеваться! Вебер же наотрез отказывался добавить хоть десяток-другой золотых, заявляя, что на нём вообще-то ещё и дочь. Словно с его доходами один ребёнок что-то решал! И вообще… из-за Эрики на Лотту поглядывали косо. В её возмущённое: «Этот негодяй сир Адриан наговорил про меня разных мерзостей, а консорт был и рад поверить! Ни дня не останусь с этим мужланом!» – поверили довольно легко. А вот что ушла она от супруга одна, оставив ему грудного младенца… этим её то и дело укоряли. В конце концов, она же владетельница Паучьего Распадка, а Эрика – её наследница, так почему дочь не с нею? Придумать убедительную причину было сложно.
Лотта раздражённо вздохнула и провела пальцем по подоконнику. Пыли не было, но она всё равно сделала замечание служанке. Уже третьей за полгода, хоть за ногу приковывай мерзавок! Ещё и Адриан прислал записку, в которой просил о встрече. Ненадолго, буквально на четверть часа. Лотта надеялась, что он хочет попросить прощения, но в глубине души понимала, что надежды на это маловато. А, вот и он! Всё такой же стройный, ловкий, загорелый… предатель.
– Ло, милая, – сказал он, целуя ей руку, – всё хорошеешь? А я вот тут подумал, что это я всё в гильдейской спальне на четверых вечно слушаю чужой храп, когда у тебя есть такой чудесный домик?
– Хочешь переехать ко мне? – ядовито спросила Лотта. – Немного поздно, не находишь?
– Да почему же поздно? – ухмыляясь, возразил он. – По мне, так в самый раз. Мы тут недавно с Эрланом посидели хорошо так, припозднились немного, Эрику твою как раз спать вели. Я на неё посмотрел – ну, вылитая Люсия, племянница моя, даже нос точь-в-точь, не то что кудряшки. Вспомнил, когда ты её родила, на пальцах пересчитал для верности…
Он развёл руками, показывая, как удивили его подсчёты.
– И как это Вебер обсчитался? – фальшиво удивился он. – Он ведь, я видел сам, в уме только так считает, без всякого абака.
Лотта резко выдохнула сквозь стиснутые зубы.
– Чего ты хочешь? – спросила она.
– Ну, с приятелем малефикарши я ссориться точно не хочу, – заверил её Адриан. – Так что у него просить ничего не буду. Но у тебя же таких гнусных знакомых не водится, правда? – Он положил руки Лотте на талию и выдохнул ей на ухо: – Неужели я тебе настолько противен, что ты откажешься приютить меня?
Лотта нервно засмеялась. Вот они, сбывшиеся мечты – свой домик, где она сама себе полная хозяйка, и раскаявшийся предатель, вернувшийся к ней. И никаких мерзких крикливых детей…
Она смеялась и смеялась, заходясь в истерическом припадке, а сильные мужские руки то поглаживали её, успокаивая, то принимались распутывать пояс и шнуровку у горла…
Комментарий к Эпилог
Ох, я это сделала. Это было занятно и познавательно, но уж очень тяжело: выкапывать всю грязь, которая лежит себе тихонько на самом дне души. Вспоминать, какой сукой я иногда бываю. Вытаскивать из памяти подростковые комплексы… Тяжело и противно. Пожалуй, я удовлетворюсь этим экспериментом и вернусь к моим белым и пушистым с мелкими, вполне простительными слабостями.
А чтобы не заканчивать на такой пессимистической ноте – драбблик про Рутгера.
========== Бакалейщик для ткача ==========
Пока дед-Вебер отплясывал ритуальные танцы с дедом-Меллером, Рутгер потихоньку смылся из гостиной. Отловив в незнакомых коридорах бойкую пухлую девицу, он отколол с галстуха булавку с простым голубоватым горным хрусталём и, протягивая ей, прошептал заговорщицки:
– Тс-с, милая, я хочу увидеться с женихом раньше, чем нас усадят за стол. А то мы будем там сидеть с негнущимися спинами и вежливо ругать погоду, а я хочу посмотреть, какой он настоящий.
Девица охотно закивала, но булавку не взяла, даже руки за спину заложила, упрямо помотав головой.
– Пойдёмте, сударь, – сказала она. – Отведу вас к господину Алексу. Вам бы и правда с ним поговорить раньше, чем старшие вас сведут.
Она довела его до какой-то мастерской, где остро и пряно пахло свежим деревом, немного – лаком и скипидаром и чем-то ещё, чего Рутгер не знал и определить не мог, хотя бывал в красильнях и нюхал много всякого, очень всякого.
– Вот, – сказала она. – Тут он. Из дерева всякие штуки режет. Красивые… – она мечтательно зажмурилась. – Мне на прошлый Солнцеворот такой гребень подарил, что я его на полочку положила, да там он и лежит, жалко им волосья чесать.
– Спасибо, – сказал Рутгер и, вложив в крепкую мозолистую ладошку ту самую булавку, сжал пальцы девушки своими. – Это я не подкупить тебя хочу, это в подарок к Солнцевороту. Будешь ею платок закалывать. Глазок будет сверкать, парни будут оглядываться сперва на него, а потом – на тебя: такая красивая и нарядная…
Она поупиралась было немного, но тут из комнаты её окликнули:
– С кем ты там, Рина? Пора идти?
– Пока не звали, – откликнулась она. А Рутгера тихонько подпихнула в двери, шепнув: – Идите уже, сударь, и без того времени мало.
Он вошёл, оглядываясь с любопытством: какие-то устройства и инструменты, какие-то куски дерева, а вот готовых вещей нет. Дарит сразу, как сделает? Меллер-старший обронил между делом, что внук иногда мастерит что-нибудь под настроение. Не для заработка, понятно, так, для души.
У самого окна сидел парень примерно его лет. Ну… не красавец, не урод – обыкновенный, как и сам Рутгер. В руках у него был кусок древесного ствола с неснятой корой, и из коры этой, разрывая её, выступал то ли сук, то ли наплыв, из которого Алекс Меллер резал определённо женскую фигуру. Она была ещё намечена в самых общих чертах, но вот это движение, которым женщина выходит из расступающегося ствола, было передано так, что уже и деталей было не надо. Меллер же наверняка хотел именно с ними, с деталями этими, определиться, потому что вертел свою деревяшку так и сяк.
– Привет, – сказал Рутгер. – Это дриада?
– Понятно, да? – Меллер поднял на него ясный, хоть и немного отсутствующий взгляд. – Я вот думаю, нагую её сделать или в таком лёгком платье?
– Дриаду? – удивился Рутгер. – Нагую – ладно, но в платье? Они же шастают по своим лесам в штанах и сапогах до колен. Куртка проклёпанная, лук за плечами… Эрлан говорил, они те ещё стервы. Эрлан – это дядин фаворит, – пояснил он. – Слышал, наверное, про Эрлана Краснолесского? Это он.
– Правда? – Меллер чуть не подпрыгнул. Да, это вам не заносчивая курица Шарлотта. – А четвёртую книгу про наёмников он пишет?
Рутгер помотал головой.
– Он что-то другое пробует, но пока никому читать не даёт. Ни мне, ни даже дяде. Но когда допишет, я могу у него для тебя попросить.
– Попроси, пожалуйста. – Меллер умоляюще прижал к груди свою дриаду, а поверх неё руки. Левая вся была в мелких и не очень порезах – видимо, нож временами срывался. Зато у правой были обожжены кончики пальцев, пожелтели, как от чистотела.
– Обязательно, – кивнул Рутгер. – С дарственной надписью, всё как полагается.
– А я ему эту дриаду пошлю, – мечтательно проговорил Меллер. – Отвезёшь, ладно? Будет стерва с луком и в кожаной курточке.
– Ему лучше нагую.
Они переглянулись и хихикнули.
– Но всё равно стерву? – уточнил Меллер.
– Конечно. Дриада же.
Они уже не захихикали, а захохотали, но Меллер скоро раскашлялся так, что Рутгер испугался и кинулся открывать окно.
– Закрой, – замотал головой тот. – Продует – сразу слягу на месяц-другой, а я не хочу Солнцеворот в постели встречать.
Он посмотрел на Рутгера и кривенько усмехнулся.
– Вот такой вот я жених, – сказал он. – Чуть что – кашель до удушья, чуть сквозняком потянуло – свалился с лихорадкой. Нравлюсь?
– А лаком дышать? – опасливо спросил Рутгер. – И перед этим чем протравливаешь? С твоими лёгкими вредно же.
Меллер поставил начатую работу на стол и махнул рукой.
– Мне всё вредно, – сказал он. – Жить, дышать… Один лекарь даёт мне два-три года. Другой уверяет, что если аккуратно лечиться, я и до семидесяти доживу. Я больше верю первому, хоть они оба друг друга шарлатанами честят. Так что если первый прав, не беспокойся, долго со мной тебе мучиться не придётся. Если вообще до венчания доживу.
– Дурак, – сказал Рутгер с изумлением. – Ой, какой дурак. Со мной ты очень долго будешь мучиться, так и знай. Меня, знаешь, как в Излучине Светлой дедов целитель хвалил? Всем бы, говорил, таких внуков. А дед ворчал, что я хуже всякой пиявки. Будто бы помереть легче, чем жить с парнем, который за ним гоняется с лекарствами. До сих пор, кстати, жив милостью Девяти.
Он взял со стола деревяшку, бережно огладил намеченную фигурку. Женщина решительно шагала вперёд, раздвигая древесные слои. В ней была уверенность и сила, и Рутгер подумал, что где бы они с Алексом Меллером ни поселились, мастерская нужна будет обязательно. Может быть, дышать ядовитым лаком парню со слабыми лёгкими очень и очень вредно, но если он не будет работать по дереву – это его убьёт вернее всякой лёгочной гнили. А оставаться вдовцом Рутгер Вебер не имел ни малейшего желания.
========== Цветы жизни и их родители ==========
Комментарий к Цветы жизни и их родители
Как и положено у приличных авторов, небольшое такое послесловие про семнадцать лет спустя. Характер – мамин, воспитание – приёмного отца, да ещё и фаворит со своими друзьями-наёмниками тоже помогали девочку растить. Такая вот получилась сира Эрика из Паучьего Распадка…
– Девять богов, Эрика, что это за история с завтрашним поединком?!
Дочь пожала плечами совершенно веберовским движением. И взгляд у неё был веберовский – безупречно-вежливый и ледяной. Ни разу за семнадцать лет она не посмотрела на Лотту иначе… то есть, ребёнком она просто была равнодушна к матери, а вот лет с двенадцати в синих глазах начал явственно намерзать лёд, и теперь он намёрз просто непробиваемой коркой. Сволочь же этот Вебер! Суметь так настроить ребёнка против матери – такого, наверное, даже его грудастая подружка не сумела бы.
– Вчера в фойе театра, – проговорила Эрика ровным и размеренным, как у жрицы, голосом, который живо напоминал Лотте про Вебера-старшего, хвала Девяти, наконец покойного, – сира Розалия назвала меня Адрианой. Я напомнила ей своё настоящее имя, она ответила: «О, но вы так похожи на своего отца!» А мне, простите уж, матушка, до смерти надоели все эти шепотки за спиной, сплетни и грязные намёки. Я отходила сиру Розалию веером по морде… о, прошу прощения, несколько раз ударила её по лицу и назначила ей на завтра встречу на площади у ратуши в полдень. Она может либо выйти против меня сама, либо выставить своего защитника против моего, как ей угодно, но больше слушать про своего якобы отца я не намерена.
– Но Эрика, – в волнении возразила Лотта, встав из кресла и пройдясь к камину и обратно, – я должна тебе сказать… Поклянись мне, что это останется между нами!
– Что сир Кошак и есть мой настоящий, – Девятеро, сколько яду было в этом «настоящий», – отец? Тогда почему меня семнадцать с лишним лет кормит, одевает и учит Пол Вебер?
– Он мой консорт!
– Матушка, – негодница очень, до тошноты знакомо усмехнулась, – вам принести в следующий раз томик гражданского права? Как глава семьи и владетельница имения вы обязаны содержать консорта, вошедшего в вашу семью, дабы обеспечить её наследником. Вы. Обязаны. Не он. Содержать собственного наследника уж тем более обязаны вы.
Лотта круто развернулась, зацепив каблуком ворс ковра. Порядком, увы, потёртого ковра, так что следовало бы обращаться с ним аккуратнее.
– Если ты помнишь, – холодно сказала Лотта, – твой обожаемый как бы отец – всего только ремесленник. А я – дочь… вернее, теперь сестра барона Медных Холмов.
– Который опять просил у ремесленника десять тысяч в долг под залог основной шахты, – кивнула Эрика.
– Валентин? – удивилась Лотта слегка злорадно (ага, братец, не так уж ты и хорош в роли сеньора, оказывается). – Но ведь он выплатил понемногу отцовские долги.
– Потому что наделал своих. Я ничего не смыслю в горнорудном деле, матушка, но даже я знаю, что рудники умнее было бы доверить гномам. Если дядя не желает этого признавать, ему придётся расстаться с шахтой.
Она глянула на часы над камином. Почти незаметно, словно просто скользнула взглядом, но Лотта уже научилась ловить вот эти мелкие движения и взгляды, каждый из которых прямо-таки кричал о том, что дочь отбывает скучную повинность, навещая мать раз в неделю.
– Я, собственно, к вам по делу, матушка, – сказала Эрика вдруг. – Меня это завтрашнее представление для зевак ничуть не радует, но я надеюсь заткнуть рты хотя бы самым наглым. Тем, кто мне в лицо говорит всякие гадости. Если у сиры Розалии хватит духу выйти против меня лично, я ей так распишу мордашку, что прекрасная сира остаток жизни будет прятать её под шарфом, как добропорядочная уроженка побережья. Но боюсь, храбро она умеет только шипеть, так что мой наёмник завтра просто убьёт её защитника, быстро и без затей. Знаете, сира Адриана я бы тоже охотно вызвала на поединок, но на него у меня есть дубинка получше.
– Да? – с интересом спросила Лотта. Адриан благоразумно помалкивал о своём отцовстве, загадочно улыбаясь на вопросы и не отвечая ни да, ни нет. Однако иметь что-то, что способно заставить его перестать улыбаться, было бы очень неплохо.
– Если он ещё раз хотя бы туманно намекнёт на то, что имеет какое-то отношение ко мне, я пойду… нет, матушка, не в суд и не к графу. Я пойду к представителю гномьего клана, в котором он держит свои деньги. Гномы, если сир Адриан этого не знает, весьма щепетильны в семейных делах. Если они узнают, что их вкладчик за семнадцать лет не дал ни гроша на свою дочь…
– Подожди, – гневно перебила её Лотта, – он держит деньги у гномов?
– Как любой разумный наёмник. Вы не знали?
– А когда я у него прошу несчастную сотню на новые чехлы для мебели и посуду, он говорит, что потратил всё, что ему полагалось по контракту, на починку снаряжения и обновки.
– Он же ваш фаворит, – равнодушно ответила дочь. – С какой стати он с вами будет делиться? Фавориты не для этого предназначены. Так вот, о гномах. Если сир Адриан не прекратит своих многозначительных намёков, я сдеру с него своё содержание за все семнадцать лет, передайте ему это, будьте добры. Слов он не понимает, но может быть, оставшись с голым задом, что-то поймёт? И ещё.
– Есть и ещё?
– Да. Почему в моём доме живёт посторонний мужчина? Я понимаю, что он ваш фаворит, но это не повод садиться на шею мне. Пусть навещает вас раз-другой в неделю, как полагается у приличных людей, я не против, но жить здесь он не будет, так и передайте. Он достаточно потоптался по моей репутации, чтобы я делала ему такие щедрые подарки. Пусть переселяется в отделение гильдии или пусть платит мне за проживание.
– Может, ты ещё и с меня деньги потребуешь? – возмутилась Лота, предчувствуя неприятный разговор с Адрианом.
– У вас их всё равно нет, а у вашего фаворита есть, так что пусть платит или убирается вон.
– Эрика! – потрясённо выдохнула Лотта. – Я понимаю, что тебя растил и воспитывал ремесленник, но быть такой мелочной… Ты – племянница двадцать восьмого барона Медных Холмов, а рассуждаешь и ведёшь себя как… как ключница!
– Ну, извините! – Ох, как глаза полыхнули синим огнём. – Почему-то никто из дворян моим воспитанием не озаботился, только разжиревший ткач, который мне, оказывается, вовсе и не отец!
Она встала, досадливо сбросив с колен перчатки. Лотте даже показалось, что она этими перчатками хотела хлестнуть по лицу её, родную мать!
