Текст книги "Семейное счастье (СИ)"
Автор книги: Арабелла Фигг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
– «Бежим со мной, любимая, – сказал Алан. – Что нам всё золото мира, когда мы есть друг у друга? Бежим – и будем счастливы…» – прочёл мальчишка с выражением. Но тут же фыркнул и пробурчал: – Да-да, что нам всё золото мира? Я пойду в наёмники, а тебе снимем каморку в полуподвале, потому что в здание гильдии жену наёмника никто не пустит дальше холла, а на большее у нас денег нет.
– Да что вы, сударь, в самом деле, – недовольно сказала другая девушка. – Сказку же читаете. Про настоящую-то жизнь мы поболе вашего знаем.
– Ага, и выше головы нам той жизни.
Служанки загомонили – их там, судя по голосам, было не меньше трёх. Рутгер сказал, чуть повысив голос:
– Хорошо, хорошо. Читаем дальше… О, сира Шарлотта. Что-то случилось? Вы звонили? Я не слышал.
– Нет, – Лотта невольно покраснела. Положение было дурацкое – супруга хозяина этих девиц стоит в тёмном коридоре и тайком слушает, как читает вслух хозяйский племянник. – Я… кажется, немного заблудилась.
– Проводить вас? – Паршивец был сама любезность.
– Н-нет, благодарю.
Глупо, но она почти сбежала. И какая-то мерзавка фыркнула ей вслед: «Ой, она правда знает такое слово – благодарю?»
Вернувшись к себе, Лотта опять послонялась бесцельно, постояла у зеркала, попробовала уложить волосы так и этак… Будь погода получше, можно было бы потребовать заложить коляску и прокатиться по городу или даже немного за город, но погода к прогулкам не располагала. Молодой женщине из приличного дома, как пояснила всё та же Гризельда, не полагалось носить плащи из «рыбьей кожи», а в коляску даже с поднятым верхом ветер всё равно щедро забрасывал целые пригоршни ледяного осеннего дождя. Брать же на прогулку карету старшего Вебера никто Лотте не позволял, да и что это за прогулка в карете?
В ней все пятеро на днях ездили в театр, и там Лотта, честно сказать, больше смотрела по сторонам, чем на сцену. Особенно пристально она рассматривала графскую ложу. Самого графа или кого-то из членов его семьи в театре в тот вечер не было, но в ложе постоянно что-то мельтешило – кто-то вставал, садился, переходил с места на место. Кто, интересно, мог занимать графскую ложу в его отсутствие? Фавориты? Приезжие родственники?
А в антракте все гуляли по фойе, раскланиваясь с знакомыми. Вебер представлял своих партнёров, поставщиков и просто добрых приятелей Лотте, но для неё они все очень быстро слились в одно лицо. Она снисходительно кивала всем этим торговцам, мастерам, стряпчим, немного нервно похлопывая по левой ладони кружевным веером – знакомых у её консорта было что-то очень уж много, едва ли не половина города, и эти бесконечные представления утомляли.
А потом уже её окликнула какая-то женщина, и Лотта удивлённо обернулась на смутно знакомый голос. Та самая отцовская родственница, которая обозвала её «миленькой, пока свеженькая».
– О, малютка Шарлотта, – сказала та, откровенно обшаривая взглядом её фигуру и оценивая атлас, кружева, нитку жемчуга на шее… – Вас можно поздравить, милая? Я слышала, мой кузен нашёл вам подходящую партию.
Она повернулась к Веберу, тот отвесил короткий, в меру почтительный поклон. Вид у него был очень знакомо равнодушно-вежливый, словно он и не заметил ядовитого замечания про подходящую партию. Какое-то время все трое молчали, пока Лотта не сообразила наконец, что Вебер не заговорит первым с незнакомой дамой.
– Это мой консорт, – неуверенно проговорила она. Потом спохватилась, припоминая матушкины уроки: – Позвольте представить вам, тётушка, моего консорта Пола Вебера.
Та пробежала глазами по безупречному бархатному камзолу, кружевному воротнику с серебряной булавкой… и медному кольцу с паутинкой. Чуть подумала и протянула руку:
– Рада знакомству, сир-консорт. Полагаю, это чудесное платье на моей племяннице сшито из знаменитого веберовского атласа?
– Именно так, сира, – Вебер поцеловал протянутую руку и непроницаемо улыбнулся старой гадюке. – Лучший способ показать людям, что мы производим – надеть это на юную красавицу, не правда ли? Вам действительно нравится это платье? Это наша новинка, шёлковые цветы по бумажной основе – гораздо дешевле обычного атласа и при этом гораздо приятнее телу. Вы позволите прислать вам штуку на пробу?
– О, вы опасный человек, господин Вебер! – тётушка шутливо погрозила ему пальцем, но в глазах вспыхнул хищный огонёк. – Разве какая-нибудь женщина способна устоять перед возможностью примерить что-то новое?
– Счастлив буду порадовать вас такой малостью, – снова поклонившись, сказал Вебер.
Они поговорили ещё, обсуждая цвета и фасоны. Лотта неловко молчала, злясь про себя, что её консорт гораздо лучше разбирается в одежде, чем она. «И кто из нас женщина?» – недовольно думала она. К началу второго действия пьесы они опоздали, да Лотта всё равно не могла сосредоточиться на представлении, потому что тётушка, потрепав её по щеке, обещала на днях прислать «милой девочке» приглашение, «чтобы познакомиться поближе».
Не прислала до сих пор, кстати. Атлас не понравился, что ли? Бесплатный? Лотта не очень разбиралась в моде, но уж десяток способов перелицевать платье она поневоле знала: все матушкины, в которые та после четырёх родов перестала помещаться, перешивались на единственную дочь, что бы об этом ни шипели незамужние отцовские сёстры. Тётушкино точно было перешито, это даже Вебер понял. Не зря же он ввернул, как теперь понимала Лотта, шпильку про «гораздо дешевле». Или как раз на это отцовская кузина и разозлилась? Поди пойми. А поговорить хоть с кем-то очень хотелось, но не с прислугой же и не с малолетним паршивцем.
Она привалилась плечом к стене, глядя за окно. Ничего интересного там не было: серый камень стен, серое небо над серыми крышами, серые мостовые, серый дождь… Тоска… Называется, переехала в столицу графства! Да матушка о своей юности столько всякого рассказывала: приёмы, танцы, игры в переглядки с молодыми статными красавцами. И, конечно, матушкина великая любовь, с которой её разлучили родители. Заканчивались все матушкины истории, правда, одинаково: да, она не хотела замуж за немолодого сурового мужчину, плакала ночи напролёт, но ничего, привыкла, а любовь… что любовь? Прошла понемногу, как горячка или лихорадка проходят. Лотта слушала – и не верила. Ничего не прошло, иначе не блестели бы так матушкины потускневшие глаза, не менялся бы и не дрожал голос от одних воспоминаний, не сбивалось бы дыхание. Нет уж, та любовь была и оставалась лучшим, что было в невесёлой жизни баронессы Медных Холмов. И Лотта, слушая матушку, клялась себе, что уж она-то не позволит распорядиться собой, как какой-то бессловесной тварью. Ах, вот если бы Адриан был хоть немного похож на того Алана из Рутгеровой книжки! Пусть бы даже не звал звездой и не говорил, будто разлука для него хуже смерти, но чтобы в самом деле не отступился в последний миг. Чтобы увёз любимую далеко-далеко…
– …Где тебя носило? Я смотрел в зале, думал, тебя опять Хаггеш гоняет – и там не было.
– Мозги проветривал, – смеясь, сказал Рутгер. И под непонимающим взглядом Эрлана пояснил: – Читал девушкам сочинение госпожи Юлии Мунхарт «Испытания любви». Девушки на новые полотенца и салфетки пришивали метки для прачки, занятие скучное, тупое, и я попросил у госпожи Гризельды одну из её книг.
– Мунхарт? Мать Всех Живущих! – консортов любовник за голову схватился в притворном ужасе. – Неужели наши служанки это могут слушать? Неглупые же вроде девушки. А госпожа Гризельда – читать?
– Ну, сам подумай, – возразил Рутгер. Он даже мясо нарезать перестал, покачивая столовым ножом в такт словам. – Госпожа Гризельда с утра до ночи то на ногах, то за рабочим столом: раздать поручения по хозяйству, проверить счета, ещё проверить счета, взглянуть, как там запас муки у кухарки, молочнику напомнить, что вчерашние сливки и стоʼят как вчерашние, а не как свежие, заполнить ведомость жалования прислуге, сходить к прачке и поинтересоваться, с каких это пор у Веберов скатерти из такого дешёвого полотна… И так день за днём, свихнуться же можно. А тут открываешь книгу: крупный чёткий шрифт, простые короткие предложения, глупая, совершенно нереальная история, зато красивые картинки – думать не надо, всерьёз переживать невозможно. Настоящий отдых. Правда, госпожа Гризельда?
– Именно так, господин Рутгер, – согласно кивнула управительница, подавая очередную перемену. – Господин Вебер, простите, что за обедом, но боюсь, после вылетит из головы.
– Да? – вполне благосклонно спросил тот, и Лотта с обидой припомнила, что её-то немедленно оборвали: «Не за столом».
– Вы, кажется, на днях беседовали с Родерикой Голд?
– Да, я хочу, чтобы она осмотрела дом в Паучьем Распадке. Что-то там, кажется, нечисто.
– А не могла бы она заклясть нам подвал от крыс и мышей, а кладовку – от жучков и моли? Я слышала, малефикары это умеют. Или… – она в сомнении глянула на хозяина, – это слишком дорого?
Он махнул рукой:
– Отрава тоже денег стоит и при этом гораздо опаснее. Вы правы, поговорю заодно и об этом.
– Благодарю, господин Вебер.
– Да что вы. Это я вас благодарить должен за заботу.
Он поймал её руку и поцеловал. С гораздо бо’льшим чувством, чем в театре – там-то он просто повинность по этикету отбывал. Лотте просто глаза протереть захотелось: её консорт целует руку своей управительнице!
Та залилась пунцовым румянцем, неловко высвободила руку и пролепетала: «Ой, что вы, сударь…» – но видно было, что на самом деле она рада до смерти и горда собой.
– Дядя, – влез Рутгер, – а можно поехать с тобой в Паучий Распадок? Дед же потом возьмёт меня с собой в Горючий Камень, и я не смогу сравнить, как было и как стало.
– Хорошо, – кивнул Вебер. Кажется, он вообще пребывал в прекрасном настроении и всем всё позволял. Лотта даже подумала, а не потребовать ли и ей чего-нибудь… только сначала придумать, чего именно. – Вот погода немного направится, и поедем все вместе.
– Нет-нет, – сказал его отец, – это без меня, я лучше здесь побуду. Тащиться в такую даль по отвратительной дороге – всю душу вытрясешь, а приедешь, и переночевать негде, значит, придётся домой чуть не за полночь возвращаться. Увольте!
– А в Горючий Камень ты Рутгера везёшь с женихом знакомиться?
– Н-ну… женихом я бы мальчика пока не называл, но, в общем, да. Присмотреться хотя бы.
Лотта злорадно глянула на Рутгера – тот самый жених, которого надо будет поить микстурами и заставлять дышать мятным паром? Однако мальчишка несчастным вовсе не выглядел. Ну да, сообразила она, его же ждёт поездка в другой город – целое приключение. А что там с женихом, ещё неизвестно: вдруг присмотрятся да и разойдутся ни с чем.
Она посмотрела на управительницу, уносившую блюда с едва тронутой едой. Щёки у той горели до сих пор. Как называлась та книжка? «Испытания любви?» Веберы, умники (Эрлана она тоже записала в Веберы) книгу осмеяли, но Лотте прочитанный вслух кусочек вовсе не казался ни смешным, ни глупым. Может быть, попробовать почитать? А то совершенно нечем заняться, не метки же на полотенца пришивать. Спасибо! Дома насиделась с иглой досыта – и зря. Ничего из сшитого ею себе в приданое не понадобилось: ни сорочки, ни полотенца, ни прочее. А ведь все пальцы исколола, подрубая скатерти и вышивая салфетки. Она скосила глаза на снежной белизны скатерть, отливающую жёстким, почти металлическим блеском. Да уж, стелить поверх такой салфетки из простого полотна… Скорее всего, Вебер едва взглянул на сундучок с её приданым и учтиво-преучтиво отказался. Или забрал, а потом раздал здешним вертихвосткам, вот уж совсем было бы обидно.
– А вы, сира Шарлотта, поедете?
Она даже вздрогнула от неожиданности.
– Куда? А, в Паучий Распадок… Да, конечно. – Лотта зачем-то посмотрела в окно, где сеялся и сеялся унылый в своей бесконечности осенний дождь, и прибавила: – Обязательно.
========== Паучий Распадок ==========
– Ну что, твоя ткацкая милость, показывай своё имение.
Вебер мотнул головой:
– Не моё.
– Платил же ты. И сейчас, кстати, платишь, – заметила девица и внешности заурядной, и одетая как простолюдинка, но такая наглая и развязная, что Лотта еле сдерживалась, чтобы не поставить её на место. Удерживало её от этого короткое представление уже в карете: «А это Родерика Голд, внучка той самой госпожи Паучихи». Бр-р, про Паучиху даже Лотта слышала, хотя малефикарша и близко никогда не подходила к Медным Холмам.
Дорога (в самом деле ужасная, даже в гномьем возке трясло по колдобинам и некстати сохранившимся каменным плитам), плавно поворачивая, понемногу спускалась в обширную низинку. Золотились остатки листвы, курились редкие дымки над крышами – ясным солнечным днём выглядела деревенька совершенно обычной, и не скажешь, что название такое дурацкое и мерзкое. Разве что виден был начатый и уходящий за небольшой холмик частокол в человеческий рост, защищающий жильё… от кого? От волков? Дом владетеля стоял на этом холме и почти не был виден за всё ещё густой, хоть и жухлой листвой яблонь и вишен, однако противная задавака Голд напряглась и зачем-то полезла за пазуху, толкнув локтем своего напарника. В карете вообще было тесно для шестерых человек. Лотта с Рутгером, конечно, места занимали немного, но зато его много занимали кабан Вебер и особенно напарник ведьмы – здоровенный и плечистый, да ещё обряженный в тяжёлую кольчугу молчаливый тип. Лотте подумалось, что он глуповат, наверное… Впрочем, ей-то что?
А ведьма вытащила из-за пазухи какой-то невзрачный камушек на серебряной цепочке и надела себе на шею, аккуратно заправив цепочку под рубашку. Все мужчины, включая сопляка Рутгера, проследили глазами за тем, как камень скрывается в ложбинке между завидными грудями. Вот только у ведьмы, судя по её взгляду, совершенно не было намерения привлекать внимание мужчин к своим… прелестям.
– Всё настолько плохо? – тревожно спросил Эрлан.
Та помолчала, словно прислушивалась к чему-то. Будто можно к чему-то прислушаться сквозь перестук колёс и подков.
– И сколько вам, сир-консорт, боброградские отвалили за то, чтобы вы их от этого места избавили? – усмехаясь, спросила она.
– Вся канцелярия была на мне, а к Солнцевороту они хотят новые платья для всех женщин семьи от трёх до семидесяти лет.
– Ну, тогда ладно, – подумав, кивнула Голд. – Терпимо.
– У меня было чувство, будто они действительно от этого имения избавляются, – прибавил Вебер. – Старое проклятие?
Голд пожала плечами.
– Ничего пока точно не скажу, но ощущение как наждаком по хребту. Сюда всякая нечисть должна тянуться, как мотыльки на свет. Чудо, что люди ещё не все разбежались.
– Поэтому и пауки в лесу? – подал голос Эрлан. – Я так понимаю, это не крестовики и не серебрянки в речке?
– Виктор писал про пауков размером с хорошую дворнягу, – ответил Вебер, и у Лотты по спине прополз мерзкий холодок.
– Отродья Унгол?
Лотта непонимающе посмотрела на Эрлана, но все остальные, включая мелкого паршивца, кажется, прекрасно всё поняли, потому что одинаково нахмурились.
Карета тем временем проползла, раскачиваясь и поскрипывая, через деревню и остановилась во дворе мрачного старого дома. То есть, дом был просто старый, облезлый и потрёпанный непогодой, но чувство, будто кто-то затаился в нём и недобрым взглядом следит за незваными гостями, было неодолимым.
Спешились конные охранники, открылись дверцы. Рутгер сунулся было наружу, но Эрлан ухватил его за шиворот, выпуская сначала здоровяка в броне и малефикаршу.
– Да выходите, – сказала ведьма, хотя при этом умудрилась одобрительно улыбнуться красавчику. – Прямой опасности нет.
Лотта, опасливо озираясь, выбралась из кареты – и чуть не упала, наступив себе на подол, хорошо, что Вебер поддержал.
– Вот-вот, – без улыбки сказала Голд. – Сира, вы ведь формально владелица этого места? Встаньте на солнышке и постарайтесь лишний раз не шевелиться. Вы для всей этой дряни самый лакомый кусочек.
Лотта поёжилась и ни слова не сказала о своём «формальном» владении этим местом. Ей вообще уже страстно хотелось быть как можно дальше отсюда.
А из серого покосившегося флигеля к ним спешил какой-то человек. Одет он был дорого, на прислугу не похож, да ещё и лицом весьма напоминал Вебера, хоть был помоложе и куда постройнее.
– Виктор! – приветствовал его тот. – Жив?
– У меня такое чувство, что это ненадолго и легко поправимо, Пол, – проворчал названный Виктором, но охотно обнялся и с Вебером, и с его любовником, а Рутгера и вовсе поцеловал в макушку. И только после этого, наглец, спросил: – Пол, не представишь меня своей супруге?
– Конечно, – спохватился тот. – Позвольте представить вам, сира Шарлотта, моего кузена Виктора.
– Очень рада, – сухо сказала Лотта, демонстративно не подавая руки.
Толстокожий Виктор её недовольства не оценил и принялся рассказывать, как в первый же день перебрался из хозяйского дома вон в ту развалюху. Потому что представить себе боялся, как будет ночевать в доме, где даже днём постоянно кажется, будто кто-то дышит тебе в затылок, в углах бродят какие-то тени, и без конца слышатся то ли дальние голоса, то ли стоны. Лотта, слушая его, смотрела на насупленный дом со всё большим страхом и недоверием, и ей всё сильнее хотелось заорать на консорта: «Зачем вы мне купили вот это?»
– Ладно, – сказала малефикарша, внимательно выслушав Виктора. – Пойду гляну, что там. Пол, очень советую глаз с жены не спускать, она тут на ровном месте может в лучшем случае ногу сломать, я не шучу и не преувеличиваю.
– Я чем-то могу помочь? – спросил Эрлан. – Нет? Тогда лучше прогуляюсь по окрестностям, молодость вспомню. Мелкий, ты со мной?
– Арбалет взять? – Рутгер чуть не подпрыгнул в нетерпении.
Взрослые рассмеялись, даже охранники заулыбались, но Вебер сказал:
– Возьми, конечно, мало ли. Готфрид, парочку парней в сопровождение дай. – Один из охранников, видимо, старший, согласно кивнул. – Эрлан, я знаю, что ты был невозможно хорош в своё время, но с тех пор ты лет пять просидел почти безвылазно в кабинете, а у меня лишних племянников нет, – продолжил Вебер, и красавец, покривившись, согласился на охрану.
Словом, четверо ушли «прогуляться», ведьма со своим громилой ушла в дом, а Виктор принялся рассказывать кузену, что он уже сделал и что ещё обязательно надо успеть до зимы. Лотта попыталась прислушиваться, но всё это было невыносимо скучно: ограда, артель плотников, какая-то корова какой-то весёлой вдовушке… Ей надоело стоять, и она хотела присесть на что-то вроде постамента для статуи, но Вебер сперва сам потрогал замшелый округлый камень, даже пошатал его и зачем-то попинал, потом принёс из кареты плед, расстелил на камне и только после всего этого разрешил Лотте сесть. Она хотела было ехидно поддеть его, потом вспомнила, как чуть не упала, выходя из кареты, и промолчала.
Виктор продолжал нудеть про строевой лес и щебень, Вебер кивал, Лотта скучала, охранники, негромко переговариваясь, то стояли парами, то принимались бродить по двору… Наконец из дома вышла, утираясь рукавом, словно какая-нибудь прачка, Голд со своим напарником, все тут же замолчали и уставились на неё.
– Не знаю, кого боброградские так разозлили век-полтора назад, – сказала она и закашлялась. – Фу, пылища там, как в древнем склепе. И запах не лучше. – Кто-то из охранников протянул ей фляжку, она благодарно кивнула и сделала хороший глоток. Во фляжке, видимо, была не вода, потому что на минуту ведьма замерла, вытаращив глаза и не дыша. Потом перевела дыхание и счастливо проговорила: – То, что надо, спасибо, солнышко. – Она вернула фляжку и сделала над охранником какой-то пасс. Тот опасливо втянул голову в плечи, но Голд рассмеялась: – Хозяин Ночи с тобою, милый. Я с тебя всякую мелкую дрянь сняла: зависть, ревность, девичьи обидки. И всего за глоток гномьего самогона, цени. Ладно, к делу. Тогдашнего владетеля кто-то проклял. Качественно так, основательно, чуть ли не на предсмертное проклятие тянет. Или заплатили малефикару не слабее бабушки, дай ей Девятеро удачного перерождения.
Мужчины во дворе вразнобой, но очень дружно изобразили знак, отгоняющий злую силу, Лотта обмерла, не в состоянии сделать и этого. Впрочем, Голд только невесело улыбнулась, глядя на попытки простых смертных уберечься от проклятия.
– Снять можно? – спросил её Вебер.
– Можно, – ответила она, чуть помедлив. Холодное осеннее солнце играло в каштановых волосах, и при ярком свете Лотта вдруг заметила седые пряди у совсем ещё вроде бы молодой ведьмы. – Долго, муторно, тяжело, но можно. Предлагаю другой способ, твоя милость. Тебе этот, вот именно этот дом нужен?
Вебер презрительно сморщил нос.
– Разобрать? – решительно спросил он.
– Сжечь ко всем мантикорам. Купить два… нет, лучше три бочонка лампадного масла, облить всё от подвалов до крыши и подпалить с четырёх углов.
– Сделаю, – без раздумий кивнул Вебер. – Что ещё?
– Ещё? – она ненадолго задумалась. – Ещё попроси отца Мартина из храма Сармендеса поехать с тобой, обойти вокруг горящего дома и прочесть любую литанию.
– Именно его?
– Именно.
– Он же ещё мальчишка совсем, – усомнился кто-то из охранников.
– Этот мальчишка – внук Алекса Шторма, – хмыкнула ведьма. – Сестрица его двоюродная просто по дедовой дорожке пошла… ну, там понятно, в их болоте до сих пор без хорошего боевика сложно, а у Гортензии Саламандры силищи, как у самого Шторма. А Мартин в храмовые служители подался, как дядя-экзорцист, и силу стихий сумел переплавить в благодать. Только я сразу говорю, что приеду после, когда его здесь уже не будет. Потому что как заведёт этот мальчишка: «Сармендес, отец богов, к тебе взываю, к свету твоему и чистому пламени», – так меня тут же скрутит и в блин по двору раскатает, а тратиться на щиты я не хочу, силы мне ещё ой как понадобятся. Силён же, паршивец, аж завидно.
Лотта хотела возмутиться, что служителя Сармендеса называют паршивцем, но её никто слушать не собирался, все смотрели на ведьму.
– А я уже посмотрю, что останется после катренов и огня, – продолжила та. – Сниму остатки. Жалко же в самом деле: такое место было красивое, и не то что обезлюдело – деревья, и те кривые и уродливые растут, хищников нормальных нет, одно Унголово отродье… Это же была Певуньина Старица, после проклятия уже стал Паучий Распадок. Пока что сюда, как в канаву у дороги, всякая мерзость сама собой стекает, но ещё можно всё исправить. А ещё с полвека – и конец, последние жители или разбегутся, или перемрут. Друг друга поубивают, потому что в таких местах характер сам собой портится. Уверена, ссоры-свары тут без конца идут, из-за любой ерунды.
Виктор закивал, подтверждая:
– Уже и плотники приезжие успели пару раз подраться, счастье, что за топоры не схватились.
– М-да, – пробормотал Вебер. – Надо было мне с тобой, Рика, ещё до покупки сюда съездить.
Та пожала плечами, а Лотта негодующе посмотрела на консорта: это что ещё за Рика? Мало официального фаворита, ещё и с ведьмой этой грудастой спутался?
– Если хорошенько вычистить, – сказала Голд, в упор не замечая взглядов Лотты, – здесь будет отличное место, твоя ткацкая милость. Окупится со временем, не переживай. И в посмертии, глядишь, зачтётся.
========== Неприятности продолжаются ==========
Старший Вебер уезжать не торопился – ждал, когда первые морозы прихватят грязь на дорогах. А Лотте наконец прислала приглашение тётушка. Лотта смущалась, не знала, о чём говорить, краснела – и была снисходительно обласкана такими старыми же гадюками, собравшимися, чтобы оценить новую жительницу Излучины: «Немножко неотёсанна, но в этом есть своя прелесть. Полевой цветочек…»
Лотта комплименту не обрадовалась, но приглашения посыпались одно за другим – её начали принимать в небогатых, но очень приличных домах. Недели три она наслаждалась этим, осваиваясь понемногу среди тех, кто был ровней ей по положению.
Но всё испортила Гризельда, рыбина сушёная. Поздним вечером, уже спустя час, а то и больше после ужина, все сидели в той самой гостиной с клавесином, или как там его. Все – потому что старшему Веберу захотелось перед отъездом как можно больше времени проводить с сыном и его семьёй. Лотта могла бы и не отбывать эту повинность вместе с остальными, но у неё так и не случилось в обычное время женского недомогания, и она начинала потихоньку паниковать. Ссориться с каким-никаким супругом в её положении точно не стоило.
Словом, они сидели в гостиной. Младший Вебер что-то наигрывал на клавесине, Эрлан, чуть ли не лёжа в кресле, рассеянно перебирал струны лютни – играли вроде бы каждый своё, но получалось неплохо. Согласно так. Старший Вебер читал городской листок с новостями, а самый младший – чудовищной толщины облезлую книжищу, такую старую, что у неё страницы были даже не пожелтевшими, а прямо-таки бурыми. Причём Рутгер не просто читал, а постоянно что-то выписывал на листок… на уже пятый или шестой листок.
Сама Лотта тоже пыталась читать. Мелкий паршивец был прав: у сочинений госпожи Мунхарт был прекрасный, крупный и чёткий шрифт, а томики изобиловали оттисками с гравюр, изображавших героев в разной обстановке. Матушка рассказывала, что у неё была целая полка похожих книг, но барон запретил брать их с собой в замок, сразу заявив, что его жене хватит забот, которые не оставят ей времени на всякие глупости.
Да, читались истории легко и трогали до слёз, но Лотте, словно нарочно, попался роман о несчастной девушке, которую жестокие родственники после смерти родителей выгнали из дома, так что ей пришлось забыть о своём происхождении и наняться в гувернантки. К счастью, в неё влюбился молодой и красивый вдовец. Сначала он пытался сделать её своей фавориткой, но она, разумеется, с негодованием отвергла это предложение. Теперь дело шло к тому, что они заключат законный брак, и красавица гувернантка станет приёмной матерью осиротевшему малютке.
Вот только Лотта думала о своём возможном ребёнке. Она ведь так ни разу и не была близка с законным супругом. Надо было, с опозданием понимала она, в ту ночь стиснуть зубы и вытерпеть его волосатые лапы на своём теле. Мало ли что там ему наплели подкупленные мерзавки про задержку в три-четыре недели – он консорт, и дитя его. Противно, конечно, врать и недостойно дочери барона Николаса, но бывают случаи, когда лгать приходится во спасение. Даже не себя – своего будущего ребёнка. Какая судьба его ждёт теперь? Отец ведь никогда не простит и не примет её обратно, а в Паучьем Распадке… она зябко повела плечами, вспомнив жуткий дом. Если, кстати, его уже не сожгли по совету ведьмы Голд. (Её, между прочим, и правда приглашали что-то там наколдовать в подвале и в кладовой; а потом она со своим напарником обедала за хозяйским столом, не на кухне, как следовало бы, и её громила умял половину того, что вообще на стол подавалось, а сама она – целый лимонный пирог да ещё мороженого две креманки, куда только влезло; и при этом шутила, ненасытная дрянь: «Зачаровала я на полгода, сир-консорт. Могла бы и на подольше, но хочу скорее снова так же вкусно поесть. А то по трактирам кормят отвратительно, а в гильдии ещё хуже». И Гризельда захлопотала, что-то начала бормотать про «возьмите с собой» – точно своим распоряжалась).
Управительница как будто мысли услышала – явилась с какой-то амбарной книгой в руках.
– Прошу прощения, господин Вебер, – сказала она. – Мне придётся заказать ещё дюжину-другую корзин и салфеток, потому что нам не возвращают ни то, ни другое. И подозреваю, что не вернут. Или просто сказать Веснушке, чтобы не уходил, пока не получит их обратно?
Вебер лениво махнул рукой: «Заказывайте», – а Лотту дёрнуло спросить, о каких корзинках речь.
– Когда вас приглашают в гости, – недовольно ответила управительница, – я всегда ещё с утра посылаю вашим родственникам бутылку-другую вина, сыру, буженины, что-нибудь из сладостей и накрываю корзинку салфеткой. И нам ни разу ещё не вернули ни корзинок, ни салфеток. Этак мы корзинщика озолотим нынешней осенью!
– Вы хотите сказать, – рассердилась Лотта, – что меня приглашают в гости ради ваших корзин?
– Я, сира, – нахально возразила управительница, – говорю, что мне ещё не вернули ничего из имущества господина Вебера, а корзинки я не с дерева срываю, их покупать приходится. И я прошу у него разрешения купить ещё, потому что в следующий раз посылать Веснушку будет не с чем.
– Ох, госпожа Гризельда, – фыркнул Вебер, не переставая наигрывать какую-то смутно знакомую Лотте песенку, – не забивайте себе голову ерундой. Купите сразу две дюжины этих несчастных корзин, и пусть лежат. Идите, отдыхайте уже. Да, и скажите Петеру, чтобы приготовил ванну… или обе?
Он посмотрел на Эрлана, тот лукаво улыбнулся и ответил, что хватит и одной. Рутгер понимающе хихикнул, а Лотта прикусила губу. Ничуть её консорт не страдал от её холодности и неприступности. То принимал ванны с нелюдем, то спал в его комнате. А ей как-то выкручиваться…
Выкручиваться не пришлось: Вебер пригласил целителя для своего отца, дабы убедиться, что тот благополучно перенесёт дальнюю дорогу. Чего уж целитель наговорил по поводу старшего Вебера, Девятеро знают, но следующей была Лотта.
– Замечательно здоровая молодая женщина, – объявил громила, куда больше похожий на наёмного мечника, чем на целителя, после осмотра, вогнавшего Лотту в краску: пришлось раздеться полностью перед посторонним мужчиной и даже лечь, разводя ноги, чтобы он… Нет, вспомнить невозможно… – Правда, мне не нравится, что вас не тошнит, сира. Лучше бы теперь, а не в последней трети. Ну да, посмотрим, может быть, обойдётся.
– Десять-двенадцать недель, так? – спросил Вебер. Он стоял у окна, деликатно глядя в него – не оставляя супругу наедине с нестарым ещё мужчиной, но и не смущая её любопытными взглядами.
– Двенадцать-тринадцать, я бы сказал, – поправил целитель и посмотрел на Вебера этак… понимающе. Времени-то после свадьбы прошло вдвое меньше.
Лотта закрыла руками пылающее лицо. Как эти несносные лекари могут определить срок, не видя ребёнка, она не понимала, но отлично понимала другое – если об этом узнает отец, он не станет слушать никаких оправданий. Оставалось уехать в Паучий Распадок, поселиться там в жалком покосившемся флигеле и потребовать у Вебера половинного содержания, но уже сейчас, а не через год-полтора. В такой убогой деревушке даже полсотни золотых – сказочное богатство, и прислугу она наймёт без труда. Служанки, конечно, из глупых и неловких крестьянок ужасные, но других будет взять негде. Придётся потерпеть. А вот через год-другой можно будет и вернуться в город, потому что у двухлетнего ребёнка никто не заметит разницы в несколько недель.
О том, что она уезжает, она и объявила супругу, войдя к нему в кабинет. Лучше было бы, конечно, после ужина, когда он сыт, чуть-чуть пьян, и потому благодушен, но в это время совершенно невозможно поговорить без чужих ушей. Слишком многие знали, что это лучшее время для разговоров и просьб, от любовника и племянника до той полуорчихи, которая возила Лотту на прогулки, а в свободное время учила Рутгера обращаться с мечом, оказывается.
