Текст книги "Гражданские войны"

Автор книги: Аппиан Александрийский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

150. Перед Цезарем сдалось Ионийское море, сделавшееся проходимым и спокойным посреди шторма. Он переплыл к британцам через западный океан, который еще никто до того не исследовал, а когда кормчие наталкивались на британские скалы, он велел им сломать корабли. С другой пучиной боролся он ночью один на маленькой лодке и велел кормчему поднять паруса и уповать на счастье Цезаря больше, чем на море. Против врагов он часто выступал вперед один, когда все боялись; 30 раз он выступал против одних галлов и покорил до 400 их племен, которые казались столь страшными для римлян, что в законе о непривлечении к военной службе жрецов и стариков было оговорено: "за исключением войны с галлами". Тогда и старики и жрецы выполняли военную службу. Сражаясь под Александрией, Цезарь, будучи оставлен один на мосту и находясь в затруднительном положении, сбросил тогу [300]300
  153 Тога – традиционно римская (ее носили только римские граждане) мужская верхняя одежда, представлявшая собой кусок шерстяной ткани (в 6 и более метров длиной) в форме полуовала или сегмента круга, который особым образом оборачивали вокруг тела.


[Закрыть]и спрыгнул в море; разыскиваемый врагами, он плыл долгое время незамеченный глубоко под водой и лишь изредка позволял себе должную передышку, пока не приблизился к дружественному кораблю, поднял руки, дал себя узнать и таким образом спасся. В гражданскую войну Цезарь был вовлечен или из страха, как он сам говорил, или из жажды власти. Он столкнулся с лучшими современными ему полководцами, со многими большими войсками, уже не варваров, а римлян, которые были на высоте счастья и удачи. И Цезарь в одно-два сражения всех побеждал, но у него войско не было непобедимым, как у Александра; галлы нанесли римлянам сильное поражение, когда их постигло большое несчастье под предводительством Котты и Титирия и когда в Испании их окружали Петрей и Афраний, как если бы они были осаждены. В Диррахии и Африке солдаты Цезаря в большом количестве бежали, в Испании они отступили в панике перед молодым Помпеем. Сам же Цезарь был неустрашим и непобедим до конца всей войны и мощь римлян, простиравшуюся уже над землей и морем от запада до реки Евфрата, он силой и милостью покорил себе более прочно и крепко, чем Сулла, и показал себя царем против их воли, хоть и не принял предложенного ему титула. Убит был Цезарь в то время, когда он замышлял другие войны.

151. Случилось так, что войска Александра и Цезаря относились к ним с одинаковой готовностью и благорасположением и в битвах походили на лютых зверей; однако, часто они нарушали дисциплину и поднимали мятежи вследствие тяжких походов. После смерти своих полководцев они их одинаковым образом оплакивали, тосковали по ним и удостоили их божеских почестей. Телом оба, и Александр и Цезарь, были хорошо сложены и прекрасны. Родом оба происходили от Зевса, один как потомок Эака и Геракла, [301]301
  154 От Геракла Александр вел свой род со стороны отца – через легендарного основателя Македонского царства Карана, а со стороны матери Олимпиады – от Эака, сына Зевса, мифического царя острова Эгины. Эак считался дедом Ахилла и прадедом сына Ахилла Неоптолема, от которого, по преданию, происходил эпирский царь Неоптолем, отец Олимпиады. О генеалогии Цезаря см. выше: 11,68 и примеч. 81,82 (Анхиз – отец Энея).


[Закрыть]другой как потомок Анхиза и Венеры. Будучи крайне честолюбивыми в борьбе с упорствующими противниками, они быстро мирились и прощали пленных и после прощения проявляли себя как благодетели, стремясь лишь к одной цели – одержать победу. На этом можно кончить сопоставление Александра и Цезаря. Они пришли к власти, правда, не при одинаковых предпосылках: один из них обладал уже царством, укрепленным Филиппом, а другой вышел из частного, хотя и знатного и знаменитого рода, но крайне бедного.

152. Оба презирали предзнаменования, предсказывавшие их судьбу, но нисколько не гневались на прорицателей, предсказывавших их кончину; к тому же и предзнаменования часто были сходными и указывали на одну и ту же судьбу обоих. Жертвенные животные оказывались у каждого дважды без одной из лопастей печени: в первый раз это означало для них неопределенную опасность: для Александра в области оксидраков, [302]302
  155 См. примеч. 151. Оксидраки – племена в Древней Индии.


[Закрыть]когда он поднялся на стену врагов во главе македонян и обломалась штурмовая лестница, а он остался наверху; спрыгнув в порыве отваги в самый город на врагов, он был тяжело ранен в грудь и шею тяжелой дубиной; Александр уже падал и едва-едва был спасен македонянами, взломавшими ворота из страха за его жизнь. С Цезарем в Испании было такое происшествие: войско в страхе не решалось выйти на битву с молодым Помпеем, Цезарь же выбежал вперед в самый центр сражения между обоими войсками; двести копий попало в его щит, пока и его не спасло войско, подбежавшее, гонимое и стыдом и страхом. Так первые безлопастные жертвенные животные предрекали смертельную опасность, а вторые – самую смерть. Аполлодор [303]303
  156 Аполлодор – командующий македонскими войсками в Вавилоне. Гефестион – полководец и личный друг Александра. Эта история также изложена Плутархом – Александр, LXXIII.


[Закрыть]боялся Александра и Гефестиона; прорицатель Пифагор во время жертвоприношения успокоил его и сказал, что их скоро не будет. Когда вскоре же после этого умер Гефестион, Аполлодор опасался, как бы не случилось покушения на царя, и он рассказал ему о прорицаниях. Александр улыбнулся и спросил Пифагора о значении прорицаний. Пифагор заявил, что они имеют в виду смерть, Александр опять улыбнулся, но все же похвалил Аполлодора за преданность, а прорицателя за смелость.

153. Когда Цезарь входил в последний раз в сенат, как я немного раньше об этом уже упомянул, случились те же предзнаменования. Шутя он заметил, что то же самое случилось с ним в Испании. Прорицатель сказал, что он и тогда был в опасности, но что теперешнее предзнаменование более определенно предвещает смерть. Цезарь несколько уступил под влиянием столь определенного указания и совершил жертвоприношение вторично: тут он рассердился, так как жертва долго не давала результата, пошел в сенат и там был убит. То же самое случилось и с Александром. Когда он, возвращаясь из Индии в Вавилон со своим войском, подходил уже вплотную к городу, халдеи советовали ему в тот день воздержаться от въезда в город. Александр на этот совет ответил стихом: "Тот – лучший пророк, кто хорошо предвещает". [304]304
  157 Из неизвестного произведения Эврипида.


[Закрыть]Халдеи вторично увещевали его не входить в город с войском лицом на запад, но обойти город и занять его лицом к востоку. Говорят, Александр уступил и принялся было обходить город, но, раздосадованный встретившимися в пути озером и болотом, он пренебрег и вторым предсказанием и вошел в город лицом к западу. Войдя в город и плывя вниз по Евфрату к реке Паллакотта, принимающей воды Евфрата, выносящей их в болота и озера и лишающей ассирийскую землю возможности орошения, Александр замыслил эту реку перегородить. Выехав для этого, он подтрунивал над халдеями, говоря, что он невредим, вошел в Вавилон и выезжает из него. Тем не менее ему было суждено немедленно по возвращении умереть в этом городе. Таким же образом подтрунивал и Цезарь над прорицателем. Когда тот предсказал ему день смерти, т. е. что он не переживет Иды марта, Цезарь, подсмеиваясь над прорицателем, сказал при наступлении этого дня, что Иды уже настали и все же умер в этот день. Таким образом случилось, что и предзнаменования, касавшиеся их судьбы, Александр и Цезарь высмеяли одинаково, как они одинаковым образом и не гневались на прорицателей, толковавших эти предзнаменования. И все же оба стали жертвами предзнаменований.

154. Оба они стремились в одинаковой мере и к познанию добродетели как отечественной, так и греческой и чужой. Александр расспрашивал об Индии брахманов, которые из индусов считаются знатоками небесной мудрости и философии, все равно как маги у персов. Мудрость египтян выведывал Цезарь, когда он, прибыв в Египет, посадил на царство Клеопатру. Поэтому римляне и сумели ввести ряд улучшений в гражданскую жизнь. Так как календарный год у них был неравномерен и иногда в него вставлялись добавочные месяцы – у римлян календарь ведется по луне, – то Цезарь изменил его сообразно (пути) Солнца, как это делали египтяне. [305]305
  158 Цезарь также изменил начало года с 1 марта на 1 января, чтобы привести его в соответствие с датой смены высших магистратов.


[Закрыть]С Цезарем случилось, что из участников покушения на него никто не спасся бегством, и все они были наказаны сыном его, также точно как Александром были наказаны убийцы Филиппа. Каким образом их постигла кара, покажут следующие книги.

Аппиан. Гражданские войны. Книга третья

1. Итак, Гай Цезарь, который, достигши верховной власти, большую пользу принес римлянам, был убит врагами и погребен народом. Каким образом самых видных из числа убийц его постигла кара – а наказаны они были все, покажут эта и следующая книги, охватывающие и все другие гражданские войны, веденные римлянами.

2. Сенат обвинял Антония за его надгробную речь, произнесенную им в честь Цезаря. Больше всего этой речью был возбужден народ, причем до такой степени, что забыл о недавно постановленной амнистии и хотел поджечь дома убийц. Антоний таким мероприятием заставил народ сменить гнев на милость. Был некий Амаций, с фальшивым прозвищем Марий. Он прикидывался внуком Мария и из-за этого пользовался расположением народа. Состоя благодаря этому мнимому происхождению в родстве с Цезарем, Амаций выражал слишком непомерную скорбь по поводу его смерти: он соорудил алтарь на месте сожжения Цезаря, держал при себе отряд смельчаков и всегда наводил страх на убийц. Из последних одни бежали из города, а кто из них получил еще от самого Цезаря в управление провинцию, направился туда. Децим Брут – в граничащую с Италией Галлию, Требоний – в ионийскую часть Азии, Тиллий Кимвр – в Вифинию, Кассий и Марк Брут, в судьбе которых сенат был наиболее заинтересован, были Цезарем выделены для управления провинциями в предстоящем году: Кассий – в Сирию, Брут – в Македонию. Состоя городскими преторами, они поневоле должны были остаться в Риме. Путем соответствующих постановлений они проявляли заботы о колонистах. Помимо всего другого, они разрешали им продавать свои наделы, хотя закон запрещал такую продажу до истечения двадцати лет.

3. Рассказывают, что Амаций задумал устроить засаду против них при первой же с ними встрече. Опираясь на эти слухи, Антоний как консул арестовал и без судебного разбирательства вполне бесстрашно убил Амация. Сенат, смотря на такое дело как на крупное нарушение закона, однако с удовольствием извлекал из него то, что ему было полезно: сенаторы думали, что без этого смелого шага не удастся добиться устойчивого положения в деле Брута и Кассия. Приверженцы Амация и кроме них кое-кто из народа тосковали по нему и негодовали на случившееся, тем более, что Антоний совершил этот поступок, опираясь на симпатии к нему народа. Они не желали, чтобы далее относились к ним с презрением. Заняв форум, они с криками поносили Антония и требовали от магистратов, чтобы они вместо Амация посвятили алтарь и первые принесли на нем жертву Цезарю. Теснимые солдатами, которых подослал Антоний на форум, они еще больше возмущались, кричали и показывали те места, где некогда стояли статуи Цезаря, впоследствии убранные. Когда им кто-то обещал показать мастерскую, где эти статуи подвергались переделке, они сразу же последовали за ним, и, увидев мастерскую, подожгли ее, пока Антоний не подослал еще солдат. Одни, отбиваясь, были убиты, другие были схвачены и повешены, если это были рабы, и если свободные – были сброшены со скалы.

4. Сумятица улеглась. Однако Антоний навлек на себя невыразимую ненависть народа вместо прежней несказанной к нему симпатии; сенат был этому рад, так как иначе он не мог бы избавиться от опасений, которые ему внушало дело Брута. Когда Антоний внес предложение вызвать из Испании Секста Помпея, сына оплакиваемого и тогда еще Помпея Великого, где с ним все еще воевали полководцы Цезаря, выдать ему в возмещение конфискованного имущества отца из государственных средств 50 миллионов аттических драхм, [306]306
  Примечания к книге 3-ей.
  1 Драхма – греч. денежная единица, 0,01 мины (60 мин составляли 1 талант), приравнивалась к римскому денарию.


[Закрыть]сделать его командующим флотом, каковым был и его отец, и предоставить ему право пользоваться кораблями, где бы они ни находились, смотря по требованию момента; сенат, удивленный всем этим, охотно принял это предложение и восхвалял Антония в течение всего этого дня. Дело в том, что, по мнению сенаторов, никто не был более демократичным, нежели Помпей Великий, и поэтому они никого не оплакивали больше, чем его. Кассий и Брут, оба из партии Помпея Великого, наиболее видные тогда деятели, полагали, что они в этом случае достигнут полной безопасности для себя и осуществления того, к чему они стремились. Кроме того, они полагали установить демократию, если восторжествует их партия. И Цицерон постоянно хвалил за это Антония. Сенат понял, что народ против Антония из-за сената и разрешил ему иметь личную охрану, вербуя ее из находившихся в городе ветеранов.

5. Подстроил ли Антоний все это нарочно, чтобы добиться такой охраны, или он воспользовался удачным стечением обстоятельств, во всяком случае, набирая охрану, он все время увеличивал ее, пока не довел до 6.000. Набирал же он не из бывших легионеров, которых, по его мнению, в случае надобности можно было получить и другим путем, но исключительно из центурионов, имевших привычку к командованию и обладавших военным опытом, да к тому же знакомых ему по походу под начальством Цезаря. Поставив над ними начальников отрядов из их же среды для поддержания подобающей дисциплины, он окружил их почетом и делал их участниками своих официальных решений. У сената количество и подбор ветеранов [307]307
  2 Набирая центурионов, Антоний стремился обеспечить будущую армию командным составом, хотя особой достоверностью сведения Аппиана не отличаются, поскольку указанного количества центурионов просто не могло быть в армии Цезаря.


[Закрыть]вызвали подозрение, и он предложил Антонию уменьшить до необходимого минимума охрану, вызывавшую недовольство. Антоний обещал это сделать, когда уляжется мятежное настроение народа. Имелось решение, что все, совершенное Цезарем, сохраняет силу, а все, что Цезарем было постановлено, подлежит выполнению; протоколы этих постановлений были у Антония; ему во всем повиновался и секретарь Цезаря, Фаберий, так как Цезарь, отправляясь в поход, обычно прошения по всем вопросам передавал Антонию. Поэтому Антоний многое прибавил к этим документам от себя в угоду ряду лиц, делал подарки городам, династам и только что упомянутой охране. На все это распространял Антоний оставленные Цезарем инструкции, получатели же были за это ему благодарны. Таким же способом Антоний многих ввел в сенат, да и в других отношениях он стремился угождать сенату, лишь бы охрана его больше не вызывала недовольства.

6. Так поступал Антоний. Когда ни со стороны народа, ни со стороны вернувшихся с похода не последовало и признака примирения, Брут и Кассий не имели уверенности, что козни, которые строил Амаций, не могли готовиться и другими лицами; к тому же они не без опасения относились к непостоянству Антония, который теперь имел в своем распоряжении уже и войско. И демократия, как они видели, не укреплялась на деле, в чем они тоже усматривали дело рук Антония. Они больше всех доверяли Дециму, имевшему под руками три легиона. Тайком они послали к Требонию в Азию и к Тиллию в Вифинию поручение собрать незаметно деньги и позаботиться о войске. Сами они поспешили взяться за управление провинциями, которые им дал Цезарь. Время года им этого не позволило сделать, и они полагали неудобным для себя не закончить срок претуры и тем навлечь на себя обвинение в стремлении к власти над провинциями. Все же они под давлением обстоятельств предпочли оставшееся до переезда в провинции время провести в качестве частных лиц, нежели выполнять функции претора в городе. Ведь им приходилось постоянно быть в страхе, да и благодарности за то, что они сделали в интересах государства, они не получали. Видя это их положение, сенат, знавший их намерения, поручил им снабжение города хлебом из любой страны, откуда представлялось возможным, пока не наступит для них время заняться управлением провинций. Это сенат делал, чтобы Брут и Кассий не оказались в изгнании. Таковы были и заботы сената о них и уважение к ним, да к тому же ради них оказывалась помощь и другим убийцам.

7. Когда приверженцы Брута покинули город, Антоний, обладавший уже единоличной властью, высматривал для себя и провинцию и войско. Больше всего стремился он в Сирию; он не мог, однако, не знать, какое подозрение он на себя навлекает, подозрение, которое увеличится, лишь только он для себя что-нибудь потребует. Сенат тайно толкал на конкуренцию с ним другого консула, Долабеллу, который всегда был противником Антония. Зная его молодость и честолюбие, Антоний уговорил Долабеллу выпросить Сирию себе вместо Кассия, а также и собранное против парфян войско, но просить это не у сената, чего и нельзя было делать, а у народа, по закону. Обрадованный этим Долабелла немедленно внес законопроект, а когда сенат обвинил его в нарушении постановления Цезаря, он ответил, что Цезарь никому не поручал войны против парфян, что Кассий, удостоенный провинции Сирии, сам еще раньше кое в чем изменял постановления Цезаря, когда он разрешил продавать наделы еще до истечения двадцати лет, установленных законом. Сам он считает себя обиженным, что не удостоили Сирии его, Долабеллу, а предпочли ему Кассия. Тогда они подговорили одного из трибунов, по имени Аспрена, чтобы он во время выборов солгал о предзнаменованиях; они рассчитывали и на помощь со стороны Антония, который был консулом и авгуром. [308]308
  3 См. примеч. 85 к кн. I.


[Закрыть]Да к тому же он считался врагом Долабеллы. Когда во время выборов Аспрена сообщил, что предзнаменования неблагоприятны, хотя обычай требовал, чтобы не он, а другие лица наблюдали за этим, Антоний рассердился на Аспрену за его ложь и велел трибам [309]309
  4 См. примеч. 17 к кн. I.


[Закрыть]продолжить голосование за Долабеллу.

8. Таким образом Долабелла сделался правителем Сирии, полководцем в войне против парфян и начальником войск, набранных для этой войны еще Цезарем и отправившихся раньше него в Македонию. Тогда впервые поняли, что Антоний заодно с Долабеллой. Когда все это произошло в народном собрании, Антоний просил у сената Македонию, хорошо понимая, что ему не посмеют отказать в Македонии, раз Сирия отдана Долабелле, тем более что Македония оказывалась лишенной войска. Сенат дал Антонию Македонию неохотно, удивляясь при этом, почему Антоний находившееся там войско уступил Долабелле. Все же сенаторы были скорее довольны, что войско было у Долабеллы, а не у Антония. Пользуясь этим случаем, они со своей стороны попросили у Антония другие провинции для Кассия и его приверженцев. Им даны были Кирена и Крит. Другие полагают, что обе эти провинции достались Кассию, Вифиния же – Бруту.

9. Таковы были события в Риме. Октавий, внук сестры Цезаря, был один год начальником конницы у Цезаря. После этого Цезарь отдал эту должность своим друзьям и назначил для нее годичный срок. Октавий был еще юношей, когда Цезарь послал его в Аполлонию, что на Ионийском море, для воспитания и обучения в военном деле с тем, чтобы Октавий сопровождал его на войне. В обучении его принимали участие прибывшие из Македонии эскадроны всадников; командиры войска посещали его часто как родственника Цезаря. Благодаря этому его знало и любило войско, и он принимал всех милостиво. Октавий пробыл шесть месяцев в Аполлонии, когда ему как-то вечером было сообщено, что Цезарь убит в сенате самыми близкими и пользовавшимися в его глазах авторитетом людьми. Так как ему дополнительно ничего не было известно, его объял страх, и он находился в неведении, является ли это делом всего сената или частным преступлением тех, кто совершил убийство, постигла ли участников народная кара, или они находились все там же и пользовались одобрением народа.

10. Римские друзья Октавия предлагали ему ради безопасности скрыться в войске, находящемся в Македонии, и когда он узнает, что убийство Цезаря не есть дело всего сената, смело отомстит за Цезаря его врагам. Вызывались и некоторые военачальники охранять его, если он к ним прибудет. Мать Октавия и Филипп, ее супруг, написали ему из Рима, чтобы он не зазнавался и не рисковал, памятуя, что Цезарь, победивший всех врагов, больше всего пострадал от рук лучших друзей. Они советовали Октавию избрать жизнь частного человека как менее опасную при данных обстоятельствах и поспешить к ним в Рим со всей осторожностью. Октавий послушался их совета, так как он не знал еще событий, последовавших за смертью Цезаря. Он простился с военачальниками и переправился через Ионийское море не в Брундизий, так как еще не знал о настроении находившегося там войска и остерегался всего, но в другой город, находящийся неподалеку от Брундизия и лежащий в стороне от обычной дороги. Этот город назывался Лупии. Там он остановился.

11. Когда Октавий узнал подробности об убийстве, об общенародном трауре и получил копии завещания Цезаря и постановлений сената, его мать и отчим еще более стали просить его остерегаться врагов Цезаря, так как он был и приемным сыном и наследником его. Они советовали ему отказаться и от наследства и от усыновления. А он считал и это и отказ от мести за Цезаря для себя постыдным и отправился в Брундизий. Впереди себя он послал разведчиков, чтобы установить, не устроил ли кто-нибудь из убийц засаду. Когда же тамошнее войско вышло к нему навстречу и приветствовало его как сына Цезаря, он воспрянул духом, совершил жертвоприношение. Он принял сразу же имя Цезаря. У римлян в обычае, что приемные сыновья принимают имена тех, кто их усыновил, в дополнение к своему. Октавий не присоединил имя Цезаря к своему, но изменил как свое имя, так и имя отца: вместо Октавия, сына Октавия, он стал Цезарем, сыном Цезаря, и так продолжал называться всю жизнь. Сразу же на него стали смотреть как на сына Цезаря, и к нему стекалась отовсюду масса народу, одни из круга друзей Цезаря, другие из числа вольноотпущенников и рабов его, третьи, наконец, из числа солдат. Одни перевозили свое военное снаряжение и деньги в Македонию, другие свозили деньги и подати, поступавшие из других провинций, в Брундизий.

12. Уповая на множество прибывающего к нему народа, на славу самого Цезаря и расположение всех к последнему, Октавий направился в Рим. Вместе с ним шла и значительная толпа, с каждым днем как горный поток все выраставшая. Открытого покушения он не боялся из-за множества окружавшего его народа, но какой-нибудь ловушки из среды этого народа он опасался, так как почти всех он знал лишь с недавнего времени. Отношения остальных городов отнюдь не всюду были к нему одинаковые. Бывшие солдаты Цезаря и расселенные по наделам сбегались из колоний, чтобы приветствовать юношу; они оплакивали Цезаря, поносили Антония за то, что тот не отомстил за такое гнусное дело. А про себя они говорили, что будут сражаться, если их кто-нибудь поведет. Цезарь хвалил их, но, откладывая пока привлекать их к делу, отсылал обратно. Когда он находился близ Тарквиний – в 400 стадиях [310]310
  5 Около 70,5 км – см. примеч. 27 к кн. I.


[Закрыть]от Рима, – он узнал, что Кассия и Брута консулы лишили провинций Сирии и Македонии и что они в утешение получили другие, менее значительные, а именно – Кирену и Крит; ему сообщили и о возвращении некоторых изгнанников, о том, что был вызван Помпей и что на основании протоколов Цезаря в сенат были внесены иски против некоторых лиц и что случилось еще многое другое.

13. Когда Цезарь прибыл в город, мать, Филипп [311]311
  6 Марций Филипп, отчим Октавиана.


[Закрыть]и другие его родственники опасались охлаждения сената к нему и последствий того постановления, которое запрещало привлекать за убийство в связи со смертью Цезаря старшего. Опасались они и пренебрежения к нему Антония, столь сильного в то время; он не пришел к сыну Цезаря при его прибытии и не отправил послов ему навстречу. Цезарь и здесь смягчал произведенное всем этим впечатление, указывая, что он сам выйдет к Антонию навстречу как более молодой к старшему и как частное лицо к консулу и что он к сенату будет относиться с должным уважением. Постановление же, по его словам, состоялось потому, что никто не поднял обвинения против убийц. Если же кто-нибудь смело поднимет обвинение, тогда и народ это поддержит как дело законное, а сенат и боги как справедливое, поддержит его равным образом и Антоний. Если же он, Октавий, не выставит свои права на наследство и усыновление, то он погрешит против Цезаря и лишит народ распределения денег. Закончил Октавий свою речь словами, что он считает для себя прекрасным не только подвергаться опасностям, но и умереть, если он, получивший такое предпочтение со стороны Цезаря, может оказаться достойным его, подвергавшегося так охотно опасностям. И он обращался к матери со словами Ахилла как бы к Фетиде – эти слова тогда особенно часто ему вспоминались: «О, пусть умру я теперь же, когда не дано мне за друга павшего мстить!» [312]312
  7 Гомер. Илиада. XVIII, 98.


[Закрыть](Илиада 18, 98). Он заявил при этом, что Ахиллу это изречение и его поступок больше всего заслужили вечную славу. А ведь он сам в лице Цезаря оплакивал не приятеля, не друга, а отца, не товарища по оружию, а императора, который притом пал не по закону войны, но был кощунственно убит в сенате.

14. После таких слов мать Октавия сменила страх на радость и приветствовала своего сына как единственного достойного Цезаря человека. Она удерживала его от дальнейших слов и побуждала его торопиться с выполнением того, что он в добрый час решил. Но она советовала ему пока еще действовать хитростью и скорее сносить обиды, чем проявлять открытую смелость. Цезарь согласился и обещал так поступать, но как только наступил вечер, он послал за друзьями, созывая их на утро на форум. Когда он там встретил Гая Антония, брата Антония, выполнявшего должность городского претора, он объяснил ему, что хочет принять усыновление Цезаря. У римлян был такой обычай, что усыновление детей совершалось при преторах в качестве свидетелей. Когда нотариусы записали его заявление, он сразу же с площади направился к Антонию. Антоний находился в садах, полученных в подарок от Цезаря, а раньше принадлежавших Помпею. Цезарю пришлось долго ждать у входа, и он усматривал и в этом признак натянутых отношений к нему Антония. Когда его попросили войти, они обменялись приветствиями и, как это было принято, расспрашивали друг друга о здоровье. Когда настало время заговорить о том, что было необходимо, Цезарь сказал:

15. "Отец мой Антоний. Чтобы ты был мне отцом, этого требуют благодеяния Цезаря к тебе и твоя к нему благодарность. Одни из твоих поступков по отношению к нему я хвалю и благодарен тебе за них, другие приходится осуждать – пусть это будет высказано со всею откровенностью, к которой меня вынуждает мое горе. Когда происходило убийство, ты не присутствовал, так как убийцы тебя удерживали у входа, иначе или ты спас бы его или подвергся одинаковой с ним опасности. Если бы второму было суждено случиться, то хорошо, что ты не присутствовал. Когда некоторые лица вносили законопроект о награждении убийц как удаливших тирана, ты твердо возражал. И за это я тебе глубоко благодарен. Правда, ты узнал, что эти люди и тебя решили убить, не потому, что ты, как мы считаем, будешь мстить за смерть Цезаря, а потому, что, как они думают, ты являешься наследником его тирании. Но они не были бы тираноубийцами, если бы не совершили убийства. Поэтому они сбежались на Капитолий, как просители, грешники или как враги спасаются на акрополь. И откуда взялась у них амнистия и решение о ненаказуемости за убийство, если они не подкупили кого-нибудь из состава сената или народа? Но ты должен был считаться с мнением большинства, ведь ты был консул. Но если бы ты даже был другого мнения, ты мог бы, опираясь на служебный авторитет, отомстить за такой грех, переубедить ошибавшихся. А ты послал заложников в их безопасности из твоих домочадцев на Капитолий, к ним, к убийцам! Но, допустим, что подкупленные убийцами заставили тебя так поступить. Когда же по оглашении завещания и после твоей справедливой надгробной речи народ, ярко вспомнив Цезаря, собирался идти на них с огнем, но, из пощады к соседям, решил на следующий день взяться за оружие, почему ты тогда не был с народом? Почему ты не возглавил вооружившихся огнем и мечом? Почему ты тогда не привлек убийц по крайней мере к суду, если суд вообще еще необходим был для захваченных на месте преступления? И это ты, друг Цезаря, ты, консул, ты Антоний!

16. Марий был убит по твоему приказанию, в силу занимаемой тобой высшей магистратуры, а этим убийцам ты дал возможность убежать, некоторые же из них разбежались по провинциям, которыми они управляют противозаконно, так как они убили того, кто вручил им эти провинции. Несмотря на восстановление порядка, консулы, т. е. вы с Долабеллой, отобрали Сирию и Македонию себе и поступили правильно. И за это я был бы тебе благодарен, если бы вы одновременно не постановили отдать им Кирену и Крит. Вы допустили, чтобы беглецы вооружились навсегда против меня в своих провинциях. Вы допустили, что Децим владеет соседней Галлией, Децим, который наравне с другими собственной рукой убил моего отца. Можно было бы сказать, что и это делалось на основании постановления сената. Но ты ведь голосовал, ты ведь председательствовал в сенате! Ты больше, чем кто бы то ни было, должен был ради самого себя возражать: добиваться амнистии – это дело тех, кто хотел им даровать жизнь, присуждение же им провинций и должностей – это дело тех, кто оскорбляет память Цезаря и кто лишает твое решение всякой силы. Горе привело меня в такое возбуждение, которое, пожалуй, не к лицу моей молодости и несовместимо с моим к тебе уважением. Но все это сказано тебе как наиболее явному другу Цезаря, удостоенному им наибольшей почести и власти, тебе, который, может быть, сам стал бы приемным сыном его, если бы он знал, что ты предпочитаешь сделаться потомком Энея, а не Геракла. [313]313
  8 Цезарь производил свой род от Энея – см. выше 11,68 и примеч. 81,82 к кн. II.


[Закрыть]В этом вопросе он колебался, уделяя много внимания вопросу о своем преемнике.

17. Что касается будущего, то я заклинаю тебя, Антоний, и богами дружбы и самим Цезарем: измени то, что случилось, – ты ведь можешь это сделать, если захочешь, – или же обещай мне помощь и содействие, когда я буду мстить убийцам вместе с народом и оставшимися мне верными друзьями моего отца. Если же тебя удерживает уважение к этим лицам или к сенату, не чини мне затруднений. Ты знаешь, как дела обстоят у меня дома; ты знаешь, какие требуются расходы на раздачи народу, порученные мне отцом, и как я стремлюсь выполнить его поручение. Я не хотел бы промедлением вызвать представление о неблагодарности и не желал бы, чтобы задерживались из-за меня те, кто намечены к отправке в колонии и ждут своего выезда в городе. Все имущество Цезаря, которое сразу после убийства было перенесено из дома, подвергавшегося опасности, к тебе для хранения его у тебя в надежном месте, все ценности и все убранство я прошу тебя принять от меня и все, что ты сверх этого пожелаешь. Отдай мне только для раздачи народу чеканное золото, что он собрал для войн, которые он имел в виду. Мне этого золота будет достаточно для раздачи 300.000 человек. Остальное, необходимое для расхода, я занял бы у тебя, если можно на тебя тут рассчитывать, или через тебя из государственных средств, если ты на это согласишься. Свои владения я сразу же продам".

18. Эта речь Цезаря поразила Антония. Ему казалось, что откровенность и смелость Цезаря превзошли всякие ожидания и не соответствуют его молодости. Его рассердила такая речь, в которой не содержалось необходимой в отношении его пристойности, особенно же его рассердило требование выдачи денег. Антоний ответил Цезарю крайне сурово такой речью: "Если бы Цезарь оставил тебе, юноша, вместе со своим наследством и именем и управление, ты справедливо мог бы требовать от меня отчетного доклада о государственных делах, и я должен был бы ответить. Но поскольку римляне никогда никому не передавали управления государством по наследству (это касается даже власти царской, при уничтожении которой римляне поклялись не потерпеть дольше другой царской власти, – а убийцы утверждают, что они убили твоего отца, обвиняя его именно в том, что он скорее царствовал, чем управлял), я не обязан давать тебе отчет о государстве и на том же основании освобождаю тебя от того, чтобы ты меня благодарил за управление им. Все делалось не ради тебя, а ради народа, за исключением одного дела, самого важного по отношению к Цезарю и тебе. Если бы я ради собственной безопасности и во избежание недовольства допустил бы присуждение убийцам почестей как тираноубийцам, то это было бы равносильно признанию Цезаря тираном, который как таковой не мог бы претендовать ни на славу, ни на почести, ни на проведение в жизнь своих постановлений. Тогда не могло бы быть и речи о завещании, усыновлении, имуществе, да и труп его не был бы удостоен погребения, даже погребения частного. Ведь законы велят оставлять трупы тиранов без погребения за пределами отечества, предавать бесчестию память их и распродавать их имущество.