Текст книги "Танцорка (СИ)"
Автор книги: Анжелика Терешкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)
– Ты идеальна, не иначе, – улыбнулся он, довольный, и, прижав меня к себе, поцеловал в плечо, следом исцеловывая все мое лицо. А я смеялась, счастливая, стараясь не думать о том, что вскоре мне придется дать ему ответ. Но это будет потом, сейчас есть этот миг, почти волшебный. На остальное же плевать.
Глава 9 Часть первая.
Первая любовь разбивает на мелкие кусочки, словно хрустальную вазу. Крошит наше сердце и душу, как сухой хлеб и высасывает изнутри самые сильные эмоции, на которые мы способны в тот момент. Она остается в нашей голове на всю жизнь, и как бы ни пытались мы заменить эти эмоции другими, вряд ли мы выбьем эту часть нашей жизни из своей памяти.
Этот момент моей жизни стал переломным. Почти фатальным, время пустоты и надрыва. Время состояния, словно тебя засунули в вакуум, и даже если будешь орать, тебя не услышат. Я чувствовала себя беспомощной, как будто вмиг разучилась плавать и оказалась глубоко на дне бездны. А вокруг пустота... и было что-то в ней влекущее, было что-то, что манило, быть может, звало, или же мой мозг сдавал позиции и отказывался рационально мыслить. Я обезумела, сходя с ума в своей печали, тоска сжирала огромными рваными кусками мою душу, а сердце... его не было уже, оно с громким треском разошлось неровными трещинами, а после и вовсе разбилось. Будто его, как фарфоровую безделушку, запустили о бетонную стену. Почему так мрачно? И что же случилось? Сейчас расскажу, через силу, сжав плотно челюсть, сжав кулаки и кусая губы, но расскажу и отпущу навсегда.
...
Эта ссора была, казалось, точкой, и нет, не отношениям, а точкой в главе моей мечты. Тот день уже стал предвестником конца.
А началась она, та самая ссора, из-за того, что я уезжала на фестиваль, пожалуй, один из крупнейших в нашей стране. На него меня пригласил бывший тренер Лари, он был настойчив и убедителен, да и что скрывать, я сама безумно желала попасть туда. Там я могла показать себя и наконец-то добиться того, чего так ждала и хотела. Мне было девятнадцать, правда, оставалась всего пара месяцев перед двадцатилетием. Внешне почти та же девчонка, но внутри была намного крепче сердцевина. Эти годы с Маликом закалили меня в какой-то степени, я повзрослела, научилась еще лучше справляться с эмоциями и ценить многие вещи, а на что-то закрывать глаза. Он все твердил, что я должна остаться с ним, что скоро годовщина, что он придумал нечто грандиозное, но я была упряма и непреклонна. Это мой шанс, реальный шанс...
– Я не хотел так делать... богом клянусь, не хотел, но ты вынуждаешь. Выбирай Ромина, здесь и сейчас, я или танцы, – сказал он, смотря мне в глаза, в его взгляде была боль и уверенность, капля надежды и просыпающаяся ярость. А я молчала... Он знал ответ, все эти годы знал. Зачем тогда спросил? Зачем сам все разрушил...
– Ты знаешь, что я скажу.
– Ты не нормальная!!! Ты больна, помешана, как наркоманка, как сумасшедшая. Сколько можно?!
А я смотрела на него, ощущая как в груди образуется черная дыра, способная поглотить меня всю, как букашку...
И не было боли, не было слез, не было крика. Я просто смотрела на него и молчала.
– Молчишь? Ты знаешь, что я прав, ты ведь понимаешь где-то в своей туповатой головке, что я говорю. Почему?
– Потому.
– Тебе плевать?
– Нет.
– Да перестань ты уже, прекрати делать это невозмутимое лицо, твои глаза не врут! – повышал он голос, а я смотрела... И знаете, это странно, словно замедленная съемка – его движущиеся губы и налитые гневом глаза, такие красивые, почти черные омуты... я бы полюбовалась, не будь ситуация так критична.
– Что ты хочешь услышать?
– Я хочу, наконец, нормальную девушку, ту, которая ждет меня с работы, ту, что подарит мне детей, ту, что станет моей женой.
– Я ведь просила всего лишь подождать,– вздохнув полной грудью, на удивление спокойно ответила я.
– А мне надоело. Выбирай! – гаркнул тот нетерпеливо.
– Сейчас? – приподняла бровь и нервно сжала руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони до боли.
– Да, – твердо ответил он.
– Танцы, – сказала как приговор сама себе.
– Почему? Ну, протанцуешь ты еще пару лет, а потом? Потом ты захочешь замуж, ты захочешь детей, семьи, красивого дома, а останешься одна, потому что ты неспособна быть другой и жить не для чего-то, а ради кого-то, – выпалил он, жестикулируя.
– Высказался? – титаническими усилиями я не рявкнула в ответ, а спокойно спросила.
– Нет, это еще не все.
Он подошел ко мне вплотную, и посмотрел в глаза. Долго... и в его глазах была буря, шквал эмоций, он был зол и в отчаянии, казалось, еще немного, еще совсем чуть-чуть – и он взорвется. Как мыльный пузырь...
– Так говори. В гляделки нет времени играть, – сказала я, посмотрев немного хмуро, ведь могла опоздать на рейс. А в данном случае это было важно. Приоритетно.
– Боишься опоздать? Весь этот твой бред дороже меня, да? – горько спросил он, настолько горько, что я почувствовала на кончике языка эту горечь. Я не хотела делать ему больно, не хотела обижать...
– Не убивай мою мечту, малыш, – прошептала почти с мольбой, неужели не поймет? Не поймет... он не может этого понять уже почти три года.
– Малик, я не малыш теперь, – сказал он довольно колко.
– Зачем ты так? – спросила, погладив ладонью его по лицу.
– Как "так"? Я предложил тебе выйти за меня, предложил стать семьей, я хочу ребенка, хочу жену.
– Я попросила подождать, я не отказала, – мягко ответила.
– Ты и не согласилась. До сих пор, Ромина, а это тоже кое о чем говорит. Я не видел счастья в твоих глазах, когда я попросил тебя. Ты была озадачена, удивлена и растеряна. Но радости? Нет... Уже больше полугода прошло, – ему больно... я почти осязала его боль теперь, отчего у самой сжалось внутри, но интуиция, да называйте, как хотите тот маячок внутри... он говорил, что нельзя спешить, нельзя бросаться в омут с головой.
– Я не ожидала, – ответила честно, но часть правды была в том, что я боялась и была не готова. До сих пор не готова.
– А как ты себе все представляла? Что мы так и будем жить у тебя в доме? И я не захочу чего-то более серьезного? – недоумевал он, распаляясь снова, убрал мою руку со своего лица...
– Тебе двадцать один, мне девятнадцать, куда спешить? – теперь не понимала я, ведь брак – серьезный шаг. И если кто-то из двоих не готов, зачем спешить? Я ведь не убегаю, чтобы меня пытаться привязать...
– А чего ждать? – приподнял он бровь, сложив руки на груди. Не к добру... ой, не к добру.
– Самореализации, твердой почвы, – уверенно сказала я, как само собой разумеющееся.
– Деньги есть, жилье есть, возможности позволяют, – перечислил он в тон мне.
– Обширно мыслишь, Малик, – хмыкнула, едва сдержавшись, чтобы не закатить глаза.
– Почему же? – фыркнул, всем своим видом показывая, как не нравится ему русло, в которое вылился разговор.
– Ты видишь лишь контуры, зарисовки, а я вижу всю картину.
– И какая она? – почти издевательски спросил он.
– Не впечатляющая, – тихо ответила, отведя взор.
– Ты не любишь меня? – его коронный вопрос в каждой стычке, словно так и ждет, что скажу ему: да, не люблю.
– Люблю.
– Врешь, если бы любила, прекратила бы ломать комедию, – настолько язвительно проговорил он, что начал злить меня.
– Комедию? Я хочу танцевать, это сущность моя! Я не готова сесть дома в куче кастрюль и ползунков, – возмутилась, вперившись в него взглядом.
– Ты никогда не будешь готова.
– Буду, – огрызнулась, отходя от него, иначе бы затрещину он точно получил.
– Когда?
– Что "когда"?
– Когда ты будешь готова?
– Не знаю, не торопи меня, – попросила его, обувшись, я опаздывала, придется мчаться на своей машине в аэропорт.
– Мы сделаем вот как: ты поедешь на свои танцы, но... когда приедешь, ты даешь либо согласие на свадьбу, либо отказываешься и мы разрываем эти отношения, так дальше продолжаться не может, – сказал он, сев на кровать, и положил голову на руки, что были согнуть в локтях и стояли на коленях.
– Малик... – начала была я, но замолчала.
– Да, Ромина, вот так, жестко и резко, я больше не могу ждать.
– Может, ты не любишь? – спросила впервые за годы, ведь обычно это был его вопрос.
Он рванул ко мне, прижав в мгновение ока к стене, буквально вжав меня в нее собой.
– Люблю, глупая, люблю так сильно, что с ума схожу... Просто скажи "да", будь моей полностью, и мы будем так счастливы, как никто и никогда, – шептал он, едва ли не до боли целуя, прижимал так сильно, что я почти готова была остаться, почти...
–Я опоздаю, – прошептала, но мои руки уже были на его плечах. Он всегда был как наркотик для меня, сладкий и волнующий, он возносил до небес, но и ломал больнее, чем что-либо.
– Останься со мной... умоляю, поедем снова в Италию, хочешь, жить туда переедем? Да что угодно, но будь моей, – я чувствовала, как его руки начинают стягивать мою одежду, и правда пыталась бороться с желанием, но не могла...
Улечу следующим рейсом, пообещала я себе, пробираясь руками под его майку, и, стянув ее, наконец коснулась его голой груди.
– Я и так с тобой, – прошептала, пройдясь язычком по его плечу, а вслед и по шее, прикусила ее, прикрыв глаза.
– Ты понимаешь, о чем я, – он любил выпрашивать и уговаривать меня в такие моменты, ведь знал, что я могу согласиться, а от своих слов обычно не отказываюсь.
– Малик... не надо, – я заткнула его рот поцелуем, не давая его речам соблазнять меня, смакуя сладкие мягкие губы.
Я так любила его, что казалось, не могла дышать, глядя на него, как одурманенная нуждалась в его ласках, словах, руках...
Его тело сводило с ума, мое же так остро реагировало на него всегда, и с ним было так сладко, что, наплевав на все, я позволяла ему раз за разом заполнять меня собой, даря семя. Он очень возмущался из-за того, что у меня была спираль, не позволяющая забеременеть, но принял мой выбор тогда.
По итогу, спустя более чем два часа, я с дрожащими ногами выскользнула из дома, пока он спал, рванула на всей скорости в аэропорт, успела обменять билет и сесть на ближайший рейс.
Прилетев в назначенное место, я не могла найти себе покоя, на тренировке плохо занималась, постоянно рассеянно что-либо пропускала мимо ушей. В голове как назойливое жужжание сидели его слова о выборе. И я не знала, что мне делать. Казалось бы, дело за малым: я его люблю, а он меня – это главное. Но представить свою жизнь без танцев... это как если бы мне ампутировали ноги, да и голову, пожалуй. Не пожалев денег, я позвонила матери в Египет, ее совету я доверяла, мать ведь плохого не пожелает?
– Мамуль...
– Ромина, милая моя. Что-то случилось? – сразу спросила она, ну а как же, чует ведь материнское сердце, что что-то неладно.
– Да, мам, мы с Маликом поссорились, и он поставил мне условие, – с нескрываемой печалью сказала ей.
– Он или танцы?
– Да...
– И что ты сама думаешь?
– Я не знаю, правда, не знаю. Он дорог мне и я люблю его так сильно, что кажется, без него мой мир оборвется, но танцы... Я не могу убить свою душу. Танцы – часть меня.
– Быть может, он однажды смирится, либо же, добившись свадьбы, станет мягче, – предположила она.
– Ох, не знаю. Я так боюсь принять неверное решение, – прошептала, сидя на окне в спорткомплексе и глядя в ночное небо. В больших городах не видно звезд... обидно.
– Слушай свое сердце, что оно говорит тебе?
– Что без него я погибну.
– Тогда ты знаешь, что делать, малышка, ты все прекрасно знаешь.
– Наверное, я просто боюсь ошибиться. Ладно, мамуль, позвоню тебе потом, – сказала я, попрощавшись, и отключилась. Побежала искать Виталю, чтобы вместе съездить и купить мне билет на утренний рейс. Как раз ночью все обдумаю.
Так мы и поступили. Купив билет, вернулись в отель, и я легла спать, точнее, попыталась уснуть. Ведь в голове была чертова прорва беспорядочных мыслей. Что я скажу, когда вернусь? Я согласна, малыш... Или сказать: прости меня, теперь все будет хорошо? Может, просто надеть кольцо при нем? Я встала с кровати и, порывшись в сумке, нашла бархатную коробочку, я всегда носила его с собой... почему? Не знаю. Открыв ее, стала снова разглядывать кольцо. Это было белое золото, увенчанное немалым прозрачно-чистым, словно слеза бриллиантом. Не вычурное, неброское. Стильное и безумно красивое.
Я примерила его, долго всматривалась в свою руку, но кольцо на ней смотрелось так правильно... Не снимая его, легла спать, обняв подушку, и твердо решила, что выберу его.
Проснулась я с жутким волнением, сердце беспощадно громыхало в груди, а руки немного дрожали. Мне не давало покоя противное липкое предчувствие внутри. А по какому поводу – я не понимала. В конце концов, засунув его куда подальше, быстро собралась и отправилась в аэропорт. Перелет я даже не заметила, увязнув в собственных мыслях; забрав багаж, сорвалась на стоянку почти бегом. Машина ждала меня на том же месте, где я оставила ее вчера.
И спустя десять минут я мчусь домой... мчусь к нему. Я и не задумывалась, что всегда моя дорога проходила через улицу, где жила Виолетта. Не обращала внимания? Возможно... но сейчас меня буквально потянуло взглянуть на кофейно-желтый дом по правую сторону от дороги. И то, что я увидела, заставило меня вжаться в сидение, но на удивление мягко затормозить.
Я увидела девушку, с золотисто-рыжими локонами, в облегающем закрытом платье длинной до колена. На ногах ботиночки на низкой платформе, а на лице счастливая улыбка. А всему виной мужчина, что был с ней, и он сладко целовал ее лицо и губы, с нежностью поглаживая неслабо заметный живот, шести-семи месяцев беременности. И этот мужчина был Малик... Не нужно было подходить ближе, ибо даже издалека это было очевидным фактом.
Я мазохистка? Вероятно... но я сидела и смотрела на эту идиллию. Глаза стеклянные, а тело будто медленно наливалось свинцом. Я потерялась, словно моя душа отделялась от тела. Я была как потерянный зверек, что забился в углу в безысходности. Но смотрела...
Глава 9 Часть вторая.
Сердце, скрежеща, со стоном разошлось крупными трещинами, а когда я увидела выражение счастья на его лице, оно с грохотом разбилось.
Я стянула дрожащими пальцами его кольцо с руки и выбросила в окно. Оно звякнуло, соприкоснувшись с неприветливым асфальтом, и покатилось к тротуару. Они смеялись, обнимались, о чем-то оживленно разговаривали. А меня снова не заметили... как когда-то, пару лет назад, когда я натыкалась на них. Так и сейчас они были слишком заняты друг другом, чтобы заметить наблюдателя. Сил просто не осталось, я исчерпала свой резерв. Глядя в одну точку, вперед... мягко нажала на газ и поехала домой. В груди все сжалось, ища попытки вырваться изнутри. Ком стоял в горле, лицо окаменело, да и сама я была уже слабо похожа на живое существо. Казалось, мир замер персонально для меня, давал мне время принять тот факт, что Малика больше нет в моей жизни.
Я не помню, как доехала до дома. Но выйдя из машины, я открыла крышку телефона и выбросила сим-карту. Открыла дверь и неуверенно зашла в дом. С тоской осмотрела все вокруг... я не вернусь сюда больше... никогда. Жадно вдыхая запахи дома, впитывая ту атмосферу, что была здесь, я медленно поднималась в свою комнату. Села на кровать и закрыла лицо руками...
Меня скручивало и выворачивало, ведь с каждой минутой приходило осознание, жестокое, как таран в сердце. В голове вспыхивали образы, даты, месяца... фразы, обещания. Мозг выискивал хоть одну зацепку, чтобы понять, в какой момент все пошло к чертям. И как я не разглядела этого. Он сделал предложение в сентябре, и если судить по ее животу, то месяц шестой либо седьмой. Значит, он уже тогда знал... А может, не знал? Кем я была для него? Запасной вариант? Просто девочка, чтобы поиграться? Или он любил? А может, не его ребенок? Да ну... бред. Почему я пытаюсь оправдать его? И зачем так целовать женщину, беременную девушку, так ласково гладить ее чрево, если там не твое дитя? Он говорил мне, что любит, идя к ней. Он целовал меня, прося быть с ним навеки, зная, что под сердцем у нее его ребенок... Больно, оглушающе. И знаете, я не могу описать весь этот шквал эмоций, просто не могу. Но это настолько тяжело, что я словно заледенела изнутри.
Какая я дура, я почти похоронила свою мечту, почти отказалась от всего ради него. А ведь я могла и не увидеть этого, могла так и не узнать. Как ему совесть позволяла упрекать меня? Как мог он ставить мне условия и почти гнать под венец? Обида мерзкая, холодная, как змея извивалась внутри. Боль, словно острыми когтями коршун, рвала остатки моей души в клочья. Безысходность и растерянность тяжелым балластом сковывали мое тело и мысли. Сердце как раненная птица металось в груди, трепыхалось, но казалось с каждым ударом все равнодушнее... все медленнее.
Это была не просто боль, не просто предательство, это была маленькая смерть...
...
Я сидела так около часа, а после стала собирать свои вещи, собирать все, что смогу увезти. Но я поклялась, что здесь не останусь и никогда больше не вернусь. Вот моя кружка, мои тапочки и подушка, любимая с детства. Фотоальбом еще со школы. И в рамке снимок, где я и Малик в Париже. Я так счастлива там была, я верила в его любовь, верила ему. Звон битого стекла вырывает меня снова в реальность. Крик... чей? Мой... Я понимаю, что кричу и разбиваю эти снимки. Тонкое стекло вылетает из рамок и с громким треском расходится на маленькие осколки, соприкасаясь с деревянным полом. Я крушила все, что попадалась под руку, эмоции вырывались рваными кусками изнутри. Статуэтка танцорки, которую обнимает темноволосый парень, одним ударом заставляет разойтись крупными трещинами большое зеркало вдоль всей стены. Вслед за статуэткой летит его кружка, следом за кружкой его духи, что попались мне под руку. И это было необдуманно... Хотя я вообще вряд ли была способна трезво мыслить в этот момент. Дорогой флакон разбился, и его содержимое оросило стену, оставляя мокрое пятно. Растекалось ручейками, будто слезами по остаткам зеркала на стене. А я не могла плакать, глаза, казалось, стали еще суше, почти со скрипом закрывались и открывались, не потому что хотели, а просто надо. Запустив руки в волосы, я смотрела, что натворила... как разнесла всю свою комнату. Запах его парфюма терзал легкие... и мне казалось, я сейчас задохнусь. Или это, наконец, истерика пришла? Но запах, он убивал, как беспощадный, бесшумный убийца, он заполнял меня, впитывался через поры под кожу. Я закрыла глаза, пытаясь собрать себя по крохотным частичкам – и не могла... Перед глазами стояла картина, где он с ней.
Сердца, казалось, больше нет, оно молчало. А душа рыдала, плакала и скулила, как побитая собака. Не в силах больше находиться тут, я по-быстрому закидывала, комкая, одежду в сумки, сгребала с полок все, что там было, без разбору. Вызвала такси, едва сумев выдавить адрес. Горло сдавило, будто меня душили, а глаза щипало, требуя выпустить слезы, что рвались глубоко из груди. Но я стояла истуканом с кучей сумок и смотрела на уже закрытую дверь, смотрела на дом, в котором жила, мечтала, танцевала, любила. Прощалась с ним молча. Протянула руку к кусту с розами, прошлась кончиками пальцем по зеленой сочной зелени. И я бы долго так стояла, завороженно глядя, но приехала машина. Гудок оторвал меня от мыслей, я повернулась, увидев, что подъехало такси. Водителем была девушка, точнее, женщина. Она деликатно не трогала меня, лишь помогла с вещами. Я заехала к Виталику, попросила у его матери оставить кое-какие вещи на неопределенный отрезок времени. Вернувшись в терпеливо ждавшее такси, направилась в аэропорт.
Мне повезло, осталась пара билетов на ближайший рейс, который был через полчаса. И вот я уже сижу в самолете и глупо пялюсь в иллюминатор. Потом спускаюсь по перрону, забираю багаж, такси... еду в отель искать Виталика. Я нашла его быстро, точнее, искать не пришлось. Ему, вероятно, уже позвонила его мама и сказала, что я как туча. Ну, это мягко сказано.
– Ром, – позвал он, подойдя, а я смотрела в одну точку. Типичный зомби, нет эмоций, нет чувств, нет ничего. За время перелета внутри у меня все, нет, не успокоилось, оно затаилось.
– Ромина, Кукурузка моя любимая, что случилось? – спрашивал, бегая глазами по моему лицу. А я молчу, все еще молчу, ведь боюсь, что если открою рот, я просто выскажу все, вылью на него. Он не заслужил такого, я не могу отдавать свою боль такому светлому и доброму человеку. Я, уткнувшись ему в плечо, обнимаю его, надеясь, что он никогда так со мной не поступит, никогда не предаст, ведь ближе его и матери у меня никого нет. Уже нет...
– Малышка моя, он обидел тебя? Не молчи Ром... я переживаю, – прошептал он, крепко прижимая к себе.
– Не говори о нем, больше никогда не говори о нем, – прошептала в ответ, вцепившись, как в свое единственное спасение, в его плечи.
– Хорошо, – ответил он, не отпуская меня. И мы так простояли, может час, а может, и всего пару минут. Я уже плохо ориентировалась во времени.
– Идем, – нарушила я, наконец, тишину, что сгустилась вокруг нас.
Отнеся вещи в комнату, я быстро переоделась и направилась в тренировочный зал.
– Ром, там никого нет сейчас, все на выезде.
– Отлично, мне это и нужно.
– Что ты задумала? – спросил он осторожно, но не останавливал.
– Ничего, я просто хочу танцевать, – спокойно сказала ему.
Так и поступила... Включив музыку, я стала медленно разминаться. Тянула немного ноющие мышцы, не обращая внимания на боль в теле. Встряхнулась, стала на позицию, повела плечами, прогоняя остатки ненужных эмоций. Впитывала мелодию, что зазвучала в динамики. Я не могла плакать... не могла. Но я сделаю это танцем...
Я танцевала с надрывом, выворачивая из себя все. Я была как шторм на тихой глади моря, порыв ветра, резкий... безжалостный. Мне было плевать, как все выглядит со стороны, безразлично на технику. Это был танец души, сломанного сердца, танец мыслей... боли, отчаяния. Я металась по залу, высоко взбиралась на пилон и падала, падала, падала. Мне нужен был адреналин, всплеск, скорость. Сердце снова громче билось, вокруг все становилось не таким бесцветным. Музыка и танец разукрашивали заново мою жизнь. Сейчас я около стены, порыв воздуха вокруг меня, скорость такая, что почти все размывается вокруг, прыжок... Я закрутилась на шесте яростно, грубо. Выгнулась так сильно, как никогда, пожалуй, и меня пронзила боль. Я слышу отчаянный вопль и понимаю, что это я кричу. Испуганные глаза Виталика, что бежит ко мне, его пальцы, судорожно набирающие номер на мобильнике. Он просит приехать, кричит что срочно, что девушка с кровотечением. Перед глазами все побежало цветными пятнами, а в теле легкость...
...
Лежит на операционном столе девушка, темные волосы, круги под глазами, бронзовая кожа. Рука в крови, а в уголках глаз – слезы.
Врачи пытались спасти, пытались удержать эту маленькую жизнь внутри нее, но не смогли. Кровотечение было столь сильным, что пришлось принять все меры, чтобы остановить его. Она ждала ребенка, маленький плод шести-семи недель пытался выйти сам, но мешала спираль...
И как такое вообще возможно? Возможно, с горькой усмешкой ответил врач на вопрос Витали, в нашей жизни невозможного просто нет.
*Бонус*
POV Малик
Весенний ветерок, теплый и сухой играл с волосами, солнце игриво припекало, а Виолетта рядом со мной расцветала все больше. Чудесное начало дня, и я почти был счастлив. Почти...
Я был уверен в отказе Ромины настолько, что, проснувшись, сразу пришел сюда. Она приняла меня, она принимала меня всегда, потому что до безумия любила с детства. Многие меня осудят, и может, они в чем-то правы. Но мы ведь все эгоисты?
Попрощавшись с Виолеттой, я пошел к своей машине, но мой взгляд привлек блестящий предмет, что словно маяк переливался и подзывал. Подойдя ближе, я понял, что это кольцо, а когда поднял его, неприятный холод прошелся вдоль позвоночника. Я узнал его... А дальше я заскочил в машину, быстро ее завел и рванул к ее дому, скрипя шинами. И мои самые страшные догадки подтвердились. Ее машина стояла у дома, а это значило, что либо она сейчас в доме, либо ее и след простыл. Медленно выйдя из автомобиля, я услышал хруст под ногой. Опустив глаза, заметил не что иное, как сим-карту. И стало еще паршивее внутри... Ох, не к добру все это.
Оказавшись у входной двери, помялся, но в следующий миг постучал. Тишина в ответ... Дернул за ручку. Закрыто. Достав свой ключ от ее дома, вошел. С первого, беглого взгляда можно было бы сказать, что ничего не изменилось. Но я часто бывал здесь последние три года, и потому помнил каждую деталь. Ее кружки не было, мисочка, в которой она разогревала по утрам молоко, исчезла тоже. Я поднимался по лестнице в ее комнату и уже на верхних ступеньках заметил осколки.
Комната была открыта, а внутри был катастрофический, масштабный разгром. Наши фото среди осколков, от огромного зеркала остались лишь большие острые куски, что беспорядочно валялись на деревянном полу. И стойкий запах моего парфюма. И не нужно быть гением, чтобы догадаться, что произошло и почему. Она узнала или, еще хуже, увидела меня с Витой. Я осматривал комнату, с каждой последующей минутой осознавая, что я ее потерял, навсегда... Такое она не простит, просто не сможет. Да и прощала уже не раз, а, как всем известно, лимит имеет свойство исчерпываться. Тоска заполнила сердце, а руки сжались в кулаки. Я поднял фото с нашей поездки в Италию, а следом и снимок из Парижа. Смотрел на ее улыбку, которую теперь увижу лишь на снимках. Смотрел и понимал, что я наделал и как сильно я виноват. Горько и пусто становилось внутри, но сделанного не вернешь. Я достал телефон и решил все же позвонить ей, в сердце лелея надежду, что это была не ее сим-карта. Абонент недоступен, сказал вежливый голос, разбивая в пух и прах мою попытку услышать ее. Я был настолько зол вчера на нее, что даже не спросил, в каком городе тот фестиваль, не поинтересовался, куда она летела. Идиот... Но теперь поздно, и последний шанс достучаться и поговорить с ней – Виталик... Я набрал его номер, но тот сбросил почти сразу. Я набрал снова... и снова короткие гудки. Отлично...
Собрав наши фото, забрав с полки альбом и шелковый белоснежный шарфик, что одиноко висел в шкафу, я вышел из дома, в котором меня уже никто и никогда не будет ждать...
От автора : Знаю, довольно сухо, но он такой. Не скажу, что он бесит меня полностью, я люблю каждого персонажа, но такие козлы в нашей жизни имеют место быть. Следующие пару строк о том, что было после того, как Ромина потеряла сознание.
POV Виталик
Ее боль была в каждом жесте и движении, практически осязаема, отчего и у меня все сжималось внутри. Она не рассказала мне, что произошло, не захотела или не смогла. А я не давил. Но смотреть на ее надрывы, на яростность и грубость движений я не мог. Она не плакала, не вопила и не просила жалости. Она рыдала телом, рыдала в танце, в этом была вся она. Прыжок – падение. Разбег, поворот... Неистовая, целеустремленная и безумно злая. Она как штормовой ветер носилась по комнате, и я едва успевал за всем уследить. Прыжок, она сделала великолепный элемент, просто потрясающий, я даже улыбнулся. Но в следующую секунду она вскрикнула и упала. На светло-голубых шортах появилось огромное пятно крови, и оно увеличивалось с неимоверной скоростью.
– Рома! – Крикнул я, рванув к ней, но она скрутилась калачиком, бледнея на глазах. Я быстро достал телефон и стал набирать 911 пальцами, что отказывались слушаться. Назвав адрес, крикнул, что это срочно, что у меня на руках с человек с кровотечением, приподнял ее голову, уложив на свои колени. Погладил ее, шепча, что помощь скоро приедет. Но она уже не слышала. Скорая, носилки, капельница. Больница, длинный освещенный коридор, по которому ее увозят в операционную. Я не знал, стоит ли звонить Малику, но ее матери я был обязан сообщить. Едва сумев дозвониться, объяснил ей ситуацию. Сказал, что Рома в операционной, что я пока ничего не знаю... но она нужна ей, нужна сейчас, жизненно необходима, как воздух. Та была кратка и лаконична, как и всегда, и пообещала на ближайшем рейсе прилететь к нам.
Спустя около часа ко мне подошел хирург. И знаете, вот как в фильмах, у меня аж екнуло все внутри от его хмурого выражения лица, я себе невесть что нарисовал в мозгу.
– Мы не смогли его спасти.
– Его? – переспросил я сглотнув.
– Да, мы не спасли ребенка, – спокойно сказал он.
– Какого ребенка? – побледневшими губами спросил.
– У нее был срок примерно шесть-семь недель. Открылось кровотечение, и если бы не спираль, мы бы, возможно, что-либо и сделали, но в данном случае – мне жаль. Кто вы ей? – деликатно спросил он.
– Я друг, – ошарашенно пискнул, пытаясь переварить информацию.
– Нам стоит позвонить ее родственникам? Или вы сами это сделаете?
– Я уже позвонил ее матери, все в порядке, – заверил я, и тот, хлопнув меня по плечу, ушел.
Я сел в шоке на стул, посмотрел на руки, не моргая. Ромина, моя Ромина была беременна? И теперь она потеряла ребенка, и помимо этого что-то произошло... Что за чертовщина творится?
Меня впустили в палату. Она лежала такая бледная на этих противно голубых простынях. В левой руке торчит игла от капельницы, и до подмышек клетчатый больничный плед. Я присел рядом с ее кроватью и сжал холодную руку, ожидая, когда она придет в себя.
Глава 10.
– Привет, красавица, – первое, что я услышала, открыв глаза. А повернувшись, увидела обладателя.
– Привет, Виталик, что произошло? – спросила хрипло, осматриваясь, нахмурилась, увидев капельницу, почувствовала легкую тянущую боль внизу живота.
– У тебя было кровотечение, – осторожно ответил он, явно нервничая. Я сузила глаза, требуя взглядом скорейшего продолжения.
– Может, ты хочешь пить? – спросил он. И мне очень не нравилось то, что он увиливает, на него это не похоже.
– Говори, сейчас же, – с нажимом сказала.
– Ты знала, что беременна? – спросил он. – Была... – следом тихо добавил.
Я была в состоянии крайнего шока всего пару раз за свои почти двадцать, но вот это... то, что он сказал, просто выбило воздух из моих легких. Я смотрела на него, широко раскрыв ошалелые глаза. Я беременна? Что за бред?
– Ты с ума сошел? – скептически спросила, пытаясь здраво мыслить.
– Нет, мне сказал хирург, что оперировал тебя, что ты была на шести-семи неделях беременности.
Я замолчала, слушая, как оглушительно грохочет сердце внутри. Как уши закладывает, а перед глазами все сливается в одно мутное пятно.
– Ром, – спохватился он, всунув мне стакан с водой в руки и легонько встряхнул. Помогло... Я дрожащей рукой поднесла стакан к пересохшим губам, и, отпив глоток, поняла, как сильно жаждала.
– Это невозможно... – потрясенно прошептала.
