Текст книги "Мирные завоеватели (Избранные сочинения. Том IV)"
Автор книги: Антоний Оссендовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
XVII
Веселый, жизнерадостный, как всегда, Вольф приехал в город в вагоне первого класса. Знакомый начальник станции приветливо козырнул ему, и извозчик, который всегда возил инженера фирмы «Артиг и Вейс» подал пролетку и с гиком и звоном колокольчиков помчал его к зданию торгового дома.
Вольфа никто не ожидал в магазине, а потому появление его было встречено выражением бурной радости и недоумения. Его обнимали, расспрашивали, водили то в одну, то в другую комнату. Вольф говорил о всяких пустяках, рассказывал об интересных подрядах, которые он получил, и об огромных запасах хлеба и фуража, закупленных им в Манчжурии. Рассказывая обо всем этом с веселой беззаботной улыбкой, Вольф заметил, однако, перемену, происшедшую в торговом доме во время его отсутствия.
Появились новые лица.
Несколько незнакомых приказчиков отпускали товар покупателям, и в кассе сидел человек, которого Вольф никогда раньше не видел в магазине.
– Я вижу, что у вас какие-то новости? – спросил капитан.
– Да! – пренебрежительно вскинув плечи, произнес рыжий, веснушчатый Бергер. – Старый Вотан сошел с ума! Он нанимает русских служащих. В магазине нельзя откровенно разговаривать. Остается только нам клуб и теннис, куда мы никого из этих русских господ, понятно, не пускаем.
– Та-ак!.. – протянул Вольф. – Это важная перемена, но я думаю, что Вотан не сошел с ума…
Вольф еще раз скользнул внимательным взглядом по лицам обступивших его немецких приказчиков, и тотчас же бросились ему в глаза их беспокойные взгляды и застывшие загадочные улыбки людей, скрывающих важную тайну.
Вольф быстро поднялся в техническое отделение и постучал в дверь Вотана.
Не ожидая ответа, он вошел.
– А-а!.. – протянул старик, подымаясь из-за стола. – Господин Вольф? Однако, вас нельзя считать особенно исправным служащим нашего торгового дома.
– Оставьте неуместные шутки! – резким голосом оборвал его капитан. – По какому праву позволили вы себе наем русских служащих? Это может погубить все дело!
Холодные глаза Вольфа метали искры. Он облокотился на стол и, перегнувшись через него, смотрел в глаза старику.
Вотан сел и откинулся в кресле. На лице его выражение глубокой ненависти мало-помалу сменялось презрительной улыбкой.
– Молоды вы, господин Вольф, учить меня… – ответил, щуря глаза, старик.
– Я вас спрашиваю в силу того циркуляра, который был представлен вам мной при моем сюда прибытии! – холодным тоном ответил Вольф. – Я требую от вас объяснений. В противном случае мне придется немедленно известить о вашем поведении берлинское правительство.
– Хорошо! – ответил Вотан. – Я вам покажу документ, на основании которого я произвел действительно серьезную реформу во внутренней жизни торгового дома, но потом я позволю задать и вам один небольшой вопрос…
Говоря это, Вотан открыл ящик стола, вынул большой лист бумаги и протянул его Вольфу.
Капитан опустился в кресло и начал внимательно читать поданную ему бумагу, оказавшуюся именным приказом, данным военным министром 3 января 1904 года торговому дому «Артиг и Вейс» в лице его представителя – Вотана. В приказе говорилось о том, что прусское военное министерство получило сведения, будто деятельность некоторых германских фирм обратила на себя внимание русских властей. Так как это может совершенно разрушить все планы и задачи германского правительства, то фирме «Артиг и Вейс» предписывается немедленно увеличить кадры служащих русскими подданными. А в тех отделениях фирмы, значение которых для осведомительной деятельности и для исполнения поручений германского правительства ничтожно, рекомендуется поставить даже во главе их русских же подданных. При этом, однако, военное министерство указывало, что управляющий торгового дома «Артиг и Вейс» должен озаботиться тем, чтобы вновь приглашенные русские служащие отнюдь не могли проникнуть в тайную деятельность фирмы, так как этой деятельностью очень дорожит прусское военное министерство.
Вольф прочитал бумагу, аккуратно сложил ее вчетверо и возвратил Вотану.
– Отлично! – сказал он. – Вы поступили правильно!
– Не сомневаюсь! – ответил, хитро улыбаясь, Вотан. – А теперь позвольте спросить вас? Не думаете ли вы, капитан, что ваше вызывающее и по меньшей мере… нелюбезное ко мне отношение, хотя вы знаете мое положение в крае и в берлинских политических кругах, может вызвать с моей стороны резкий отпор? Отпор этот я мог бы проявить в разных формах, но одна из них наиболее доступна и действительна. Это – донос…
Глухое молчание воцарилось в комнате.
Двое этих людей, между которыми, несмотря на все старания в Берлине, шла глухая борьба, требующая неизбежной и решительной развязки, поняли, что развязка эта необходима. И теперь глаза старого Вотана, видевшего и слышавшего столько тайн, хитростей и предательств за свою долгую жизнь, встретились с холодными и смелыми глазами Вольфа, и оба они не моргнули. Молча приняли они вызов и поняли, что борьба началась.
После долгого и тяжелого молчания Вольф медленно поднялся, еще раз пристально взглянул в глаза Вотана и отчеканил:
– Донос – отличная вещь, господин Вотан! Я одобряю ваш план…
Сказав это, он быстро повернулся и вышел.
XVIII
На берегах Тихого океана и дальше, в лесах и горах Старого Китая, там где в узких долинах стоят древние, полуразрушенные храмы, окруженные лесами вязов и дубов, где в великолепных, раскинувшихся на десятки верст садах медленно рассыпаются сложенные из мрамора и гранита мавзолеи над могилами древних Мингов и легендарных вождей китайцев, отбивавших некогда полчища «пришельцев с моря», – теперь повсюду гремели орудия, доносились отголоски кровопролитных боев и стоны раненых и умирающих. Над вспененными волнами Тихого океана, который видел ужаснейшую из трагедий человечества, и над плодородными равнинами Манчжурии, где мирные китайцы еще вчера возделывали свои поля, сажая во взрыхленную землю пшеницу, гаолян и бобы, – там с воем и грохотом проносились снаряды и падал на землю стальной и свинцовый дождь.
С напряжением смотрел весь мир на встречу неожиданных противников, а на Дальнем Востоке каждый день и каждый час приносили ряд известий, то радостных, наполнявших сердца гордостью, то тревожных и печальных. От оставшихся одинокими солдатских жен и до высших администраторов края, – все были взволнованы и обеспокоены, и только в клубе торгового дома «Артиг и Вейс», где собирались приказчики и клерки не только этой фирмы, но и от «Родпеля», «Хильманса», «Дангелидера» и других немецких гнезд, откуда выползли змеи предательства и шпионства, царило бесшабашное веселье. Здесь радовались всякой неудаче России и подсчитывали происходящие от войны выгоды для Германии.
Вольф, ранее часто бывавший в клубе, теперь перестал посещать его. Случай наблюдения за Клейном в Ляояне и сведения, полученные прусским военным министерством, сильно обеспокоили осторожного, хотя и привыкшего жить на вулкане капитана. Он все чаще и чаще появлялся в русских домах, принимал участие в митингах и раз даже прочел лекцию о Японии, причем старался выставить в невыгодном свете душевные качества японского народа и нарушение его армией международных законов.
Однако, Вольф знал все, что делается в городе, даже больше – он знал все, что делается вдоль линии дороги от Хабаровска до Харбина, но никто не знал, каким образом получает он такие точные сведения.
Делалось же это просто. Инженер фирмы «Артиг и Вейс» имел ежедневно свидания то с Салисом Швабе, то с Нохвицким. Катаясь верхом, гуляя, сидя в ресторане или театре, они перекидывались во время разговора на вид ничего не значащими словами, хотя они были полны для них острого интереса и глубокого смысла. После этих разговоров Вольф не раз тотчас же ехал к Вотану, и они вместе с ним писали телеграммы германскому посольству в Пекине, харбинскому консулу Мюллеру, Фрицу Вильбрандту в Петербург и разным лицам в Берлин о том, что в их адрес посланы две машины или, что одна машина возвращена таможней, а другая находится в пути к адресату; иногда телеграфировали, что ими по железной дороге отправлено шесть ящиков мелкого товара и два – крупного. Эти понятные слова, такие естественные для торгового дома, ведущего обширные дела почти со всеми важнейшими городами не только Тихоокеанского побережья, но и Европы, не могли, конечно, возбудить чьего-либо подозрения. Однако, слова эти всегда обозначали количество вышедших или вернувшихся военных кораблей и перевозимых по железной дороге пехотных или артиллерийских частей.
Всякий раз, после отправки таких телеграмм, Вотан с ненавистью спрашивал, зачем капитану понадобилось писать их на его бумаге и посылать их на телеграф с его лакеем. Совершенно одинаковым тоном и одними и теми же словами Вольф неизменно отвечал:
– Донос – отличная вещь, господин Вотан! Я одобрил ваши намерения и я отлично помню об этом. Если мне суждено быть повешенным, то мне будет приятно знать, что мы будем висеть рядом…
Вольф сухо смеялся и перед самым лицом Вотана пальцами производил очень выразительные движения, от чего у Вотана по спине бежал неприятный, колющий холодок.
Вотан не раз уже задумывался над тем, что настало время избавиться от капитана. Он долго совещался с Мюль-фертом и, наконец, оба друга порешили при первом рискованном поступке Вольфа донести об этом властям.
Сделать это было нетрудно. В одном из домов Вотана жил крупный чиновник, которому достаточно было намекнуть о роли Вольфа на Дальнем Востоке, чтобы тотчас же были приняты меры, как любил выражаться чиновник, к «изъятию» Вольфа «из обращения». Однако, Вольф предвидел это и вел себя крайне осторожно. Он даже перестал встречаться с Салисом Швабе и Нохвицким и целыми днями сидел в своем служебном кабинете, где составлял сметы по заказам торгового дома или писал большую статью о преувеличенных вооружениях культурных государств, которые, по мнению автора, были совершенно не нужны, так как цель войны, состоящая в улучшении благосостояния народов, не существовала. Наука и техника, как доказывал Вольф, давно уже находятся на такой степени развития, что позволяют мирным путем достигнуть полного благополучия не только отдельных личностей, но и целых обществ и государств. Работа эта, по-видимому, очень увлекала капитана, так как в окнах его кабинета можно было видеть до поздней ночи свет. Окруженный книгами и вырезками из газет, капитан германского флота рисовал гигантскую картину великого мира, созданного могучей силой науки и техники.
Вотан, при помощи Мюльферта, установил строгое наблюдение за капитаном, но все это ни к чему не привело, так как поведение Вольфа не внушало никаких подозрений, а само обращение его с главой торгового дома сделалось крайне предупредительным и даже заискивающим.
Вотана это тревожило и печалило, так как он видел, что ускользают поводы отделаться от Вольфа.
Но случай, казалось, помог ему.
Был уже февраль. Главная контора торгового дома «Артиг и Вейс» спешно составляла годичный отчет, и Вотан с утра и до позднего вечера был очень занят. Кроме конторской работы, ему приходилось много разъезжать, получать большие подряды и заказы и вести борьбу с русскими фирмами, которым старый Вотан всеми способами старался помешать укрепиться на русской окраине.
Однажды, когда он только что вернулся из Хабаровска, ему подали телеграмму. Вотан прочитал ее и даже покраснел от радости, а потом начал злорадно потирать руки.
Он позвонил к чиновнику, жившему в его доме, и сказал ему:
– Это вы у телефона, Павел Павлович? У меня к вам большое и важное дело… Я очень надеюсь на ваше содействие и, кроме того, полагаю, что то, что я вам передам, может оказать благотворное влияние на вашу служебную карьеру. Нет! Нет!.. Я вам после об этом скажу: по телефону неудобно… Я буду у вас около десяти часов вечера.
Отойдя от телефона, Вотан еще раз пробежал телеграмму. Тайный советник Гинце из Пекина телеграфировал торговому дому «Артиг и Вейс» следующее:
«Инженер торгового дома, Вольф, необходим для свидания с крупным заказчиком в урочище „Славянка“, где фирма уже производила летом работы».
Вотан вызвал к себе немедленно Вольфа и передал ему телеграмму.
– Я тоже получил эту телеграмму, – задумчивым голосом произнес капитан. – Я не совсем понимаю, в чем тут дело, но догадываюсь, что оно очень важное и спешное, а потому я завтра же выезжаю.
Глаза Вотана блеснули.
«Завтра? – подумал он. – Завтра ты будешь там, откуда тебя не спасет ни Гинце, ни сам всесильный прусский военный министр…»
Ровно в девять часов Вотан ехал к чиновнику. Чувство мстительной злобы подсказало ему мысль заехать к Вольфу и еще раз посмотреть на этого человека, испортившего ему столько крови и постоянно раздражавшего его, а теперь такого безопасного для него и завтра уже не существующего.
Подъезжая к дому, где жил Вольф, Вотан улыбнулся, увидев свет в окнах квартиры, и подумал, что капитан перед отъездом или заводит порядки в своих бумагах и записных книжках, или же пишет свой большой труд о значении техники и науки в вопросах мира.
Он позвонил у подъезда.
Ему открыл дверь бой, одетый во все белое и с черной косой, обмотанной вокруг гладко выбритой головы.
– Капитана нет дома! – сказал он желавшему войти в переднюю Вотану. – Капитан уехал!.. совсем уехал!
Вотан едва не упал. Он понял, что Вольф предупредил его и теперь, убедившись в намерениях Вотана предать его, предпримет, конечно, ряд таких шагов, которые безусловно погубят Вотана, а с ним вместе и могущественную фирму, какой был торговый дом «Артиг и Вейс», державший в своих цепких лапах, как гигантский паук, всю огромную окраину и овладевший всеми нитями местной жизни. Приниженный и угнетенный, вернулся Вотан к себе. Он долго обдумывал положение, но не мог остановиться на каком-нибудь плане действий.
– Надо подождать возращения Вольфа, – шепнул он, – и тогда сразу же разделаться с ним!
А в это время в квартире Салиса Швабе за чайным столом сидели трое людей. Салис Швабе и Нохвицкий хохотали до упаду, глядя на сидевшего за столом китайца, который нелепо скалил зубы и щурил светлые, холодные глаза.
– Когда в китайских войсках будут германские инструкторы, то они все будут похожи на вас, дорогой Вольф! – говорил румяный, пухлый Швабе.
А Нохвицкий, протягивая капитану рюмку коньяка и подавая на блюдечке ломтики лимона, густо посыпанного сахаром, хохотал и говорил:
– У вас вид по меньшей мере цзянь-цзюня[29]29
…цзянь-цзюня – т. е. губернатора.
[Закрыть]!
Когда Вотан мучился и терзался, предчувствуя враждебное выступление капитана, Вольф уже выезжал из города и по берегу Амурского залива начал подвигаться в сторону урочища «Славянка».
Он благополучно прибыл в китайский поселок на реке Суй-Фун, впадающей в Амурский залив, и отсюда совершил экскурсию в ту бухту, где истекшим летом стояла барка хунхузского вожака Мый-Ли. Прожив в деревне два дня, капитан получил с отыскавшим его, незнакомым ему китайцем коротенькую записку, в которой неизвестный корреспондент писал:
«Завтра. Ночь. Море. Знакомый».
И действительно, на следующую ночь стоявший на мысе, глубоко уходящем в море, Вольф заметил на горизонте сверкнувший огонек. Он вспыхнул лишь на одно мгновение и потух, нырнув в темноту. До чуткого слуха капитана донесся равномерный стук тихо работавшей машины, и все явственнее и явственнее становился шум тяжелой холодной воды, рассекаемой острым носом подходящего к берегу судна. Вскоре во мраке начали клубиться черные призраки, сначала мягкие и бесформенные, а затем все более и более отчетливые и определенные. На клочке просветлевшего неба зачернели мачты и верхняя рея на гроте, гигантские трубы, над которыми на нижней поверхности глушителя играли багровые отсветы горящего в топках угля. Призрак, оказавшийся большим военным судном, остановился. Послышался короткий боцманский свисток, лязг цепи и визжание блока, по которому спускался трап. Вскоре к берегу подошла шестивесельная шлюпка. На берег вышел человек, одетый в толстое меховое пальто, и подошел к капитану.
Тот пристально взглянул в лицо прибывшего и вскрикнул от изумления.
– Адмирал Урну? Здесь?.. В это время?..
– Я веду, – ответил Урну, – четыре крейсера и буду бомбардировать ваш город. Я оставлю вам запас цемента и двадцать человек команды при паровом катере и двух шлюпках, а вы докончите на рейде ту работу, которая так удачно была произведена вами и Салисом Швабе летом. Помните, что пока я буду бомбардировать город, здесь должна вырасти неожиданно, словно по приказанию волшебника, скала.
Пусть будет скрыта она под волнами вечно встревоженного моря, но пусть она будет верной союзницей нашей!
– Слушаю! – коротко ответил Вольф и добавил: – По окончании работы я вновь буду просить вас доставить меня в какой-нибудь порт, так как мне невозможно более возвращаться в город. Мне угрожает большая опасность…
После этого разговора в бухту вскоре вошел паровой катер, ведя на буксире два больших восьмивесельных вельбота с двадцатью матросами. Вскоре вблизи берега один за другим прошли четыре крейсера отряда адмирала Уриу. Они шли с потушенными огнями и подкрадывались к городу тихим, почти неслышным ходом. Вся команда была на местах, а в боевой рубке головного судна адмирал Уриу уже составлял план бомбардировки города и с кормы его судна сигнальщик красным фонарем передавал его распоряжения.
Чуть только занялась заря, Вольф начал работать. Матросы бесшумно опускали в воду мешки с цементом, перемешанным с мелким камнем, и тогда, когда до поверхности воды оставалось только около сажени, Вольф прекратил работу. Почти одновременно с этим его приказанием откуда-то издалека по поверхности моря докатился глухой удар. Вольф понял, что адмирал Уриу открыл огонь по городу. Один за другим раздавались выстрелы, но город молчал. Вскоре стрельба прекратилась, и из-за мыса, скрывающего изгиб залива, полным ходом вышли стрелявшие по городу крейсера и, уклоняясь к северу от обычного рейда, остановились против «Славянки» и приняли на борт два вельбота и паровой катер, а с ними вместе капитана германского флота, инженера Вольфа, служившего в торговом доме «Артиг и Вейс».
Сделавшие набег крейсера полным ходом направились к югу, к арене грядущих важных событий.
XIX
Оставшись один, старый Вотан постепенно успокаивался. Никто больше не раздражал его и ничто не тревожило. По-прежнему все письма приходили только на его имя и каждое утро находил он всю переписку на своем столе. Здесь были письма от разных фирм, коммерческих посредников и коммивояжеров, но тут же попадались и письма, написанные на особой толстой бумаге и содержавшие различные вопросы о машинах, количестве рабочих и о сроках отправки заказанных грузов. Эти письма пользовались особенным вниманием Вотана и, сидя в своем рабочем кабинете, он часто подолгу разглядывал на свет эти толстые листы бумаги и находил на одних три условные точки в правом углу, на других – букву S. или К., то случайно зачеркнутую в третьей строке букву А., то, по-видимому, по ошибке вписанное и совершенно ненужное слово. По этим признакам Вотан узнавал, кто был автором письма. Большинство писем приходило с меткой «S». Вотан знал, что это морской штаб интересуется тем, что делается на берегах Тихого океана.
Через неделю после исчезновения Вольфа, Вотан получил очень странное письмо. К нему писал переводчик посольства в Петербурге, Каттнер, тот самый, которого видел Вотан у посла.
Каттнер просил передать письмо заведующему техническим отделом фирмы «Артиг и Вейс» Вольфу, и добавлял, что извиняется перед Вотаном за беспокойство, но должен, наконец, так или иначе покончить с негодяем, каким он считает и открыто называет Вольфа, – чудовище, неспособное чувствовать любовь и благодарность. Старый Вотан долго вертел в руках письмо Каттнера к Вольфу, и желание узнать, что пишет его врагу этот обиженный и ненавидящий Вольфа человек, охватывало его с непреодолимой силой.
«Вольф сбежал, – думал Вотан, – и здесь ему никогда уже не удастся появиться в какой бы то ни было роли. Уж я позабочусь об этом! Как я моту доставить это письмо Вольфу?»
На этот вопрос старик не хотел искать ответа; руки его сами собой разорвали конверт и вынули письмо Каттнера к капитану.
Вотан надел очки и углубился в чтение.
«Капитан! – писал Каттнер. – Вы отняли у меня жену и разбили мою жизнь. Я примирился с этим, так как знал, что жене моей отомстит за меня судьба, связавшая ее с вами – человеком без сердца и чести! Однако, мне никогда не приходило на ум, что мне же придется защищать эту неразумную, несчастную женщину от вас. Я случайно узнал из переписки посольства, что, вы, с целью отделаться от моей жены и вашей любовницы, подстроили в Нанси обыск в ее квартире, пользуясь услугами германского агента Блюта. Луиза арестована и улики так тяжки, что ей, конечно, угрожает казнь. Между тем, вы можете ее спасти и вы знаете, как нужно это сделать. Я узнал через наше парижское посольство, что следствие продлится еще очень долго, так как французские власти нащупывают широкую шпионскую организацию, надеясь на ловкость своих агентов и на признание Луизы. Однако, а уверен, что Луиза ничего не скажет. Она думает – и Блют ей, впрочем, успел сказать об этом – что вы во Франции и скрываетесь. Спешите спасти несчастную женщину. В этом ваш долг! Если же у вас хватит низости таким образом отделаться от полюбившей вас женщины и вы позволите, чтобы она погибла, я клянусь вам, что найду вас и отомщу.
Каттнер».
Читая это письмо, Вотан даже похолодел.
Он чутьем опытного человека и раньше угадывал жестокость и безнравственность Вольфа и, хотя в душе руководителя торгового дома «Артиг и Вейс» не было и признаков идеализма, он все-таки чувствовал отвращение к этому человеку-машине и страх перед ним. Он не мог побороть своих чувств, несмотря на явную для себя выгоду и безопасность от добрых отношений с капитаном, и так и остался врагом бежавшего из России Вольфа.
Вскоре на лице старика появилась холодная и злорадная улыбка. Он подошел к столу и под подписью Каттнера сделал приписку:
«Прошу Ваше Превосходительство передать пришедшее в адрес служащего торгового дома „Артиг и Вейс“ Вольфа письмо, копия которого остается у меня в делах».
Переписав письмо Каттнера, Вотан запечатал его в конверт и надписал на нем адрес германского посла в Пекине.
В то же время он отправил письмо Каттнеру, в котором выражал ему свое сочувствие и возмущался низостью поступка Вольфа.
Вскоре Вотан забыл о письме, так как у него было много работы.
В городе чувствовался недостаток в различных товарах. Привоза не было. Коммерческие суда давно уже не рисковали заходить в Японское море, а по железным дорогам почти не перевозили грузов. На все товары поднял цены и Вотан, но длилось это недолго. Через несколько дней он уже понизил цены, несмотря на то, что другие торговые дома вели между собой переговоры о необходимости повышения расценок. Это вызвало сильное волнение среди купцов и произвело отличное впечатление на общество, в котором своим человеком был старый Вотан и служащие торгового дома «Артиг и Вейс».
Вотан загадочно улыбался. Он знал, что в это время мимо Ляодуна шел пароход «Альфред Фосс», а к северу от Гонконга догонял его другой пароход «Эльза», и что оба они уже предъявили японским сторожевым судам те синие пропускные билеты, которые прислал из Порт-Артура Вель в тюках мануфактуры. Пароходы везли грузы торгового дома «Артиг и Вейс», и японские миноносцы и крейсера по беспроволочному телеграфу сообщали друг другу о пропуске этих пароходов.
И много раз за время войны приходили нагруженные различными товарами пароходы для фирмы «Артиг и Вейс» так, как будто в водах Тихого океана не случилось ничего особенного.
Вотан ликовал. Он получал отовсюду благодарность за предусмотрительность и за умение снабдить город всем необходимым.
Одно лишь волновало Вотана. Все чаще и чаще получал он письма с метками и условными знаками и простые и понятные телеграммы с различными запросами, и все чаще и чаще приходилось ему посылать ответы об отправленных машинах и возвращенных ему обратно за ненадобностью. Много лет занимался Вотан осведомлением берлинского правительства о том, что делается на берегах Тихого океана, от шумного международного Фриско до Нагасаки, Сайгона, Гонконга и Сахалина, но никогда не приходилось ему все время ходить на краю бездны, которую открыло перед ним военное министерство Германии, желавшее все знать и все сообщать воюющей с Россией державе, так усердно обслуживаемой Берлином, подготовляющим удары и неудачи для обоих противников. Однако, прекратить свою деятельность старый Вотан уже не мог, и случайное замедление в ответе на телеграммы немедленно же вызывало повторение с непременной прибавкой двух слов: «Фирма неаккуратна».
Вотан не раз, получив такую телеграмму, беспокойно ходил по кабинету и посылал по адресу берлинских генералов весьма нелестные эпитеты. Старик никогда не думал, что ему придется дожить до того времени, когда его безопасная, отлично оплачиваемая и, как он любил выражаться, почти «научная» деятельность потребует от него риска честью и даже жизнью.
Время шло. На море и на суше бесновалась кровавая бур я. Много жизней прервалось внезапно и нелепо, много вдов и сирот осталось в обеих странах. Не раз вспоминал Вотан испуганные глаза тех полуголодных покинутых детей, которые врезались ему в память при его проезде в Германию.
«Что с ними теперь?» – спрашивал он себя, но приносили новую телеграмму и вновь начинал трепетать Вотан за свою жизнь и за свое положение.
Наступила весна 1905 года, и пришел день 14 мая.
Это был теплый солнечный день, полный какого-то весеннего задора и света и, казалось, сама природа не сумела бы на этот радостный день набросить мрачную тень. Однако, это был один из самых кровавых, самых черных дней, какие знала история человечества.
Первым вестником этого дня был Нохвицкий. Он редко бывал у Вотана и не любил без необходимости видеться с ним, так как старик смотрел на него враждебно, а его презрительные улыбки задевали Нохвицкого. Вотан, при виде Нохвицкого, мрачно взглянул на него и снял очки.
– Что? – бросил он, смотря куда-то в сторону.
– Ваш служащий, посетивший сегодня остров, где нами установлен беспроволочный телеграф, привез важные известия, – почти шепотом произнес Нохвицкий. – Сегодня в Цусимском проливе произошел бой между эскадрой генерала Рожественского и японским флотом…
Голос Нохвицкого дрогнул. Несмотря на полную потерю каких-либо возвышенных чувств и на совершенное равнодушие ко всему тому, что не касалось его мелкой, ничтожной личности предателя и шантажиста, какое-то неприятное, тяжелое и оскорбительное чувство сжимало ему сердце, не позволяло быть, по обыкновению, развязно наглым и мешало гнусаво хихикать.
Заинтересованный известием, Вотан поднялся и дрожащими руками начал надевать очки.
– Бой? И что же?.. – так же шепотом спросил он.
– Адмирал Рожественский разбит, – сказал, вставая, Нохвицкий.
Вдруг он выпрямился и злобно, так, как никогда не глядел на людей, взглянул в лицо Вотана. Он заметил блеск радости в глазах управляющего торгового дома «Артиг и Вейс». Что-то забытое, давно уснувшее, лежащее глубоко на дне сердца Нохвицкого вдруг проснулось, и он, стуча маленьким костлявым кулаком по краю письменного стола Вотана, шипящим, рвущимся голосом сказал:
– Ну! попадешься ты мне когда-нибудь…
Не взглянув на удивленного этой неожиданной выходкой Вотана, Нохвицкий быстро вышел из кабинета и, спускаясь по лестнице, грозил кому-то кулаком и грязно ругался.
На другой день весть, сообщенная Нохвицким накануне, сделалась уже печальным вчерашним днем.
Люди ходили подавленные. Великое, тяжелое несчастье упало на них и согнуло до самой земли. Все невольно смотрели туда, где, клубясь над морем, уходили к югу облака, и где прекратились сразу, так трагически и так жестоко, тысячи жизней людей, преодолевших небывалые препятствия и переживших тяжкие лишения дальнего, опасного плавания.
Никто ни о чем не расспрашивал. Оставался факт. Факт этот был так понятен и вместе с тем так кошмарно тяжел, что, казалось, не хватит сил пережить его, если перед глазами встанет все событие, которое видели и скрыли в своей пучине свинцовые волны Цусимы.
