Текст книги "Мирные завоеватели (Избранные сочинения. Том IV)"
Автор книги: Антоний Оссендовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)
УСЛЫШАННЫЕ МОЛИТВЫ
I
Горячо молились в избе Акима Турина. Молились без слез, с крепкой, как камень, верой смотря на древние, дониконовского письма, давно почерневшие иконы.
С темных, источенных червями кипарисовых досок сурово и пристально глядели лики святых. Много на своем веку видели эти суровые лики: и гонение ревнителей старой веры, и лихие времена, приходившие на Россию и уносившие людей, захваченных бурями и вихрями.
Молился старик Аким Турин и с ним молились две снохи его.
У всех было свое, особое и в то же время общее горе и глубокая, рождающая тревогу забота.
Два сына старика пошли на войну. Бог миловал их в бою и невредимыми были оба. Только два месяца уже прошло, а от обоих не было вестей.
Тревожились жены, тревожился и по ночам громко вздыхал Аким.
Но вздыхал он не по одним сыновьям, а еще больше по внучку Пете.
От младшего, покойного сына остался Петя. Матери мальчик не знал – умерла она при его рождении. Когда же вскоре преставился и отец, остался Петя на руках деда. Полюбили друг друга старый и малый и сделались неразлучными.
Подрос внук. Из сельской школы дед послал его в город, в гимназию. Понимал Аким Турин, что трудно темному, неученому в людской тесноте пробиваться.
А из гимназии Петя уж сам в университет пошел, да здесь его война застала.
Написал он деду письмо, что добровольцем записался, попросил благословения и скоро с полком ушел. Писал потом, что наградили его крестом за храбрость и в прапорщики произвести обещали.
Писал часто. Гордостью вспыхивало лицо деда, и большая, жесткая рука складывалась для крестного знамения.
Теперь замолчал и Петя.
А там, где лилась родная кровь, где вырастали братские могилы, шел жаркий бой с наступающим врагом. Пядь за пядью защищали русские войска свою землю, не щадили жизни, не жалели кровавого труда.
Горячо молились в избе Акима Турина в тот вечер, когда тревога сильнее сжала и истомила сердца.
II
Сделав три земных поклона, Аким выпрямился и сказал:
– Помолились за воинов. Бог им защитой! Ничего, спасутся, знаю я!
Было столько убеждения и непоколебимой веры в словах старика, что обе бабы сразу успокоились и принялись хлопотать около ужина.
Старик же сел к столу и, достав газету, начал медленно, водя пальцем и глядя поверх очков, читать.
Мысли его, однако, скоро побежали туда, где проклятый немец засыпал наши окопы «ураганным огнем», где он пускал на наших защитников ядовитые газы и предавал огню беззащитные деревни.
Вспомнил Аким Турин тот день, когда он впервые услыхал о выдумке немцев душить наших солдат каким-то ядом. Места тогда не мог найти себе старик. Ходил, как в чаду. Молитва на ум не шла. Аким ушел в лес и брел, не разбирая дороги, видя перед собою страшную картину, описанную в газете.
Вот глубокий окоп… На свежей зелени травы, как черная змея, как след огромного крота, вьется он и исчезает вдали. Это оплот России. Там, за этой грудой черной земли, засели грудью своею защищающие родину и народ солдаты. Там среди них сыновья Федор и Дмитрий и он – внучек Петя, нежный, со звонким голосом и яркими, смелыми глазами.
Старик видел его в студенческой тужурке и не может представить его в жесткой, негнущейся солдатской шинели.
Над окопом мелькают огоньки выстрелов, и вьется чуть заметный дымок.
Начался бой… И вдруг откуда-то издалека прилетело что-то грузное, заунывно воющее. Упало, вскинуло землю и камни, загрохотало, вновь разметало землю, дерн, песок и свистящие и жужжащие осколки. Красный дым, словно видение, вздыбился столбом и, медленно падая, полз по траве и наконец дополз до окопа. Здесь задержался, а потом начал переливаться вниз, туда, где были солдаты, сыновья Акима Турина и внук Петруша.
Что было потом, что увидел глазами своей души, он не хотел вспоминать и, вздрогнув, снял очки и взглянул испуганно и жалобно на черные лики святителей.
Вспомнил старик, что долго молился он потом и решил послать внучку дедовское благословение.
Туринский род – все от дальних прадедов были иконописцами старого склада. Сам Аким до пятидесяти лет занимался этим ремеслом и бросил его тогда, когда убедился, что фабрики и художники из ученых совсем забили иконописцев.
Аким Турин решил написать для внука икону – благословение.
На чердаке он разыскал маленькую икону. Была она написана, видно, очень давно, в каком-нибудь скиту, на дубовой доске. Время уничтожило изображение, и лишь кое-где виднелись еще следы сморщенной, отпадающей чешуйками масляной краски.
Отчистив старую доску, иконописец мелкими кистями написал иконку архистратига Михаила. Броню Аким сделал из куска красной меди и покрыл ее мелкою чеканкой.
Давно уже послал Аким иконку внучку Пете, но в это-то время внезапно прекратились письма.
III
Поужинав, долго еще сидели Турины, и свет в их избе виднелся далеко за полночь.
Уже пропели первые петухи, когда в Туринской избе обитатели заснули.
Разбудил их громкий стук в дверь. Зажгли свет и старик открыл дверь.
– Отец Яков! – воскликнул Аким, увидев священника.
– К тебе, Аким Никодимыч, с радостной вестью пришел! – заговорил священник, крестясь на образа. – Прости, что по ночи тревожу, да не хотел до утра откладывать.
Сев у стола и разглаживая редкую бородку, отец Яков продолжал:
– Брат ко мне приехал двоюродный. Священником служить он в полку, где внук-то твой находится. Сказывал мне, что Петруша-то твой уже офицер, и вся грудь в боевых наградах. В одном бою пуля ударилась в иконку на груди, да там и осталась. Жестокий был бой, и чудом спасся тогда Петя. Кланяться просил, а писать недосуг, новые окопы делают и к новому бою готовятся. Сказывал внук твой, что после производства в офицеры довелось ему повидаться с сыновьями твоими, оба здравствуют, а не пишут потому, что в походе были и в разведках. Рад я душевно, что добрую весть тебе, привести Бог позволил. Теперь пойду. Вдове Анфисе Смелковой письмо от сына из лазарета надо отдать.
Когда отец Яков ушел, в избе тихо молился старик Аким Турин.
На глазах его были слезы восторга, и светилась в них радость за услышанные молитвы и вера, крепкая, как старая дубовая иконка, задержавшая пулю на груди внучка Пети.
НА ЗАРЕ
Плакала мать, плакал отец, поспешно смахивая со щетинистых усов набегавшие слезы. Не плакала только старая бабка Сусанна, да он сам – Стась Бжега.
Бабка-то, впрочем, ничего не понимала, потому что была стара, глуха и только шмыгала носом и бегала круглыми красными глазами по лицам людей, темным иконам в углу и стенам избы.
Стаею плакать хотелось, но он еще хорошенько не понимать, почему плачут отец и мать и что случилось страшного или горестного.
Когда пришел сосед Ружицкий, старый Бжега начал ему все подробно и внятно рассказывать.
Тогда только Стась понял, что его двоюродный брат Гжесь скоро придет к ним сюда и станет стрелять в людей, топтать рожь и поджигать хаты в деревне.
Гжесь очень хороший малый. Красивый, веселый и ловкий. Он показывал всегда Стаею и другим деревенским мальчишкам гимнастику и говорил:
– Вырастете – соколами будете, и все эти штуки сами сумеете проделать!
Понял Стась из рассказа отца, что Гжесю австрийские офицеры велели куда-то идти, а потом пошлют его сюда. Стась знал, что теперь война, что «наши» бьют немцев, но никак не мог понять, зачем же Гжесь пойдет против своих.
– Все поляки теперь будут вместе, русские нам – братья, мы – дети одной матери… А они там не знают, им этого не говорят… и польется наша польская кровь…
Стась тихонько заплакал, когда представил, что польется кровь Гжеся, такого веселого и доброго хлопца.
Никто на Стася не обратил внимания; все были заняты тяжелыми, невеселыми думами, и мальчик незаметно вышел из избы.
Стась пошел по меже среди ржи, а впереди его бежала «Лиска», желтая собачонка с пушистым хвостом, смешно мотающимся из стороны в сторону.
Когда мальчик заслышал шум речки и увидел дубовый лес, он остановился, немного подумал, а потом без оглядки пустился бежать к реке.
Стась решил сбегать в деревню Гжеся и сказать ему и всем там, что «русские – наши друзья» и «что теперь все поляки будут вместе», и что не надо стрелять, топтать ржи и поджигать хаты.
Деревня Гжеся была за рекой, верстах в пятнадцати от села, где жили Бжеги. Речку почему-то называли «границей», и никто не смел через нее переходить.
Стась сто раз переходил на другой берег и ловил там под камнями раков.
Вместе с «Лиской» перешел он по камням на австрийский берег и побежал по узкой лесной тропинке.
Когда уже стало смеркаться, «Лиска» вдруг залаяла и шарахнулась в кусты. Испуганный Стась тотчас же шмыгнул за ней в дубняк и, таясь, пробрался к невысокой холмистой гряде, видневшейся впереди.
Когда «Лиска», прыгая и визжа, вынеслась на холм, в лесу что-то несколько раз коротко и сухо щелкнуло.
Собачонка вдруг взвизгнула, захромала, потом присела, поджав под себя окровавленную переднюю лапу, и протяжно, грустно завыла.
Стась нагнулся над ней, но в это время из-за кустов выбежали солдаты и кружили мальчика.
– Кто ты? Откуда? Что несешь? – засыпали его вопросами солдаты.
Оторопевший сначала Стась начал рассказывать, что ищет он своего Гжеся и хочет передать ему важную весть.
И опять пошли вопросы. Стась рассказал, что русские – братья, что они хотят, чтобы все поляки были вместе, и что не надо стрелять в своих и поджигать хаты…
Солдаты внимательно слушали и думали о чем-то.
– А ты не брешешь? – спросил один.
– Отец говорил! – важно ответил мальчик и тряхнул головой.
– Отец не брешет?..
– Если мальчуган правду говорит… – начал было пожилой солдат, но сразу оборвал речь, заметив неслышно подошедшего вахмистра. Толстое лоснящееся лицо его было потно, и красные, узкие глаза злобно смотрели.
– По местам! – крикнул он.
Солдаты разбежались, а вахмистр дал мальчику подзатыльник и сказал:
– Ступай к тем сараям и жди меня!
Стась пошел, а вахмистр скоро догнал его на лошади и молча поехал рядом.
У сараев их встретил офицер. Поговорив с вахмистром, он спросил Стася, зачем пришел он на австрийский берег? Стась все повторил, что говорил солдатам и что слышал от отца. Не солгал и ничего не утаил.
Офицер втолкнул мальчика в сарай и запер дверь на засов. Стась долго плакал, стучал в дверь и просил выпустить его. Никто не откликнулся, и только громко фыркали стоящие за стеной лошади.
Стемнело. Появилась луна, и сквозь щели двери видел Стась, что плывет она по серебряному небу и смотрит прямо на него. Мальчик тихо заплакал. Он вспомнил, что эта же луна плывет теперь над его деревней, а там никто не знает, что его заперли и не пускают злые австрияки.
Долго плакать Стасю не пришлось. Где-то вдалеке затрещала перестрелка, донеслись крики людей и жалобное ржание лошадей. Проскакали на конях солдаты, потом что-то со звоном и грохотом пронеслось по косогору, и вслед за этим заревели, заухали орудия, и от их выстрелов заревом осветился дальний лес и стоявший у дороги высокий, пошатнувшийся крест.
Всю ночь шел бой, и мучился Стась сомнениями и тосковал, боясь, что Гжесь, который еще ничего не знает, будет биться с «нашими», а потом будет стрелять в отца и мать, в старую бабку Сусанну, и подожжет их новую липовую избу.
Когда на востоке загорелась заря, Стась увидел, что люди, подпираясь ружьями, тихо брели в гору, вдали летели во весь опор шестерки лошадей и тянули за собой какие-то ящики и пушки, а над лесом стоял серый дым. Все ближе и ближе трещали частые залпы.
Наконец, из-за косогора показались австрийские солдаты. Они шли быстро и вразброд, то рассыпаясь по полю, то сбиваясь в толпу, откуда несся тихий, тревожный гул голосов.
К сараю подбежал вахмистр и два солдата с темными лицами и черными усами. Они вывели Стася, еле державшегося на ногах от усталости, и повели в ложбину, поросшую ивой.
Здесь они поставили мальчика у откоса и, вдруг, подняв ружья, прицелились в него.
Стась повернул к ним голову и с любопытством смотрел на солдат.
– Feuer! – скомандовал вахмистр, махнув рукой…
Где-то вдали веселее затрещали выстрелы, тревожно звенела труба, громко кричали люди, и в ложбине остался только Стась.
На косогор взлетали казаки, вставая на стременах и стреляя в убегающих австрийцев.
Но Стась этого уже не видел.
На бледном лице его играли розовые и золотые лучи солнца, и рядом сидела «Лиска» и, жалобно взвизгивая, зализывала простреленную лапу.
ПРИМЕЧАНИЯ
Все произведения публикуются по первоизданиям, откуда взяты и иллюстрации. Орфография и пунктуация текстов приближены к современным нормам; безоговорочно исправлены несомненные опечатки. Имена, географические названия и термины, как правило, оставлены без изменений.
В биогр. очерке использованы материалы Д. Кеннана, В. Михаловского, А. Колгановой и А. Рейтблата, А. Посадскова.
В оформлении обложки использован рисунок обложки первого русского издания книги А. Оссендовского Звери, люди и боги (Рига: изд. Г. Л. Биркган, 1925).
Мирные завоеватели
Впервые как отдельное изд.: Пг.: тип. «Якорь», 1915, под псевд. Марк Чертван.
Тень за окопом
Впервые: Аргус. 1915, № 1.
Услышанные молитвы
Впервые: Лукоморье. 1915, № 41, 10 октября.
На заре
Впервые: Лукоморье. 1914. № 26, 7 ноября.
А. ОССЕНДОВСКИЙ
Биографический очерк
Фердинанд Антоний (Антон Мартынович) Оссендовский родился 27 мая (8 июня) 1878 г. в Люцине Витебской губ. в семье польского врача Мартина Оссендовского и Виктории Борткевич; семья имела дворянские корни. С 1885 г. учился в гимназии Каменец-Подольска, куда переехала семья; завершил курс в петербургской 6-й гимназии. После смерти отца мать преподавала музыку, Оссендовский поддерживал семью, давая уроки; еще в гимназические годы редактировал ученический журнал.
По окончании гимназии Оссендовский поступил на физико-математический факультет Петербургского университета, путешествовал по Сибири в качестве ассистента биохимика С. Залевского. В связи с преследованиями за участие в студенческих волнениях 1899 г. был вынужден уехать из России, учился в Сорбонне у выдающегося химика М. Бертло, там же познакомился с М. Склодовской-Кюри. По возвращении в Россию получил диплом Петербургского университета со степенью кандидата естественных и математических наук. В 1902–1903 гг. состоял старшим лаборантом в Томском технологическом институте, затем заведовал лабораторией Уссурийской железной дороги во Владивостоке и некоторое время являлся секретарем восточного отделения Русского географического общества; состоял также в Обществе изучения Амурского края.
С 1904 г. Оссендовский заведовал химико-механической лабораторией Управления Китайско-Восточной железной дороги в Харбине и по поручению армейских властей изучал возможности использования местных минералов и растений в военных целях. В 1900-х гг. опубликовал ряд статей в российских и зарубежных научных журналах.
В октябре 1905 – январе 1906 г. Оссендовский возглавлял стачечный комитет КВЖД; был арестован в январе 1906 г. и приговорен к полутора годам тюремного заключения. Выйдя из тюрьмы осенью 1907 г., Оссендовский перебрался в Киев, где в 1908 г. несколько месяцев состоял техническим директором асфальтовой фабрики. В 1909 г. вернулся в Петербург и предложил журналу Русское богатство повесть Людская пыль, описывавшую быт и нравы тюрьмы. Однако редактор журнала В. Г. Короленко, признавая за автором «несомненные признаки литературного дарования», отклонил повесть на том основании, что она в основном содержала «известный уже всем тюремно-бытовой материал». Выпущенная отдельным изданием в 1909 г. повесть была изъята и уничтожена цензурой; один из уцелевших экземпляров дошел до Л. Толстого, который отнесся к книге с интересом. В 1911 г. Оссендовский переиздал повесть под названием В людской пыли.
В 1909 г. одноактная пьеса Оссендовского Жертва тайги была с успехом поставлена в Литейном театре В. А. Казанского. В 1910–1911 гг. Оссендовский редактировал польскую газету Dziennik Реtersburgski, с 1910 г. активно печатал повести, рассказы и очерки в приложениях к Ниве, журн. Новое слово и Новый журнал для всех, Мир приключений, «тонких» иллюстрированных журналах Аргус, Огонек, Синий журнал, Весь мир, Жизнь и суд и др., публицистические статьи в газ. Биржевые ведомости; в 1911 г. две его публикации о китайской литературе появились в Аполлоне.
В произведениях Оссендовского этих лет выделяется серия рассказов о золотых приисках и дальневосточном быте; героями его часто становятся люди, противопоставляющие себя обществу. Наряду с некоторыми мистико-фантастическими и приключенческими рассказами, наибольший интерес для современного читателя представляют научно-фантастические повести 1913-14 гг. Бриг «Ужас», Женщины, восставшие и побежденные и Грядущая борьба, позволившие исследователям (Л. Геллер, А. Колганова и А. Рейтблат, И. Халымбаджа) причислить Оссендовского к зачинателям НФ в России и считать его произведения одними из первых в русской литературе антиутопий.
Литературой, однако, многочисленные занятия Оссендовского не исчерпывались. В книге Историческая записка, изданная ко дню пятидесятилетия С.-Петербургской Шестой гимназии (СПб, 1912), Оссендовский означен следующим образом: «Officier d’Academie. Управляющий делами Постоянной совещательной конторы золото– и платинопромышленников. Член Комитета совета съездов представителей промышленности и торговли. Консультант Морского министерства по вопросам товароведения. Редактор технического журнала „Золото и платина“ и газеты „Биржевые ведомости“. Член Литературного фонда, Союза драматических и музыкальных писателей, Физико-химического общества, Общества народных университетов». Примерно те же сведения значатся в справочнике Весь Петроград на 1917 г., где Оссендовский уже записан как член редакции суворинского Вечернего времени.
В годы Первой мировой войны Оссендовский напечатал несколько военных рассказов в жури. Аргус и Лукоморье, но в основном был занят написанием многочисленных патриотических и германофобских статей для Вечернего времени и др. газет. Многие из них (под псевд. А. Мзура) были направлены против дальневосточного торгового дома «Кунст и Альберс», который Оссендовский пытался шантажировать; кульминацией этой клеветнической кампании стала скандальная повесть Мирные завоеватели (1915), выпущенная Оссендовским под псевдонимом Марк Чертван.
После революции, при участии коллеги по Вечернему времени Е. Семенова, Оссендовский сфабриковал т. наз. «документы Сиссона», якобы доказывавшие связи большевистского руководства с немецким правительством.
В начале 1918 г. Оссендовский прибыл в Томск, где вошел в окружение Г. Н. Потанина, затем перебрался в Омск, где стал чиновником и членом совета Министерства финансов, промышленности и торговли и членом ученого совета Министерства сельского хозяйства колчаковского правительства, редактировал жури. Вестник финансов, промышленности и торговли и преподавал химию в политехническом и сельскохозяйственном институтах. С мая 1919 г. являлся сотрудником и заведующим подотделом печати Осведомительного управления при штабе Верховного Главнокомандующего (Осведверх).
В ноябре 1919 г. вместе с эшелоном Осведверха эвакуировался на восток, в начале января 1920 г. под угрозой ареста большевиками бежал из Красноярска через Хакасию и Урянхайский край в Монголию; в Урге познакомился с «кровавым бароном» Р. Ф. Унгерном фон Штернбергом. Из Монголии Оссендовский направился в Харбин и затем во Владивосток, откуда через Японию перебрался в США.
Беллетризированное изложение монгольской одиссеи Beasts, Men and Gods (Люди, звери и боги, N.Y., 1922), написанное с помощью американского журналиста Л. С. Палена, принесло Оссендовскому всемирную известность. Менее чем за год на английском языке вышло девять изданий книги; вскоре появились переводы на многочисленные европейские языки (русский пер. вышел в Риге в 1925 г.).
Читателей завораживал не только образ полубезумного мистика и убийцы Унгерна, но и оккультные страницы сочинения Оссендовского, в частности легенды о подземном царстве Агарте (Агартхи). Оссендовский, заимствовав их из книги французского оккультиста Ж. Сент-Ива д’Альвейдра Миссия Индии в Европе (1910), фактически первым познакомил с ними широкую публику и повлиял в этом плане на Н. Рериха и Р. Генона.
Однако у Оссендовского нашлись и влиятельные критики, в том числе знаменитый путешественник С. Гедин, обвинявшие писателя в вымыслах и географических и этнографических неточностях (в 1925 г. Гедин даже посвятил этому вопросу книгу Ossendowski und die Wahrheit). Оссендовский в ответ обвинял своих критиков в близости к большевикам.
Проведя около года в США, Оссендовский переехал в Польшу, где воссоединился – и вскоре развелся – со своей первой женой А. Н. Боголюбской, дочерью начальника Томского горного управления. Его новой женой стала вдовая скрипачка и преподавательница музыки З. Ивановская-Плошко, которой писатель увлекался еще в начале 1900-х гг. во время пребывания в Томске.
Польские годы Оссендовского – это история многочисленных (свыше семи десятков!) книг, выдвинувших его в первые ряды популярных польских прозаиков и переведенных на двадцать языков. Среди его произведений – мемуарные книги и очерки о России, кн. Ленин (1930), путевые записки, экзотические новеллы и повести, навеянные путешествиями по Африке, Ближнему Востоку и Азии, исторические повести о польской старине, произведения для юных читателей и очерки странствий по заповедным уголкам Польши.
В годы нацистской оккупации Оссендовский присоединился к движению сопротивления и подпольной Национальной партии, разрабатывая программы обучения молодежи в будущей освобожденной Польше.
Писатель скончался 3 января 1945 г. в госпитале Гродзиска-Мазовецкого и был похоронен на кладбище Милянувека близ Варшавы. Согласно польским источникам, могила Оссендовского была вскоре вскрыта советскими офицерами, желавшими убедиться, что писатель-«антисоветчик» действительно умер.
В последние десятилетия Оссендовский стал предметом многочисленных «сенсационных» публикаций, в которых фигурируют золотые клады барона Унгерна, таинственные предсказания монгольских провидцев, встреча, состоявшаяся у Оссендовского накануне смерти с загадочным нацистским офицером, оказавшимся по совместительству родственником Унгерна и т. п. Возможно, писатель, в чьей жизни всегда оставалось место для вымысла, этому бы только порадовался.
