Текст книги "Мирные завоеватели (Избранные сочинения. Том IV)"
Автор книги: Антоний Оссендовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
XXVI
Странную картину представлял в ту ночь чердак германского посольства.
Тусклый свет фонаря освещал седую голову и сгорбленную фигуру старого переводчика, который вынимал из папки все новые и новые бумаги, а затем зашивал отдельные листы в пальто, под подкладку сюртука и жилета; потом, подпоров пояс брюк, он запихивал в него свернутые в длинные полоски какие-то важные бумаги.
А другой человек, выставив сторожкую голову над последними ступеньками лестницы, смотрел на эту таинственную работу старого переводчика посольства зоркими, полными ненависти глазами.
Уже начало светать, когда Каттнер окончил свою странную работу.
Раздетый, в одном белье, он поднялся и потянулся. Потом он кому-то долго грозил кулаком и беззвучно шевелил бледными губами.
В это время послышался шорох на лестнице, и Каттнер обернулся.
На последней ступеньке стоял и смотрел на него в упор Вольф.
Старик пронзительно крикнул и бросился к слуховому окну, но Вольф одним прыжком догнал его и оттолкнул.
Каттнер упал. Голова его ударилась о пустой ящик, и торчащий из него гвоздь глубоко впился старику в шею.
Каттнер быстро освободился и встал. Кровь капала черными каплями на рубашку, но Каттнер уже успокоился.
Он бросился на Вольфа.
Между полковником и слабым тщедушным стариком завязалась борьба.
Вольф не хотел убивать Каттнера. Он лишь старался скрутить ему руки на спине, но старик оказывал сопротивление, громко хрипя, выкрикивая короткие, злобные проклятия.
– Убийца!.. предатель!.. негодяй!.. – шипел он, задыхаясь и стараясь вырвать свои руки из рук Вольфа, зашедшего ему сзади.
И вдруг Каттнер захрипел.
Он как-то дико крикнул, пошатнулся, потом снова выпрямился и вдруг, закатив глаза и корчась в судорогах, упал навзничь. Грудь его высоко вздымалась. В ней клокотало и хрипело… Из раскрытого рта вырывалось шипящее дыхание. Оно слабело с каждой минутой и вскоре совсем затихло.
Каттнер шевельнул рукой, потом сделал последнее усилие подняться, но голова его запрокинулась, и все тело опустилось, словно растекаясь по пыльному полу, где валялись обрывки бумаг, опилки и солома из-под бутылок.
Вольф с отвращением и вместе с тем с оттенком страха смотрел на мертвого старика. Но длилось это всего лишь одно мгновение.
Полковник потушил фонарь, взял папку с бумагами и платье Каттнера и начал спускаться по лестнице.
В передней он распорол подкладку и вынул все бумаги, запрятанные стариком, а платье бросил в стенной шкаф.
Никем не замеченный, Вольф вышел из здания посольства и, заперев его на ключ, ушел.
XXVII
Через несколько дней в Стокгольме, в «Опера-кафе», за столом сидели двое людей, любуясь открывающимся видом на море. Они пили кофе, читали газеты и курили. И вдруг один из них вскрикнул и ударил ладонью по столу.
– Смотрите, профессор! – сказал он и указал пальцем на поразившую его газетную заметку.
Названный профессором – высокий, широкоплечий, рыжий, с сильной проседью человек – начал вслух читать:
«В Петрограде, на чердаке германского посольства найден убитым переводчик посольства Каттнер, 54 лет».
– Я вам рассказывал, профессор, о ночном приключении моем в последний день моего пребывания в Петербурге? Вот его отклики!..
Рыжий человек молча кивнул головой.
– Ну что ж? – сказал он наконец. – Вы тут ни при чем. Да кроме того, вы спасали дело Германии и каких бы жертв это ни стоило – исполнить это необходимо! Вот я, например. Я ведь тоже, как вам известно, долго жил в России. Эти наивные русские люди еще недавно гордились тем, что профессор Вильгельм Оствальд читал лекции в рижском политехникуме. Они не знали только того, что я делал и другое дело. По моему плану, основаны многочисленные немецкие школы, где поддерживалась любовь к нашему отечеству и к нашему императору. Я воспитал целые поколения людей, мечтающих о том, чтобы отодвинуть германскую границу далеко на восток и открыть широкий путь в славянскую землю великой германской культуре. Теперь я здесь от «Культурбунда». Мне поручена тайная миссия содействовать сближению скандинавских государств с Германией. Я явился сюда с полномочием обещать Швеции земельные приобретения за счет движения ее на восток. Я считаю, что я, как немец, обязан делать все, что полезно Германии, не считаясь с моралью, чувствами и законом!
Вольф внимательно слушал профессора Оствальда, а когда тот умолк, сказал:
– Мне тоже приходилось много работать в Швеции. Я вел переговоры с Свеном Гедином и Бьернсоном. Я знаю Швецию. Однако, шведы едва ли пойдут на эту удочку, так как они подозревают, что, если сближение скандинавских государств с Германией состоится, то им угрожает полное слияние с нами и потеря как национальной, так и государственной независимости.
Долго беседовали об этом бывший русский профессор, знаменитый химик, Вильгельм Оствальд[35]35
…Вильгельм Оствальд – В. Оствальд (1853–1932) – выдающийся химик из остзейских немцев, философ, лауреат Нобелевской премии по химии (1909). В предвоенные годы был близок к мирному движению, однако после начала Первой мировой войны выступил в поддержку позиции Германии.
[Закрыть], и полковник морского штаба, Вольф.
Не стесняясь друг друга, они раскрывали всю низость и безнравственность немецкой политики в России и в других враждебных теперь Германии странах. Называли имена шпионов и доносчиков, обсуждали разные системы наблюдения и подкупа и со смехом говорили о том, как плохие немецкие приказчики в русских и французских магазинах и ничем не отличающиеся техники, работающие в строительных конторах Бельгии и Англии, вдруг превращались в офицеров генерального штаба, военных летчиков и командиров эскадренных миноносцев. Вспоминали они, как германские дипломаты устраивали фермы в Америке и Австралии и как в хорошо скрытых подвалах накопляли они для будущих действий германского флота и десанта снаряды, бензин и порох. Упоминали они и имена различных инженеров, которые, принимая заказы на постройку вилл и водопроводов во Франции и Англии, незаметно строили глубокие фундаменты и покрывали их бетоном, подготовляя будущие батареи для тяжелых орудий. Вольф вынимал несколько раз свою записную книжку и разбирал таинственные знаки, которые лишь он умел читать, перечислял отдельные пункты обширной и частой сети наблюдательных постов и германских радиотелеграфных станций.
– С кем бы ни начала воевать Россия, везде мы будем в состоянии наносить ей вред! – восклицал полковник. – Она – наш первый враг и мы окружили ее цепью наших сторожевых постов. Они идут вдоль всей прусской и австрийской границ, раскинулись по Прибалтийскому краю и побережью Балтийского моря. Сверкающий, обласканный солнцем Крым, плодородные степи юга и «великая русская река» – повсюду, по всему лицу России, раскинуты отряды преданных нашей родине людей. Они все видят и все слышат. В их сердце нет ни благодарности, ни любви к стране, их приютившей, воспитавшей и взлелеявшей иногда целые поколения их предков. Они преданы лишь Германии, любят лишь нашу старую германскую родину, которой суждено владеть всем миром. Даже дальняя Сибирь и еще пустынные берега Тихого океана захвачены нами! Везде, где нужен глаз и необходимо ухо, – там Германия найдет своего верного и преданного сына и бодрствующего стража…
– В этом величие Германии и залог нашего будущего владычества над всеми народами! – сказал Вильгельм Оствальд и поднялся.
– До свидания, полковник! – сказал он. – Теперь мы, вероятно, встретимся с вами лишь после войны… надеюсь, победоносной…
XXVIII
Спустя несколько недель там, где еще недавно бушевали кровавые вихри, а среди них ткали свою предательскую паутину немецкие агенты и шпионы, произошли события, которые внезапно сделали известным на всю Россию не только имя торгового дома «Артиг и Вейс», но и Вотана.
Многое изменилось с 1905 года в универсальном магазине. Кроме старого Вотана, в фирме с 1910 года появился новый хозяин. Молодой Альфред Вейс заменил своего отца, германского подданного, и действовал самостоятельно, принимая большое участие в делах своей фирмы и в жизни города, по-прежнему доверчиво относящегося к заправилам универсального магазина. Альфред Вейс в тот год, когда ему предстояло войти в дела немецкой фирмы на Дальнем Востоке, принял русское подданство.
Во главе этой фирмы, которую так хорошо знали в Берлине и в германских посольствах Петрограда, Токио и Пекина, стояли двое людей: Вотан – свой человек в прусском военном министерстве, и Альфред Вейс – сын германского матроса[36]36
…сын германского матроса – Отец А. Альберса Густав, сооснователь торгового дома «Кунст и Альберс», около 12 лет плавал на немецких торговых судах, сперва как юнга и матрос, позднее в качестве штурмана.
[Закрыть] и германец по крови, рождению и мысли.
Когда вспыхнула великая война с жестоким врагом, когда всколыхнулось народное море, когда из фирмы «Артиг и Вейс» уехали германские офицеры и запасные солдаты, а прочие были высланы подальше от океана, где так много пришлось им поработать во вред России, – трудно было Вотану и Альфреду Вейсу оставаться только зрителями происходящих событий.
Они ждали приказаний из Берлина, но железным кольцом охватили Германию бьющиеся с нею народы, и не слышали голосов своих повелителей хозяева универсального магазина.
Даже Гинце из Пекина не сумел прислать им вести.
Новостей у торгового дома было немало, но они не знали, куда и кому их сообщать. Обычаи фирмы соблюдались, однако, не только в описываемом городе, но повсюду, где встречалась вывеска «Артиг и Вейс».
Так было и в Китае, недалеко от Циндао, где заперли германский гарнизон предприимчивые японцы, и в разных прибрежных китайских городах, где, случайно или по приказу, находились в это время приказчики и коммивояжеры торгового дома «Артиг и Вейс».
Здесь, однако, работать было опаснее и труднее. Японские генералы знали дальневосточную фирму со времени войны 1904 года и теперь зорко следили за ее служащими.
Один из них, Отто Мельц, попался.
Он делал какие-то знаки немецкому миноносцу, светя ему из окна своей комнаты горящей лампой.
После допроса и обыска у Мельца японский дипломат имел долгое совещание с русскими дипломатами.
Полетели телеграммы в разные стороны, и были они гибельны для Вотана.
Арест его был решен бесповоротно, и управляющему торгового дома «Артиг и Вейс», обладателю огромного состояния, переписанного на имя Альфреда Вейса, Вотану, пришлось совершить тяжелое и длительное путешествие в гиблые сибирские трущобы.
Но в большом городе на берегу Тихого океана и в городах и селах Уссурийского края по-прежнему оставался огромный паук, широко раскинувший сети от Берлина и Гамбурга до Японского моря и устья Амура.
Паук притаился и ждал новых событий и новых жертв…
XXIX
В то время, когда все тайные и явные служители германского правительства, так страстно ненавидящие Россию, встретившую их величавой ласковостью и приютившую с широким, благородным радушием, обдумывали новые удары для России и ее союзников, – за Бзурой, Вислой и Неманом, там, где начиналась беспредельная равнина России, совершались великие, никогда не забываемые события.
Подхваченный одним могучим порывом народ слился в пылком молитвенном подъеме и в любви к отечеству. Исчезли все споры племен, и старые счеты были забыты.
Не было врагов. Были лишь товарищи, идущие плечом к плечу в жестокую сечу с вековым врагом. Не было колебаний и сомнений. Всякий понимал величие переживаемого времени и знал, что участвует в событиях, которым суждено оставить глубокий, неизгладимый след не только в их маленькой личной жизни, но в жизни родного народа и всего человечества.
Не было слез прощания, не было отчаяния при разлуке.
Люди уходили на войну с сознанием высокого, святого долга, а остающиеся с верой и молитвой провожали уходящего бойца, не думая о гибели его и о горестях и лишениях семьи.
Что-то могучее, как стихия, пронеслось над Россией и подхватило всех в своем мощном полете. В церквах торжественно звучали слова молитв, и люди уходили с просветленными лицами, молясь не за отцов, мужей и сыновей, но за отечество и за успех великого дела.
В народе ходили трогательные, воодушевляющие и ободряющие легенды.
Передавались слухи о кровавых столкновениях с германцами, о бегстве австрийцев при первых стычках, о славных делах родных бойцов. Потом настали страдные дни наступления по зыбунам Мазурских озер, где падали один за другим немецкие укрепленные окопы и проволочные заграждения, двадцать лет подготовляемые и укрепляемые в ожидании роковой встречи.
Из-за болот и топей Мазурских озер, с Грюнвальдской равнины, вставал великий призрак славянского витязя[37]37
…великий призрак славянского витязя – Оссендовский, как свидетельствует следующее далее описание, быстро осознал возникший с началом войны спрос на мистическо-агитационную военную фантастику, примерами которой могут служить опубликованные в данном томе рассказы Тень за окопом и Услышанные молитвы.
[Закрыть].
Его видели солдаты при закате солнца и в те дни, когда с моря ветер приносил стаи белогрудых облаков, мчащихся куда-то к югу, где они багровели и таяли в поднимающемся с земли кровавом тумане.
Витязь был необъятно велик и могуч. Конь его неудержимо мчался по верхушкам снежных гор. Слышался грохот его копыт и бряцание брони.
Порой, высоко на небе, гораздо выше дымков взрывающейся шрапнели, витязь вступал в бой. Он сшибался с всадником, сидевшим на черном коне. Белый плащ и длинный двуручный меч сверкали в лучах заходящего солнца.
Долго длился бой. Порой оба бойца исчезали в набегающих тучах, но часто все видели, как поверженный с коня рыцарь в белом плаще лежал, раскинувши закованные в сталь руки, а конь витязя топтал его.
Тогда офицеры в окопах рассказывали своим солдатам старую быль, случившуюся полтысячи лет назад, когда, поклявшись на мечах, славянские братья и Литва на поле Грюнвальда[38]38
…поле Грюнвальда – речь идет о Грюнвальдской битве 15 июля 1410 г., в которой польско-литовские силы разгромили войска Тевтонского ордена.
[Закрыть] дали великий бой германским насильникам.
Рассказывали офицеры, как смоленские дружины шли в помощь польским ратям, как вместе разбили они, сражаясь бок о бок, полки могущественного гроссмейстера Ульриха фон Юнгингена, и как падали под ударами палиц и широких топоров литовцев, одетых в звериные шкуры, лучшие из тевтонских воинов, прославившихся на рыцарских турнирах в чужеземных странах.
Рассказывали еще офицеры и о тех витязях, которые прославились в том бою, где могла навсегда погибнуть германская мощь.
Ночью, ожидая атаки прусских гвардейцев, какой-нибудь боевой ротный командир, побывавший уже на полях Манчжурии, тихим голосом рассказывал собравшимся вокруг солдатам и о князе смоленском Никите, и о витязе Прохоре Волке, и о короле Ягелле. Говорили потом солдаты и о гордом князе литовском Витовте, славных рыцарях Повале и Завише Черном и о всех тех, чья кровавая работа в великий Грюнвальдский день предвещала зарю новой жизни.
Слушали солдаты эти старые были и понимали, что впереди за Мазурскими озерами лежит это славное поле, где и им суждено будет вступить в последний бой с лихим врагом. Понимали воины, что от стоящего перед ними врага страдали они, их отцы и деды повсюду в России: от границ Польши – до Черного моря и Великого океана. Знали они это и верили в победу правого дела.
Вера эта крепла, и ничто не могло поколебать ее.
Была то вера воинов, вышедших в поле для победы, не для корысти и шумной славы, но во имя счастья родины и долгого мира на земле, заливаемой слезами и кровью.
Петроград.
Февраль, 1915 год.
РАССКАЗЫ
ТЕНЬ ЗА ОКОПОМ
Илл. В. Сварога
1
Прапорщик Дернов сидел в окопе и курил трубку, по временам ежась от холода, неприятно щекочущего спину. Тут же рядом стоял солдат и в щель между двумя камнями, защищавшими его голову, смотрел за окоп. Солдаты стреляли редко, лишь отвечая на утихающий огонь немцев. Бой шел жаркий и длился дней пять без перерыва. Днем и ночью окопы засыпались шрапнелью и ружейными пулями. Много ужасов, много тяжелых потерь пережил полк. Несколько раз ходил он в штыки, но возвращался, потому что приходилось брать пулеметы «в лоб». Много офицеров было убито, много ранено, и прапорщику Дернову пришлось командовать ротой.
Прапорщик совсем обстрелялся, и хотя он был всего три месяца в бою, не только не обращал никакого внимания на свистящие или, как говорили солдаты, «зудящие» пули, но не мог себя представить заведующим вексельным отделом одного крупного банка.
Вспомнив об этом, он поднялся и, отстранив солдатика, сам заглянул в щель окопа. Со свистом и жужжанием пронеслись две пули, почти задев камни, за которыми скрывалась голова прапорщика.
Дернов усмехнулся и подумал:
– Это тебе не банк, где выглядываешь из-за решетки и любезничаешь с крупным клиентом! Этот «клиент» повнимательнее будет, да зато и с ним надо ухо держать востро!
Прапорщик отошел от щели, и его сейчас же сменил солдатик. Положив ружье на окоп, он, быстро прицеливаясь, послал противнику пять пуль и, присев на землю, начал заряжать винтовку.
– Красавец! – окликнул его Дернов. – Сбегай-ка, поищи мне фельдфебеля!
– Слушаюсь, ваше благородие! – ответил солдатик и, согнувшись, побежал вдоль окопа. В перерывах между выстрелами слышно было, как под его ногами чавкала грязь и плескалась вода.
Скоро пришел фельдфебель, старый, сверхсрочный служака. Он шел, прихрамывая, так как накануне прусская пуля пробила ему ногу. Рана была легкая и, перевязав ее, фельдфебель остался в строю.
– Ну как, Архипов? – спросил его Дернов, протягивая резиновый кисет с табаком и кремневую «зажигалку».
– Покорнейше благодарю, ваше благородие, так что заживет скоро! – ответил фельдфебель.
Прапорщик указал ему на вывороченный при углублении траншеи пень, и фельдфебель, усевшись, начал набивать трубку и с удовольствием затянулся дымом. Оба молчали, только изредка Архипов густым басом журил солдат:
– Чего ты, дурашка, торопишься, ровно на пожар? Знай, бери настоящий прицел и стреляй толком… Эй, ты, Храм-ков, что ли, там? ты чего зря голову суешь за окоп? Гляди у меня!
– Молодцом солдатики-то у нас! – заметил, чтобы сказать что-нибудь, фельдфебелю Дернов.
– Чего уж лучше, ваше благородие! – ответил Архипов, и глаза его заблестели. – Ведь, почитай, пять дён не спят, сухарями питаются, чаю не видят; снизу – вода, сверху – вода… Герои они, ваше благородие! Откуда это в народе берется?!..
– Как откуда? – удивился Дернов. – Ты должен знать, Архипов, ведь ты сам – герой. Ранен ты, а вот ходишь и службу исправляешь!
– Я-то чего герой?! – в свою очередь удивился фельдфебель. – Я свое ремесло исправляю и все тут. А они-то, кто из городов, кто от сохи оторваны, кто старый, кто совсем молодой еще, а ровно всю жизнь в бой ходили…
Архипов с восхищением повел взглядом вдоль извилистой линии окопа, и любовно заискрились его глаза. Однако, по привычке начальства, он тотчас же крикнул:
– Ты опять! Федотов, стукни, щелкни по дурьей башке Храмкова, чтобы за окоп не лез. Вот так. Молодчина!
Фельдфебель и Дернов расхохотались над усердием неуклюжего Федотова, щелкнувшего красной, широченной лапой по темени любопытного Храмкова.
Начинало смеркаться. Вдали уже сделались заметными вспыхивающие огоньки выстрелов. С севера ползла темная, мягкая туча.
– К снегу это, ваше благородие! – сказал Архипов и с трудом поднялся. – Покорно благодарим за табачок.
– Ты куда? – спросил Дернов.
– Обойти окоп надо и с того флангу покараулить. Кабы немцы, как снег пойдет, чего доброго и в атаку не пошли! – сказал фельдфебель и заковылял, ворча по дороге на солдат.
– Не в бабки играешь, не с девками шутки шутишь, а потому гляди в оба!..
Архипов угадал. Туча наползла, и вдруг, словно распоровшаяся перина, рассыпалась снегом. Не прошло и часа, а на окопы на пол-аршина нанесло снегу, и вся равнина между русскими и немецкими траншеями покрылась белой, пушистой пеленой.
А снег все падал и падал.
Архипов ковылял от солдата к солдату и всем говорил:
– Снег сгреби с гребня окопа, снег сгреби! А то понадеешься, что головы не видать, а пуля сквозь снег пролетит за милую душу, да и стрелять тебе же легче… Снег сгреби!..
Подходя к флангам, где свалены были камни, фельдфебель садился на них и сквозь щели между камней внимательно осматривал все поле, где легло уже так много людей, и вглядывался в сгущающийся мрак. Он успокаивался, убеждаясь, что там клубится лишь снег и маячат в нем темные, чернее ночи провалы и расселины. Но они тотчас же исчезали и закрывались зыбкой завесой падающего снега.
Фельдфебель, однако, скоро опять начинал тревожиться и опять всматривался в темноту и мчащиеся в ней снежные призраки.
Он шел по траншее и говорил:
– Не зевай!.. Не зевай!.. Время опасное, кабы атаки не было… Гляди, не оплошай!..
Он пошел к прапорщику и рассказал ему о своей тревоге.
– Может быть, и попытаются! – согласился Дернов. – Ну что же, примем, погреемся…
Привычка следить за собой тотчас же подсказала Дернову, что в этих словах не было ни напускного молодечества, ни искусственного веселья, и опять удивился прапорщик.
– Как перерождает людей война! – подумал он и вспомнил университет, разные служебные огорчения и жизненные неприятности и неудачи, казавшиеся раньше тяжелыми и важными, а теперь ничтожными, жалкими и смешными. Прапорщик обошел солдат, приказал на всякий случай взять полный запас патронов и сказал фельдфебелю, чтобы выставить за камнями оба пулемета.
2
Он медленно пошел к своему месту, где уже обзавелся целым хозяйством. В углублении окопа, словно на полке, лежала отлично пристрелянная кавалерийская винтовка, большой резиновый кисет с табаком, ящик с сотней патронов, карманный электрический фонарь, бинокль и розовая эмалированная кружка, в которой, вместо чая, лежало несколько кусков отсыревшего шоколада и солдатский сухарь.
Не успел он набить трубку, как к нему, несмотря на рану, прибежал Архипов.
– Ваше благородие! Быть атаке: разведчики ползут, осматривают поле…
– Где? – спросил, сразу оживляясь, Дернов.
Они подползли к выходу из окопа. Снег слепил глаза, и сначала ничего нельзя было разглядеть, но потом глаза привыкли.
– Вот там, там, ваше благородие… – шепнул фельдфебель. – Вот… шевелятся…
Вдали, шагах в шестистах, от окопа медленно двигалась тень.
Она то поднималась и тогда казалась огромной на тусклом, беспокойном от снега небе, то припадала к земле и почти бесследно исчезала.
Было что-то таинственное и жуткое в этом движении черной тени, бесстрашно идущей между окопами по полю со свистящими над ним пулями. Какой-то вызов и насмешка чудились в этом беззвучном и быстром шествии человека или призрака по земле, давно пропитанной кровью убитых. Временами казалось, что тень отделялась от земли и плавно колебалась в белесых, мятущихся полосах снега. Тогда фельдфебель крестился, а Дернов в изумлении пожимал плечами.
– Дать залп? – спросил, наконец, Архипов.
– Постой! – шепнул прапорщик. – Ведь там один… человек?
– Один… – кивнул головой фельдфебель. – А других, может быть, не видно…
– Да… – протянул Дернов.
В это время на какой-то сопке вспыхнул прожектор. Юркий и любопытный луч пробежал, как лезвие ножа, по окопу и, скользнув по равнине, на одно короткое мгновение осветил одинокую фигуру, пробирающуюся по полю, между ведущими бой позициями.
Дернов и Архипов даже воскликнули от удивления и переглянулись.
Это была, несомненно, женщина. Она шла, и платье ее и платок развевались по ветру. Ее заметили, однако, и в немецких окопах.
Окопы тотчас же расцветились красными и желтыми огнями выстрелов, и затараторил пулемет. Взвилась ракета и красным огнем осветила часть поля. На побагровевшем небе Дернов еще раз увидел загадочную тень неожиданно появившейся здесь, под огнем, женщины. Она пробежала несколько шагов и вдруг пошла спокойно.
Прожектор с наших позиций начал бегать по полю. Женщина была видна, как на ладони, но немцы не обстреливали ее. Она шла, скрытая небольшим косогором, и подвигалась в сторону немецких траншей.
Дернов и Архипов переглянулись.
– Сколько шагов, по-твоему, до нее? – спросил прапорщик.
– С 1500 будет!.. – ответил тот. – Что она, ведьма, что ли?
– А наш прицел какой? – перебил старика Дернов.
– Сами знаете, ваше благородие! – ответил Архипов и вдруг сразу понял и пытливо заглянул в глаза прапорщику.
– Значит, фланга немцы не берегут? – шепнул Дернов. – И можно, пожалуй, оттуда незаметно подойти…
Чувствуя на себе взгляд Архипова, прапорщик взглянул на него в упор и спросил:
– Попытаем счастья?..
– Так точно, ваше благородие, надо попытаться!.. – обрадовался фельдфебель.
Дернов по телефону объяснил положение полковому командиру, и тот разрешил его роте ударить в штыки, в случае успеха обещав тотчас же пустить в атаку весь полк.
Дернов обрадовался.
Мешал прожектор. Он освещал всю равнину, нащупывал каждый камень, всякий куст. Надо было успокоить наблюдателей и заставить перевести луч в другую сторону.
Архипов побежал вдоль траншеи.
– Не стрелять! Не стрелять! – приказывал он, и его приказание повторяли взводные:
– Не стрелять!.. отставить!
Русский окоп внезапно замолчал.
Стал утихать огонь и с немецких окопов. Вскоре редкие выстрелы и те умолкли. Там, видно, были рады отдохнуть.
Прожектор, словно удивляясь, пошарил, побегал по полю и, убедившись, что здесь все спокойно, ускользнул куда-то.
Между окопами залегла темнота, глухая и слепая.
И в этой темноте бесновались лишь мчавшиеся куда-то с легким шорохом снежные призраки. Поднялся ветер и погнал на русский окоп тучи снега, вздымая с поля легкие, пушистые сугробы.
3
– Готовься! – скомандовал Дернов и, увидав смотревшего на него Архипова, поднял кверху руку.
– Готовься! – зашептали солдаты, осматривая сумки с патронами и штыки и туже подтягивая пояса. – Господи благослови!..
Рядом с прапорщиком вырос, вынырнув из темноты, горнист. В руках у него тускло отсвечивал рожок.
– Сигнала не будет, – сказал ему Дернов. – Стройся!
Солдаты построились и медленно начали выходить из окопа.
Сам Дернов выводил их и велел перебегать, не шумя, к тому месту, где он видел тень женщины, бесстрашно шедшей под пулями.
Архипов оставил в окопе пятьдесят человек и велел им изредка по одному стрелять, как это делалось без перерыва пять дней.
Солдаты осторожно тянули за собой два пулемета.
Дернов понимал, что идет на отчаянное дело, какое не каждый день может случиться, но он смело вел людей, веря в успех. Ему казалось, что он – волк, и что крадется за ним стая сильных злых и смелых волков, и ему становилось все веселее и как-то смешнее.
Вот начался косогор. Из немецкого окопа щелкнули два выстрела в ответ на одинокие пули, свистящие из русской траншеи. Но огней не было видно.
Отряд шел под прикрытием косогора.
– Ваше благородие, – зашептал подошедший к Дернову фельдфебель. – Шагов четыреста осталось, а то и меньше. Послать бы вперед разведчика Семенова с товарищами.
– Пошли, и я с ними пойду, – сказал Дернов.
Он знал Семенова. Это был худой, чернявый солдат из запасных. Загорелый и вихрастый, с черными, бегающими глазами, он до войны служил егерем у помещика и привык выуживать и «скрадывать» зверя. Свои способности он обнаружил с первых же боев и, подобрав себе пятерых товарищей, всегда ходил на разведку.
Косогор начал понижаться и вдруг сразу оборвался. Разведчики замерли; впереди, в сотне шагов, мелькнули редкие огни выстрелов, а потом снова все смолкло.
– Назад! – шепотом скомандовал Дернов, но едва успели они скрыться за косогор, из темноты вынырнули две черные тени и начали медленно приближаться к ним.
Дернов понял, что место это охранялось немецким патрулем. Разведчики притаились за камнями и кустами.
Когда два прусских солдата, запорошенных снегом, поравнялись с ними, Дернов шагнул вперед и негромко, но повелительно сказал:
– Halt!
Привыкшие к повиновению и удивленные, дозорные остановились, но в это время Семенов и другой разведчик ударили их штыками.
Дернов даже услышал, как заскрежетал штык, скользнув по кости. Немцы рухнули на землю, а снег заглушил падение их тел.
Через несколько минут весь отряд был уже в ста шагах от первой немецкой траншеи. Солдаты, закусив губы и крепче сжимая в руках винтовки, смотрели, как вспыхивают огоньки прусских выстрелов по окопу, где они оставили часть товарищей, поддерживающих «для виду» вялый огонь, и весь полк, готовый придти к ним на помощь.
Дернов и Архипов поставили на пригорке пулеметы и вернулись к отряду.
Пройдя еще около полусотни шагов, Дернов выхватил шашку и бросился вперед, крикнув:
– С Богом! Ура-а-а!
Тяжелым, громыхающим эхом покатилось сзади за ним «ура» и торопливый топот ног.
Черные фигуры кричащих солдат начали обгонять его, впереди раздались тревожные голоса и беспорядочная стрельба.
Солдаты ворвались в траншею. Шел рукопашный бой. Били штыками и прикладами… Дернов больше ничего не помнил. Он только знал, что свое дело он сделал. Дальше – Бог и судьба! Он догнал и рубнул по спине старавшегося перелезть через скользкий окоп офицера. Увидев убегавшего пруссака, выстрелил в него из нагана… Потом «ура» усилилось, заговорили пулеметы и Дернов понял, что полк бросился в атаку. А потом вдруг все смолкло – и «ура», и крики погони и страха, и торопливые, сухие выстрелы в упор.
Солдаты окружили Дернова и смотрели на него радостными, яркими глазами, с еще непогасшими огнями, загорающимися в бою.
– Ваше благородие, ваше благородие, взяли! – крикнул, протолкавшись сквозь толпу солдат, Архипов.
Дернов только теперь понял все. Он провел рукой по глазам, снял папаху и широко перекрестился.
– Спасибо, товарищи! – сказал он, не надевая папахи.
– Рады стараться! – гаркнули веселые голоса.
Но замолчали, так как Архипов уже ворчал.
– Занимай окоп! Не в избу, чай, пришли! Первый взвод, выставь дозорных! Петренко, возьми людей, да пока не рассветает, повыкидывай немцев. Не развешивай ушей, ровно лопухи, Дмитриев! Н-ну, живо у меня!
4
Дернов получил благодарность от полкового командира и ждал утра…
При первых его отблесках он увидел целые груды убитых немцев, сваленных за окопом. Лужи крови стояли еще в траншее, валялись ружья, опрокинутые в свалке пулеметы, штыки и каски.
Три ряда сильно укрепленных проволокой и кольями окопов были заняты полком.
Когда совсем рассвело, он увидел, что внизу, в глубокой долине, стоит деревня.
Черный, старый костел, видно, недавно сгорел и еще дымился.
Десятка три изб, крытых соломой, ютилось вокруг, а дальше чернелась стена леса и блестело незамерзшее озеро, окаймленное рамой белого снега.
На улице копошились три женщины, заходя во дворы покинутых и разграбленных изб.
Дернов улыбнулся и подумал:
– Одна из этих женщин привела нас в немецкие окопы…
Но его думы были прерваны взводным. Он бежал, размахивая руками, и еще издали кричал:
– Ваше благородие! Командир дивизии на машине едут!
Дернов бегом пустился к своей роте, но прибежал тогда, когда генерал уже выходил из автомобиля и принимал рапорт командира полка, указывавшего на козырявшего на бегу прапорщика.
– Лихое дело, прапорщик, лихое, настоящее дело!
– Спасибо, богатыри! – весело крикнул генерал.
И вдоль всего окопа пронеслось:
– Рады стараться, ваше превосходительство! Ура-а!
